Никитин ИванСочинения ИВАН САВВИЧ НИКИТИН Сочинения В настоящее издание "Сочинений" входят все стихотворения и поэмы И. С. Никитина (182, - 1861), автобиографическая повесть "Дневник семинариста" и избранные письма. СОДЕРЖАНИЕ О. Г. Ласунский. И. С. Никитин СТИХОТВОРЕНИЯ "Тихо ночь ложится..." Весна в степи Поле... Монастырь Лес Н. Д... "Присутствие непостижимой силы..." Грусть старика... Мрамор. "Еще один потухший день..."... Тишина ночи Клеветникам Похороны Перемена Дума.. "Бегут часы, недели и года..."... Уединение . "Когда, мой друг, в часы одушевленья..." "Уж и как же ты..." Жизнь. Воспоминание о детстве. "Когда Невы, окованной гранитом...". "Помоги ты мне...". Могила. Отъезд . "Не плачь, мой друг! Есть много муки..." Вечность Небо. "Что счастье? - бред воображенья..." Ночь на берегу моря. Дуб. Тайное горе Вечер . Ключ. Ночь. "Как мне легко, как счастлив я в тот миг..." Поэту ("Нет, ты фигляр, а не певец...") "Когда закат прощальными лучами..." "Когда один, в минуты размышленья..." "Па западе солнце пылает...". Дитяти Юг и Север Русь. Молитва. "Вечер ясен и тих...". "Бывают светлые мгновенья..." "Суровый холод жизни строгой...". Развалины Кладбище Певцу . Степная дорога , Художнику "Не повторяй холодной укоризны...". Засохшая береза. "Привет мой вам, угрюмый мрак ночей..." Жизнь и смерть. Успокоение... "С тех пор как мир наш необъятный..." Новый завет... Молитва дитяти. "О, сколько раз я проклинал...". Мщение. "Я помню счастливые годы..." "С суровой долею я рано подружился..." Поэту ("Не говори, что жизнь ничтожна...") Песня ("Зашумела, разгулялась.,."). Война за веру.. Старик нругоженец Зимняя ночь в деревне.. Наследство.. "Не вини одинокую долю...". "Наскучив роскошью блистательных забав..." Нужда Моление о чаше. Сладость молитвы Ночлег извозчиков Новая борьба Ссора. Измена... Жена ямщика Утро на берегу озера.. Упрямый отец. Три встречи "Село замолчало; безлюдны дороги...". "Ах! признаюся, воля ваша..." "Не широк мой двор...".. С. В. Чистяковой. Купец на пчельнике... Вечер после дождя Донцам. Неудачная присуха Старый мельник. "Подле реки одиноко стою я под тенью ракиты..." Бурлак. Лесник и его внук "Полно, степь моя, спать беспробудно...". Буря. "Подула непогодушка с родной моей сторонушки..." Порча (Болесть). Бобыль Рассказ ямщика. Утро Встреча зимы "Уж как был молодец...". Внезапное горе. Рассказ крестьянки... Черемуха . "Уж не я ли тебя, милая, упрашивал...". "Сибирь!.. Напишешь это слово...".. "За какую ж вину и беду...". "Пошутила я - и другу слово молвила...". "Взгляни: небесный свод безоблачен над нами..." Уличная встреча. "Погуляла вода..." "Над светлым озером пурпуровой зари...". Елка Друг (Степь).. Слепой гусляр. ,., (П. И. Савостьянову) В лесу (После выздоровления)" "Отвяжися, тоска...". 19 октября Дележ "Над полями вечерняя зорька горит..." . "Не смейся, родимый кормилец!.." Выезд троечника. Последнее свиданье. Музыка леса... "Затеплились звезды одна за другою На взятие Карса. Песня ("Ковыль, моя травушка, ковыль бесприютная,.") Новая утрата.. Николаю Ивановичу Второву. Рассказ моего знакомого... "У кого нет думы...". "Помню я: бывало, няня...". (В альбом Н. В. Плотниковой) (В альбом М. И. Жюно)... "Чуть сошлись мы - друг друга узнали..." "День и ночь с тобой жду встречи..."... Пахарь... В саду (Н. В. Плотниковой). Сплетня. "Рассыпались звезды, дрожат и горят...". Гнездо ласточки. fH. И. Второву) ("Ну вот, я дождался рассвета...") "С кем теперь мне сидеть Певице. "Полночь. Темно в горенке (Н. И. Второву) ("Из библиотеки старинной...") Староста "Первый гром прогремел. Яркий блеск в синеве..." "Медленно движется время Лампадка "Смеркает день. В бору темнеет...". "Светит месяц в окна..." "Покой мне нужен. Грудь болит...". Соха... "Ах ты, бедность горемычная...". Удаль и забота Бесталанная доля.. "Незаменимая, бесценная утрата!.." Разговоры Нищий , ,. Деревенский бедняк. Тоска . {Из записки). Ночлег в деревне... Дедушка.. Пряха . "Постыдно гибнет наше время...". "Тяжкий крест несем мы, братья..." "Падет презренное тиранство..." . "Ах, прости, святой угодник!..".. Дачная жизнь "В синем небе плывут над полями..." "Ярко звезд мерцанье..." "В чистом поле тень шагает..."... "Детство веселое, детские грезы...". "Ехал из ярмарки ухарь-купец...". Мертвое тело. {В альбом Е. А. Плотниковой)... (В альбом А. Н. О - вой) "В небе радуга сияет..." "В темной чаще замолк соловей..." "Помнишь? - с алыми краями..." . Горькие слезы. "Мне, видно, нет другой дороги...". "Ах, у радости быстрые крылья..." . "Опять знакомые виденья!.." Песня бобыля. "Ноет сердце мое от забот и кручин...". "Средь жизни пошлой, грустной и бесплодной..." Филантроп. Старый слуга "Живая речь, живые звуки..." , "Перестань, милый друг, свое сердце пугать..." "И дождь и ветер. Ночь темна...". Могила дитяти "Я рад молчать о горе старом...".. "Обличитель чужого разврата...".. (М. Ф. Де-Пуле) ("Mem Freund, от тоски изнываю...") (М. Ф. Де-Пуле) ("Брожу ли я вдоль улиц шумных...") "Теперь мы вышли на дорогу..." ,. "Бедная молодость, дни невеселые...". "За прялкою баба в поняве сидит..." Портной . "Вырыта заступом яма глубокая..." Поминки На пепелище. Мать и дочь. Погост.. Жизнь.. Собрату.. Хозяин.. (Н. А. Матвеевой) ("На лицо твое солнечный свет упадал...").". (Н. А. Матвеевой) ("Я вас не смею раздражать...") Исповедь.. Порывы.. поэмы Кулак . . Тарас... Поездка па хутор (Отрывок из поэмы "Городской голова") , ПРОЗА Дневник семинариста ПИСЬМА 1853 Ф. А. Кони. 6 ноября В. А. Средину. 12 ноября 1854 Д. Н. Толстому. 5 апреля Н. И. Второву [11 июня - 15 июля]. Н. И. Второву. И августа А. Н. Майкову. 23 августа 1855 А. Н. Майкову. 17 января А. А. Краевскому. 21 февраля... Н. И. Второву. 13 марта Н. И. Второву. 23 июня. 1850 Н. И. Второву. 2, марта А. Н. Майкову. 25 марта. И. И. и А. И. Брюхановым. 10 апреля А. А. Краевскому. 20 августа... А. У. Порецкому. 20 августа... 1857 Н. И. Второву. 15 июля. Н. И. Второву. 2 августа. К. О. Александрову-Дольнику. 9 сентября Н. И. Второву. 20 сентября Н. И. Второву. 25 ноября... 1857-1858 Неизвестному. [1857 - 1858] 1858 A. Н. Майкову. 3 марта. B. И. Плотникову. 10 марта Н. И. Второву. 2, марта. Н. И. Второву. 1, апреля. Н. И. Второву. 27 июня Н. И. Второву. 19 сентября Н. И. Второву. 6 октября. Н. И. Второву. 20 октября И. А. Придорогину. 20 октября.. Н. И. Второву и И. А. Прцдорогину. 27 октября Н. И. Второву. 21 ноября. В. А. Кокореву. [12 декабря] 1859 Н. И. Второву и И. А. Придорогину. 2 января Н. И. Второву. 5 января. Н. И. Второву. 19 января. Н. И. Второву. 20 февраля Н. И. Второву. 27 февраля. Н. И, Второву. 6 марта ,... И. И. Второву. 9 марта.. Ы. И. Второву. 3 апреля. Н. И. Второву. 13 апреля. Н. И. Второву. 8 мая... Н. И. Второву. 22 июня. Н. И. Второву. 6 июля.. Н. И. Второву. 20 июля. Н. И. Второву. 21 августа Н. И. Второву. 2, августа. Н. И. Второву. 11 сентября Н. И. Второву. 12 октября Н. И. Второву. 26 октября. Н. И. Второву. 13 ноября. Н. И. Второву. 7 декабря. И. И. Брюханову. 15 декабря. 1860 Н. И. Второву. , января. Н. А. Матвеевой. 19 марта. Н. И. Второву. 21 марта. И. И. Брюханову. 13 апреля. Н. И. Второву. 15 апреля И. И. Брюханову. 10 мая. Н. И. Второву. 13 июня. М. Ф. Де-Пуле. 13 июня. Н. И. Второву. 15 июля. М. Ф. Де-Пуле. 15 августа Н. И. Второву. 5 сентября Н. И. Второву. 12 сентября Н. И. Второву.11 ноября Н. И. Второву. 26 декабря Л. П. Блюммеру. [1860 г. конец - 1861 г., 12 марта] 1861 Л. П. Блюммеру. 6 января И. И. Брюханову. 17 января. Н. А. Матвеевой. 25 января Н. И. Второву. 30 января. П. М. Вицинскому. 3 февраля. Н. А. Матвеевой. 10 февраля. Н. А. Матвеевой. 17 февраля. Н. А. Матвеевой. 25 февраля. Н. А. Матвеевой. 10 марта Н. И. Второву. 13 марта. Н. А. Матвеевой. Март. Н. А. Матвеевой. 27 марта Н. И. Второву. 3 апреля Р. И. Домбровскому. 5 апреля. Н. А. Матвеевой. 19 апреля Н. А. Матвеевой. 5 мая. Н. А. Матвеевой. 26 мая Н. А. Матвеевой. , июня Н. А. Матвеевой. 23 июня Н. А. Матвеевой. 