Марта Таро
Серьги с алмазными бантами


© Таро М., 2017
© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *



Глава первая
Убийца

Сентябрь 1812 года
Женщина вопит и стучит ногами. Её праведный гнев неистов, но мужчину это не волнует. К чему слова, когда дело сделано, и жертва уже запуталась в расставленных силках? Он молчит. Наблюдает. Крикунья распаляется всё больше и больше: её голубые глаза сверкают, ноздри дрожат. Сколько в ней злости и сколько гонора!..
Неужели она ни о чём не догадывается? Вроде нет… Хотя что с баб взять? Одно слово – пустышки. Матери растят из них принцесс, сулят им поклонение рыцарей, а потом выпускают в суровый мир, где судьба сразу же даёт дочке пинка. Лети вниз, курица! Знай своё место и не высовывайся!
Мужчина терпеливо ждёт. Наконец с женских уст слетает долгожданное «не дам», и он впивается взглядом в лицо своей жертвы. Поймать, не упустить тот миг, когда в чёрной глубине зрачков проступит страх. Упоительное, сладкое мгновение, а потом – предвкушение и наконец-то… вожделение. Плоть затвердеет, став до умопомрачения чувствительной, а следом придёт наслаждение! Но, чтобы всё получилось, в глазах крикуньи должен проступить ужас.
«Жалкая дурочка, она думает, что нужна мне».
Смешно, но это примитивное существо, кажется, мнит себя чем-то ценным. Дылда с выпирающей грудью, восемнадцатилетняя корова. Человеку со вкусом на неё и смотреть-то противно. Бестолочь не понимает, что годна только в жертвы и судьба её предрешена: умереть в назидание другим. Мужчину волнуют совсем юные, это в их сердцах должен родиться ужас.
Дылда по-прежнему задирает нос, на её лице нет даже тени прозрения. Ну что ж, пора! Мужчина идёт к камину и берёт со стойки кочергу. Может, нахалка хоть теперь догадается?.. Нет, бесполезно. Она и впрямь оказалась тупицей. Удар по икрам валит крикунью на пол. Наконец-то в её глазах мелькает страх – дошло, что к чему! Натянув серое сукно панталон, мужская плоть разбухает, а сладкий огонёк греет кровь. Теперь надо раздуть пламя, обратить его в пожар! Мужчина вновь бьёт жертву. Попав ногой в мягкое, радуется: «Живот? Славно… А теперь добавим!»
Описав круг, тяжелая кочерга опускается на плечо жертвы. Женщина хочет свернуться в клубок, спрятать лицо. Вот уж нет, не выйдет! Бац – и сапог таранит нежную щёку. Лучше бы, конечно, выбить зубы, но не беда – всё ещё впереди.
Переплавляя кровь в жидкий огонь, нарастает возбуждение. Мужчина упивается им – растягивает удовольствие.
Удары сыплются на обмякшее тело: кочерга, нога, кочерга, нога… По холке мучителя пробегает дрожь. Ни с чем не сравнимый аромат свежей крови дурманит голову. Великолепно! Острее пахнет лишь человеческий мозг.
Кочерга опускается на череп жертвы. Веером теплых капель разлетаются окровавленные сгустки. Невероятный, запретный аромат – он как спусковой крючок. Огненные судороги пробегают по телу мужчины. Одна, вторая… О-о-о! Как это приятно!.. Но, скомкав тёплую истому, разрывает тишину визгливый крик:
– Убийца! – старческий голос срывается на фальцет.
«Что за чёрт? Богадельня тут, что ли? – раздраженно думает мужчина. – Всё испоганили!.. Хотя…»
На сером сукне панталон расползается влажное пятно. Чтобы там ни вопила седая ведьма, дальше можно и не слушать – главное уже сказано. Старуха даже не понимает, какой комплимент сделала.
Убийца! Разве не прекрасное имя для великого человека?



Глава вторая
Побег

Что может быть прекраснее, чем осень в Ратманово?.. Впрочем, в этом году говорить об осени было, пожалуй, рано: сентябрь выдался на редкость жарким, и благодарная природа на этом солнцепёке цвела и плодоносила по-летнему буйно. Усыпанные мелкими краснобокими яблочками согнулись до земли ветви барского сада, под тяжестью крупных тёмных гроздей провисли виноградные лозы, а на клумбах яркая пестрота георгинов оттеняла нежность белоснежных роз.
Однако ни тёплый день, ни ратмановские красоты не веселили светлейшую княжну Черкасскую. Елена молча сидела возле устроенной на реке купальни, наблюдая, как беззаботно плещутся в воде её младшие сёстры.
– Ах, Элен, неужто и впрямь Москву отдали французам? Нет! Я в это не верю, – сидевшая рядом с княжной тётушка Апраксина горько вздохнула. Вернувшийся из уездного городка управляющий только что доложил хозяйкам о последних сплетнях и устрашающих слухах.
– Я тоже сомневаюсь, что отдали – призналась Елена. – Только мне очень не по себе. От Алексея уже четыре месяца нет писем.
Старший брат четырёх княжон Черкасских покинул Ратманово ещё до начала войны, но с фронта умудрялся писать домой постоянно, а тут – как отрезало.
– Алекс воюет, – резонно заметила Апраксина.
– Да, наверное, вы правы. – Елена и сама каждый день повторяла то же самое, но сердцу не прикажешь, а оно всё ныло и ныло. Княжна уже пожалела, что завела этот разговор. Не нужно бередить раны. Спасение семьи – в обыденности. Всё как всегда! Только так можно спрятаться от тяжёлых мыслей.
Елена окликнула сестёр:
– Девочки, пора обедать! Вылезайте и догоняйте нас.
Ухватив тётку под руку, княжна повела её по старинной липовой аллее к дому. Старая графиня опиралась на палку и даже с помощью Елены шла очень медленно. Дамы ещё не успели добраться до крыльца, когда их обогнали все три купальщицы. Девушки натянули платья на мокрое тело и сейчас бежали наперегонки в свои комнаты переодеваться.
Усадив тётку в гостиной, Елена зашла в крохотную комнату возле буфетной. Там среди шкафов, забитых расходными книгам, приютился квадратный столик, за которым, нацепив на кончик носа круглые очки в железной оправе, что-то писала в гроссбухе седая как лунь, но всё ещё живая и бодрая домоправительница Тамара Вахтанговна. В Россию она приехала давным-давно вместе с грузинской царевной Ниной – матерью Алексея Черкасского. Потом случилось несчастье, и Нина умерла, а старая няня заменила её осиротевшему сыну мать. Вместе с мальчиком перебралась Тамара Вахтанговна в Ратманово, а когда её питомец вырос, сделалась в имении домоправительницей. Княжон – сводных сестёр Алексея от второго брака его отца – Тамара Вахтанговна не воспитывала, но девушки дружно называли её так же, как их брат, – «няня».
– Няня, девочки переодеваются, тётушка в гостиной. А что с обедом? – спросила Елена. Восемнадцатилетняя княжна, сама не заметив как, сделалась за последний год хозяйкой дома.
– Всё готово, дорогая! Скажу, чтобы подавали, – отозвалась Тамара Вахтанговна и отправилась на кухню.
Елена вернулась за тёткой и повела её в столовую. За их спинами простучали быстрые шаги спешащих девушек, и княжна довольно улыбнулась. Она старалась держать младших в строгости, но вредные сестрицы сплошь и рядом восставали против её власти, однако сейчас всё с первого раза вышло гладко. Не только покладистая Лиза и младшая Ольга, но и вечно бунтующая Долли подчинилась без возражений. Хорошо!..
Елена усадила старую графиню во главе стола и, кивнув сёстрам, пригласила их садиться. Но не успели слуги подать блюда, как звук колокольчика возвестил о приближении экипажа. Девушки вскочили.
– Нет, сидите, я сама посмотрю, кто это, – запретила Елена, – время военное, неизвестно кто и зачем может приехать.
Княжна встала и гордо, с прямой спиной, прошла мимо сестёр. Выйдя за дверь, она рванулась вперёд и, перепрыгивая через ступеньки, вылетела на крыльцо. Черная лаковая карета уже остановилась, но из неё вышел вовсе не Алексей, а дядя – брат их покойного отца князь Василий. Он окинул Елену равнодушным взглядом и процедил:
– Ну здравствуй, племянница.
– Князь Василий, мой брат запретил принимать вас в Ратманово, – объявила Елена и постаралась загородить собою дверь. – В письме, присланном весной, он совершенно чётко выразил свою волю.
Оплывшее лицо дяди, до этого расслабленно брезгливое, вдруг исказилось злобой, а блеклые глаза под набрякшими веками опасно блеснули.
– Теперь я здесь хозяин, да и ваш опекун тоже. Так что советую тебе вести себя потише и поскромнее, а то можешь и палки схлопотать, – прошипел князь Василий и, оттолкнув Елену, прошёл в дом.
– Что вы говорите, а где Алексей?!
– Убит под Москвой! – Старик мерзко хихикнул. – Жаль племянника, такой молодой был и наследника не оставил.
Злорадная ухмылка князя Василия оказалась последним, что видела Елена: она без чувств рухнула на пол.
– Девочка моя, очнись, – тихий голос няни еле пробивался сквозь вязкую черноту болезненной дремоты.
Раз зовут, значит, что-то случилось! Елена с трудом разлепила веки и прошептала:
– Где я?
– В гостиной, – объяснила Тамара Вахтанговна. – Ты упала в обморок в коридоре, тебя принесли сюда. Мы всё уже знаем – старый мерзавец нам объявил. Девочки заперлись в тётушкиных покоях, а я здесь, с тобой.
– А дядя где?
– В кабинете Алёшином, в бумагах роется, – с отвращением бросила старая грузинка. – Небось всё подчистую выгребет, жадная скотина!
– Няня, а какое-нибудь подтверждение своим словам он предъявил?
– Да, газету показал, где списки погибших напечатаны. – Тамара Вахтанговна тяжело вздохнула. – Пойдём, я тебя в спальню отведу. Поплачь, милая! Сегодня мы все моего мальчика оплакивать будем. Но помни, теперь ты из детей старшая, а значит, сёстрам защита.
Старая грузинка не ошиблась – проплакав всю ночь, Елена встретила зарю другим человеком. Полная мечтаний и надежд юная барышня осталась в прошлом, а вместо неё появилась стойкая женщина, способная защитить своих младших сестёр от горя и напасти.
Утром, когда Елена под руку с тёткой, спустилась к завтраку, князь Василий уже сидел на хозяйском месте во главе стола.
– Отлично, вы пришли! А где остальные? – не здороваясь, осведомился он.
– Сёстры приболели, они остались в своих комнатах, – отозвалась Елена.
– Да?.. Ну ничего, поправятся, они мне пока не нужны. Я нашёл тебе жениха. Отличная партия! – Князь Василий засмеялся так, что у Елены мурашки побежали по коже.
– И кто же это? – стараясь, чтобы дядя не почувствовал её страха, промолвила княжна. Мерзкая улыбка дяди не сулила ничего хорошего.
– Князь Захар Головин! Жених – хоть куда: первейший богач в столице, ты ни в чём не будешь знать отказа.
– Это какой Головин?! – воскликнула побледневшая графиня Апраксина. – Захар Иванович ещё с моим покойным супругом в гусарах служил. Он?
– Да, жених немолод, но у него нет наследника и, чтобы родить сына, ему нужна молодая жена, – огрызнулся князь Василий.
– Но ведь Головин уже трижды вдовец! – Ужас, охвативший старую графиню, придал ей сил, она даже вскочила. – Старик уморил всех своих жён, последней было всего семнадцать, а она и двух лет с ним не прожила!
– Наша Елена всегда славилась отменным здоровьем. Я описал князю её красоту, и тот сразу решил жениться, даже отказался от приданого и наследства.
– Вот как, вы уже распоряжаетесь моим состоянием? – Елена осознала, что война объявлена, и сдаваться не собиралась. – Я не знаю, с кем вы и о чём договорились, но я ни за кого замуж не собираюсь и разбрасываться моими деньгами не позволю.
– Ну что ж, придётся мне сразу показать тебе, кто в этом доме хозяин!
Князь Василий подошёл к камину и взял с подставки кочергу. Сияя улыбкой, он повернулся к Елене и ударил её кочергой по ногам. Боль оказалась адской, и княжна рухнула на пол.
– Запоминай, кто в этом доме хозяин, – почти пропел ей дядя. – Я остановлюсь, когда ты попросишь пощады.
Улыбка не сходила с лица изверга, его удары становились всё сильнее, а взгляд всё счастливее.
– Не слышу, где «помилуй, дядя»? – спрашивал он, нанося очередной удар.
– Прекрати! Что ты делаешь?! – крикнула вбежавшая на шум Тамара Вахтанговна. Старушка кинулась к лежащей девушке и заслонила её собой.
– Отойди, – приказал князь Василий.
Он изо всех сил размахнулся и ударил, стараясь попасть Елене по голове, но рука его дрогнула, и кочерга размозжила голову няне. Отчаянный крик старой графини отрезвил убийцу. Мгновение он постоял над окровавленным телом и вышел из комнаты.
Часа не прошло, как новый хозяин уехал в другое имение Черкасских – Бельцы.
«Откуда же взять силы? Не дай бог свалюсь, что будет с девочками?» – терзалась графиня Апраксина, весь день и всю ночь просидевшая у постели изувеченной Елены.
Бедняжка так и не пришла в себя. У княжны открылась горячка, она металась в бреду, выкрикивая то имя брата, то бессвязные угрозы дяде. Лицо Елены выглядело распухшим, словно шар. Страшной коростой покрывали его лиловые и чёрные пятна. Апраксина ощупала нос и лицевые кости своей питомицы – на первый взгляд всё было цело. Осмотрела графиня и изувеченное тело. Зрелище было страшным – сплошные синяки да отпечатки кочерги на ребрах. Как догадаться, что сломано? Пока Елена не придёт в себя, понять хоть что-то было решительно невозможно.
Старушка поднялась и позвала свою горничную Марфу:
– Посиди с княжной, я пойду к остальным.
Тяжело опираясь на трость, Апраксина вышла из комнаты. Княжны вместе с гувернанткой-англичанкой сидели в классной комнате. Перед ними стояли чашки с чаем и тарелки с остатками пирога. По крайней мере, девочек догадались покормить. Апраксина обняла своих подопечных и велела им ложиться спать в одной комнате. Решили перенести кровати в спальню Долли. Поняв, что нужно делать, княжны и слуги приободрились, а старая графиня отправилась исполнять свой долг.
Из столовой уже вынесли большой персидский ковер и сейчас две молоденькие горничные оттирали следы крови с паркета. Апраксина позвала дворецкого Ивана Фёдоровича – умного пожилого человека из крепостных, освобождённого ещё дедом княжон Черкасских. Дворецкий всю жизнь проработал в Ратманово, и графиня знала, что может на этого человека положиться.
– Иван, гроб в церковь уже отвезли? – спросила она.
– Да, ваше сиятельство, отпевают Тамару Вахтанговну.
– Скажи, чтобы коляску для меня заложили. – Апраксина задумалась, а потом попросила: – И вот ещё что, зайди в мои комнаты, ты мне нужен.
Подопечные давно сделались для старой графини радостью и смыслом жизни: бездетная вдова, она нашла в княжнах сразу и дочерей, и внучек. Жизненный опыт подсказал Апраксиной, что дела их совсем плохи и князь Василий твёрдо решил обобрать племянниц, а та лёгкость, с какой он изувечил Елену и убил старую няню, не оставляла сомнений, что «опекун» не остановится ни перед чем. Уже не богатство, а жизни княжон оказались в опасности. Надо искать защиты, но где? Графиня слишком хорошо понимала, что будет значить слово светлейшего князя – хозяина обширных поместий – против слова старой вдовы, живущей теперь в Ратманово на птичьих правах. Власть примет сторону Василия. Однако ещё оставалась крохотная надежда: погибший племянник был крестником Екатерины Великой и другом детства нынешнего императора Александра I. Если просить защиты сёстрам Алексея Черкасского, то только у государя.
Апраксина взяла перо и принялась за письмо. Справилась она быстро: сообщила о требованиях, предъявленных дядей Елене, описала избиение княжны и убийство няни, а потом попросила защиты для своих питомиц и наказания для князя Василия. Закончив письмо, старая графиня его подписала. Чуть ниже добавила, что подтверждает её слова ещё один свидетель – вольный крестьянин Иван Петров, дворецкий из поместья Ратманово. Она как раз закончила, когда в дверях появился Иван Фёдорович. Графиня пригласила его войти и подала бумагу. Старый слуга не подвёл – не задавая лишних вопросов, он расписался и молча остался ждать указаний. Слёзы выступили на глазах старушки.
– Спасибо тебе, Иван, – с чувством сказала она и, спрятав письмо в ящик стола, наконец-то решилась: – А теперь поедем в церковь, к Тамаре Вахтанговне.
В церкви читали заупокойный чин. У стен жались перепуганные дворовые. Гроб с телом няни стоял закрытым.
«Господи, за что этой доброй и преданной женщине послана такая кончина?» – графиня молча перекрестилась. Ужас от внезапной и страшной смерти близкого человека оказался таким острым, что просто выжигал душу. Апраксина еле дождалась окончания службы – всё боялась упасть рядом с горбом. Наконец она подошла к батюшке и попросила:
– Отец Василий, если мы с княжнами не сможем прийти на похороны, помолитесь за нас о покойнице.
– Хорошо, ваше сиятельство, я всё сделаю. Не волнуйтесь! – пообещал батюшка.
Вытерев слёзы, графиня простилась с ним и поехала домой. Нужно было что-то решать с Еленой…
В комнате Елены горели свечи, а повеселевшая Марфа бросилась навстречу хозяйке.
– Ваше сиятельство, барышня в себя пришла!
И впрямь, Елена сидела в постели. Кожа на её скулах и лбу была рассечена, губы разбиты, но оба глаза уцелели. Обычно темно-голубые, скорее даже синие, сейчас они казались совсем светлыми на фоне лилово-чёрных синяков, полностью заливших глазницы.
– Элен, скажи, где у тебя болит, – попросила графиня. – Нам нужно понять, есть ли переломы.
– Может, если только в ребрах – их тронуть нельзя, но руки и ноги целы. – Елена говорила хрипло: язык её от запекшейся крови распух и еле двигался.
– А зубы? – графиня приподняла девушке голову и, осмотрев рот, обрадовалась: – Слава богу…
Из глаз старушки вдруг закапали слёзы:
– Няня сохранила тебе жизнь, отдав взамен свою.
Вслед за хозяйкой заплакала и горничная, и лишь глаза Елены остались сухими, теперь в них полыхала ненависть.
– Убийца поплатится! Тётя, я не успокоюсь, пока не отомщу, – пообещала княжна.
– Дорогая, это будет потом, а нам нужно подумать о том, что делать сейчас. Защитить нас может лишь государь, для всех остальных князь Василий – хозяин имения и ваш опекун. В губернии никто не полезет в семейные дела Черкасских – побоятся. Я написала письмо императору, но как его передать? – графиня расстроенно вздохнула.
– Я поеду в столицу и напомню государю, что наш брат был крестником его великой бабушки и его другом детства, а жизнь свою отдал за Отечество на поле брани! – воскликнула Елена.
– Но ты даже не можешь встать…
– Давайте попробуем, – предложила княжна и поднялась на ноги.
Оторвав руки от спинки кровати, она покачнулась, и Апраксина охнула:
– Больно?
– Это не важно. – Стиснув зубы, Елена прошлась по комнате, сначала медленно, потом всё уверенней. Наконец она попыталась коснуться ребер и сразу вскрикнула: – Ой! Больно… Здесь, наверное, трещины.
Старая графиня развела руками – её план оказался невыполнимым.
– Как ты поедешь? Василий проследит за тобой по почтовым станциям и силой привезёт домой, потом объявит умалишённой, а там… Даже подумать страшно… Ведь если ты умрёшь, и приданое, и наследство достанутся ему.
– Тётя, я одного не пойму: если князь Василий договорился с этим стариком на тех условиях, что сам нам изложил, зачем так меня уродовать? Ведь теперь князь Захар не согласится на этот брак, раз он хотел красивую. Здесь что-то не так…
Графиня явно смутилась, но всё-таки ответила:
– Не знаю, вправе ли я говорить такое молодой девушке, но пусть Бог простит меня. Про князя Захара плохие слухи ходят, в свете шепчут, что он любит истязать и насиловать очень молоденьких девушек. Боюсь, что с самого начала договорённость была не о тебе (у подобных извращенцев восемнадцатилетние не в чести), а о Долли или, не дай бог, о младших. Избивая тебя, Василий запугивал их.
У Елены от ужаса затряслись руки.
– Нужно немедленно увезти девочек. Только куда можно уехать, если всё теперь принадлежит дяде, да к тому же, как вы говорите, на почтовых станциях нам показываться нельзя?
– Я уже думала об этом, – с сомнением признала Апраксина, – но, боюсь, дело слишком уж рискованное! У меня есть подруга юности Мари Опекушина. Она живёт в ста пятидесяти верстах отсюда по дороге на Киев. Я знаю, что Мари жива и здорова, поскольку регулярно получаю от неё письма. Опекушина мне не родственница, и никому в голову не придёт искать нас в её имении. Мы могли бы выехать на столичный тракт, привлечь на почтовых станциях внимание, чтобы нас запомнили, а потом через просёлки свернуть на Киев. Ночевать можно в деревенских избах.
– Тётя, какая же вы умница! Только сделать нужно ещё хитрее: я переоденусь пареньком, тогда моему разбитому лицу никто не удивится – буду говорить, что пьяный отец избил, и поеду в Петербург к императору, а вы завтра же уедете к вашей подруге.
– Да разве ты доедешь до столицы в таком состоянии?
– Обязательно доеду! – пообещала Елена и распорядилась: – Ждите меня здесь.
С трудом натянув на избитое тело халат, княжна пошла в кабинет брата. Алексей, уезжая, отдал ей ключ от потайного ящика, вмонтированного в стену за портретом бабушки. Брат заказал этот ящик лишь год назад, и князь Василий не мог знать о существовании тайника.
Сняв портрет, Елена вставила ключ в замочную скважину, повернула его, как учил Алексей, три раза налево, а потом, протолкнув вперёд до основания, ещё два раза направо. Замок щелкнул, и дверца открылась. В ящике лежали драгоценности и деньги. Елена сложила всё в подол халата, закрыла ящик, вернула портрет на место и, захватив из стола шкатулку с дуэльными пистолетами, вернулась к себе в спальню.
– Вот, тётя, забирайте всё с собой, я возьму лишь оружие и немного денег, – сказала княжна и поторопила: – давайте собираться, вам надо уехать на заре, а я должна ускакать не позднее чем через час.
– Хорошо, дорогая, мы возьмём лишь самое необходимое, – решила графиня. – Пошлём Марфу подобрать тебе что-нибудь из вещей Алексея, а я пока напишу письмо к старшей сестре Мари Опекушиной, графине Савранской, та живёт в Петербурге одна и с удовольствием приютит тебя.
Елена отсчитала из принесённых денег жалованье английской гувернантке за год вперёд и написала ей рекомендательное письмо, а потом вернулась к зеркалу. Чёрное, распухшее лицо княжну не испугало. Подумаешь, красоты лишилась! Какое это имеет значение, если убили няню? Елена взяла ножницы и отрезала свои золотистые локоны до длины, подходящей мужчине – чуть ниже ушей. Вьющиеся пряди тут же закрутились в крупные кольца. По крайней мере, причёска её больше не выдаст.
Марфа принесла и вывалила на кровать кучу плащей, сюртуков и панталон, оставшихся в поместье от юности брата Алексея. Елена выбрала из них самые заношенные и примерила на себя. Одежда оказалась широка, что было даже к лучшему – высокая девичья грудь под мешковатым сюртучком не привлекала внимания. Сапоги княжна надела собственные, а простую шляпу с широкими полями и низкой мягкой тульей позаимствовала у Ивана Фёдоровича.
Марфа предложила забинтовать рёбра куском сурового полотна и поверх него застегнуть широкий пояс с металлической пряжкой.
– Так и повязка не соскользнёт, и кости будут плотно сжаты, – объяснила она.
– Забинтуй, только под холст положи, пожалуйста, вот это, – попросила Елена.
Она подала горничной плотный кожаный мешок, где уже разложила деньги, письма, написанные графиней, и сапфировые серьги, подаренные когда-то бабушкой. Марфа примотала мешок к груди Елены, потом стянула ей ребра поясом. Боль сразу притупилась и стало легче дышать. Кроме того, повязка скрыла грудь княжны, сделав ее совсем незаметной.
Положив в седельную сумку пистолеты, две пары мужского белья и немного еды, Елена сочла, что готова. Сёстры спали, и она не стала их будить. Поцеловав старую графиню, беглянка взяла сумку и пробралась в конюшню, где уже ждал Иван Фёдорович, оседлавший для неё любимца покойного брата – орловского рысака Ганнибала. Елена забралась в седло.
– Спасибо вам за всё, Иван Фёдорович! – крикнула она, ударила каблуками в бока коня и выехала в ночь.
Покойная няня сказала чистую правду: теперь Елена стала старшей и её жизнь целиком принадлежала сёстрам. Княжна знала, что расшибётся в лепёшку, себя не пощадит, но для блага семьи сделает всё возможное.