7 июля. М. Ф. Де-Пуле. 1 сентября Л. П. Блюммеру. [1861]. Примечания. И. С. НИКИТИН В центре Воронежа, на месте прежней тихой окраины, посреди высоких современных домов, зажат уголок бывшего Митрофань-евского кладбища с двумя дорогими каждому русскому сердцу могилами. Есть особый печальный смысл в том, что А. В. Кольцов и И. С. Никитин похоронены рядом. В сознании многих поколений эти имена неразрывно связаны между собою. Поэтов роднит не только город, в котором они выросли, но и схожесть жизненной судьбы. В герценовском мартирологе литературных жертв царизма значится только Кольцов. Но если бы "реестр каторги" был продолжен, туда неминуемо попал бы и другой воронежский стихотворец. Оба не дожили и до сорока лет. Обоих убила гнусная российская действительность. Даже сам колорит образов у них близок. Иль у сокола Крылья связаны, Иль пути ему Все заказаны? - восклицал темпераментный Кольцов, вся поэзия которого - порыв к свободному, соколиному полету. Более сдержанный, замкнутый в себе, Никитин выражал свои чувства иносказательно: На старом кургане, в широкой степи, Прикованный сокол сидит на цепи. Сидит он уж тысячу лет, Все нет ему воли, все нет! И грудь он когтями с досады терзает, И каплями кровь из груди вытекает. Летят в синеве облака, А степь широка, широка... Никитинский сокол из стихотворения "Хозяин" - удивительно емкий по смыслу образ. Комментаторы справедливо считают его символом угнетенной России, опутанной по рукам и ногам цепями рабства. Думается, можно иртолковать образ еще и как горестный автопортрет, как итог многолетних раздумий над участью писателя в крепостнической стране. Прикованный сокол это аллегорический намек на положение русских литераторов, это и сам Никитин, чей блистательный талант был придавлен, заземлен, скован суровыми условиями жизни. * * * В воронежском дворнике, который даже внешне, как свидетельствуют очевидцы, напоминал Шиллера, обитала на редкость цельная натура художника. В Никитине беспрерывно шла тяжелая, подчас изнурительная работа духа - по сравнению с нею заботы о постоялом дворе или книжной лавке казались пустяками. "Памяти сильного человека" - так назвал Иван Бунин свою статью о Никитине (189,) и уже в заглавии приблизился к постижению сущности. Природа действительно наделила Никитина задатками сильной личности. Он немало сделал, но мог бы сделать еще больше! Подчиняясь грубому натиску повседневного быта, Никитин сознательно сузил спектр своих поэтических красок. Ему хотелось, как всякому художнику, обнять мыслью разнообразные проявления человеческого "я", но реальность толкала к темам о девочке-сироте, о грубых нравах извозчиков, о старике портном, который просит могильщика заранее выкопать яму, потому что больной дочери нечем будет потом платить. Ему хотелось уйти от тягостных кладбищенских мотивов, от навязчивых картин нищеты, но он не мог себе этого позволить. Слишком много видел со своего степного кургана зла, страданий и бед! По никитинским стихам нельзя в полной мере представить человеческий облик автора. Со слов биографа М. Ф. Де-Пуле известно, например, что Никитин любил вращаться в обществе женщин и им нравился. Однако мы почти не найдем у поэта любовной лирики в ее чистом виде. В кругу приятелей Никитина знали как тонкого ценителя шутки, он и сам обладал чрезвычайно развитым чувством юмора, что отразилось на слоге его дружеской переписки. Но тщетны будут попытки отыскать в его произведениях даже намек на эту сторону его личности. Зрелое творчество поэта отличается крайней степенью внутренней сосредоточенности, собранности. Никитин настойчиво сдерживал порывы своего чувства, боясь вырваться чересчур далеко 8а очерченные для себя эстетические границы. Он сложил, по сути дела, одну песню, выдержанную преимущественно в минорном тоне. Зато пропел ее широко и мощно. Горьким эхом отозвалась она в сердцах людей. Даже прикованный, даже с подрезанными крыльями, сокол оставался гордой и вольной птицей! * * * Истоки грустной никитинской интонации коренятся в самой биографии поэта. Иван Саввич Никитин (182, - 1861) родился в семье мелкого воронежского торговца. Безрадостны были его детство и юность. Он сам рассказал об этом в стихотворении "С суровой долею я рано подружился..." (ему автор придавал особое, программное значение, недаром оно открывает сборник 1859 г.): Но все, что грязного е,сть в жизни самой бедной, - " И горе, и разгул, кровавый пот трудов, Порок и плач нужды, оборванной и бледной, Я видел вкруг себя с младенческих годов. Он рано пристрастился к чтению, едва узнав от своего первого учителя, сапожника по профессии, что такое грамота. Еще раньше, когда летними ночами убегал к старику караульщику слушать сказки, полюбил природу. Она не только спасала юношу от постылой действительности, но и пробуждала дремавшую в нем потребность творчества. Тернист путь Никитина к признанию. Мало кому из известных наших писателей довелось перенести столько нравственных терзаний, прежде чем утвердиться в себе.. Выросший в мещанском сословии, Никитин вынужден был долго таить от окружающих свою склонность к литературе, чтобы не стать предметом насмешек. Еще в 1849 году он отправил в "Воронежские губернские ведомости" два стихотворения, подписанные инициалами, и только неуверенность в собственных силах помешала тогда их опубликованию: сочинитель так и не откликнулся на призыв редакции раскрыть инкогнито. Четыре года носил Никитин в душе мучительное бремя сомнений и колебаний, прежде чем вновь рискнул подать о себе весть. Посылая в ноябре 1853 года редактору "Губернских ведомостей" свои новые стихотворения, Никитин в сопроводительном письме говорит: "Я здешний мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила влечет меня к искусству, в котором, может быть, я ничтожный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь в то время, когда горькая действительность окружает жалкою прозою мое одинокое, незавидное существование!.." Эти строки стали почти крылаты, они фигурируют в любой работе о Никитине - в них с предельной откровенностью вуражен Драматизм положения, в котором находились русские литераторы, выходцы из социальных низов. Собственную дорогу в поэзии Никитин обрел не сразу. Отсутствие упорядоченного образования, бессистемное знакомство с книгами - все это мало способствовало выработке самостоятельной эстетической системы. Ранний период творчества (первые дошедшие до нас стихи датированы 1849 г.), пора явного ученичества, проходит под знаком разнородных влияний. Избитые штампы отмершей романтической школы причудливо сочетаются с образами природы, в которых уже проглядывает будущий мастер пейзажа; элегиям с искусственным пафосом приходят на смену строки, дышащие подлинной болью за судьбу "меньшого брата". Никитин пытливо ищет свою тему и свой стиль, но пока их не находит. Он еще не видит предмет и смысл поэзии в изображении самой жизни. Вот почему на первый сборник его стихотворений (вышедший в 1856 г.) "Современник" отняикнулся отрицательной статьей Н. Г. Чернышевского. При этом следует помнить, что критик не мог знать о том, что рукопись сборника пролежала у издателя почти два года и сам автор к моменту ее опубликования на многое в своем творчестве смотрел иными глазами. В художественном сознании Никитина происходят серьезные сдвиги; он начинает понимать, что пел отчасти с чужого голоса. Статья Чернышевского ускорила этот процесс поэтического самоопределения. С 1857 года для Никитина начинается новый, самый плодотворный этап творческой эволюции, прерванный лишь ранней смертью поэта. "Современник" не остался равнодушным к дальнейшей судьбе воронежского стихотворца. В 1858 году Н. А. Добролюбов благожелательно встречает поэму "Кулак", в 1860 году печатает обширную рецензию на второй сборник стихотворений Никитина (1859), где отмечается, что "мысль поэта возмужала и образовалась, так что уже не нуждается во многих схоластических отвлеченностях, к которым прибегала прежде". За отдельными резкими оценками стоит заинтересованное отношение к Никитину, желание, чтобы тот навсегда избавился от порока подражательности. Добролюбов считал, что талант Никитина мог бы полностью развернуться на воспроизведении "уроков житейского опыта". * * * Печатным первенцем Никитина явилась знаменитая "Русь" (1853). И. А. Бунин вспоминает, как нравилось ему в детстве декламировать распевные никитинские стихи: Под большим шатром Голубых небес Вижу - даль степей Зеленеется. И на гранях их, Выше темных туч, Цепи гор стоят Великанами. По степям в моря Реки катятся, И лежат пути Во все стороны... Действительно, когда читаешь "Русь" - особенно вслух, - обжигает душу ощущение кровной связи с каждой частичкой того великого целого, что зовется Россией. Удивительно, как сумел начинающий поэт столь вдохновенно пропеть гимн отчей земле! У Никитина есть немало замечательных строк о родине, которые хочется назвать не иначе как объяснением в любви, эта любовь заполнила все его существо. Кратки часы, когда удавалось усилием воли отвлечься от житейской мерзости, - но какой искренностью дышало тогда пламенное слово Никитина: Глядишь вокруг - и на душе легко, И зреет мысль так вольно, широко, И сладко песнь в честь родины поется, И кровь кипит, и сердце гордо бьется, И с радостью внимаешь звуку слов: "Я Руси сын! здесь край моих отцов!" Так пишет Никитин в раннем стихотворении "Юг и Север". Исследователи считают, что здесь заметно влияние лермонтовской "Родины". Оно коснулось чисто формальных сторон, отдельных образов - это правда! Конечно, по глубине и изяществу выражения идеи Никитину далеко до Лермонтова; в своих же помыслах они равны, потому что одинаково чисты. Когда Никитин только начинал литературное поприще, его Русь, какой он ее изображал, отличалась книжностью. С годами образ России приобретал черты родимой степной стороны и даже конкретный облик "богоспасаемого града Воронежа", как он иногда писал. Воронеж, воронежская земля - колыбель поэта. За свою недолгую жизнь он лишь однажды отлучился за пределы губернии, когда летом 1860 года совершил поездку в Москву и Петербург. Остальное время Никитин пребывал в городе или ближних уездах. Картины, которые он здесь наблюдал, давали обильный материал для широких художественных обобщений. Русь воронежская мало чем отличалась от Руси поволжской или сибирской. Из каждого уголка огромной империи слышен был стон задавленного нуждой мужика и горемыки ремесленника. Будучи воронежцем, поэт оставался подлинным сыном России. Прославляя отчизну, Никитин никогда не впадал в "ура-патриотизм" казенного или