Глава третья
Неприятный сюрприз

Безумная храбрость – это зло или благо? Или разумная осторожность приносит больше выгоды?.. За последние две недели Елена часто задавала себе этот вопрос, уже не зная, выживет ли она или погибнет под холодным октябрьским дождём на пустынных дорогах воюющей России.
Сначала дела у беглянки складывались удачно: дядя не послал за ней погоню, а в деревнях, где Елена предлагала деньги, её пускали переночевать, продавали хлеб и корм для коня. Молчаливые крестьяне не задавали лишних вопросов, но чем дальше уезжала княжна от своей тёплой южной губернии, тем суровее становилась осень. Теперь, когда холод и дождь совсем измотали и её, и Ганнибала, Елена уже не раз пожалела, что, собираясь в дорогу, не продумала всё до мелочей, не подготовилась к непогоде и заморозкам.
Снова, как из ведра, хлынул промозглый осенний ливень. Силы Елены таяли, сознание ускользало. Она застыла, склонившись к шее Ганнибала. Сил держаться прямо уже не осталось, спасал лишь чудо-конь.
– Потерпи ещё чуть-чуть, мой герой. Видишь, уже показалась деревенька, тебе нужно проскакать совсем немного, – прошептала княжна.
Когда они рано утром покидали Калугу, небо выглядело ясным, и, хотя похолодало, Елена обрадовалась, что они не вымокнут. Ещё два дня пути по этой дороге – и они попадут в Марфино. Сначала княжна не хотела заезжать в имения Черкасских, боясь, что слуги выдадут её дяде, но из-за столь мучительной дороги сдалась. Ясно ведь, что в такую погоду верхом до столицы не добраться. Бедный Ганнибал совсем измучен, ему нужен отдых. Елена хотела попросить помощи у Ивана Ильича – управляющего самым большим подмосковным поместьем.
Сегодня к вечеру княжна задумала добраться до Малоярославца, но этот холодный дождь спутал её планы – он всё лил и лил. Одежда Елены вымокла, озноб колотил так, что стучали зубы, и лишь сила духа ещё удерживала её в седле. Серая деревенька, выступившая из-за пелены дождя, стала для неё последней надеждой. Решив постучаться в крайний дом, княжна вцепилась ледяными пальцами в гриву Ганнибала и попросила:
– Помоги, дружок, довези…
Глаза Елены закрылись, и она уткнулась головой в шею коня. Как будто осознав, что с его хозяйкой что-то не так, Ганнибал перешёл на шаг и, тихо ступая, двинулся в сторону села, аккуратно неся на спине маленькую согнутую фигурку. Чёрный туман, окутавший измученную княжну, унёс её в прошлое: из мглы памяти всплыли яркие картины счастливой жизни в Ратманово, и она вновь стала тринадцатилетней девочкой – любимой внучкой хозяйки имения.
«Надо же, я теперь на всё смотрю глазами бабушки, хотя сама осталась прежней», – удивилась Елена.
Анастасия Илларионовна Черкасская забрала к себе внучек после смерти старшего сына, Николая, и его второй жены, пережившей мужа лишь на несколько дней. Княгиня тогда решила, что посвятит девочкам остаток жизни, и с тех пор всю себя отдавала осиротевшим детям.
Время лечит, горе княжон притупилось, и Елена вдруг обнаружила, что рядом с бабушкой ей на удивление легко и очень уютно. Они понимали друг друга с полуслова, а иногда даже хватало и взглядов. В тот памятный летний вечер пять лет назад они сидели вдвоем в гостиной в Ратманово. Окна стояли открытыми, в саду благоухали розы, громко пели цикады, и месяц заглядывал сквозь занавески. Елене было так хорошо, и она с любопытством спросила:
– Бабушка, почему мне с вами всегда так просто, даже иногда кажется, что вы думаете так же, как я?
– Посмотри вон туда – и ты всё поймешь, – засмеялась Анастасия Илларионовна и указала на портрет, висевший над камином. Там была изображена она сама – юная невеста перед свадьбой.
Внучка отмахнулась:
– Ну что смотреть?! Вы опять скажете, что я очень на вас похожа, но, может, это было в детстве, а сейчас это совсем не так. Вы там – красавица, а я высокая и худая, да и лицо у меня – самое обыкновенное.
Елене ещё не исполнилось четырнадцати лет, но она уже вытянулась, догнав в росте взрослых женщин, однако осталась худой, как щепка. Сама себе княжна не нравилась, но в глазах бабушки она читала лишь восхищение.
– Ты и впрямь очень похожа на меня в молодости, и поверь, станешь даже красивее. Подойди к зеркалу, присмотрись, тогда и поймёшь, что в твоём лице, если хоть чуть-чуть что-нибудь изменить, обязательно будет хуже, ведь природа сотворила тебя совершенством. Ты унаследовала мой характер и мою жизненную хватку, поэтому мы с тобой и думаем одинаково. Надеюсь, что и жизнь свою ты проживёшь так, как прожила её я: красивой, счастливой и успешной.
Лицо бабушки вдруг стало белеть и расплываться. Елене показалось, что холодная рука схватила её за волосы и потащила прочь из тёплых летних сумерек Ратманово. Княжна вынырнула из чёрного тумана и не поняла, что с ней случилось. Она лежала на шее Ганнибала, уткнувшись лицом в его мокрую гриву. Сквозь пелену дождя Елена с трудом различила серые избы – те были ещё немыслимо далеко. Наверное, она уже не доберётся до них живой…
Сознание вновь ускользнуло, и опять, как утешение умирающему, из ледяной тьмы всплыли радостные воспоминания: четырнадцатый день рождения.
Тогда с самого утра весь дом готовился к празднику: ждали гостей на детский обед и танцы, а вечером обещали фейерверк. К полудню вереница саней с закутанными в шубы детьми, их матерями и гувернантками, выстроилась около крыльца. Бабушка удалилась в свои комнаты, поручив надзор за гостями верной Тамаре Вахтанговне, и та забегала к хозяйке – докладывала, как проходит праздник. Когда же няня сообщила, что обед закончен и начинаются танцы, Анастасия Илларионовна вызвала внучку к себе.
– Да, бабушка! Вы хотели меня видеть? – прощебетала счастливая Елена, с разбегу влетев в кабинет.
Княгиня поднялась с кресла, где коротала суматошный день, и взяла с каминной полки тёмно-синий бархатный футляр.
– Вот, дорогая, это твой дед подарил мне на свадьбу. Сегодня я передаю это тебе, – торжественно произнесла Анастасия Илларионовна и протянула футляр Елене.
Княжна открыла крышку. В затянутых синим бархатом углублениях лежали изумительной красоты серьги. Два огромных густо-синих овальных сапфира в филигранной оправе крепились к дужке алмазными бантами. Этими серьгами Елена ещё в детстве любовалась на старом портрете, а теперь они перешли к ней. Княжна засмеялась от счастья и бросилась на шею Анастасии Илларионовне.
– Это действительно мне? О, бабушка, как я вас люблю!.. Можно я надену их прямо сейчас?
Княгиня помогла вдеть серьги в уши и залюбовалась: оттенённые сапфирами, глаза Елены засияли ещё ярче.
– Беги к гостям, моя хорошая…
Княжна кинулась в бальный зал, а потом в сад, где уже сверкало новое чудо – фейерверк. Разноцветные звезды взлетали вверх, вбок, крутились колесом, а напоследок в чёрном зимнем небе засверкала огромная буква «Е». Дети хлопали, визжали, свистели, их даже не пугало присутствие грозной княгини. Елена так радовалась, стоя рядом с сёстрами среди заснеженных яблонь Ратманово. Потом звёзды фейерверка погасли, сад исчез, и княжну, возможно уже навсегда, поглотила холодная чёрная тьма…
Стемнело: плотные сумерки упали на раскисшую от дождей дорогу почти мгновенно. Медленно бредущий Ганнибал тихо нёс свою ношу к деревне. Вдруг тишину взорвал стук копыт – из леса показались трое всадников. Пара минут – и они нагнали бредущего коня.
– Ваше высокоблагородие, смотрите, да тут паренёк. Не помер ли? – Усатый драгун подхватил под уздцы Ганнибала.
Молодой офицер в плотном плаще, под которым белел мундир кавалергарда, снял с лица бесчувственного всадника бесформенную от сырости шляпу и с жалостью признал:
– Да он избит сильно! Посмотри, Кузьма, какие синяки.
Всё лицо парнишки испещрили пятна. Жёлтые по краям и чёрно-лиловые в центре застарелые следы ударов обезобразили юное лицо.
– Небось малец потому и сомлел, – предположил усатый драгун.
Он потряс юного всадника за плечо, но только сдвинул неподвижное тело, и оно начало сползать.
– Ну, надо же! – расстроился Кузьма. – Да он сейчас упадёт.
– Давайте беднягу ко мне, я довезу, немного осталось, – распорядился офицер.
Кузьма и второй молчаливый драгун спешились и, сняв юношу с уставшего серого коня, посадили впереди своего командира. Офицер одной рукой прижал к себе безвольное тело, а другой натянул поводья. Кузьма взял повод серого жеребца и вскочил в седло.
– А конь-то до чего хорош, давно я таких красавцев не видел! Только уж очень измучен… Но ничего, выходим, – распинался словоохотливый драгун.
Офицер дал сигнал трогать, и маленький отряд двинулся к околице. Они свернули к одному из крайних домов и спешились. Пока командир спрыгнул с коня, Кузьма придержал бесчувственного юношу, а потом помог занести его в дом. Больного положили на широкую лавку у печи.
– Иди в штаб-квартиру и приведи доктора Власова, – приказал офицер Кузьме. – А Мирону скажи, чтобы серого жеребца хорошенько накормил и ноги его осмотрел.
Драгун отдал честь и вышел. Его командир скинул плащ, кивер и подошёл к жарко натопленной печке. Прислонившись к горячим кирпичам, офицер задумался. В этой избе, отведённой для постоя адъютантам генерала Милорадовича, он пока жил один. Его напарника отправили в столицу с донесением, так что пока граф Александр Василевский мог располагать адъютантским жилищем по своему усмотрению. Можно было оставить несчастного подростка на отдых, а потом нанять экипаж и отправить его к родным или в госпиталь.
«Правильно дядя говорит, что все ненужные проблемы липнут ко мне, как мухи к чаше с мёдом», – признал граф и, вспомнив своего любимого дядюшку, улыбнулся.
Решив, что паренька нужно раздеть и согреть, иначе простуда тому точно обеспечена, Александр расстегнул совершенно промокший плащ, вытащил его из-под неподвижного тела и бросил к печке. Так же быстро сняв сюртук, который смело можно было выжимать, он взялся за пуговицы рубашки. Под ней тело юноши оказалось замотано плотным куском холста, закреплённым ещё и широким поясом с металлической пряжкой. Граф начал её расстегивать и ребром ладони ощутил чёткий квадратный выступ. Он снял пояс и развернул холст. На теле, покрытом разноцветными разводами ужасных синяков, лежал большой кожаный мешок для бумаг. Граф взял его в руки и… остолбенел. Его сразу же обдало жаром: высокая грудь с поднявшимися от холода розовыми горошинами сосков не оставляла ни малейших сомнений в том, что он только что раздел девушку.
– Чёрт побери!.. – вырвалось у Василевского: по всему выходило, что на сей раз он влип очень серьёзно.



Глава четвертая
Александр Василевский

Граф Александр Василевский, единственное и обожаемое дитя в знатной и богатой семье, родился под счастливой звездой. Отец его послужил в своё время в гвардии, повоевал под началом великого Суворова, а потом, получив наследство после родителей и двоих бездетных дядьёв, стал так богат, что пришлось ему заниматься делами многочисленных поместий. Выйдя в отставку, Василевский-старший поселился в имении под Киевом и стал искать себе достойную невесту – скромную девушку, тихую, воспитанную и хозяйственную, способную родить мужу дюжину крепких и здоровых детишек. Но судьба рассудила иначе: на первом же балу в местном Дворянском собрании новоявленного жениха представили ослепительно прекрасной Марии Понятовской. Златокудрая и зеленоглазая польская княжна мельком улыбнулась Василевскому – и тот пропал. Как тень, следовал он за ней, а девушка лишь забавлялась, пока Василевский не набрался храбрости попросить её руки, да не у самой княжны, а у её старшего брата – опекуна.
– Я поеду к князю Ксаверию и вымолю у него согласие, чего бы мне это ни стоило! – объявил Николай Василевский своим друзьям и отправился в Лифляндию.
Надо признать, что князь Ксаверий Понятовский слыл в округе человеком необычайно своеобразным. Принадлежал он к младшей из многочисленных ветвей этого знаменитого рода, давшего Речи Посполитой её последнего короля. При разделе Польши в 1772 году владения семьи оказались раздробленными. Часть имений отошла к России, а часть – к Пруссии. Отец семейства решил вместе со старшим сыном принять прусское подданство, а младшего отправить в Россию. Выполняя отцовскую волю, князь Ксаверий выехал на постоянное жительство в большое имение под Динобургом в Лифляндии, принял российское подданство и, решив, что долг он исполнил и теперь может заниматься всем, чем хочет, посвятил свою жизнь изучению античной культуры.
Смерть отца, случившаяся двенадцать лет спустя, преподнесла Ксаверию сюрприз. Старый князь назначил младшего сына опекуном своей единственной дочери – Марии. Он передал с девушкой приданое – сорок тысяч золотых талеров – и завещал выдать её замуж в России с тем, чтобы старший сын княжны стал неженатому Ксаверию наследником. Мари переехала к брату и нарушила его такую приятную уединённую жизнь, полную размышлений над трудами античных авторов.
– Меня все любят, и ты тоже привыкнешь, – заявила Мари сразу же по приезде, и её брат впервые в жизни не нашёлся что ответить.
И вот теперь он – убеждённый старый холостяк – должен был найти мужа этому легкомысленному созданию. Князь считал эту задачу невыполнимой, но, верный своему долгу, взялся за её решение. Отправив Мари в Киев к жене соседа-помещика, вывозившей в этом сезоне свою дочь, и заплатив за услугу столько, что оборотистая дама сшила множество туалетов обеим барышням, не потратив ни копейки из собственных средств, князь Ксаверий наслаждался наступившей в доме благословенной тишиной. Он ждал сестру обратно весной следующего года, искренне считая, что ни один здравомыслящий человек не женится на девушке с полным отсутствием качеств, необходимых покорной жене и рачительной хозяйке дома.
Каково же оказалось его удивление, когда жарким летним днём 1783 года по мощёной площадке перед его двухэтажным готическим домом зацокали копыта запряжённой цугом четверни, и новенький дорожный экипаж остановился напротив крыльца. Красивый брюнет в голубом с серебром камзоле попросил слугу доложить хозяину, что граф Василевский хочет видеть его по неотложному делу. Недовольный тем, что его оторвали от чтения Плутарха, князь Ксаверий вышел в гостиную и увидел визитёра, в волнении шагающего вдоль стены.
– Ваша светлость, позвольте представиться, я – граф Николай Василевский, – начал гость и ту же воскликнул: – Я приехал поговорить о деле, имеющем для меня огромную важность! Я люблю вашу сестру и прошу её руки.
Князь Ксаверий рухнул в кресло и, лишь придя в себя от изумления, задал гостю главный вопрос:
– Вы богаты?
– Да! У меня есть четыре имения в Киевской губернии и два – в Тверской. Ваша сестра никогда ни в чём не будет нуждаться.
– Я согласен, – изрёк князь Ксаверий и пожал руку счастливому жениху. – А за сестрой я даю хорошее приданое – сорок тысяч золотом.
Он вызвал поверенного, и через час брачный договор был подписан. Князь набросал письмо даме, опекавшей Мари, сообщив, что её услуги по поиску жениха больше не требуются, а граф Василевский поехал в Киев готовиться к свадьбе.
Узнав, что брат всё решил, не спросив её мнения, прекрасная княжна сначала устроила несчастному жениху головомойку и отказалась его видеть. Но потом догадалась, что, сама того не ведая, поймала в сети самого богатого жениха сезона, и сменила гнев на милость. По желанию невесты граф Николай оплатил самую роскошную свадьбу, какую только видели в Киеве за последние пятьдесят лет, после чего увёз свою ненаглядную супругу в свадебное путешествие по Европе. Молодая графиня домой не спешила. После Европы она пожелала посетить Петербург, где захотела приобрести дом. Все её прихоти выполнялись супругом беспрекословно. Прекрасный особняк на Английской набережной Мари получила в подарок за рождение наследника, названного Александром.
– Мой сын будет служить в гвардии, – радовался счастливый отец, глядя на маленький свёрток, лежащий на руках у матери.
– Только этого мне и не хватало, – осадила мужа графиня. – Сын – твой наследник, он всегда будет дома со мной и нигде служить не станет.
Мальчик оказался копией своей красавицы матери, за что оба родителя любили его ещё больше. Годы непрерывного обожания должны были полностью испортить характер ребёнка, но после десятого дня рождения маленького графа Василевского, широко отмеченного семейством в имении под Киевом, его мать заболела. Лучшие врачи из обеих столиц приехали к её постели, но приговор был у всех один – чахотка. Семья срочно уехала в Италию, где граф купил для своей Мари виллу на берегу моря. Но три года мучительной борьбы с болезнью закончились смертью бедной графини. Безутешный муж пережил её лишь на год и умер от горя, которое пытался заливать крепким малороссийским самогоном. К счастью, незадолго до смерти он успел назначить опекуном своего сына князя Ксаверия. Так Александра привезли в Лифляндию.
– Добро пожаловать, мой мальчик! – приветствовал его дядя, встречая, но ответа не получил.
Четырнадцатилетний Александр пребывал в таком тяжёлом нервическом состоянии, что князю Ксаверию пришлось отложить все свои любимые дела и заниматься лишь племянником. Когда через месяц Александр начал отвечать на вопросы, а через два – разговаривать, дядя поймал себя на мысли, что его уже не так тянет к древним книгам. Общаться с умным и тонким подростком оказалось гораздо интереснее, чем читать в одиночестве. Князь занялся обучением племянника, выписывал учителей и гувернёров, но никто из них не занимался с Александром больше, чем он сам.
Благодаря дяде граф Василевский получил классическое образование. Он говорил и писал на трёх европейских языках, а также на латыни и по-гречески, прекрасно знал математику, историю и философию. Не желая расставаться с племянником, князь Ксаверий даже поехал в Германию, где Александр два года проучился в Гейдельбергском университете.
Но, как ни противился дядя, молодой граф рвался в армию, и никакие уговоры не могли его остановить. Наконец князь Ксаверий смирился с его решением и счёл за благо тряхнуть тугим кошельком, чтобы получить для племянника назначение поручиком в гвардейский кавалергардский полк. Александр отбыл в Петербург, а его дяде пришлось вновь вернуться в компанию Плутарха.
Два года спустя Ксаверий получил сообщение из Пруссии. Семейный нотариус писал князю, что тот после смерти своего брата Станислава унаследовал всё имущество семьи, к письму был приложен указ короля Пруссии, закрепляющий за Ксаверием титул князя Понятовского в его королевстве.
– О-го-го!.. – глубокомысленно протянул Ксаверий и вызвал поверенного. Он составил новое завещание, по которому всё своё имущество, теперь уже в России и Пруссии, оставлял графу Василевскому, а сам поехал в Петербург просить государева согласия на передачу по наследству и титула. Три месяца хлопот увенчались успехом, и Ксаверий получил долгожданный указ. Не ставя племянника в известность, он проделал то же самое в Берлине, и теперь во всех его письмах к Александру настоятельно звучала лишь одна просьба: жениться и дать семье наследников.
Первые годы службы показались Александру сплошным праздником. Отличившись в зарубежном походе 1805 года и героически сразившись под Аустерлицем, его полк больше не участвовал в походах, а стоял на квартирах в Петербурге, неся службу по охране августейшей семьи. Молодцы-кавалергарды, все как один представители лучших семей России, были желанными гостями в высшем свете столицы, но сами предпочитали офицерские пирушки с игрой по-крупному. Князь Ксаверий предложил племяннику пожить в материнском доме на Английской набережной (нужно же где-то мальчику отдыхать от казарм). Старому философу даже в голову не могло прийти, что вместе с племянником в роскошный особняк, с такой любовью обставленный покойной графиней, заедут все офицеры кавалергардского полка, а также их друзья и знакомые.
– Александру ничего не жаль для товарищей! – считала вся столичная молодежь, прочно обосновавшаяся в доме графа Василевского, и это было истинной правдой.
Александр любил женщин, а те обожали его. Высокий и златокудрый, с лицом, как будто сошедшим с римской фрески, он унаследовал внешность своих польских предков. Стройный, с длинными сильными ногами, он двигался с грацией тигра. Когда граф танцевал на балах, немало женских глаз с немым восхищением взирало на этого античного бога с яркими зелёными глазами. Но благородные дамы Василевского не интересовали, зато через особняк на Английской набережной прошла длинная вереница актрис, балерин, певиц, а то и просто куртизанок. Ни одна из метресс не задержалась здесь надолго, но каждая, удаляясь, уносила с собой утешительный приз в виде полного кошелька и шкатулки, набитой драгоценностями.
– Женщины не должны питать никаких иллюзий, иначе они сразу сядут на шею, – часто говорил Александр друзьям. Сам он следовал этому правилу неукоснительно.
Прослужив в гвардии шесть лет, Василевский уже не так восторженно относился к прелестям весёлой офицерской жизни, да и, честно сказать, он устал от обожания своих товарищей, кутежей и вечного беспорядка в доме, превращённом в офицерский клуб. Может, дядя предугадал это или просто оказался мудрым, но он вновь изменил жизнь Александра, прислав коротенькое письмо, где предупреждал племянника о своём приезде в столицу.
Александр кинулся приводить дом в порядок и еле-еле успел переселить на квартиру очередную любовницу – французскую танцовщицу. Дядя прибыл в назначенный срок, и Александр с горечью заметил, как сильно Ксаверий сдал. Они обнялись, а старый князь даже прослезился, сказав:
– Дорогой, ты всегда был похож на мать, а теперь, став взрослым, превратился в копию своего деда Игнатия. В нашем доме в Мариенбурге висит его большой портрет, вы – просто одно лицо.
Александр проводил дядю в его комнату, а сам спустился в столовую. Домоправитель расстарался, и к приезду дорогого гостя всё в доме сверкало: следы офицерских пирушек исчезли, приятно пахла натёртая воском мебель, яркими красками цвели ковры, а безукоризненный порядок и вышколенная прислуга казались завершающими мазками на образцовой картине добропорядочного столичного дома.
Александр вдруг подумал, что, оказывается, так хорошо, когда рядом с тобой лишь близкие и родные… Хватит с него разгульной жизни!.. Нужно уговорить дядю остаться в столице.
Князь Ксаверий вошёл в столовую, и Александр с сожалением заметил, что дядя сильно хромает. Что это за болезнь, опасная или не очень? Василевский решил не портить ужин нескромными расспросами, и старый князь был, похоже, этому рад. Дядя заговорил откровенно, лишь когда они перешли в кабинет и остались одни:
– Саша, я уже очень немолод и совсем не здоров. Ты знаешь, что мой старший брат умер, но я тебе не говорил, что все наши владения в Пруссии и титул отошли ко мне, а потом достанутся тебе. Это – большие владения, да ещё наследство, полученное тобой от отца. Моих сил рачительно управлять всем имуществом уже не хватает. Ты должен забрать дела в свои руки. Прошу тебя, выйди в отставку и начинай заниматься имениями. Ты теперь – наследник трех титулов, а значит, должен жениться и завести детей. Если у тебя будет трое сыновей, ты сможешь поступить так же, как мой отец, и разделить титулы на троих.
Александр ужаснулся. Он уже не мыслил себя вне гвардии и поспешил отказаться:
– Боже, дядя, это так не ко времени! Я служу, все говорят о скорой войне с французами. Как я могу бросить сейчас товарищей?
– Война, говоришь? Тем более! Ты в ответе перед семьёй: если ты погибнешь, два рода угаснут, а имения отойдут в казну, – не сдавался дядя.
– Но вы пока отлично справлялись, – слабо отбивался Александр, понимая, что попал в ловушку.
– Я болен, ноги почти не ходят, и неизвестно, сколько я ещё проживу. Я надеялся увидеть хотя бы первого твоего ребёнка. – Старый князь вздохнул и пожаловался: – В этом году я не смог объехать поместья, здоровье не позволило. Боюсь, что ещё год-другой такого управления – и ты останешься нищим…
Князь Ксаверий смотрел так грустно, как будто уже стоял на краю могилы, и Александр осознал, что обречён. Единственное, что он смог вымолить, так это отсрочку своей отставки:
– Я не могу сейчас написать рапорт – меня сочтут трусом. Поэтому я предлагаю такой план: вы ещё года два управляете всем нашим хозяйством, а я срочно начинаю искать невесту. Как только я найду хорошую девушку, то сразу женюсь. Что вы об этом думаете?
Старый князь улыбнулся. Он достиг своей цели и решил ковать железо, пока горячо:
– Обещай, что ты обручишься в этом году, тогда я соглашусь.
– Обещаю, – поклялся Александр и уже в ответ потребовал сам: – Но вы останетесь со мной в столице.
Так князь Ксаверий поселился на Английской набережной.
Оставив дядю на Английской набережной, граф Василевский смог наконец-то вернуться в полк. Уговор есть уговор, и Александр решил начать поиски невесты, но всё откладывал со дня на день, предпочитая коротать время в казармах.
Через две недели всё оставалось по-прежнему, но совесть нашёптывала Александру, что он ведёт себя нечестно – ведь нужно держать слово. Впрочем, судьба пожалела беднягу-кавалергарда и выпустила его из ловушки: командование полка прикомандировало Василевского к штабу Первой армии генерала Барклая-де-Толли.
– Я выполню обещание, когда вернусь, – поклялся Александр дяде и выехал в ставку в рядах многочисленной свиты императора.
По прибытии в Вильно Александр поселился в трехэтажном каменном доме вместе с офицерами других гвардейских полков и с лёгким сердцем занялся армейской рутиной. Как же ему нравилась такая жизнь!
Но в июле случилось то, чего все давно ждали и боялись – Наполеон напал на Россию, и, несмотря на всеобщую уверенность в неотвратимости этого события, русские войска оказались к вторжению не готовы. Первая армия начала отступление в глубь страны, вместе с ней двигалась и Ставка главнокомандующего. Василевский по-прежнему оставался в свите императора. До Полоцка они добрались вместе с армией, но потом государь принял решение возвращаться в Петербург. Василевскому повезло – он успел добраться до столицы за два часа до выступления своего родного полка на соединение с основными силами армии. Первым боем у кавалергардов оказалось Бородинское сражение…
…Полк вышел из битвы с ужасными потерями: командир, которого все так любили, был убит. Больше половины офицеров и рядовых погибли, а большинство выживших оказались ранены. Остатки полка отвели в тыл для переформирования, но Александр, не получивший под Бородино ни царапины, рвался в бой. Его товарищ по эскадрону барон Миних принёс известие, что генерал Милорадович собирает из разрозненных частей и свежих полков новый боевой кулак, чтобы закрыть французам путь на Калугу и Тулу.
– Попробуем! Что мы теряем? Может, Милорадович нас возьмёт, вот тогда и отомстим за наших, чтобы французам тошно стало, – предложил Миних. Александр его сразу поддержал.
Чести служить под началом легендарного Милорадовича сейчас добивались толпы офицеров, но, видно, кавалергардов вела сама судьба: Генерал взял их обоих себе в адъютанты. Месяц спустя русские полки впервые наголову разбили французов и погнали неприятеля обратно к сожжённой Москве. Теперь штаб Милорадовича разместился в маленькой деревеньке Величково под Малоярославцем. На днях фельдмаршал Кутузов обещал дать здесь большое сражение основным силам французов.
Зная о предстоящем бое, Александр растерялся. Глядя на бесчувственную, избитую девушку, он не мог сообразить, что ему теперь делать. Ясно было одно: оставить её на произвол судьбы он не мог. Василевский взял с печи лоскутное одеяло, накинул его на обнажённое тело и отошёл подальше. Надо дождаться доктора, а там видно будет.