славянофильского толка. Хотя у него и наберется несколько парадных стихотворений, созданных "к случаю" (вроде "На взятие Карса"), но они выглядят случайными. Да ш художественный смысл их чаще всего оказывается шире и долговечнее политической актуальности, связанной с Крымской кампанией или военными операциями на Кавказе. Главное в никитинской поэзии - это преданность демократический идеалам, гуманизм поэта. * * * Перепечатывая "Русь", "Санкт-Петербургские ведомости" писали: "Неужели в г. Никитине суждено воскреснуть Кольцову?" Стихотворение в самом деле давало пищу для подобных прогнозов, но они осуществились не вполне. В творчестве Никитина своеобразно пересеклись лучшие отечественные традиции. Гражданственный пафос Рылеева, лермонтовская тяга к духовности, интерес Кольцова к простонародному быту дополнились современным воздействием обличительной некрасовской поэзии. Вместе с тем Никитин как художник не есть механическая сумма разнородных литературных традиций. Несмотря на перекличку мотивов и пользование сходными приемами, из Никитина выработался не слепой подражатель, но оригинальный мастер со своим кругом тем, со своими интонациями. Никитин близок к Некрасову по свойствам таланта. В нем также соседствовали лирик, эпический рассказчик и, наконец, откровенный публицист. Иногда эти три стихии объединялись, но чаще существовали порознь, и для каждой из них имелся свой "континент". Лирический дар Никитина выявился преимущественно в стихотворениях о природе; как эпик он силен в сюжетных стихотворных новеллах из народной жизни. Публицистический элемент особенно заметен в антикрепостнических произведениях Никитина. И в каждой сфере он был своеобразен. Со школьной поры нам памятны пейзажные зарисовки Никитина. Например, эта: Звезды меркнут и гаснут. В огне облака. Белый пар по лугам расстилается. По веркальной воде, по кудрям лозняка От зари алый свет разливается. Дремлет чуткий камыш. Тишь - безлюдье вокруг, Чуть приметна тропинка росистая. Куст заденешь плечом - на лицо тебе вдруг С листьев брызнет роса серебристая. Михаила Исаковского изображение утра поразило. Горячий поклонник никитинской музы, он размышляет в статье "О предмете поэзии": "Но ведь я же это утро видел и сам. Почему же я не мог написать о нем столь же хорошо, столь же поэтически убедительно? Да потому, что не мог приподнять его. Оно для меня сливалось со всем остальным, что я считал неинтересным, и оно мне поэтому казалось не стоящим внимания. А вот нашелся человек, который как бы выделил это утро и приподнял его, и оно заиграло для меня всеми красками. Он как бы заново открыл для меня это утро..." Стихотворения Никитина сулят проницательному читателю множество таких открытий. Иван Бунин, сам тонкий, изысканный лирик, с восхищением писал О том, что в никитинских картинах природы "была та неуловимая художественная точность и свобода, та даже расстановка слов, тот выбор их, которыми руководствуется невольно только художник, энающий природу всем существом своим...". Послушайте мелодию никитинского пейзажа: В синем небе плывут над полями Облака с золотыми краями; Чуть заметен над лесом туман, Теплый вечер прозрачно-румян. , Вот уж веет прохладой ночною; Грезит колос над узкой межою; Месяц огненным шаром встает, Красным заревом лес обдает... Как музыкальны великолепно инструментованные стихи! В синем небе плывут над полями Облака с золотыми краями... Не правда ли, когда скандируешь эти строки, рождается особое ощущение воздушной легкости, как бы парения? Сознательный фонетический подбор звуков усиливает смысловую сторону. Пейзаж у Никитина физически осязаем, он создается живыми, сочными мазками, а не призрачными полутонами, его легко перенести на холст живописца. В воображении, будто наяву, возникает таинственный лес, облитый ослепительным сиянием ночного светила. При своей внешней безыскусственности, никитинские метафоры достаточно насыщены энергией образности. Выразиться о летнем вечере "прозрачно-румян" способен только подлинный поэт. Валентин Катаев говорит, что обязан Никитину пониманием красоты русской природы, которую тот умел изображать так удивительно пластично. Но сказать о никитинском пейзаже только то, что он воспроизведен кистью мастера, - значит, не сказать главного. Не очень приблизимся мы к истине, если отметим и такую любопытную подробность: в отличие от степняка Кольцова, Никитин, как истый горожанин, предпочитает полевому простору тенистый кров задумчивого леса или сада. Главное - в другом, в совершенно особой роли природы для Никитина, литератора и человека. Для него пейзажная лирика - нечто гораздо большее, чем просто поэтическая традиция. Никитин не раз называл природу своим другом и наставником, Даже величал высоким титулом матери. Действительно, природа заменила ему и материнскую ласку, и советы учителей, она стала его нравственными университетами. К пейзажным зарисовкам, особенно в начальный период творчества, Никитин обращался из необходимости противостоять убогой реальности, эстетически ее преодолевать. Позднее два состояния мира демонстративно сталкиваются друг с другом. "Посмотрите, как упоительно роскошна окружающая нас природа, - словно говорит поэт читателям, - и как убога человеческая жизнь! Неужели вы не замечаете оборванных мужиков, убитых несчастием вдов, ребятишек с сумой через плечо?" Проходит какое-то время, и - странное дело! - пейзаж, не исчезая вовсе, незаметно отступает в стихах на дальний план. Если взглянуть на никитинскую лирику последних двух-трех лет, то нетрудно убедиться, что на долю пейзажа приходятся теперь лишь скупые строки или реже - строфы. Для такого целеустремленного поэта, как Никитин, эту резкую метаморфозу вряд ли можно считать случайностью. Всегдашняя антитеза "природа" - "реальность" была сознательно решена им в пользу "реальности". Поток жизни со всеми ее противоречиями властно приковывал к себе взор художника. * * * Некоторые друзья и знакомые Никитина, например, А. П. Норд-штейн и ноэт Аполлон Майков, мечтали образовать из него певца вечной гармонии и умозрительных прелестей. Убежденные сторонники эстетской теории, они были бы рады увидеть в Никитине противовес "некрасовским едким сарказмам". Но столкнуть поэта в объятия "искусства ради искусства" не удалось. Благодарный за многое этим людям, Никитин тем не менее не пожелал подчиниться их влиянию. Даже в короткий период сближения с Аполлоном Майковым Никитин не дал себя увлечь соблазнам камерной лирики. Чем дальше, тем полнее, безраздельнее господствует в его творчестве общественная проблематика. Из Никитина так и не состоялся ревнитель "чистого искусства". Зато состоялся художник, исповедующий активное вмешательство в социальные конфликты эпохи. Кульминацией драматической интонации, свойственной поэзии Никитина, стало его известное стихотворение: Вырыта заступом яма глубокая, Жизнь невеселая, жизнь одинокая, Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая, Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая, Горько она, моя бедная, шла И, как степной огонек, замерла. Какой скорбью надо было наполнить свою душу, чтобы излить-ев таким пронзительным надгробным плачем! Главным героем никитинских произведений стал представитель народа: ямщик, портной, пряха, бурлак, городской ремесленник - их думы и нравы были хорошо знакомы автору. И, конечно, бедняк из бедняков, простой мужик, нашел в лице Никитина своего искреннего защитника. В превосходном стихотворении "Нищий", поль-вуясь приемом аллегории, поэт создает эпически монументальный, близкий к фольклорным канонам образ крестьянина-труженика: Спит в лачужке, на грязной соломе, Богатырь в безысходной беде, Крепче камня в несносной истоме, Крепче меди в кровавой нужде. По смерть зерна он в землю бросает, По смерть жнет, а нужда продает; О нем облако слезы роняет, Про тоску его буря поет. В произведениях Никитина не только "кровавая нужда" и тоска бедняков, но даже - от всего этого - равнодушие к смерти. "Рад он жить, не прочь в могилу - в темный уголок..." - говорится об одном из героев. Куда ни кинешь взор, всюду убогость - хоть плачь! Душный воздух, дым лучины, Под ногами сор, Сор на лавках, паутины По углам узор; Закоптелые полати, Черствый хлеб, вода, Кашель пряхи, плач дитяти... О, нужда, нужда!.. Обратите внимание: ни одного глагола! Сухое, безличное перечисление. И лишь в завершающем стихе - вскрик потрясенной души. Возможно, Никитин здесь пародически использовал ритмику в синтаксис фетовского "Шепот, робкое дыханье..."; но и тогда нельзя не признать за ним умения вызвать в сочувствующем сердце нужную реакцию. Никитин искал наиболее надежные способы для достоверной передачи своих знаний о народе. Чтобы не быть заподозренным В произвольном сгущении красок, он стремился объективировать изображение, предоставлял слово самим героям. Между авторам читателей возникает посредник - рассказчик, которому, как очевидцу событий, больше доверия. Поэт сознательно подавлял в себе лирическое одушевление, намеренно ставил собственную личность в тень. В таких картинах с натуры слышится голос простолюдина, повествующего о своем беспросветном житье-бытье безо всякой утайки и приукрашивания. * * * Некоторые критики упорно именовали Никитина "печальником народного горя". В