Глава пятая
Лихорадка

На крыльце послышались голоса, кто-то сильно потопал сапогами, стряхивая снег, дверь отворилась, и в комнату вошёл полковой доктор Власов. Круглолицый и румяный, очень высокий – настоящий великан – он уже лет семь служил полковым врачом при одном из гвардейских полков, но после Бородино сам попросился в авангард и оказался у Милорадовича. За месяц общей службы доктор крепко сдружился с адъютантами командующего, и сейчас Александр очень надеялся на его поддержку.
– Миша, помоги! – увидев друга, вскричал Василевский. – Чёрт знает что, а не ситуация! Я нашёл в лесу избитого паренька, он был без чувств, а может, уже и при смерти. Привез малого сюда, а когда снял с него мокрую одежду, то увидел, что это девушка. Выручи, посмотри, что с ней.
Доктор хмыкнул:
– Ну, ты даёшь! Смотри, ребята узнают, проходу тебе не будет, остротами изведут.
Власов подошёл к больной, приподнял одеяло и ужаснулся:
– Бог мой, какой же изверг это сделал?! Бедняжка от чего угодно могла сомлеть. Может, есть разрывы внутренних органов, тогда смерть – лишь вопрос времени.
– Она ехала верхом и лишилась чувств, держась за гриву коня, – напомнил Александр. – Синяки кажутся мне застарелыми, они кое-где уже посветлели, да и болячки тоже подсохли.
– Твоими устами, да Богу в уши! Давай, осмотрю твою находку, – сказал доктор, снял шинель и открыл свой саквояж.
Решив, что бережёного Бог бережёт и лишних глаз ему сейчас точно не нужно, Александр смастерил засов из черенка стоявшей у печки метлы и запер дверь. Доктор тем временем положил ладонь на лоб больной.
– Да она горит вся! Думаю, от переохлаждения… Надо послушать лёгкие…
Власов достал большую костяную трубку и приставил её к груди девушки, потом, велев Александру взять больную за плечи и перевернуть, долго выстукивал спину.
– Хрипы слабые, похоже на воспаление легких, но в самом начале. Лекарство для неё сейчас одно – тепло на легкие, и нужно снимать жар. Обтирай больную. Она ещё молодая, сердце не ослабело, так что должна выжить.
С помощью Александра доктор полностью раздел девушку и стал прощупывать кости, потом поднял веки и осмотрел зубы.
– При таком ужасном избиении ей сильно повезло – кости и глаза целы. Так что, если твоя гостья переживёт горячку, всё будет хорошо. Одного я не пойму, что ты собираешься с ней делать? – спросил доктор. – Я завтра утром уезжаю в Ставку, будем решать, где госпиталь развёртывать, сам понимаешь – сражение на носу. Все считают, что до боя осталось не больше недели.
– Но не могу же я выбросить больную на улицу! – возмутился Александр. – Отправить её к родным? Так они мне неизвестны.
– А при ней были какие-нибудь документы?
– Точно! – обрадовался Александр, успевший забыть о найденном мешке.
Разыскав мешок Василевский развязал шнурок.
Внутри лежали кошелёк с золотыми червонцами, два конверта (один совершенно чистый, а другой – адресованный графине Савранской, в столичный дом на Литейном проспекте) и изумительной красоты серьги: к изящным алмазными бантам крепились крупные овальные сапфиры в филигранной оправе.
– Под нашей больной был замечательный конь, вот лежит кошелёк, полный золота, её серьги стоят целое состояние, она везёт письмо к знатной даме – значит, девушка не из простых, – рассудил Александр и вгляделся в обезображенное лицо своей гостьи. – Одно непонятно, как же её могли так изуродовать?
– Пока она не очнётся, мы ничего не узнаем, – отозвался доктор. – Но она может умереть, так и не придя в сознание. Единственное, что я могу тебе посоветовать: оттяни ей уголок рта и по ложке влей немного водки, чтобы перебороть простуду. Держи барышню на лежанке, а печь хорошо топи. Клади на голову холодный компресс, а тело обтирай той же водкой. Если за три дня твоя гостья не придёт в себя, отправляй её в Калугу, а там сдай монахиням. Может, они её и выходят.
Доктор попрощался и ушёл. Александр с жалостью посмотрел на распростёртое на лавке несчастное создание и стал устраивать для больной постель. В избе имелось лишь одно лоскутное одеяло. Совсем тонкое, оно не защищало от холода, но могло послужить покрывалом на печной лежанке. Василевский расстелил его на печи. Достав из седельных сумок бутылку водки, он разорвал одну из своих нижних рубах на лоскуты и стал обтирать горящее в лихорадке тело.
Обезображенное синяками, оно, как ни странно, не казалось отталкивающим. Более того, оно оставалось красивым. Довольно высокая и тонкая в кости, барышня была изящной, но не худой. Её высокая грудь и плавно расширявшиеся от тонкой талии бедра подсказали Василевскому, что больной не меньше восемнадцати. Увиденное навело его на совсем неприличные мысли.
«Стыдно, право слово!» – мысленно обругал он себя.
Александр натянул на больную последнюю из своих нижних рубах, отнёс девушку на лежанку, а сверху укрыл офицерским плащом. Положил на лоб холодный компресс и, как научил доктор, влил в рот с ложечки немного водки. Что делать дальше, Василевский не знал. Печка уже остывала, он подбросил в неё пару поленьев и дождался, пока они разгорелись. Поужинав куском хлеба, Александр отхлебнул водки из початой бутылки и стал устраиваться на ночлег.
Он растянулся на лавке и постарался заснуть. Лежать оказалось жёстко и холодно. Василевский встал, чтобы проверить свою подопечную, и увидел, что ту колотит озноб. Это было ужасно. Александр испугался. Что же делать?.. Одежда незнакомки не высохла, а укрыть её поверх плаща было нечем. Оставалось одно: греть самому. Александр залез на печку, лёг рядом, устроил голову больной на своём плече, крепко прижал к себе горячее тело, пытаясь унять дрожь. Участь замёрзнуть этой ночью ему точно не грозила. Бедняжка пылала как в огне. Понадобилось не менее получаса тесных объятий, прежде чем дрожь прекратилась, и больная затихла, а самого Александра эта положение взбудоражило так, что он уже не смог заснуть. Разыгравшееся воображение рисовало ему сцены одна обольстительнее другой, и он держался из последних сил.
«Интересная девица… Кто она?»
Василевский попробовал представить, как выглядела незнакомка до этого ужасного избиения, но у него ничего не получилось. Под утро он наконец задремал, и ему приснилась незнакомка с лицом, закрытым золотистыми кудрями, женщина сливалась с ним в страстных ласках, и это было бесконечно, феерически прекрасно!
Как же бесконечно холодно! Даже сердце заледенело, как оно ещё умудряется биться?.. Холод сводил Елену с ума. Она вдруг поняла, что умирает и никогда уже не вырвется из туманного чёрного ледника. Но вот кто-то добрый протянул ей руку и обнял. Слава богу, он нашёл её и теперь вытянет из ледяной ямы. Елена вцепилась в плечи спасителя. Объятия становились всё крепче, они согревали, кровь просто вскипала в жилах. Только бы спаситель не бросил её! Княжна прижалась к его груди и обняла. В ответ он погладил теплой рукой ей спину. Елена удивилась и открыла глаза. Серый свет раннего осеннего утра еле пробивался сквозь низкое окошко крестьянской избы. Елена лежала у тёплой печной трубы в объятиях красивого блондина в белом мундире, и не просто лежала – а сама обнимала его. В блестящих зелёных глазах офицера мелькнуло удивление, потом он улыбнулся и сказал:
– Наконец-то вы пришли в себя! Я нашёл вас вчера без памяти на дороге за околицей, вы сильно простудились и до сих пор горите. Скажите, кто вы и почему оказались в таком положении?
Елена не спешила с ответом. Не в силах вынести взгляд незнакомца, она прикрыла глаза. Но отпускать шею, которую обнимала, ей не хотелось. Странное ощущение не покидало княжну: казалось, что до этого мгновения не было никакого прошлого, а после него не будет и будущего, истиной стало то, что происходило сейчас. Елене вдруг сделалось ясно, что на самом деле её жизнь закончилась, а прошлое… Какая разница, что прежде было, если впереди-то нет совсем ничего?
«Я умру», – княжну саму поразило, насколько она спокойна.
Но сейчас она ещё была жива. Тело мужчины оказалось приятно тёплым, а его объятия дарили блаженство. Елена была так благодарна этому красавцу, но мысль о князе Василии отрезвила ее: «Дядя – страшный негодяй и не только не постесняется испортить другому человеку жизнь, а ещё и порадуется сделанной подлости», – напомнила она себе.
Нужно оградить прекрасного спасителя от любых подозрений. Если он не будет знать правды, ему не придётся лгать. Княжна вспомнила девичью фамилию бабушки и, схитрив, объяснила:
– Меня зовут Елена, моей бабушкой была графиня Салтыкова… Я направляюсь в столицу… Помогите найти моего коня, и я уеду.
– Но это совершенно невозможно! Доктор сказал, что у вас началось воспаление лёгких. Вы всё ещё горите, а вчера у вас был сильный озноб, я уже и не знал, что с этим делать. Всё перепробовал, ничего не помогало, пока не согрел вас своим телом, – объяснил Александр. В ожидании ответа он всмотрелся в темно-голубые глаза больной и вдруг вспомнил, что забыл представиться. – Простите, я не назвался, – повинился он. – Граф Александр Василевский, адъютант генерала Милорадовича. Сейчас мы с вами находимся в деревне Величково, рядом с Малоярославцем.
Александр всматривался в лицо больной. Почему она молчит? Может, опять лишилась чувств? Нет. Глаза открыты, взгляд понимающий. Пришлось повторить главный вопрос:
– Может, вы скажете мне, что с вами случилось?
Елена в смущении потупилась. Она не собиралась раскрывать постороннему мужчине правду о дяде и его преступлениях – это дело касалась лишь её семьи, но и врать не хотелось. Наконец она собралась с мыслями и сказала:
– Простите, ваше сиятельство, я не могу объяснить, кто меня избил и почему. Это тайна. Через два дня пути по этой дороге стоит имение моих знакомых, там я хотела передохнуть и переодеться в женское платье, а оттуда на почтовых добраться до столицы.
– Но там, куда вы собрались, стоят французы. Они покидают Москву: несколько дней назад Кутузов не пропустил их по старой Калужской дороге, теперь неприятель переходит на наш тракт и скоро появятся здесь. Вы не смогли бы проехать мимо французов, даже если б оказались здоровы, – объяснил Александр. Заметив, что из глаз больной брызнули слёзы, поспешил её успокоить: – Не нужно плакать, я что-нибудь придумаю. Это ваше имение – оно находится прямо у дороги или нужно ещё сворачивать?
– Оно довольно далеко. С дороги нужно свернуть направо и ехать пару часов, – всхлипывала Елена, она не вытирала слёз, потому что не могла заставить себя разомкнуть руки, обвивавшие шею спасителя. Казалось, что, сделав это, она опять провалится в холодный чёрный туман.
– А на старую Калужскую дорогу из этого имения можно выехать? – уточнил Александр. Он сам протянул руку и осторожно вытер слёзы на щеках девушки.
– Да, имение находится посередине между этими двумя трактами. Из него можно выехать на любой из них.
– Значит, как только спадёт жар, я отправлю вас по старой Калужской дороге, там вы уж точно не столкнетесь с французами. Вам просто нужно выздороветь, чтобы можно было ехать в коляске.
Как сквозь вату, слушала его Елена. Василевский говорил какие-то слова, и она даже всё понимала, но её отвлекал зов тела. Откуда взялась эта чувственная дрожь, откуда эти тёплые волны? Сознание как будто раздвоилось. Сейчас в Елене жили две девушки: одна слушала своего спасителя, а другая думала о том, что раз она обезображена, то ни один мужчина не захочет сделать её своей, тем более этот красивый, как античный бог, зеленоглазый граф. Если бы Елена смогла вернуть красоту и предложить её своему спасителю, пусть всего лишь один раз! Ведь воспоминания об этом коротком счастье остались бы с ней навсегда, хоть на этом свете, хоть на том…
«Господи, окажи милость, разреши мне узнать женскую долю», – мысленно попросила княжна и тут же ужаснулась. Что она такое несёт? Просит у Небес разрешения на грех?!
«Ну и что? Я не виновата в том, что изуродована. Я хочу стать такой же, как все…»
Елена крепче прижалась к Василевскому и вдруг осознала, что в её живот уперлась твёрдая плоть. Неужели судьба даёт ей шанс, и теперь осталось только сделать выбор?.. Да или нет?.. На одной чаше весов лежали вся прошлая жизнь и безупречное воспитание светлейшей княжны, а на другой – это мгновение, может, последнее в жизни.
«Да», – решилась Елена и храбро сказала:
– Я, наверное, не выживу… Пожалуйста, если я тебе не противна, будь со мной.
Княжна не заметила, как перешла с Василевским на «ты», и её не волновало, что он о ней подумает, она хотела лишь одного: узнать, что значит быть женщиной в объятиях этого полубога в кавалергардском мундире. Вот только он не спешил с ответом. Елена не могла прочесть его мысли. Неужели откажет? И не важно, какие резоны приведёт красавчик-кавалергард, это всё равно будет унизительно!
Но Александр легко поцеловал её разбитые губы и лишь тогда спросил:
– Тебе не больно?
Больно?.. Наверное, но чуть-чуть… Впрочем, покалывание под болячками, сделало этот поцелуй даже острее. Елене вдруг показалось, что её кожа осталась пустой оболочкой, а всё внутри стало сжиматься, пока не превратилось в одну тяжёлую раскалённую точку где-то глубоко внутри. Княжна, наверное, умерла бы на месте, если б Александр сейчас оттолкнул её, но этого не случилось. Смерть незримо стояла в углу маленькой деревенской избушки, готовясь забрать жизнь женщины. А что же мужчина? Он тоже жил одним днём: вдруг в следующем сражении придётся сложить голову?..
Мундир полетел на пол, за ним последовали лосины, и Василевский прижал к себе пылающее тело.
– Ты уверена?
Его вопрос утонул в поцелуе. Граф стянул с Елены рубашку и стал легонько поглаживать ей спину. Её кожа оказалась на ощупь гладкой и шелковистой, и если не смотреть, то невозможно было догадаться, что всё тело испещрено желтовато-лиловыми подтёками.
– Тебе правда не больно?
– Что ты, мне очень хорошо, – прошептала Елена.
Она не узнавала себя: исчезли страх и стыд, казалось, что горевший внутри огонь сжёг всё, оставив лишь неутолённое желание.
«Наверное, я порочная», – мелькнула отчаянная мысль и… исчезла. Потому что стало безумно хорошо, и Елена откуда-то знала, что дальше будет ещё лучше. Может, Василевский прочитал её мысли, а скорее всего, просто был опытным любовником, но он всё понял. Александр стал целовать её грудь, и наслаждение сделалось таким острым, что Елена закричала. Зелёные глаза любовника ярко сверкнули, он рукой раздвинул складки её лона и погладил его. Жидкий огонь разлился по жилам, выгнув Елену дугой.
– Пожалуйста… – выдохнула она.
Александр запечатал ей рот поцелуем и овладел ею.
Елена вела себя так страстно, что Василевскому и в голову не пришло, что она может оказаться девственницей. Когда же она, вскрикнув от боли, дёрнулась, он в нерешительности замер. Однако барышня сама прижалась к нему, приглашая продолжить, и Александр уступил. Елена мгновенно подхватила ритм. Откуда в ней это взялось? Наверное, помогло древнее чутьё женщин. Она сомкнула ноги на пояснице своего любовника, стараясь слиться с ним, втянуть его в своё тело, и сама прибавила темп. Волна яркого наслаждения накрыла её. Елена закричала и… услышала хриплый стон любовника. Он придавил её своим телом к печной лежанке, и у её груди застучали мощные удары мужского сердца.
Сколько пролежали они, обнявшись? Елена об этом даже не думала. Она была счастлива. Вот бы не размыкать этих объятий! Да за это можно отдать всё на свете!.. Хотя… А почему бы и нет?.. Конечно, долг звал Елену прочь отсюда, но один-то денёк можно было украсть у судьбы и для себя. Всего один – на всю оставшуюся жизнь.
Александр мягко подсунул руку ей под голову и обнял. Елена вдруг отчего-то поняла, что он уже принял решение, и она даже знала какое. Его вопрос подтвердил её опасения:
– Почему ты мне не сказала, что у тебя ещё не было мужчин?
Пришлось сказать правду:
– Я боялась, что ты меня не захочешь, ведь я обезображена, не хотела давать тебе лишний повод для сомнений.
– Я просто не спешил бы так. Я хотел тебя всю ночь. Даже заснуть не мог. Так что сомнений у меня не было, – сказал Александр, поцеловал её припухшие губы и спросил: – Что мы теперь будем делать?
– Если хочешь, я сегодня останусь с тобой, а потом ты отправишь меня по той дороге, которую выбрал.
– Я не о том, – возразил Василевский. – Я хочу спросить, если мы оба выживем, ты выйдешь за меня замуж?
Нет, только не это! Никогда в жизни Елену не жалели, не будет этого и впредь! Стараясь спрятать навернувшиеся слёзы, она твёрдо сказала:
– Ты не должен этого делать. Ты не обязан жениться, я сама тебя попросила.
– Это неважно, кто и что предложил, важно другое: мы были вместе, и это оказалось великолепным – в нашем кругу часто бывает гораздо меньше оснований для брака. – Александр улыбнулся и стал губами собирать слёзы с её ресниц.
Господи, ну почему он так нежен, а её воля так слаба?.. Нет! Это невозможно! Всё равно она не примет от него жертв…
– Я никогда больше не стану красивой, а ты не должен стыдиться своей жены! – воскликнула Елена.
Александр внимательно всмотрелся в её лицо. Оно выглядело опухшим и тёмным от синяков, но сквозь отёк уже проступили высокие скулы и нежный подбородок. Бугристые болячки подсохли и скоро должны были отвалиться, всё оказалось не так уж и плохо.
– Уверяю тебя, никаких следов не останется, ты напрасно волнуешься. Но вот что я тебе скажу, дорогая: если ты примешь моё предложение, я сейчас же попрошу генерала отпустить меня на один день и вернусь к тебе, на эту лежанку, а если ты мне отказываешь, то как человек чести я буду вынужден уйти на службу. Ну, принимай решение, – потребовал Василевский.
Что же теперь делать? Даже если Елена выживет, ещё три года её жизнью будет распоряжаться дядя, а тот никогда не даст согласия на этот брак. Но с другой стороны, она сбежала из дома и не собиралась туда возвращаться… Неизвестно ещё, когда закончится война. Да и выживут ли они?.. Внутренний голос по-прежнему шептал, что будущего у Елены нет. Но ей так хотелось хотя бы помечтать о счастье. Что может противопоставить разум, когда говорит сердце?.. И Елена сказала:
– Благодарю за честь, граф Василевский! Я с радостью стану вашей женой.
– Надеюсь, что ты в последний раз обращаешься ко мне на «вы», – поправил её Александр и вновь поцеловал. Господи, как же это было хорошо!..
Жених опомнился первым. Вспомнив, что невеста больна, он потрогал её лоб, тот был горячим, но уже не таким пылающим, как накануне.
– Попробуй поспать, – предложил граф, – а я постараюсь отпроситься на службе.
Спрыгнув с лежанки, он обтёрся водой из стоявшей в углу кадушки и быстро оделся. Подбросив поленьев в печь, Александр прикрыл задремавшую Елену уже высохшим плащом, а сам поспешил в штаб. Генерал Милорадович ещё не вернулся из Ставки, где Кутузов собрал военный совет. Это оказалось весьма кстати. Александр написал рапорт, передал его денщику генерала и поспешил обратно.
День, который Василевский провёл со своей невестой, оказался подарком судьбы. Никогда ещё граф не был так счастлив… Они ели ржаной хлеб и пили водку, по очереди отхлебывая из горлышка бутылки, а потом обнимались на тёплой лежанке русской печи. Их страсть час от часу расцветала всё ярче. Елена осмелела и дала волю потаённым желаниям. Александр отвечал ей с восторгом. Ночь пролетела незаметно. На заре Александр поцеловал лоб мгновенно заснувшей в его объятиях невесты и удивился: кожа была прохладной, как будто бы их страсть выжгла болезнь.
Василевский перекрестился и попросил у Бога сохранить им обоим жизнь и соединить их после войны. Та истовость, с которой он молился, удивляла. Такое с Александром случилось впервые.
«Похоже, что на дорогах войны мне повстречалась любовь. Интересное обличье она приняла. Такого уж точно ни у кого не было», – вдруг осознал он.
Это открытие порадовало, Александр улыбнулся и… сразу заснул.
Утром Александру пришлось доехать до Малоярославца, чтобы за баснословные деньги купить лёгкую коляску и лошадь. Вернувшись, он застал Елену уже готовой. Увидев жениха, та грустно спросила:
– Ну что, пора прощаться?
– Да, дорогая, я привёз лошадь и коляску. Кузьма возьмёт твоего и своего коня, меняя лошадей, можно ехать с краткими остановками. Если французов на дороге не будет, ты доберёшься за день. А теперь прошу тебя, дай мне правую руку, – попросил Александр. Он снял с пальца кольцо с квадратным аметистом. На лиловом камне был вырезан герб Понятовских. Александр надел кольцо на безымянный палец невесты – оно оказалось ей велико, но он успокоил Елену: – Перед свадьбой отдадим ювелиру уменьшить, а пока пусть просто останется у тебя. – Помолчав, Василевский обнял невесту и спросил: – Где мне тебя искать?
Елена отдала ему листочек с адресом графини Савранской, у которой собиралась жить в Петербурге.
– Я буду тебя ждать…
Жених обнял её. Больше медлить было нельзя.
– Пора, – признался Василевский. – Кузьма ждёт нас.
Они вышли во двор. Елена села в коляску, Александр поверх плаща закутал её в лоскутное одеяло, последний раз поцеловал и… дал приказ трогать. Экипаж выехал со двора и почти сразу скрылся за поворотом. Василевский ещё постоял на крыльце, глядя в пустоту. Впереди его ждало большое сражение, но собственная судьба графа больше не волновала, он переживал лишь за невесту и молил Небеса, чтобы Кузьма благополучно доставил её в Марфино.
Кузьма гнал, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить коней. Его не пугал даже холодный дождь, зарядивший спозаранку. В ногах у Елены лежала груда мешков, которыми он по очереди накрывался. Княжна сидела под крышей экипажа, но холод и сырость оказались такими, что она быстро продрогла. Когда уже за полночь они свернули к крыльцу имения Марфино, Елена вновь пылала в жару. У неё ещё хватило сил, чтобы войти в дом, но уже в вестибюле она лишилась чувств.
Открывший ей дверь лакей кинулся за управляющим. Иван Ильич с ужасом узнал в плохо одетом и избитом парнишке старшую дочь своих покойных хозяев. Управляющий велел слугам отнести княжну в её спальню, приставил к больной горничную, а сам срочно послал за доктором.
Забрав Ганнибала, управляющий выдал Кузьме рубль и отпустил. Драгун ускакал обратно, он так и не узнал, что болезнь вновь настигла Елену, и, вернувшись к Василевскому, сказал лишь, что они благополучно доехали.
Доктор, появившийся в поместье рано утром, послушал княжну и определил воспаление лёгких. Он посоветовал лечить больную теплом и травами. С тех пор Елена металась в бреду, а горничная днём и ночью меняла ей компрессы, обтирала разгорячённое тело и поила, вливая воду в рот больной с ложки. Улучшений не просматривалось.
Но это оказалось ещё не самым страшным. Через два дня после приезда Елены случилась настоящая беда: в Марфино пришли французы.