подобной аттестации, безусловно, есть доля правды. Нота утешения и жалости к "меньшому брату" звучит в ряде стихотворений. Слова "печаль", "тоска", "грусть", "горе" - едва ли не наиболее распространенные в речи Никитина (случай, когда богатства родного языка вызывают отнюдь не радостные эмоции!). Но нельзя не почувствовать и того, что никитинская скорбь при виде "униженных и оскорбленных" сочетается с утверждением нравственных идеалов. Положительные ценности поэт находит не только в прекрасном мире природы, но и в самом народе, его характере. Основная черта народного характера, по мнению Никитина, - полнота жизненных ощущений, способность, невзирая на каверзы судьбы, не пасть в грязь, возвыситься духом над обстоятельствами. Замечательны в этом смысле поэма "Тарас", стихотворения "Деревенский бедняк" и "Песня бобыля". Ни кола, ни двора, Зипун - весь пожиток... Эх, живи - не тужи, Умрешь - не убыток! Богачу-дураку И с казной не спится; Бобыль гол как сокол, Поет-веселится. Он идет да поет, Ветер подпевает; Сторонись, богачи! Беднота гуляет! ("Песня бобыля") В книге "Детские и школьные годы Ильича" А. И. Ульянова вспоминает, что В. И. Ленин любил в детстве это стихотворение. Современники поэта - и читатели, и литературные судьи - не шали всего Никитина. Они и не догадывались, что у "нарбдного печальника" есть произведения, не уступающие некрасовским по Публицистическому накалу: "Постыдно гибнет наше время!..", "Тяж-ввй крест несем мы, братья...", "Падет презренное тиранство...". У Никитина действительно мало героев, которые проявляли бы резкий социальный протест. В большей мере исключением, чем закономерностью, выглядит "Мщение", где крепостной убивает барина-охальника. В большинстве же произведений крестьяне ведут бесконечные унылые разговоры о своей доле. Их долготерпение поистине беспредельно. Тупилось железо, стирался сошник, И только выдерживал пахарь-мужик. Но усмотреть в подобных строках (из стихотворения "На пепелище") поэтизацию покорности возможно только не беря в расчет стихотворной публицистики Никитина, в которой - принципиально иные акценты. Забыв про свое правило изображать мир главами и устами персонажей, Никитин откровенно берет на себя функции "заступника народного". Он, автор, говорит теперь от имени крестьян, он грозит утеснителям свободы физической расправой: Падет презренное тиранство, И цепи с пахарей спадут, И ты, изнеженное барство, Возьмешься нехотя за труд... Уж всходит солнце земледельца!.. Забитый, он на месть не скор; Но знай: на своего владельца Давно уж точит он топор. Налицо прямая перекличка с революционными лозунгами Н. Г. Чернышевского! Исторический оптимизм Никитина необычайно сильно запечатлен в торжественном, почти одическом - по своей тональности - стихотворении "Медленно движется время...". Не случайно оно пользовалось такой огромной популярностью в среде передовой интеллигенции. Никитин воспользовался особыми образами-сигналами, которые, помимо непосредственного содержания, были наполнены для современников вполне определенным идейным смыслом. Обращаясь к молодому поколению демократов-разночинцев как к силе, способной пробудить дремлющие в народе бунтарские настроения, Никитин пророчески восклицал: Рыхлая почва готова, Сейте, покуда весна: Доброго дела и слова Не пропадут семена. Где мы и как их добыли Внукам отчет отдадим... Мертвые в мире почили, Дело настало живым. Повторяющиеся два последних стиха с их антитезой "мертвых" и "живых", с их внутренней динамикой ритма особенно удачно создают, атмосферу бодрости и надежды. Понятие "дела благого" - одно из ключевых в художественной системе Никитина. Поэту дорог характер деятельный, целеустремленный, для кого нет пропасти между речью и поступком. И, напротив, гнев и презрение вызывает любой вития, неспособный потрудиться на пользу ближнего. Прямо из глубины сердца вырывается у Никитина: "Будь ты проклято, праздное слово! Будь ты проклята, мертвая лень!" Эти проклятия адресовались дворянскому либералу-златоусту, большому охотнику потолковать об отвлеченной материи. Запоминающуюся фигуру такого "мудреца-гражданина" создал Никитин в стихотворении "Обличитель чужого разврата". Автор и не старается удержать в узде свои эмоции, он клеймит ханжество и суесловие краснобая, менее всего озабоченного подлинными народными болями. Показательно, что оппонентом по отношению к либеральным фразерам выступает энергичная молодежь, * * * Никитин давно тяготел к работе над широким повествовательным полотном, к- лепке характеров неоднозначных, исполненных в разных измерениях. Так появились две эпические поэмы - "Тарас" и "Кулак", каждая из них уникальна в своем роде. "Тарас" - одна из первых в отечественной литературе попыток окрестьянить строгий жанр поэмы, поставить в ее центре представителя народа. Человек от сохи эстетически приравнен у Никитина к прежнему сверхгерою, традиционно противостоящему серой толпе. Однако есть между ними и существенное различие. Тарас тоже незаурядная индивидуальность, но истоки его исключительности, его душевного здоровья следует искать как раз в органической связи с породившей средой. Тарасу кажется, что он мог бы гору с места сдвинуть - такую чувствует в себе мощь. А растрачивать ее приходится на скандалы с пьяницей отцом да на однообразный труд в поле. Не вытерпел Тарас - бросил деревню, пошел в отхожий промысел, надеясь осуществить свою давнюю мечту о счастье. Его поступок предвосхищает путешествие некрасовских мужиков, отправившихся посмотреть, "кому живется весело, вольготно на Руси". По первоначальному плану поэмы Тарас должен был побывать в разных уголках страны, преодолеть тьму препятствий, падать, подниматься и выйти из борьбы победителем. В процессе работы замысел этот претерпел значительные изменения. Тарас уходит из жизни, не найдя желанной доли ни среди косарей, ни среди бурлаков. Но в самой смерти Тараса проявляется высший взлет его духа: герой гибнет, спасая тонущего в бурю товарища. Народ, способный исторгнуть из недр своих такие натуры, достоин лучшей участи - вот подспудная идея поэмы. Тарас еще не выходит далеко за рамки привычного социального стереотипа, повторяющегося в предшествующих стихотворениях Никитина. Здесь та же дисгармония между "естественным состоянием" и обнаженностью общественных язв. Тот же неизбежный конфликт между царственной природой, с детства окружающей Тараса, и низким, грубым бытием. Но появляется в поэме и нечто новое. Находя нравственную опору в слиянности с массой ему подобных, герой одновременно обнаруживает в себе черты личности. Тарас выделяется жаждой жить не одним только буйством чувств (вспомним живописный облик бобыля). Ему мало излить тоску в унылых ввуках песни, заглушив потом сердечную боль чаркой. Перед ним постоянно встает терзающий ум неразрешимый вопрос: почему так несправедливо устроен мир? Тарас не просто констатирует этот непреложный факт, а размышляет, думает, вопрошает. Никитин пока не смог обрисовать во всей полноте психологическую многомерность своего героя, но важно, что он делает этот шаг вперед от условности прежних стихотворений. Тарас относится к числу редких у Никитина бунтарей, протестантов, правдоискателей. Логика времени и творческая эволюция поэта неумолимо вели к воплощению именно такого исторически жизненного народного характера. Тарас, с его бойцовским темпераментом, с его инстинктом коллективизма, есть предтеча героических крестьянских образов, что позднее создаст русская литература. Вершиной повествовательной поэзии Никитина стал "Кулак", заслуживший похвалы такого взыскательного ценителя, как Добролюбов. Не много знает история отечественной словесности произведений, которые могли бы соперничать с никитинской поэмой по силе выраженного в ней гуманистического пафоса. Это - задушевное детище никитинской фантазии и вместе с тем поэтическая трансформация собственного житейского опыта. Не случайно в цепь событий, развертывающихся в произведении, то и дело внедряется взволнованный голос автора, и, надо признать, лирические отступления в "Кулаке" - лучшие места. Из литературных персонажей в прошлом столетии неизменной симпатией пользовался тип "маленького человека" - пушкинский "станционный смотритель", Башмачкин из гоголевской "Шинели", Макар Девушкин, один из "бедных людей" Достоевского. Но жалкого базарного перекупщика Лукича нельзя сравнить даже и с ними, Лукич добывает семье пропитание мелкими плутнями и полуподаянием, подвергаясь всяческим унижениям, а подчас и побоям за свою малопочтенную профессию кулака. И вот этого отщепенца, изгоя общества Никитин делает главным героем своей поэмы, ему посвящает вдохновенные монологи. Никитин ни в чем не обвиняет Лукича, это невольное порождение своей среды. Озлобленность, нравственная черствость, обидчивое упрямство воспитаны всем укладом его непутевого существования. Старик любит дочь, но доводит ее до могилы, тиранит ее, рассчитывая поправить свое материальное положение выгодным для Саши браком. Он рад бы встать на праведную дорогу, да никто из толстосумов не подаст руки помощи, даже зять; только столяр-сосед готов поделиться с кулаком последним грошом. Никитин заставляет проникнуться сочувствием к безрадостной судьбе Лукича, к его позднему раскаянию, к его попранному достоинству. Духом воинствующего гуманизма пронизаны никитинские стихи, названные Добролюбовым "превосходными": ...