Глава шестая
Дело об убийстве

Ну просто беда, прости господи! В канцелярии южнорусской губернии бушевала гроза, и происходило это в ясный, ещё по-летнему тёплый и благодатный октябрьский день. Глаза генерал-губернатора Данилы Михайловича Ромодановского метали молнии, а гром в его речах предназначался для упрямого помощника Щеглова. Нельзя сказать, чтобы Ромодановский на поручика злобился. Совсем нет! Более того, губернатор Щеглова искренне ценил и даже как-то по-отечески любил, но порученец оказался таким правдоискателем и борцом за справедливость, что часто осложнял своему начальнику жизнь. Сегодня это случилось в очередной раз. Голубые глаза генерал-губернатора сделались обманчиво-наивными, когда он осведомился:
– Правильно ли я понял, Петруша, что ты предлагаешь мне выкопать труп?
Щеглов этот «наивный» взгляд шефа уже давно выучил, да и что за этим последует, тоже знал прекрасно – обличение и выволочка. Но это был как раз тот самый случай, когда поручик решил упереться. Слишком уж много негодяев в их губернии смогли избежать наказания.
Две француженки – процентщица Франсуаза Триоле и её дочь – возжелали завладеть поместьями и деньгами графов Бельских. Воплощая свой план в жизнь, они отправили на тот свет аж четверых членов пострадавшей семьи, помогал этим авантюристкам женившийся на младшей из них князь Василий Черкасский. Только чудом удалось спастись из лап отравителей последней выжившей наследнице Бельских. Девушке повезло – она вышла замуж за благородного и весьма влиятельного Алексея Черкасского. Тот сумел оградить жену от всех происков. И вот теперь, когда в губернию пришло известие о гибели князя Алексея под Бородино, всё его имущество захватил преступный дядя. Василий Черкасский уже появился в имении племянника, где успел изувечить одну из сестёр князя Алексея и насмерть забить его старую няню.
Щеглов всё это чётко изложил генерал-губернатору, но Данила Михайлович прошлые неприятности явно не хотел вспоминать, а новых старался избежать. Ромодановский делал «наивные» глаза и задавал каверзные вопросы. Но Щеглов не собирался сдаваться.
– Да, требуется выкопать тело убитой няни, – заявил он. – По-другому нам дела не открыть. Некому подать заявление: никто в Ратманово не соглашается его написать. Я, можно сказать, силком выдавил правду из местного батюшки. Он всё мне рассказал, так сказать, неофициально, но отказался давать показания под присягой. Понятное дело: Василий Черкасский – богатейший помещик в губернии. Все его боятся.
Генерал-губернатор понимающе кивнул и картинно развел руками:
– Вот, Пётр Петрович, есть же вокруг здравомыслящие люди: понимают, что к чему. А ты мне предлагаешь напялить шутовской колпак, отрыть убиенную старушку и объявить, что голова у той проломлена, а значит, сделал это хозяин дома – светлейший князь Василий Черкасский. Мол, моему помощнику об этом по секрету рассказал поп.
– Почему «шутовской колпак»? – изобразив, что не понял сарказма, откликнулся Щеглов. – Мы имеем протокол с показаниями арестованного зятя Франсуазы Триоле. Тот заявил, что именно эта женщина виновна в убийствах Бельских, а князь Василий помогал ей в деле с наследством. Обе француженки сбежали, а князя Василия мы даже не попытались задержать, и вот теперь он своими руками совершил убийство. Что же, мы опять промолчим?
– А что бы ты мог предъявить князю после бегства француженок? Соучастие в их преступлениях? Так он бы тебе ответил, что ничего не знал о делах мадам Триоле и повинен лишь в том, что женился «не на той» женщине, а таких «виноватых» мужчин у нас – полстраны. Или ты собирался посадить светлейшего князя в кутузку и там выбивать из него признания?
– Не хотел я ничего выбивать, – открестился Щеглов. Он понимал, что генерал-губернатор кругом прав, и нечего было глазами хлопать, когда весной француженки исчезли прямо из-под носа. Но неужто Ромодановский позволит убийце распоряжаться жизнями молодой вдовы Алексея Черкасского и его юных сестёр? Этого уж точно нельзя было допустить! И Щеглов пошёл в наступление: – Ваше высокопревосходительство, как вы себе представляете дальнейшее существование бедных девушек, попавших в руки изувера и убийцы? Ведь няня погибла, закрыв собою одну из своих питомиц, если бы она не вмешалась, убили бы княжну Елену!
Услышав официальное обращение, Данила Михайлович всё понял: Щеглов упёрся и собирался биться насмерть. Вот уж не ко времени всё это Петруша затеял – собранное в губернии ополчение отправлялось в поход, и генерал-губернатор собирался сам возглавить его. Однако в словах Щеглова тоже была своя правда: не бросать же девиц на съедение такому ублюдку, как князь Василий. Но время поджимало, из столицы уже ехал сменщик Ромодановского. Конечно, тот имел приставку «временно назначенный», но уж такого тёртого калача, как Данила Михайлович, не стоило учить азбучной истине, что нет ничего постояннее, чем временные полномочия. Не вернётся князь Ромодановский в своё губернаторское кресло, а в лучшем случае получит после войны другое назначение. Впрочем, чего гадать, до победы ещё дожить нужно…
Генерал-губернатор взглянул на своего помощника. Щеглов набычился, всегда подвижное лицо его застыло, а карие глаза сверлили начальника непримиримым взглядом.
«Ну и что мне делать с этим правдолюбом, да и против совести как идти?» – задумался Ромодановский. Простого решения не просматривалось, но такие казусы случались за время долгой службы Данилы Михайловича сплошь и рядом, как раз на них-то он и отточил своё хитроумие, а «извернуться, но сделать» стало для него жизненным девизом. Прикинув, что без хитрости здесь не обойтись, генерал-губернатор решил склонить своего порученца к разумным действиям и осведомился:
– А что, Петруша, ты там про барона Тальзита говорил?
– Да, в общем-то, ничего особенного, – удивился Щеглов. – Обоз с хлебом для армии у Тальзита собрали, а оттуда я уже в Ратманово к Черкасским отправился, там и узнал обо всём. Сюда мы вместе с бароном приехали. Он своё зерно на армейские склады сдаст, а потом дождется обоза из Ратманово. Деньги за обе поставки получит, а княжнам Черкасским их долю передаст.
– Ты же сказал, что барон не знает, куда княжны делись. Право странно: две из них – крестницы барона, а уезжая, с ним даже не попрощались, и вдруг ты говоришь, что Тальзит передаст княжнам деньги за зерно.
Щеглову очень не хотелось углубляться в эту тему, поскольку он сам во время совместного путешествия в губернскую столицу склонил Тальзита к идее проследить за дворецким из Ратманово. Этот Иван Фёдорович уж точно знал, куда увезла своих подопечных графиня Апраксина, но посторонним сообщать тайну отказывался. По его настрою Щеглов понял, что старик скорее умрёт, чем выдаст беглянок. Однако взгляд Данилы Михайловича вновь сделался «наивным», и это ничего хорошего его порученцу не сулило. Пришлось признаваться:
– Я посоветовал барону проследить за дворецким Черкасских, тот явно знает, где графиня Апраксина прячет княжон.
– Вот удумал-то! Предводитель уездного дворянства барон Тальзит на старости лет будет по твоей просьбе в кустах прятаться. Можно сказать – карикатура, хоть сейчас в «Сенатские ведомости».
– Так что же делать? – опешил Щеглов.
– А то, что обязан делать облечённый властью человек! Что тебе барон – нянька при малых детях? Ему полномочия даны законом. Пусть берёт жандармов, да приезжает в Ратманово, а там даёт дворецкому пять минут на размышление: либо тот везёт друга семьи и крёстного княжон в их убежище, либо сам идёт в кутузку за присвоение казённых сумм. Ты ведь не сможешь проверить, куда Иван Фёдорович деньги за хлеб дел, на слово его поведёшься, а с казёнными суммами так поступать нельзя. Циркуляры министерские читать нужно, Петруша, а не дурака валять!
По лицу Щеглова стало заметно, что ещё чуть-чуть – и дело сдвинется в нужном направлении, осталось только поднажать, что Ромодановский и сделал:
– Я вот только одного не понимаю, поручик, – с явным скепсисом напомнил он. – Вы как будто говорили, что моим адъютантом в ополчении будете, а теперь выходит, будто у вас дела нераскрытые и вы остаётесь дома.
Щеглов аж подпрыгнул от возмущения.
– Я не так сказал! – воскликнул он. – Я хотел успеть открыть дело и оставить полиции поручение по его расследованию.
– И кому же предназначалась такая честь, не дражайшему ли полицмейстеру Григорию Адамовичу? Я что-то запамятовал, не он ли тебе свинью подложил, арестовав зятя Франсуазы Триоле, после чего обе преступницы исчезли, а ты остался с носом?
Щеглов молчал, не отвечать же на прямое издевательство. Он и впрямь весной сильно сглупил, недооценив ревнивый и завистливый характер полицмейстера, и в итоге провалил операцию. Генерал-губернатор, не дождавшись ответа, хмыкнул и наконец смилостивился:
– Вот что, Петруша, кончай ты ломиться в открытую дверь. У барона Тальзита есть все полномочия заниматься расследованиями преступлений в своём уезде. Если ему это понадобится, может и старушку откопать, да думаю, до этого не дойдёт. Тальзит разыщет графиню Апраксину, и та напишет ему заявление на князя Василия. Это тебе не дворецкий из крепостных, это ровня с ровней в суде тягаться будет. Ну, а мы с тобой воевать пойдём. Даст Бог, дойдём до Франции, там и будешь свою Франсуазу искать. Вот когда мы с тобой как победители в Париже обоснуемся, тогда и потребуем для этой дамочки правосудия. Она нам за всё ответит.
– А мы обоснуемся в Париже? – тихо спросил Щеглов. В губернии всё ещё никак не могли пережить известие о сдаче французам Москвы, а тут такие планы…
– Не сомневайся, ещё как обоснуемся, – с непоколебимой уверенностью провозгласил генерал-губернатор. – Не было ещё такого случая, чтобы на нашей земле враги правили. Европа она что – там страны меньше наших уездов, а мы – земля без конца и края. Свернём мы шею Наполеону, как пить дать!
Данила Михайлович поднялся, намекая, что разговор окончен. Щеглов тут же вскочил и откланялся. Минуты не прошло, как наблюдавший из окна генерал-губернатор увидел своего порученца бегущим через площадь к армейским складам.
«Вот и славно, – обрадовался Данила Михайлович, – помчался барона искать».
Предводителя уездного дворянства Ромодановский знал давно и не сомневался ни в его уме, ни в его твёрдости. На первый взгляд барон казался человеком мягким и деликатным, но если второе и являлось истинной правдой, то первое относилось лишь к добродушным манерам и приятной внешности Тальзита. В делах же у него царил полный порядок, и, даже не повышая голоса, барон добивался гораздо большего, чем предводители в соседних уездах. Если Щеглов сможет правильно донести до барона высказанную идею, то на войну можно будет уйти с чистой совестью.
Генерал губернатор хмыкнул и задумался. Даже интересно, что там Щеглов на складе говорить будет?
Суета на складе наконец-то улеглась. Зерно из обоза Тальзита перетаскали в свободную клеть, и, выдав Александру Николаевичу расписку, кладовщик замкнул двери. Тальзит в нерешительности топтался рядом с пустыми подводами. Может, сразу пойти за расчётом в губернскую канцелярию?.. Или уже не суетиться?.. По прикидкам Тальзита, где-то часа через два должен был подтянуться обоз из Ратманово.
«Сдам всё, а там уж и за расчётом пойду», – решил барон.
Захотелось обедать. Александр Николаевич облюбовал поблизости один трактир, там вполне прилично готовили щи, да и расстегаи были хоть куда, ну, а что до водки, то барон пил лишь собственную (двойной перегонки через мешок с анисом), и если приходилось обедать вне дома, то всегда доставал за столом свою фляжку.
Тальзит направился к соборной площади, но пообедать ему не удалось: навстречу барону нёсся Щеглов.
– Ух, Александр Николаевич, хорошо, что я вас застал! Поговорить нужно, – выпалил он, заступив Тальзиту путь. – Дело важное и срочное.
По озабоченному лицу поручика это было ясно и без слов, и барон покорно кивнул:
– Слушаю вас…
– Я сейчас говорил с генерал-губернатором об убийстве няни в Ратманово, – начал Щеглов, – всё не так просто, как мне хотелось бы.
Ясное дело, что не так просто! Барон и не сомневался, что Ромодановский сразу отвергнет идею своего порученца об эксгумации тела Тамары Вахтанговны. Нужно найти другое решение. Но вот какое?
– Дело в том, что мы уходим с ополчением на войну. Я хотел открыть дело об убийстве и поручить его тем, кто останется в губернии. Но Данила Михайлович сомневается, что наш полицмейстер станет усердствовать в этом расследовании.
Барон хорошо знал и терпеть не мог полицмейстера – уж больно тот за последние годы стал морально нечистоплотен. Впрочем, Тальзит счёл за благо оставить своё мнение при себе, ограничившись нейтральным:
– Возможно, что здесь губернатор и прав…
– Да уж, – вздохнул Щеглов. – Данила Михайлович попросил меня переговорить с вами, у него есть другое предложение.
– Вот как? – откликнулся Тальзит. Генерал-губернатора он уважал, Ромодановский умудрялся вести дела так, что и результаты были, и достоинство не терялось, князь оставался благородным и при этом успешным – редкостное сочетание.
– Данила Михайлович считает, что происшествие в Ратманово попадает под компетенцию предводителя уездного дворянства. Вы можете поручить расследование своему исправнику, тот, если понадобится, и полицию призовёт, но решение по делу придётся выносить вам.
– Я уже думал об этом, – признался Тальзит. – Пока я даже не стану открывать дела об убийстве. Достаточно заняться поисками пропавших княжон. Ну а как только я разыщу графиню Апраксину и получу от неё заявление об убийстве няни, тогда и приму решение, что делать дальше. – Барон задумался, а потом спросил: – Вы ведь говорили, что княжна Елена отправилась в столицу просить правосудия у государя?
– Так мне сказал батюшка в Ратманово, – подтвердил Щеглов. – Вроде бы графиня написала императору, а княжна Елена увезла письмо с собой. Только вот времени уже минуло предостаточно, но из столицы не поступало никаких указаний о расследовании. Боюсь, что наша барышня так и не добралась до Петербурга!
Тальзит и сам уже не раз посчитал дни, прошедшие с отъезда Елены в столицу, и его выводы оказались столь же неутешительны. Значит, тем более пора вмешаться в дело. Убийца не получит власти над жизнями его крестниц! Барон не стал развивать неприятную тему, а просто пообещал Щеглову:
– Я найду графиню Апраксину и постараюсь убедить её повторить в заявлении то, что она написала в письме императору.
Поручик явно обрадовался:
– Ну а я обещаю, что костьми лягу, но разыщу во Франции эту Триоле. Если она жива, то не уйдёт от возмездия. Вы уж, Александр Николаевич, напишите мне в полк, как развиваются события.
– Обязательно, – отозвался Тальзит. Он проводил Щеглова одобрительным взглядом. Всё-таки поручик – молодец: надо же так верить в победу русского оружия после Бородино…