Но пусть, как мученик сквозь пламень, Прошел ты, полный чистоты, Остановись, поднявши камень На жертву зла и нищеты! Корою грубою закрытый, Быть может, в грязной нищете Добра зародыш неразвитый Горит, как свечка в темноте! Быть может, жертве заблужденья Доступны редкие мгновенья, Когда казнит она свой век И плачет, сердце надрывая, Как плакал перед дверью рая Впервые падший человек! В поэме пошлость и грязь каждодневной суеты превращаются, говоря словами Белинского, в "чистое золото поэзии". Для эстетической системы позднего Никитина характерна максимальная приближенность повествования к формам самой яшзни, преднамеренное Ограничение себя теми приемами и средствами изобразительности, которые обеспечивали бы наилучшим образом выполнение этой задачи. Идеал художественной простоты и целесообразности, выработанной Никитиным к середине 1850-х годов, исключал романтическое преображение действительности и признавал пользу лишь Откровенно правдивого ее воспроизведения. Отсюда идет неприхотливость сюжета, конфликтной ситуации, нарочитое пренебрежение к красотам слога. Речь героя, осознающего свое нерасторжимое единство с народным миром, строится в подчеркнуто разговорной манере (необычайно сочны, к примеру, диалоги в "Кулаке"). Испытав совсем недавно пестрые литературные влияния, Никитин в конце концов вышел на самостоятельный путь. Преждевременная кончина прервала эту быструю эволюцию, приближавшую его к реализму некрасовского толка. * * * Коснулся Никитин и темы, которая в отечественной литературе была разработана довольно слабо, - о процветавших в духовной школе нравах. Никитин как бы приоткрыл завесу над этой малоизвестной читателям областью русской действительности. Повесть "Дневник семинариста" (1861), его единственное про-ваическое произведение, несколько ранее знаменитых "Очерков бурсы" Н. Г. Помяловского, познакомила публику с дикой, мертвящей обстановкой в учебных заведениях, готовивших духовных пастырей. "Дневник семинариста" появился в знаменательную эпоху социальных потрясений, вызванных толками о предстоящей крестьянской реформе и повсеместными антиправительственными выступлениями. Проблема "отцов и детей" из семейной превращалась в общественную. На смену дворянским либералам приходило поколение "нигилистов", деятельных революционеров-демократов во главе с Н. Г. Чернышевским. В этих условиях нельзя было оставаться равнодушным к уделу разночинской молодежи, гибнущей нравственно в школах духовного ведомства. Повесть Никитина была своеобразным знамением времени. Понятно, что книгу такой силы, о семинарском житье-бытье мог создать лишь тот, кто сам прошел через это испытание. Никитин щедро вводит в повествование автобиографический материал. По разбросанным в тексте историческим фактам (смерть Лермонтова, выход в свет "Мертвых душ") нетрудно определить время действия "Дневника семинариста". Это 1841 - 1842 годы, то есть годы пребывания самого автора в бурсе. К тому же герой, от имени которого ведется дневник, Василий Белозерский, учится в старшем классе среднего, философского, отделения. Именно из этого класса воронежской семинарии был уволен Никитин. Можно найти немало и других аналогий. Например, приводимые в повести темы схоластических учебных сочинений почти точно повторяют реальные темы двадцатилетней давности. Упоминается в одной из записей Белозерского ученик старшего, богословского, отделения, преподающий "философам" по необходимости французский язык. Выясняется, что так и было в самом деле. Словом, Никитин интенсивно использовал в работе над повестью собственный опыт, наблюдения и впечатления своей суровой юности. Под пером Белозерского бурса часто приобретает черты конкретной Воронежской семинарии. Все же неправомерно видеть в "Дневнике семинариста" беллет-ризованный очерк истории местной семинарии или мемуарные свидетельства очевидца событий. Если бы это было только так, произведение Никитина не оказывало бы столь значительного влияния на русских читателей в продолжение многих десятилетий. "Дневник семинариста" - это прежде всего творение искусства, блестящий образец реалистической прозы, в которой изображается не только семинарский уклад, но и нравственное состояние героев. Можно сказать, что перед нами органическое единство традиционного бытописания и "идейной повести", возникшей в период появления на исторической арене "новых людей" с их культом интенсивной внутренней жизни. Своим произведением Никитин откликался на запросы эпохи, для которой были характерны жаркие идеологические схватки. В повести развит мотив напряженных духовных исканий, свойственных таким людям, как Яблочкин, позволяющих преодолеть инерцию быта, остаться полноценной личностью. Семинария и ее обитатели рисуются через восприятие девятнадцатилетнего "философа" Василия Белозерского, натуры благородной, но лишенной воли. Белозерский мечется между желанием походить на Яблочкина и подспудным опасением, не уготована ли ему в конце концов участь Федора Федоровича - профессора, с которым связано в повести воспроизведение косной силы житейских обстоятельств, силы, враждебной всякому движению мысли. За влияние на Белозерского ведут борьбу, с одной стороны, Яблочкин, с другой окружающая среда. К финалу повести герой, мучительно переживая собственную противоречивость, так и остается на распутье. И в этом заложен большой смысл. Для Никитина важно, в сущности, не то, по какой дороге пойдет Белозерский (правильное направление уже обозначено образом Яблочкина), а то, что он ищет свою дорогу. В письме к Н. А. Матвеевой от марта 1861 года Никитин говорил о своей повести: "Воображаю, каким сюрпризом покажется она нашему духовенству..." Действительно, бурса, этот "рассадник просвещения", преподносится в откровенно неприглядном свете. Правда, Никитин, в отличие от Н. Г. Помяловского, не акцентирует внимание на грубых и до бессмысленности жестоких выходках учеников. Его больше тревожит нравственная драма молодежи, обреченной на годы иссушающей рассудок схоластики. И Никитин своей цели вполне достигает: читателей не может не потрясти крайняя степень духовного распадения, свойственная и наставникам, в их подопечным. Среди персонажей повести немало семинаристов. Но хотя у них есть фамилии и другие отличительные признаки, в массе своей они похожи друг на друга. Личностная неповторимость, заложенная в каждом от рождения, у них почти полностью убита. Они выступают жертвами все той же тупой и деспотической силы. Несмотря на трагизм содержания, "Дневник семинариста" отличается общей жизнеутверждающей тональностью, и в этом, конечно, сказалось влияние никитинской эпохи с ее нацеленностью вперед. Ощущения бесперспективности, тупика.пе возникает потому, что лагерю Федора Федоровича противостоит лагерь Яблочкина и его подразумеваемых единомышленников. Правда, Яблочкин умирает в расцвете лет от чахотки, но автору дорог сам факт появления в затхлой атмосфере бурсы таких светлых личностей. Яблочкин - воплощение душевного непокоя. Поэзия интеллектуальных и нравственных исканий - вот что привлекает нас в герое. Обаяние этой незаурядной личности испытывает и Белозерский. Он говорит о пылких, "огненных" речах своего друга, упоминает о его "сияющих" глазах. Образ Яблочкина дан в определенных романтических тонах. Это соответствовало настроению Никитина, возлагавшего большие надежды на разночинскую молодежь. Потрясает своим драматизмом сцена предсмертного бреда, а вопль больного: "Стены горят... Мне душно в этих стенах!.. Спасите!" - приобретает глубоко символический подтекст. Душно всем, кто не способен на компромисс с установленным порядком вещей. Смерть Яблочкина и его ставший знаменитым реквием "Вырыта заступом яма глубокая..." не рождают беспросветного пессимизма. Ведь подобные люди никогда не уходят из жизни бесполезно. Ценою собственной гибели они открывают путь идущим за ними вослед. В "Дневнике семинариста" часты раздумья о том, что ждет героев впереди. Яблочкин непоколебимо верит в свою звезду, и эта убежденность важнее, чем физическая немощь и даже смерть. Повесть, обнажая язвы настоящего, вся устремлена в будущее. В столкновении с миром насилия и зла Яблочкин одерживает духовную победу. "Дневник семинариста" оказался последним, в значительной мере итоговым произведением И. С. Никитина. Повесть вышла в свет, когда доживал свои последние дни ее автор, многообещающий прозаик. * * * Участь самого Никитина весьма схожа с биографией его героев. Семинарию окончить не удалось. Несколько лет хозяйничал на постоялом дворе, продавая извозчикам овес и сено. И только незадолго до смерти открыл книжный магазин с библиотекой-читальней. Многие годы сопровождало Никитина это ощущение несоответствия между духовными запросами и условиями жизни. Он с настороженностью относился к своим титулованным покровителям. В письме Никитина к графине А. И. Толстой от 2 июля 1856 года можно прочитать примечательные слова: "Известно всем и каждому, что выпрошенное сострадание, как нравственная милостыня, тяжелее милостыни обыкновенной". Поэт находился в достоянной готовности отвергнуть "нравственную милостыню". Бедный, зависимый художник и снисходительный