Глава седьмая
Французский полковник

Сильно поредевший после Бородино полк конных егерей французской императорской гвардии, охранявший выходившие из Москвы французские обозы, занял поместье Марфино и сделал его своей штаб-квартирой. Это большое и ещё не разграбленное имение, лежащее между двумя стратегическими дорогами, идеально подходило для выполнения приказа императора, и когда разведчики рассказали о большом доме, флигелях и богатой деревне своему командиру, полковник де Сент-Этьен не колебался – он двинул свой отряд на Марфино.
Увиденное поразило французов: огромный трехэтажный бело-голубой барский дом с мраморными колоннами как будто парил на фоне тяжёлого октябрьского неба.
– Какая роскошь, прямо маленький Версаль! – восхитился полковник.
Он знал, о чём говорил, ведь крёстной матерью маркиза Армана де Сент-Этьена была последняя хозяйка королевской резиденции – прекрасная Мария-Антуанетта. Семье де Сент-Этьенов до революции принадлежала половина Бургундии, и мать Армана – урождённая итальянская принцесса – всегда говорила сыну, что его отец, сделав предложение, оказал ей и её роду немалую честь. Маркиза приходилась королеве Марии-Антуанетте дальней родственницей. Их знакомство, начавшееся как формальное общение особ королевской крови, постепенно переросло в верную и многолетнюю дружбу. Именно королева поддержала мать Армана, когда супруг маркизы погиб на дуэли, оставив своего пятилетнего сына главой древнего рода и наследником огромного состояния.
– Ничего, дорогая, у вашего малыша есть множество кузенов. Вы ведь всегда жили с сёстрами мужа одной семьёй, – утешала Мария-Антуанетта овдовевшую маркизу. – Поверьте мне, Арман никогда не будет одинок.
И впрямь, у покойного маркиза имелось целых шесть сестёр, и тот считал своим долгом всех их опекать. Но королева оказалась плохой провидицей и не смогла предвидеть судьбу многочисленного клана де Сент-Этьенов так же, как не смогла предвидеть собственную участь. Безумие революции убило их всех: ровно через две недели после своей королевы взошла на эшафот маркиза де Сент-Этьен, а потом друг за другом легли под нож гильотины все тётки Армана, их мужья и дети. Из всего семейства в живых остались лишь он да один из его двоюродных братьев – барон де Виларден, успевший сбежать от якобинцев в Лондон. Двенадцатилетнего Армана мать тайком отдала канонику аббатства Сито в Боне, но спустя три года революционные горожане разрушили и этот монастырь. Старого каноника убили на глазах Армана, а ему самому лишь случайно удалось бежать. Провожая его из Парижа, мать когда-то сказала:
– Помни, дорогой, если тебе станет совсем плохо, пробирайся в Италию, к деду.
Решив, что хуже быть уже не может, Арман последовал её совету – с котомкой за плечами он двинулся к границе. На пути в Италию судьба привела юношу в район боевых действий, которые тогда вела французская армия против Сардинского королевства. Случайно попав в лесу на место боя, где попавший в засаду авангард французского полка отбивался от многократно превосходившего его по численности противника, Арман увидел смертельно раненного солдата, спасавшего знамя полка. Тот, умирая, попросил подбежавшего к нему юношу передать знамя генералу Бонапарту и сказать тому, что честь полка спасена.
Арман пообещал выполнить просьбу умирающего и через несколько дней добрался до ставки генерала, а там добился, чтобы его провели к Бонапарту. Юноша выложил на стол окровавленное знамя и передал полководцу слова умирающего солдата.
– Что ж, ты поступил как герой, а значит, заслужил награду, – признал генерал Бонапарт и смерил юного бродягу пронзительным взглядом жёстких голубых глаз. – Кто ты такой?
– Меня зовут Арман, – юноша замолчал, но потом гордость взяла верх над страхом, и он продолжил: – де Сент-Этьен, я из Бургундии.
Генерал с интересом вгляделся в исхудавшее и перепачканное лицо.
– Маркиз де Сент-Этьен? Так будет правильнее?
Арман молчал, зная, что, признавшись, подпишет себе смертный приговор.
– Не забывай, что я родом с Корсики, а прекрасную принцессу Марию-Евгению на этом острове знали так же хорошо, как в королевстве её отца. Ну а ты очень на неё похож.
Генерал улыбнулся, и его жёсткое лицо разительно изменилось, став на удивление красивым.
– Да, это правда, – признал Арман. – Я маркиз де Сент-Этьен, и принцесса Мария-Евгения – моя матушка.
– И что же делает сын прекрасной принцессы в итальянском лесу? – Бонапарт улыбался, и, попав под сокрушительное обаяние знаменитого полководца, юноша поверил ему.
– У меня больше нет родных, я хотел дойти до владений деда, может, там я кому-нибудь пригожусь.
– Француз должен служить своей стране! – заявил Бонапарт.
Он взял перо и, написав несколько строк на листе бумаги, запечатал письмо и протянул Арману.
– За героический поступок капрал французской армии Арман де Сент-Этьен отправляется на обучение за казённый счёт в Национальное военное училище в Ла-Флеше! Вы всё поняли, капрал?
Впервые за долгие годы полного одиночества и беспросветной нужды человек посмотрел на Армана с уважением и добротой и принял участие в его судьбе. Истосковавшееся сердце одинокого юноши потянулось к Бонапарту. Прижав конверт к груди, Арман воскликнул:
– Благодарю вас, мой генерал! Если понадобится, я отдам за вас жизнь! Только скажите.
Бонапарт вызвал адъютанта и, велев тому проследить, чтобы юношу обмундировали и отправили во Францию на учёбу, отпустил обоих.
Спустя четыре года лейтенант де Сент-Этьен был зачислен в полк конных егерей французской гвардии, а через восемь лет возглавил его в чине полковника. Бонапарт не забывал своего протеже и, убедившись в его храбрости и благородстве, приблизил к себе.
Став императором, Наполеон предложил всем аристократам, готовым служить новой династии, возвращаться во Францию. В обмен на преданность они могли вернуть имущество своей семьи, при условии, что оно не было продано с торгов во времена якобинцев и Директории.
Арману повезло, его многочисленные имения в Бургундии соседствовали с монастырскими землями. Монастыри уничтожили, и их земли выставили на продажу первыми. Но желающих выкупить эти участки не нашлось, так что земли Армана местная префектура даже не стала выставлять на торги. Дома его стояли разграбленными, виноградники одичали, но других хозяев у имущества не оказалось. Поэтому первым, кому император возвратил имущество в Бургундии, был его воспитанник – маркиз де Сент-Этьен. После победы под Аустерлицем, где Арман проявил чудеса храбрости, в награду от императора он получил дворец своего отца в Фонтенбло и парижский дом семьи на улице Гренель.
Сейчас, подъехав к широким мраморным ступеням очаровательного и вместе с тем величественного загородного русского дома, маркиз вспомнил свой особняк в Париже. Хорошо, что он успел его обставить. Вот закончится русская кампания, и можно будет выйти в отставку. Арман устал. Сколько можно жить одиночкой? Пора подумать о семье.
«А доживу ли я вообще до этой отставки? – грустно спросил он себя. – Судя по тому, как развиваются события, немногие из нас вернутся во Францию».
Впрочем, предаваться грусти было некогда: авангард полка развернулся перед главным домом имения, и Арман спешился. Пора размещать на постой своих егерей…
Приказав занять под штаб главный дом имения, полковник разместил эскадроны в большом селе, раскинувшемся сразу за парком. Горестно вздыхавшему седому управляющему маркиз сказал, что усадьба уцелеет, если солдат станут исправно кормить, а коней обеспечат фуражом. Управляющий развел руками, намекая, что не понимает по-французски, тогда маркиз выхватил саблю, приставил к её шее русского и знаком указал на себя, на стоящих рядом офицеров и на лошадей, привязанных у крыльца. Старик мгновенно всё понял и, шатаясь от пережитого ужаса, удалился. Вскоре он вернулся в сопровождении дворовых, несущих на плечах мешки с провиантом.
«Как, однако, все хорошо понимают язык оружия», – подумал Арман и отправился осматривать дом.
Изнутри особняк оказался ещё великолепнее, чем снаружи. Широкая мраморная лестница с резными перилами белою дугой взлетала в двусветном вестибюле, стремясь к парящему в вышине потолку-куполу. Маркиз прошёлся по первому этажу. Там он обнаружил большую гостиную, две столовые, зеркальный бальный зал с мраморными колоннами, множество проходных комнат, значения которых он не знал, и кабинет хозяина дома. Здесь же находились крытые переходы в боковые флигели. В одном из них располагалась кухня и подсобные помещения, а другой, как видно, считался гостевым, поскольку оба этажа в нём занимали спальни.
Всё убранство – мебель, ковры, зеркала и люстры – говорило опытному глазу о богатстве и отменном вкусе хозяев дома. Но больше всего полковника заинтересовали портреты: голубоглазой красавицы в белоснежном парике и парчовом платье – в гостиной, и хрупкой молодой дамы с чуть раскосыми серыми глазами – в кабинете. Эту миловидную шатенку художник нарисовал на фоне дома, по которому сейчас ходил полковник. И стояла она не одна, а в окружении четырёх девочек. Только портрет был написан летом, и цветники на террасах пестрели всеми оттенками зелени и ярких красок. Девочки – все совершенно очаровательные в розовых платьях – оттеняли простой белый наряд своей матери. Картина производила потрясающее впечатление, похоже, художник сам попал под обаяние этой прелестной дамы и её милых дочек.
Арман подошёл ближе и вгляделся в лица детей. Старшая из дочерей (лет двенадцати) цветом волос и глаз, да и чертами лица очень походила на даму с портрета в гостиной. Остальные девочки тоже были хороши, но казались ещё детьми, а эта выглядела почти девушкой.
Полковник прошёл в бальный зал, где уже собрались его подчиненные, и обратился к своим егерям:
– Господа офицеры, в этом доме живёт семья: четыре юные дочери и милая мать. Проявим же французскую галантность. Прошу вас занять спальни гостевого флигеля, там вполне комфортно. Обедать мы будем в большой столовой, а заседания военного совета предлагаю проводить в кабинете хозяина – это всё здесь, на первом этаже. Я не запрещаю вам брать себе в качестве трофеев любые понравившиеся вещи, но прошу воздержаться от вандализма и ничего не портить. Уходя, мы оставим дом его хозяйкам неосквернённым. А сейчас занимайте комнаты, я выбрал первую по коридору на втором этаже, остальные – ваши.
Арман отпустил офицеров и направился на кухню, определить, на сколько человек в ней можно готовить, когда услышал за спиной стук каблуков. Его догонял один из двух ординарцев, отправленных с осмотром на второй этаж.
– Ваше превосходительство! – закричал ординарец. – Там наверху в одной из спален лежит больная девушка, похоже, что она – хозяйка этого дома. За больной ухаживает горничная, я попытался её расспросить, но она меня не понимает.
Маркиз поспешил наверх. На втором этаже он нашёл хозяйские спальни. В другой раз он с удовольствием осмотрел бы их, но ординарец вёл его в конец коридора к самой последней комнате. Открыв дверь, солдат пропустил Армана вперёд. В спальне царил полумрак. У стены жалась испуганная служанка, а на кровати, почти потерявшись под широким одеялом, лежала худенькая девушка с короткими золотистыми кудрями. Глаза её были закрыты, а всё лицо покрывали уже побледневшие синяки. Несмотря на болячки, Арман сразу же узнал старшую дочь с портрета в кабинете.
«Вот это сюрприз!» – оценил он.
Но девушка была больна неизвестно чем. Не заразно ли? Полковник знаком подозвал горничную и спросил:
– Чем больна ваша хозяйка? – Арман внимательно наблюдал за лицом девушки, и от него не укрылось понимание, промелькнувшее в её глазах.
– Вы ведь учились французскому? – наугад спросил маркиз и тут же понял, что попал в цель. Горничная дернулась, как от удара, но ответила на его языке:
– Да… немного.
– Хорошо, – похвалил её Арман и добавил: – Не нужно бояться, я ничего плохого вам не сделаю, мои солдаты тоже вас не обидят. Вы можете и дальше ухаживать за своей госпожой. Только скажите, чем она больна, заразно это или нет?
– У мадемуазель – воспаление лёгких, доктор сказал, что от простуды, – девушка помогала себе жестами, показав на грудь и спину.
Что ж, это оказалось не страшно, и Арман поинтересовался:
– Как зовут вашу хозяйку?
– Светлейшая княжна Елена Черкасская.
Наверное, в этом было что-то сентиментальное, ведь среди руин сгоревшей Москвы, так напоминавшей мифическую Трою, полковнику встретилась Прекрасная Елена.
– Пусть выздоравливает, – пожелал Арман.
Но пока надежд на выздоровление было мало. Душа Елены слишком давно блуждала в холодном и опасном мраке и не хотела искать дорогу назад.
Мрачно, холодно и опасно. Петербург раздражал убийцу. Будь его воля, он остался бы в Лондоне. Париж, конечно же, хорош, но там его слишком часто обманывали. Если сказать честно, он ничего не понимал в финансах, и его изрядно облапошили, прежде чем он поправил дела, договорившись со стервой Франсуазой. С тех пор всё изменилось, но яд прежних неудач отравлял воспоминания.
«Интересно, вернусь ли я когда-нибудь в Париж? – спросил он себя и тут же суеверно скрестил пальцы: – Конечно, вернусь!»
Убийца мысленно выругался:
«Что за чёрт?! Зачем на самого себя кликать беду? Хватит уже пережитых бед, нечего тащить их и в будущее».
Он с отвращением отвернулся от окна, выходящего к Неве. Чёрно-синяя рябь воды и свинцовые тучи, накрывшие опустевший город, никак не способствовали улучшению настроения. Ему говорили, что все, кто только мог, уже сбежали в южные губернии, и в столице остались лишь двор во главе с императором Александром да государственные сановники. Светская жизнь замерла: балов больше не давали, не то что приёмы, а даже маленькие вечера «для своих» стали редкостью. Примером считалась царская семья: обе императрицы и все великие княгини занялись госпиталями, а государь пропадал на военных советах. Убийцу это не волновало, он сделал то, что хотел, и теперь собирался в Англию. Осталось единственное, чего он ещё не сделал – не передал письмо.
«Не рискованно ли?»
Убийца откровенно трусил. Вот уже неделя, как он оглядывался по сторонам. Не идёт ли кто-нибудь по его следу?.. Вдруг дознались?.. Пока ничто не вызывало опасения, слежки вроде бы не было. Нужно взять себя в руки. В конце концов, корабль отплывает уже завтра. Значит, он должен передать письмо сегодня! Ведь это же его деньги, и отнюдь не малые: в последние годы он жил на эти средства.
«Франсуаза всё равно не отдаст обещанного. Так и будет кормить меня завтраками и разговорами, что деньги рождают деньги. Ну, а раз так, то выхода всё равно нет. Придётся рискнуть».
Убийца старательно пригладил у зеркала поредевшую шевелюру. Как быстро прошла молодость! Куда исчезла былая красота? Вид морщин под глазами больно ранил, и если фигурой его Бог не обидел, то с лицом была просто беда. Убийца вздохнул, постарался собраться с мыслями и достал из-под стопки шейных платков, сложенных в комоде, маленький конверт, запечатанный чёрным сургучом с оттиском голубки.
«Так, иду в посольство, прошу вызвать третьего секретаря, отдаю письмо и ухожу», – в очередной раз вспомнилась полученная инструкция.
Вроде всё было так просто, но от страха потели и дрожали руки. Убийца прекрасно знал, что французское посольство находится совсем рядом, накануне он даже несколько раз прошёл по нужному маршруту, но так и не решился войти в тяжёлые дубовые двери.
«Вперед! – мысленно подбодрил он себя. – Отделаюсь и уеду».
Убийца быстро добрался до посольства и решительно прошёл в гулкий пустой холл. Никто не спешил ему навстречу, не было ни охраны, ни дежурных – что, впрочем, не удивляло, ведь с началом войны посол и почти все дипломаты уехали, в здании оставались лишь несколько человек обслуги, а для «экстренной дипломатической связи» – третий секретарь посольства. Понять бы ещё, где в многочисленных пустых комнатах можно разыскать этого самого секретаря.
– Эй, есть кто?! – в гулкой высоте пролёта слова отдались звучным эхом, и – о чудо! – откуда-то сверху застучали по ступеням каблуки, и из-за поворота лестницы показался красивый блондин в чёрном фраке. Тот был одет так безупречно, как будто не прятался в опустевшем посольстве, а собирался на бал.
– Чем могу помочь, месье? – спросил блондин, и тут же глаза его заметались.
Убийцу передёрнуло: он вдруг узнал смазливого франта. Бледность, покрывшая щёки его визави, выдавала дипломата с головой, – блондин тоже узнал гостя, но постарался взять себя в руки и заговорил подчеркнуто равнодушно:
– Я третий секретарь посольства виконт де Ментон. Сейчас замещаю посланника и всех других дипломатов. Чем могу служить?
Он мог бы и не трудиться, сообщая свою фамилию. Убийца её прекрасно знал – этот вертопрах был любовником Мари-Элен Триоле. Дурочка просто с ума сходила от этого негодяя и, несмотря на все усилия матери, никак не хотела его бросить. Убийца меньше всего на свете желал бы встречи с этим человеком: это было так унизительно. Более того, это могло стать опасным, ведь на письме, которое он собирался передать, имелось имя адресата.
«Так отдавать или нет?» – заметалась трусливая мысль.
Но ведь это его деньги! Как он сможет от них отказаться? Убийца молча достал из кармана письмо и протянул его де Ментону. Тот прочитал имя адресата и ухмыльнулся.
– Вы как раз застали меня перед отъездом, – сообщил виконт. – Посольство закрывается, я отбываю во Францию, так что можете не беспокоиться, я лично отвезу ваше…э-э… послание.
Ирония виконта сделалась неприкрытой. Убийца не счёл нужным отвечать. Он развернулся и вышел. Дьявол! Ну что за невезение! Почему самая неблагодарная работа всегда достаётся самым толковым?