меценат =-такова нередко коллизия русской общественной жизни, и Никитину не раз приходилось испытывать это на себе. Он всегда старался оградить от посторонних посягательств свою внутреннюю свободу - она была дороже любых подношений. И все-таки жизнь часто наносила Никитину жестокие душевные раны, вызывавшие порой приступ отчаяния и безысходной тоски. В такие мучительные минуты взор его с благодарностью обращался к народу, этому незамутненному роднику моральной чистоты. Особенности личной биографии, разумеется, наложили отпечаток на общий колорит никитинской поэзии. Ими продиктованы основные мотивы и темы, их идейное разрешение, сам выбор героев. Никитин имел полное право, вслед за Некрасовым, сказать, что его муза сродни засеченной крестьянской девушке. Близкий к городским и деревенским низам не только по происхождению, но и по глубоким симпатиям, он запечатлел в ярких картинах трагедию народа, жившего в условиях крепостнического гнета. Никитин никогда не взирал на бедствия отчизны глазами холодного наблюдателя. Не оставался он и в роли только безвольного и жалостливого "печальника". В этом мещанине, застенчивом и робком на вид, бушевал скрытый пламень негодования, который подчас прорывался наружу, опаляя сердца читателей своим жаром. Никитин смог вырваться из плена частных житейских обстоятельств, возвысившись над уровнем плоского, примитивного восприятия суровой действительности. Даже не покидая пределы низкой, бытовой проблематики, он сумел в последние годы осветить грустную прозу своей поэзии светом спасительной веры в лучшее будущее. Пусть время движется медленно, важно - что оно движется. Никитина не покидало чутье прозорливца, для которого было несомненно, что богатырь проснется от вековой спячки и сбросит с себя тяжкий крест рабства. Лев Толстой сказал, что Никитин переживет многих, даже более крупных поэтов. Предвидение это сбывается. Давно ушла в прошлое крестьянская, лапотная Русь. Но не померкли в памяти общества никитинские образы, ибо в них отразилась правда жизни и душа честного художника-демократа. Мы дорожим творчеством Никитина как частичкой нашей национальной славы. Олег Ласунский СТИХОТВОРЕНИЯ * * * Тихо ночь ложится На вершины гор, И луна глядится В зеркала озер; Над глухою степью В неизвестный путь Бесконечной цепью Облака плывут; Над рекой широкой, Сумраком покрыт, В тишине глубокой Лес густой стоит; Светлые заливы В камышах блестят, Неподвижно нивы На полях стоят; Небо голубое Весело глядит, И село большое Беззаботно спит. Лишь во мраке ночи Горе и разврат Не смыкают очи, В тишине не спят. 1849 ВЕСНА В СТЕПИ Степь широкая, Степь безлюдная, Отчего ты так Смотришь пасмурно? Где краса твоя, Зелень яркая, На цветах роса Изумрудная? Где те дни, когда С утра до ночи Ты залетных птиц Песни слушала, Дорогим ковром Расстилалася, По зарям, сквозь сон, Волновалася? Когда в час ночной Тайны чудные Ветерок тебе Шептал ласково, Освежал твою Грудь открытую, Как дитя, тебя Убаюкивал?.. А теперь лежишь Мертвецом нагим; Тишина вокруг, Как на кладбище... Пробудись! Пришла Пора прежняя; Уберись в цветы, В бархат зелени; Изукрась себя Росы жемчугом; Созови гостей Весну праздновать. Посмотри кругом: Небо ясное Голубым шатром Пораскинулось, Золотой венец Солнца красного Весь в огнях горит Над дубравою, Новой жизнию Веет теплый день, Ветерок на грудь К тебе просится. 1849 ПОЛЕ Раскинулось поле волнистою тканью И с небом слилось темно-синею гранью, И в небе прозрачном щитом золотым Блестящее солнце сияет над ним; Как по морю, ветер по нивам гуляет И белым туманом холмы одевает, О чем-то украдкой с травой говорит И смело во ржи золотистой шумит. Один я... И сердцу и думам свобода... Здесь мать моя, друг и наставник - природа. И кажется жизнь мне светлей впереди, Когда к своей мощной, широкой груди Она, как младенца, меня допускает И часть своей силы мне в душу вливает. 1849 МОНАСТЫРЬ Крестом высоким осененный, Вдали от сел и городов, Один стоишь ты, окруженный Густыми купами дерев. Вокруг глубокое молчанье, И только с шелестом листов Однообразное журчанье Живых сливается ручьев, И ветерок прохладой веет, И тень бросают дерева, И живописно зеленеет Полян высокая трава. 0н как сыны твои счастливы! В твоем безмолвии святом Они страстей своих порывы Смирили бденьем и постом; Их сердце отжило для мира, Ум с суетою незнаком, Как будто светлый ангел мира Их осенил своим крестом, И внемлет вечное бог слово, Их тяжкий труд благословив, Святых молитв живое слово И гимнов сладостный призыв. 1849 ЛЕС Шуми, шуми, зеленый лес! Знаком мне шум твой величавый, И твой покой, и блеск небес Над головой твоей кудрявой. Я с детства понимать привык Твое молчание немое И твой таинственный язык Как что-то близкое, родное. Как я любил, когда порой, Краса угрюмая природы, Ты спорил с сильною грозой В минуты страшной непогоды, Когда больших твоих дубов Вершины темные качались И сотни разных голосов В твоей глуши перекликались... Или когда светило дня На дальнем западе сияло И ярким пурпуром огня Твою одежду освещало. Меж тем в глуши твоих дерев Была уж ночь, а над тобою Цепь разноцветных облаков Тянулась пестрою грядою. И вот я снова прихожу К тебе с тоской моей бесплодной, Опять на сумрак твой гляжу И голос слушаю свободный. И может быть, в твоей глуши, Как узник, волей оживленный, Забуду скорбь моей души И горечь жизни обыденной. 1849 Н. Д. Не отравляй минут успокоенья Болезненным предчувствием утрат: Таинственно небес определенье, Но их закон ненарушимо свят. И если бы от самой колыбели Страдание досталося тебе Как человек, своей высокой цели Не забывай в мучительной борьбе. 1849 * * * Присутствие непостижимой силы Таинственно скрывается во всем: Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном, И в блеске дня, и в тишине могилы, В движении бесчисленных миров, В торжественном покое океана, И в сумраке задумчивых лесов, И в ужасе степного урагана, В дыхании прохладном ветерка, И в шелесте листов перед аарею, И в красоте пустынного цветка, И в ручейке, текущем под горою. 1849 ГРУСТЬ СТАРИКА Жизнь к развязке печально идет, Сердце счастья и радостей просит, А годов невозвратный полет И последнюю радость уносит. Охладела горячая кровь, Беззаботная удаль пропала, И не прежний разгул, не любовь В душу горькая дума запала. Все погибло под холодом лет, Что когда-то отрадою было, И надежды на счастие нет, И в природе все стало уныло: Лес, нахмурясь, как слабый старик, Погруженный в тяжелую думу, Головою кудрявой поник, Будто тужит о чем-то угрюмо; Ветер с тучею, с синей волной Речь сердитую часто заводит; Бледный месяц над сонной рекой, Одинокий, задумчиво бродит... В годы прежние мир был иной: Как невеста, земля убиралась, Что камыш, хлеб стоял золотой, Степь зеленым ковром расстилалась, Лес приветно под тень свою звал, Ветер весело пел в чистом поле, По ночам ярко месяц сиял, Реки шумно катилися в море. И, как пир, жизнь привольная шла, Душа воли, простора просила, Под грозою отвага была, И не знала усталости сила. А теперь, тяжкой грустью убит, Как живая развалина ходишь, И душа поневоле скорбит, И слезу поневоле уронишь. И подумаешь молча порой: Нет, старик, не бывалые годы! Меж людьми ты теперь уж чужой, Лишний гость меж гостями природы. 1849 МРАМОР Недвижимый мрамор в пустыне глухой Лежал одиноко, обросший травой; Дожди в непогоду его обмывали Да вольные птицы на нем отдыхали. Но кто-то художнику молвил о нем; Взглянул он на мрамор - и ярким огнем Блеснули его вдохновенные очи, И взял он его, и бессонные ночи Над ним проводил он в своей мастерской, И камень под творческой ожил рукой. С тех пор в изумленье с восторгом немым Толпа преклоняет колени пред ним. 1849 * * * Еще один потухший день Я равнодушно провожаю И молчаливой ночи тень, Как гостя скучного, встречаю. Увы! не принесет мне сна Ее немая тишина! Весь день душа болела тайно И за себя и за других... От пошлых встреч, от сплетен злых, От жизни грязной и печальной Покой пора бы ей узнать, Да где он? Где его искать? Едва на землю утро взглянет, Едва пройдет ночная тень Опять тяжелый, грустный день, Однообразный день настанет. Опять начнется боль души, На злые пытки осужденной, Опять наплачешься в тиши Измученный и оскорбленный. 1849 ТИШИНА НОЧИ В глубине бездонной, Полны чудных сил, Идут миллионы Вековых светил. Тускло освещенный Бледною луной, Город утомленный Смолк во тьме ночной. Спит ОН; очарован Чудной тишиной, Будто заколдован Властью неземной. Лишь, объят дремотой, Закричит порой Сторож беззаботный В улице пустой. Кажется, мир сонный, Полный сладких грез, Отдохнул спокойно От забот и слез. Но взгляни: вот домик Освещен огнем; На столе покойник Ждет могилы в нем. Он, бедняк голодный, Утешенья чужд, Кончил век бесплодный Тайной жертвой нужд. Дочери не спится, В уголке сидит... И в глазах мутится, И в ушах звенит. Ночь минет - быть может, Христа ради ей Кто-нибудь поможет Из чужих людей. Может быть, как нищей, Ей на гроб дадут, В гробе на кладбище Старика снесут... И никто не знает, Что в немой тоске Сирота рыдает В тесном уголке; Что в нужде до срока, Может быть, она Жертвою порока Умереть должна. Мир заснул... и только С неба видит бог Тайны жизни горькой И людских тревог. 1849 КЛЕВЕТНИКАМ Молвы язвительной и дерзкой Внимая ложный приговор3 Стыжусь ответить бранью резкой На необдуманный укор. Гоненья зритель равнодушный, Я испытал уже давно, Что злобе черни малодушной Ответ - презрение одно. Пускай позор несправедливый Она готовит мне в тиши, Грозу я встречу терпеливо И сохраню покой души. Моей невинности сознанье Й незапятнанная честь Незаслуженное страданье Дадут мне силы перенесть. Я прав, - и этого довольно, И, что бы ни было со мной, Я не унижусь добровольно Перед язвительной молвой: Я не подам руки свободной Ожесточенному врагу; Скорей погибну благородно, Но твердость воли сберегу. 1849 ПОХОРОНЫ Парчой покрытая гробница, Над нею пышный балдахин, Вокруг задумчивые лица И факелов огонь и дым, Святых молитв напев печальный Вот все, чем жизнь заключена! И эта жизнь покрыта тайной, Завеса смертью спущена... Теперь скажи мне, сын свободы, Зачем страдал, зачем ты жил? Отведена царю природы Сажень земли между могил. Молчат в тебе любовь и злоба, Надежды гордые молчат... Зачем ты жил, усопший брат?.. Стучит земля по крышке гроба, И, чуждый горя и забот, Глядит бессмысленно народ. 1849 ПЕРЕМЕНА Была пора невинности счастливой, Когда свой ум тревожный и пытливый Я примирял с действительностью злой Святых молитв горячею слезой; Когда, дитя беспечное свободы, В знакомых мне явлениях природы Величие и мысль я находил И жизнь мою, как дар небес, любил. Теперь не то: сомнением томимый, Я потерял свой мир невозмутимый Единую отраду бытия, И жизнь моя не радует меня... Бывают дни: измученный борьбою, В тиши ночной, с горячею мольбою Склоняюсь я к подножию креста; Слова молитв твердят мои уста, Но сердце тем словам не отвечает, И мысль моя бог знает где блуждает, И сладких слез давно минувших лет Ни на лице, ни на глазах уж нет. Так, холодом темницы окруженный, Скорбит порой преступник осужденный И к прежним дням уносится мечтой От горечи существенности злой, Но бедняку лишь новое страданье Приносит лет былых воспоминанье. 1849 ДУМА В глубокой мгле холодного забвенья Теряются народов поколенья, Законы их, междоусобный спор, И доблести, и слава, и позор. Лицо земли печально изменилось, И много царств великих сокрушилось И скрылося под пеплом городов, Лишь темный след исчезнувших веков Нестройное собрание обломков, Да вымыслы неведомых певцов И письмена нам чуждых языков От праотцов осталось для потомков... Пройдут века, в событиях Вселенной И мы мелькнем, как метеор мгновенный, И, может быть, потомства поздний род Забудет наш угаснувший народ. Так! вечности не суждено земному; Покорствуя всеобщему закону, Все умереть когда-нибудь должно; Но жизнь одних, как чудное зерно, Останется в самом процессе тленья Залогом сил другого поколенья. Да, не вотще под холодом времен Идут ряды бесчисленных племен; Наследники бессмертья и свободы, Как дар благой, иным гостям природы Мы отдаем в известный период Свои права на жизнь, свой цвет в плод, Окончив здесь вполне свое призванье Быть семенем в системе мирозданья. 1849 * * * Бегут часы, недели и года, И молодость, как легкий сон, проходит. Ничтожный плод страданий и труда Усталый ум в уныние приводит: Утратами убитый человек Глядит кругом в невольном изумленье, Как близ него свой начинает век Возникшее недавно поколенье. Он чувствует, печалию томим, Что он чужой меж новыми гостями, Что жизнь других так скоро перед ним Спешит вперед с надеждами, страстями; Что времени ему дух новый чужд И смелые вопросы незнакомы, Что он теперь на сцене новых нужд Уж не актер, а только зритель скромный. Между 1849 и 1853 УЕДИНЕНИЕ Приличий тягостные цепи И праздность долгих вечеров Оставил я для тихой степи И тени сумрачных лесов. Отшельник мира добровольный, Природой дикой окружен, Я здесь мечтою своевольной Бываю редко увлечен: Здесь под влияньем жизни новой И вдохновенного труда Разоблачает ум суровый Мои минувшие года; И, полный мира и свободы, На жизнь вернее я гляжу И в созерцании природы Уроки сердцу нахожу. Между 1849 и 1853 * * * Когда, мой друг, в часы одушевленья Далеких лет прекрасное значенье Предузнает восторженный твой ум, Как я люблю свободу этих дум! Как радостно словам твоим внимаю, А между тем и помню я и знаю, Что нас судьба неверная хранит, Что счастию легко нам изменить И, может быть, в те самые мгновенья, Когда на грудь твою в самозабвенье Склоняюсь я горячей головой, Быть может, рок нежданною грозой, Как божий гром, закрытый облаками, Уже готов обрушиться над нами. Между 1849 и 1853 * * * Уж и как же ты, Моя жизнь, прошла,. Как ты, горькая, Прокатилася! В четырех стенах, Под неволею, Расцветала ты Одинокою. Верно, в час худой Мать родимая Родила меня, Бесталанного, Что я красных дней Во всю жизнь не знал, Не скопил добра, Не нажил друзей; Что я взрос себе Только на горе, А чужим людям На посмешище; Что нужда и грусть Да тяжелый труд Погубили всю Мою молодость. Или в свете я Гость непрошеный, Судьбы-мачехи Жалкий пасынок? Или к счастию Меж чужих дорог И тропинки нет Горемычному?.. У людей разгул, Звонкий смех и песнь, За большим столом До рассвета пир; У людей весна Непрожитая, Про запас казна, В черный день друзья; А подле меня Ни живой души, Один ветр шумит На пустом дворе. Я сижу один Под окном, в тоске, Не смыкаю глаз До полуночи. И не знаю я, Чем помочь себе, Какой выбрать путь, Не придумаю. Оглянусь назад Пусто, холодно, Посмотрю вперед Плакать хочется. Эх, грустна была Ты, весна моя, Темней осени, Хуже похорон; И состарился Я до времени, А умру - мне глаз Закрыть некому; Как без радости Прожил молодость, Так и лягу в гроб Неоплаканным; И людской молве На помин меня Не останется Ни добра, ни зла. Уж как вспомню я Тебя, жизнь моя, Сердце кровию Обливается! Между 1849 и 1853 жизнь Прекрасны молодые годы, Когда, не ведая утрат, Картины жизни и природы Мы начинаем изучать! Когда надежды беззакатной Звезда приветливо горит И нам так много говорит Желаний голос непонятный; Когда в восторг приводит нас Борьба и подвиг знаменитый, И безыскусственный рассказ О старине давно забытой, И ночи мрак, и солнца блеск, И утренней зари сиянье, И музыкальный моря плеск, И ветра тихое дыханье, Степей безлюдье и простор, Напевы бури заунывной, И вечный снег пустынных гор, И леса тень, и шум призывный... И жить в ту пору мы спешим, Вперед глядим нетерпеливо И новой жизни перспективу Узнать заранее хотим. А между тем, как метеор, Воображенье потухает, И в книге жизни юный взор Картины грустные встречает; В душе является борьба Глубокой веры в сомненья, Й вот беспечные года Берут другое направленье. Акт жизни прожит - и теперь Иная сцена пред очами: Для сердца период потерь Приходит с пылкими страстями; Взамен забытых нами грез Под пестротою маскарадной Находим мы источник слез В существенности безотрадной, И, не умея примирять Нужду с достоинством свободы. Мы начинаем замечать Противоречия в природе, Не признавая в ней чудес. И сколько грустных размышлений В нас пробуждает интерес Разнообразных впечатлений: Терпимый в обществе разврат, И злоба сплетней утонченных, Их горький смысл и результат, И цель вопросов современных!.. Потом и ата колея Приводит нас к явленьям новым. Здесь акт последний бытия, С его значением суровый: Здесь наша жалкая судьба Лишается блестящей маски, И жизнь теряет навсегда И светлый колорит, и краски, И привлекательной весны Очаровательные строки, И прелесть яркой новизны, И роскошь чудной обстановки. И тише мы вперед идем, Не видя цели сокровенной, Колеблясь меж добром и злом, Без истины определенной О назначении своем; Теперь не темная мечта Ум занимает осторожный: Нас мучит сердца пустота, Страстей и горя плод ничтожный. Нам тяжело припоминать Минувшей молодости повесть, Читать ее и усыплять Неумолкающую совесть, И в поколенье молодом Казаться липшими гостями, С своим обманутым умом И затаенными слезами, В тоске безмолвно изнывать, В надеждах лучших сомневаться, В вопрос о жизни углубляться И постепенно умирать. Между 1849 и 1853 ВОСПОМИНАНИЕ О ДЕТСТВЕ Однообразно и печально Шли годы детства моего: Я помню дом наш деревянный, Кусты сирени вкруг него, Подъезд, три комнаты простые С балконом на широкий двор, Портретов рамы золотые, Разнохарактерный узор Причудливых изображений На белом фоне потолков Счастливый плод воображенья Оригинальных маляров, Лампадку перед образами, Большой диван и круглый стол, На нем часы, стакан с цветами. Под ним узорчатый ковер... С каким восторгом я встречал Час утра летнею порою, Когда над сонного землею Восток безоблачный пылал И золотистыми волнами, Под дуновеньем ветерка, Над полосатыми полями Паров вставали облака! С какой-то тайною отрадой Глядел я на лазурь небес. На даль туманную и лес С его приветливой прохладой, На цепь курганов и холмов, На блеск и тень волнистой нивы, На тихо спящие заливы В зеленых рамах берегов. Дитя степей, дитя свободы, В пустыне рос я сиротой, И для меня язык природы Одной был радостью святой... Зато как скучен я бывал, Когда сырой туман осенний Поля и дальние деревни, Как дым свинцовый, одевал, Когда деревья обнажались И лился дождь по целым дыямь Когда в наш дом по вечерам Соседи шумные сбирались, Бранили вечный свой досугу Однообразный и ленивый, А самовар, как верный друг, Их споры слушал молчаливо И пар струистый выпускал Иль вдруг на их рассказ бессвязный Какой-то музыкою странной. Как собеседник, отвечал... В ту пору, скукою томимый, От шума их я уходил И ночь за книгою любимой, Забытый всеми, проводил, Иль слушал няни устарелой О блеске чудных царств и гор Одушевленный разговор Во мраке залы опустелой, Между 1849 и 1853 * * * Когда Невы, окованной гранитом, Алмазный блеск я вижу в час ночной И весело по освещенным плитам Толпа людей мелькает предо мной Тогда на ум невольно мне приходит Минувший век, когда среди болот, Бывало, здесь чухонец бедный бродит, Дитя нужды, болезней и забот, Тот век, когда один туман свинцовый Здесь одевал леса и небеса И так была печальна и сурова Пустынных вод холодная краса. И с гордостью я вспоминаю тайной Ум творческий Великого царя, Любуяся на город колоссальный Прекрасное создание Петра. Между 1849 и 1853 * * * Помоги ты мне, Сила юная, В роковой борьбе С горькой долею! Нет мне, бедному, Ни в чем счастия, И друзья в нужде Меня кинули. На пирах прошло Мое золото, Радость кончилась С весной красною. На кого ж теперь Мне надеяться, Под окном сидеть Призадумавшись? Ведь что прошито Не воротится, Что погублено Не исправится. Умереть иль жить, Что бы ни было, Гордо встречу я Горе новое. Между 1849 и 1853 МОГИЛА Густой травой поросшая могила, Зачем к тебе неведомая сила Влечет меня вечернею порой? Зачем люблю я с грустию немой Задумчиво глядеть сквозь сумрак лунный На свежий твой курган и крест чугунный?.. О, сколько раз от клеветы людской Я уходил отыскивать покой И отдыхать от горького сомненья Подле гробниц, в обители забвенья! Как много здесь сокрыто навсегда Безвременно погибшего труда, Надежд, забот, добра и преступлений И, может быть, высоких вдохновений! И кто теперь в кустах густой травы Укажет мне забытые холмы, Где вечным сном спят кости гражданина, Иль мудреца, или поселянина?.. Здесь все равны. Здесь слава и позор Окончили между собою спор И не дают ответа на призванье; Одно только изустное преданье Бросает луч на их минувший век... О, как велик и беден человек!.. Между 1849 и 1853 ОТЪЕЗД Прощайте, темные дремучие леса, С необозримыми степями, Ландшафты деревень и гор, и небеса, Увенчанные облаками, Сугробы снежные безжизненных пустынь, Ночей суровые туманы, И грозной вьюги шум, и тишина равнин, И туч холодных караваны! Прощайте, дикий бор и мурава лугов, Ковры волнующейся нивы, И зелень яркая цветущих 6eperoв, И рек широкие разливы! Прости, прости, и ты, напев родимый мой, Мои возлюбленные звуки, Так полные любви печальной и немой. Разгула и глубокой муки! Не знаю, может быть, уже в последний раз Мои тоскующие взоры Любуются на ваш сверкающий алмаз, Во льду закованные горы. Быть может, гроб один, а не покой души Я отыщу в стране далекой И кости положу в неведомой глуши, В песку могилы одинокой... Зовут меня теперь иные небеса. Иных долин благоуханье, И моря синего угрюмая краса, И стон, и грозное молчанье, Величие и блеск сияющих дворцов, Прохлада рощи кипарисной И сумрак сладостный таинственных садов С их красотою живописной, Безмолвие и мрак подземных галерей, Так полных вековых преданий, Святыня древняя чужих монастырей, Обломки колоссальных зданий, Тысячелетние громады пирамид, И храмов мраморных ступени, И, при лучах луны, развалин чудный вид. Жилище бывших поколений. Там в созерцании природы и искусств Ума созданий благородных Найду ль я новый мир для утомленных чувств Или простор для дум свободных? Иль снова принесу на север мой родной Сомненье прежнее и горе, И только в памяти останутся моей Чужие небеса и море? Между 1849 и 1853 * * * Не плачь, мой друг! Есть много муки И без того в моей груди; Поверь мне, что лета разлуки Не будут гробом для любви: В какую б дикую пустыню Я ни был увлечен судьбой, Я сохраню мою святыню Твой образ в памяти моей. Между 1849 и 1853 ВЕЧНОСТЬ О грозная вечность, Безмолвная вечность! Какую ты скрыла Великую тайну За крепкой печатью За дверью могилы? Что ты? Не одно ли Ничтожное слово. Пустая угроза Толпы малодушной, Дитя предрассудков, Обманчивый призрак?.. Или ты граница Обширной Вселенной, Развязка явлений, Уму непонятных, Тяжелых для сердца, И жизни прекрасной, Разумно-духовной, Сомнения чуждой, Священный источник? О грозная вечность, Безмолвная вечность! Крепка твоя тайна; Но разум мой верит,. Что ты существуешь: Отрадно мне думать, Что дух мой бессмертный Есть вечный наследник Бесплотного царства; Что будет он видеть Веков миллионы, Миров разрушенье И, может быть, новых Прекрасных творений Конец и начало; И будет, как прежде, Идти к совершенству, Всегда оставаясь Разумно-свободным. Между 1849 и 1853 НЕБО С глубокою думой Гляжу я на небо, Где, в теинов лазури, Так ярко сверкают Планет мириады. Чья мощная сила Вращает их чудно В таинственной сфере? Когда и откуда Теда их начало Свое получили? Какие в составе Их тел неизвестных Основою жизни Положены части? Какое имеют Они назначенье И кто бытия их Всесильный виновник? Уж много минуло Суровых столетий; Как легкие тени, Исчезли народы, Но так же, как прежде, Прекрасна природа, И нету песчинку Нет капли ничтожной, Ненужной в системе Всего мирозданья; В ней все служит к цели, Для нас непонятной... И пусть остается Во мраке глубоком Великая тайна Начала творений; Не ясно ль я вижу Печать дивной силы На всем, что доступно Уму человека И что существует Так долго и стройно, Всегда совершая Процесс своей жизни По общему смыслу Законов природы; И как мне поверить Иль даже подумать, Чтоб случай бессильный Был первой причиной Начала, законов Движенья и жизни Обширной Вселенной? Между 1849 и 1853 * * * Что счастье? - бред воображенья, Любовь - лишь чувственности дань; Власть - бремя или униженье, А дружба - лесть или обман. Под маской радости беспечной Сокрыта жизни нагота; Наш эгоизм - вожатый вечный, Свобода - жалкая мечта. Между 1849 и 1850 НОЧЬ НА БЕРЕГУ МОРЯ В веркало влаги холодной Месяц спокойно глядит И над землею безмолвной Тихо плывет и горит. Легкою дымкой тумана Ясный одет небосклон; Светлая грудь океана Дышит как будто сквозь сон. Медленно, ровно качаясь, В гавани спят корабли; Берег, в воде отражаясь, Смутно мелькает вдали. Смолкла дневная тревога... Полный торжественных дум, Видит присутствие бога В этом молчании ум. 1850 ДУВ От темного леса далеко, На почве бесплодно-сухой, Дуб старый стоит одиноко, Как сторож пустыни глухой. Стоит он и смотрит угрюмо Туда, где под сводом небес Глубокую думает думу Знакомый давно ему лес; Где братья его с облаками Ведут разговор по ночам И дивы приходят толпами Кружиться по свежим цветам; Где ветер прохладою веет И чудные песни поет, И лист молодой зеленеет, И птица на ветках живет. А он, на равнине песчаной, И пылью и мохом покрыт, Как будто изгнанник печальный, О родине милой грустит; Не знает он свежей прохлады, Не видит небесной росы И только - последней отрады Губительной жаждет грозы. 1850 ТАЙНОЕ ГОРЕ Есть горе тайное: оно Вниманья чуждого боится И в глубине души одно, Неизлечимое, таится. Улыбку холодом мертвит, Опор не ищет и не просит И, если горе переносит, Молчанье гордое хранит. Не всякому нужна пощада, Не всяк наследовать готов Удел иль нищих, иль рабов. Участье - жалкая отрада. К чему колени преклонять? Свободным легче умирать. 1850 ВЕЧЕР Когда потухший день сменяет вечер сонный, Я оставляю мой приют уединенный И, голову свою усталую склонив, Задумчиво иду под тень плакучих ив. Сажусь на берегу и, грустной думы полный, Недвижимый, гляжу на голубые волны, И слушаю их шум и жалобный призыв, И с жизнию моей я сравниваю их... Вдали передо мной душистый луг пестреет, Колышется трава, и желтый колоо зреет, И, тучных пажитей обильные плоды, Стоят соломою накрытые скирды; За гибким тростником глубокие заливы, Как зеркала, блестят; на золотые нивы Спускается туман прозрачною волной, И зарево зари сияет над рекой. И кажется мне, все какой-то дышит тайной, Й забываю я тогда свой день печальный, С оставленным трудом без жалобы мирюсь, Гляжу на небеса и в тишине молюсь. 1850 КЛЮЧ В глубоком ущелье, меж каменных плит, Серебряный ключ одиноко звучит; Звучит он и точит жемчужные слезы На черные корни засохшей березы, И катятся с камня те слезы ручьем, Бесплодно теряясь в ущелье глухом. Давно уж минули счастливые годы, Когда он, любимец цветущей природы, Алмазные брызги кругом рассыпал, Когда его путник отрадою звал, Когда дерева близ него вырастали, И листья зеленые тихо шептали, И сам он при свете блестящей луны Рассказывал чудные были и сны. Теперь, одинокий, зарос он травою, Стал скуден и мутен, и знойной порою К нему не приходит пробитой тропой Измученный путник за чистой водой. В ту пору, как горы туман одевает, Над ним, как бывало, теперь не играет Сверкающий месяц нроврачным лучом, И звезды, как прежде, не смотрятся в нем. Лишь старый скелет обнаженной березы Глядит на его бесполезные слезы, Да изредка ветер к нему прилетит И с ним при мерцании звезд говорит Про светлые реки и синее море, Про славу их в свете и жизнь на просторе. 1850 НОЧЬ Оделося сумраком поле. На темной лазури сверкает Гряда облаков разноцветных. Бледнея, варя потухает. Вот вспыхнула яркие звезды на небе одна 8а другой, И месяц над лесом сосновый поднялся, как щит золотой; Извивы реки серебристой меж зеленью луга блеснули; Вокруг тишина и безлюдье: и поле и берег уснули; Лишь мельницы старой колеса, алмаз рассыпая, шумят XML error: Invalid character at line 1330