Глава восьмая
Выздоровление

Егерский полк императорской гвардии не привык выполнять чёрную работу. Охрана продовольственных обозов всегда считалась делом интендантов, но в России всё перевернулось с ног на голову. Мрачные бородатые крестьяне не хотели продавать ни продовольствие, ни фураж, всё это можно было отнять лишь силой оружия. Начиная со Смоленска, французские войска везде сталкивались с одним и тем же: вместо того чтобы отдать запасы, но сохранить себе жизнь и кров, русские поджигали дома и уходили в лес.
Арману уже приходилось воевать с партизанами в Испании, но в тёплой южной стране он ещё мог это понять, там горы круглый год служили для местных повстанцев убежищем. Многочисленные пещеры, узкие ущелья, созданные природой как естественные укрепления, тёплые южные ночи – всё помогало партизанам. Но совсем другое дело – промёрзшие леса и проливной дождь. Скоро уже должны ударить морозы, но русских, казалось, это нисколько не волновало. Маркиз не понимал, как это возможно, но партизан становилось всё больше, и они жалили неприятеля, как оводы.
При отступлении из сгоревшей Москвы вопрос снабжения армии стал для французского императора таким же важным, как и военные победы. Вывоз драгоценных обозов Наполеон поручил своему воспитаннику. На все операции было дано три недели, после чего егерский полк должен был перейти в арьергард армии.
– Не подведи меня, Арман, я на тебя надеюсь, – сказал император, и его слова стали для полковника приказом.
Каждый день отряды егерей выезжали на помощь интендантам, сопровождая обозы и отбивая атаки партизанских отрядов. Эти ежедневные стычки изматывали Армана, а его эскадроны несли потери. Большое здание школы в Марфино полк занял под лазарет, и число раненых только возрастало. Две изнуряющие недели уже прошли, осталась ещё одна, скоро французская армия завершит задуманный императором переход, и де Сент-Этьен освободится. Двигаться в походном строю, вести бои с регулярными войсками – вот почётная миссия солдата, которую полковник привык выполнять с честью. К этому стремилась его душа, но в последние дни Арман всё время ловил себя на странной мысли, что не хочет покидать Марфино.
У маркиза появилась сладостная привычка – каждый вечер заходить в комнату больной и смотреть на то, как меняется её лицо. Отёк спал, и стала заметна изящная форма лица с высокими скулами, легким подбородком и гладким белым лбом. Синяки и болячки полностью сошли, и теперь лицо больной стало белоснежным, а когда лихорадка усиливалась, на щеках проступали яркие розовые пятна. Это лицо оказалось таким прекрасным, что Арман просто не мог заставить себя оторвать взгляд и всё время придумывал поручения горничной, чтобы отправить её из комнаты и остаться наедине со спящим ангелом.
Накануне вечером полковник приказал управляющему привезти к нему лечившего княжну доктора, чтобы из первых рук узнать о состоянии её здоровья. Врач, неплохо говоривший по-французски, сообщил, что больную лечат отварами трав и обтирают, снимая жар. Доктор надеялся на юный возраст княжны и её здоровое сердце. Кризис ожидался в ближайшие день-два, и если больная его переживёт, то быстро пойдёт на поправку.
Нынешний день выдался для егерей тяжёлым. Пока один эскадрон благополучно отконвоировал обоз на сборный пункт, второй попал в засаду, устроенную партизанами. Арман потерял двоих убитыми, и шесть человек было ранено. Мельница, которой французские интенданты пользовались уже неделю, сгорела вместе с зерном, и егеря еле успели вывезти с места боя телеги с мукой, нагруженные утром. Сейчас уставшие солдаты были мрачны и неразговорчивы.
Наконец отряд свернул на подъездную аллею Марфино, и Арман пришпорил коня. Все его беды вдруг вылетели из головы, его неумолимо тянуло к Прекрасной Елене. Тихо постучав, он вошел в спальню. Горничная, дремавшая у постели больной, вскочила и поклонилась.
– Как княжна сегодня? – поинтересовался Арман.
Служанка объяснила:
– Доктор недавно ушёл, он сказал, что скоро случится кризис. Жар будет всё сильней и сильней, а потом, если Бог даст, должен совсем пройти…
Арман переставил стул поближе к постели и сел, вглядываясь в тонкое лицо с алыми пятнами румянца на щеках.
Горничная вливала в рот больной воду и меняла ей холодные компрессы. Наконец служанка объявила, что ей нужно раздеть и обтереть госпожу, чтобы снять жар. Маркиз молча кивнул и, повернувшись спиной, отошёл к окну. Промозглый ветер за стеклом отчаянно трепал деревья. Макушки гнулись под его порывами. Арману отчего-то стало жутко. В окне отразился силуэт горничной, та снимала рубашку со своей хозяйки. Воображение дорисовало Арману изумительную картину: княжна в постели, но не больная, а просто спящая. Испугав его самого, нахлынула волна возбуждения. Маркиз тряхнул головой, отгоняя грешные мысли, и подумал, что это просто кощунство… Мечтать о девушке, уже, быть может, шагнувшей за последнюю черту. Да это ведь преступление!.. Или нет?..
Услышав, что горничная вновь опустилась на свой стул, маркиз вернулся к постели. Дыхание больной прерывалось, грудь ходила ходуном, а румянец на щеках сделался ещё ярче. Арман сел у кровати и вдруг, повинуясь странному порыву, взял в ладони безвольную горячую руку и прижал к губам.
– Всё будет хорошо, милая, ты обязательно поправишься, – пообещал он и сам себе поверил, потому что чувствовал: сейчас его ведёт сама судьба.
Ночь оказалась бесконечной. Арман так надеялся на улучшение, но оно всё не наступало. Дыхание больной всё так же частило, и алые пятна полыхали на щеках. Уставшая горничная задремала, и маркиз не стал её будить. Он сам смачивал повязку в фарфоровой чаше и вновь клал её на горящий лоб Прекрасной Елены. Он не хотел верить, что может потерять этого ангела, так нежданно вошедшего в его жизнь. Арман вспомнил все молитвы, которым научил его добрый каноник, и, сжав руку княжны, повторял их снова и снова. Он так и читал молитвы – час за часом – боялся, что если остановится, то тонкая нить, протянувшаяся меж ним и небом, оборвётся и его ангел улетит.
Когда за окном забрезжил рассвет, Арман вдруг понял, что рука, лежащая в его ладонях, уже не так горяча, как прежде Он поднял глаза и увидел, что лоб Елены покрыт испариной, а красные розы лихорадочного румянца исчезли с её щёк. Княжна дышала легко и спокойно.
– Господи, спасибо тебе! – поблагодарил Арман и перекрестился. – Ты спас мою любовь.
Он сказал это и сам испугался, хотя чему было удивляться, если это чувство уже захватило сердце. Может, Бог услышал одинокого как перст маркиза де Сент-Этьена? Арман поцеловал прохладный лоб своей Прекрасной Елены и вышел из её спальни.
Елену разбудил солнечный зайчик, согревший ей щёку. Она лежала в своей спальне в Марфино. Княжна смотрела и удивлялась: всё здесь осталось как прежде – стены, обитые кремовым шёлком, мраморный камин и фарфоровые статуэтки на его полке, белая с золотом мебель. Всё выглядело так, как будто она и не уезжала отсюда шесть лет назад.
Рядом с кроватью дремала девушка в синем платье горничной и белом переднике. Княжна попробовала сесть, но не смогла. От шороха проснулась сиделка.
– Ой, ваша светлость! Правильно доктор сказал, что вы сегодня в себя придёте! – обрадовалась она.
– Долго я болела? – собственный голос показался Елене чуть слышным, а язык казался шершавым, как кора дерева.
– Две недели вы в лихорадке пролежали, а вчера доктор сказал, что кризиса ждать надо. Так полковник всю ночь около вас просидел, всё по-своему молился и руку вашу держал. Он ушёл лишь тогда, когда жар спал и вы заснули.
– Какой полковник? – удивилась Елена. – Я помню только, как сюда добралась, а потом – ничего. Скажи, как тебя зовут, и расскажи мне всё по порядку.
– Я Маша! А вы меня разве не помните? Ваша покойная матушка меня вам в услужение готовила. Я и французскому училась, и у куафера… – удивилась горничная, но долго обижаться не стала, а пустилась в подробное описание, пересказывая слова управляющего и доктора. Елена долго слушала, но потом перебила:
– А полковник?
– Так французы же Марфино захватили – в доме живут. Солдаты, когда всё здесь осматривали, быстро вас нашли и привели полковника своего. Он сначала боялся, что вы заразная, а потом успокоился. Французы уже две недели здесь, но ничего не порушили, не пожгли и никого не убили.
– Это хорошо, – кивнула Елена и вновь вернулась к главному: – Но что этот полковник делал в моей комнате?
– Ваша светлость, он, наверное, в вас влюбился! – Маша мечтательно закатила глаза. – С первого дня, как вас увидел, приходит сюда каждый вечер и сидит, всё смотрит так задумчиво, а глаза у него печальные, как будто вы ему родня – так он переживает. А вчера, как кризис наступил, так он всю ночь от вас не отходил.
– Странно всё это… Как его имя?
– Сказал, что он – маркиз, а зовут – Арман де Сент-Этьен.
– Я никогда не слышала о таком! Вот что, Маша, помоги мне сесть, дай шаль и принеси поесть, – велела Елена. – И ещё, называй меня, как прежде, барышней.
Маша подхватила хозяйку, усадила в подушках и убежала выполнять поручение, а княжна задумалась.
«Всё понятно, кроме того, что это за француз-полковник, и что ему нужно», – размышляла она.
Голова у Елены кружилась, а глаза закрывались, но она приказала себе терпеть. Она должна восстановить силы и ехать дальше! Княжна осмотрела свои руки, те оказались очень худыми, но синяков на них не было. С трудом откинув одеяло, она глянула на свои ноги. Тонкие, как прутики, они белели безупречной кожей, следов избиения не осталось. Сердце Елены забилось чаще, она хотела и боялась увидеть своё лицо. Вошедшая Маша углядела край откинутого одеяла и сразу всё поняла.
– Не беспокойтесь, барышня, ничего нигде не осталось, ни царапинки, ни пятнышка. Вы красивая, как ангел.
Поставив поднос на стол, горничная взяла большое овальное зеркало в серебряной раме и поднесла его к лицу хозяйки.
– Вот, смотрите, я подержу, а то вам тяжело будет.
Елена глянула на себя и не узнала. Она очень исхудала – белоснежная кожа обтягивала скулы, а на глубоко впавших щеках не осталось и следа румянца. Зато лицо было совсем чистым – ни пятнышка, ни шрама, ни вмятины. Губы казались бледными, но зато сохранили форму, а глаза в частоколе чёрных ресниц казались синими и огромными. Масса уже отросших до середины шеи локонов окружала лицо золотистым нимбом. Это была Елена – и не она. Никогда прежде княжна не выглядела такой «воздушной». Но себе она понравилась. Елена сразу же подумала о Василевском, гадая, оценит ли тот её новую внешность. Подумав о женихе, она вспомнила о кольце и письмах.
– Маша, а где вещи, бывшие при мне? Кто меня переодевал?
– Я, барышня. Не волнуйтесь, никто, кроме меня, ничего не знает, я всё спрятала в ваше бюро, – сказала Маша и достала из бокового ящичка кожаный мешок для бумаг и аметистовое кольцо.
– Вот, пожалуйста, всё цело. – Она положила вещи на одеяло.
Елена надела кольцо. Но пальцы так исхудали, что удержать его оказалось невозможно – кольцо соскользнуло на одеяло.
– Ну, если сразу на два пальца надеть, – попыталась развеселить хозяйку бойкая Маша, – а можно на цепочке его носить, тогда и не потеряете.
– Правильно…
Елена сняла с шеи цепочку с крестом и, расстегнув замочек, продела её сквозь кольцо. Маша помогла застегнуть цепочку, и кольцо Александра скользнуло за шёлк ночной сорочки. Осталось только проверить кожаный мешок. Все ценности оказались на месте, и княжна спрятала мешок под подушку, суеверно решив, что так будет надёжнее.
Маша помогла ей выпить чашку бульона. Есть Елене не хотелось, но она не могла себе позволить и дальше голодать. Эдак она не удержится в седле! Семья ждала помощи, к тому же жених будет искать её в Петербурге – надо срочно набираться сил. После еды Елену сразу потянуло в сон, и она так, полусидя на кровати, и задремала. Маша не стала её беспокоить и, собрав посуду, ушла на кухню. В комнате повисла тишина.
Тихо постучав, в комнату вошёл Арман. Спальню освещали лишь одинокая свеча и пламя камина, Прекрасная Елена спала, откинувшись на высоко взбитые подушки. Полковник заметил шаль на её плечах – значит, княжна уже пришла в себя, а сейчас просто отдыхает. Он на цыпочках подошёл к постели и опустился на привычное место. Арман взял тёплую руку и прижался к ней губами. Тоненькие пальцы в его ладони дрогнули, он поднял взгляд и оторопел: на него изумлённо взирали огромные синие глаза. Заглянув в эти очи, Арман вдруг осознал, что его Елена Прекрасная – самое настоящее совершенство, и ещё он понял, что его любовь – это навсегда.
Ошеломлённый этими открытиями, он молчал, а Елена вообще лишилась дара речи, увидев у своей постели смуглого черноглазого красавца, целующего ей руку с таким благоговением, словно она святая. Княжна постаралась вытянуть свои пальцы из ладоней незнакомца, это, казалось, привело француза в чувство, по крайней мере, он отпустил её руку и, поднявшись, поклонился с привычным изяществом светского человека.
– Простите, мадемуазель, я разбудил вас. Сейчас вам нужно как можно больше отдыхать, ведь вы так тяжело болели. Но позвольте представиться: я – маркиз Арман де Сент-Этьен, командир полка конных егерей императорский гвардии, и волею военной судьбы мои солдаты заняли это имение. Но вы не беспокойтесь. Я даю слово, что имение не пострадает, и мы покинем Марфино, как только получим приказ императора.
Сделав паузу, полковник ожидал ответа, но девушка молчала, и он заговорил вновь:
– Мне сказали, что вы – светлейшая княжна Елена Черкасская, сестра хозяина здешнего поместья. Пожалуйста, не смотрите на меня, как на врага. Поверьте, как только я увидел ваш дом, на меня нахлынули воспоминания о собственной семье. Все мои родные погибли во времена Террора. Вы, наверное, не можете себе представить, что такое потерять всех близких и скитаться по свету в полном одиночестве. Придя в этот дом и увидев вас, такую беспомощную, я почувствовал, что это знак судьбы. Ведь если я смогу помочь вам теперь, когда вы одна и страдаете, то я хоть немного смогу вернуть долг провидению за то, что сам остался в живых, когда вся моя родня погибла. Пожалуйста, не бойтесь меня и не гоните!
Маркиз замолчал. В полной растерянности смотрела Елена на этого красавца в расшитом золотом чужом мундире, он казался ей таким огромным и мощным по сравнению с ней, почти не заметной под одеялом. Но, удивляясь самой себе, она движением королевы выпрямила спину, запахнула на груди шаль и указала французу на стул.
– Пожалуйста, садитесь! Давайте поговорим, – предложила Елена и умилилась тому, с какой готовностью маркиз подчинился.
Княжна почему-то сразу ему поверила. Она теперь тоже знала, что значит терять близких и как больно скитаться в одиночестве, Елена вдруг почувствовала в этом чужеземце родственную душу. Положившись только на свои ощущения, подсказавшие, что этот человек не предаст, Елена рассказала маркизу о том, что произошло в Ратманово.
– Теперь мне нужно как можно быстрее поправиться и продолжить путь в столицу, – закончила она свой рассказ.
Арман был сражён. Эта до полусмерти избитая русская девушка ехала через воюющую страну искать справедливости, защищая свою честь и свою семью.
– Мадемуазель, меня изумляет, что изнеженное дитя знатной семьи обладает такой силой духа и так борется за себя и своих близких. Если бы мои кузины обладали вашим мужеством и так же боролись, может, они сейчас были бы живы. Однако позвольте спросить. Есть ли где-нибудь дом, где вы сможете остановиться, а дядя будет не вправе забрать вас силой? – спросил Арман. – Как я понял, этот князь Базиль – ваш опекун?
– Да, он так нам сказал. Хотя я не знаю, как это должно быть по закону. Я никогда не думала, кто и что наследует. Знаю, что по завещанию отца, мамы и бабушки мне и сёстрам оставлены деньги, а все имения отошли Алексею. Часть имений – майоратные, они не делятся и передаются в семье старшему наследнику по мужской линии, но то, что мой брат получил от бабушки, должно наследоваться в обычном порядке.
Елена вдруг поняла, откуда взялась в дяде такая жестокость: дело касалось не только приданого, он хотел уничтожить других претендентов на наследство Алексея.
– Боже мой! Ведь Ратманово, где жили мы с сёстрами, не входит в майорат, и оно должно было отойти не дяде, а ближайшим родственникам моего брата. Я – одна из наследниц, вот почему дядя хотел меня убить!
Елена сделалась белее своей подушки, и испуганный маркиз схватил её за руку.
– Пожалуйста, не волнуйтесь так, вы ещё очень слабы! – взмолился он, а потом спросил: – Сколько лет вам придётся ждать до получения наследства ваших родных?
– Через три года я должна получить наследство мамы и бабушки, а ещё через четыре – отцовское.
– Значит, вам придётся три года скрываться. Судя по всему, ваш дядя не намерен ни с кем делиться, – признал маркиз. Пока он не видел никаких возможностей помочь Елене.
– Но если я смогу потребовать от императора правосудия, дядю должны арестовать, ведь он – убийца!
В условиях войны это казалось нереальным, но Арман пожалел княжну и оставил своё мнение при себе, переведя разговор на другое:
– Где вы собирались жить в столице?
– Тётя дала мне письмо к своей подруге, – сообщила Елена, впервые начав сомневаться в осуществимости своего замысла.
– Ваша тётя недавно получала письма от этой дамы, знает, что та жива и не уехала куда-нибудь в дальнее имение? – уточнил Арман.
– Нет, тётя вообще много лет её не видела, – почувствовав, что план её рушится, а никакого другого нет, Елена испуганно спросила: – Но как же мне теперь быть?
– Пока мы здесь, ваш дядя в это имение не сунется, и вы можете спокойно набираться сил. Когда же мы получим приказ отступать, я вас предупрежу, и тогда решим, что делать дальше, – успокоил её маркиз и предложил: – Отдыхайте, а то я вас заговорил… Но вы разрешите мне прийти к вам завтра?
Елена робко улыбнулась этому странному французу и согласилась:
– Хорошо, приходите…



Глава девятая
Единственный вариант

Утром Елена попросила найти ей что-нибудь самое скромное из одежды покойной матери. Платья оказались безнадёжно широки, но Маша пообещала их ушить. С трудом поднявшись с постели, княжна попробовала ходить, но её зашатало, и, пройдя с десяток шагов, она рухнула в ближайшее кресло.
– Ну, ничего страшного, скоро я наберусь сил. Два-три дня – и я окрепну, – пообещала она не столько перепуганной Маше, сколько себе самой.
Зато Елена смогла принять ванну и вымыть голову, а там подоспело и ушитое платье из голубого бархата. Княжна посмотрелась в зеркало. Хрупкая девушка с шапкой блестящих золотистых локонов на маленькой головке казалась совсем незнакомой. Всё в ней было странно: и неправдоподобно большие глаза, и тонкая, как стебелёк одуванчика, длинная шея, и острые ключицы в вырезе платья. Но самой себе Елена нравилась, она не отказалась бы остаться такой навсегда. Только вот сил было слишком мало. Утомленная, она устроилась в кресле у окна и задремала, а проснулась, лишь когда Маша сообщила, что полковник пришёл с визитом.
– Скажи, что он может зайти, – откликнулась Елена.
Она вдруг поняла, что приход гостя её обрадовал, хотя, вообще-то, для этого и не было особых причин. Княжна не понимала, почему её потянуло к этому странному французу, но ничего не могла с собой поделать. Может, дело было в том, что маркиз отмолил её у смерти? Он протянул руку и вытащил Елену из чёрной бездны, а теперь она просто боялась рухнуть обратно?
Горничная вышла, а спустя пару минут раздался тихий стук в дверь и в комнате появился Арман. Он ещё не видел Елену в новом облике. Понравится ли она ему? Восхищение, вспыхнувшее в глазах маркиза, всё сказало без слов.
– Добрый вечер, мадемуазель, позвольте заметить, что голубой цвет вам удивительно идёт, вы просто неотразимы. – Маркиз поцеловал Елене руку. – Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, сегодня уже хорошо, я надеюсь быстро восстановить силы, – отозвалась княжна и улыбнулась галантности своего кавалера (маркиз вёл себя так, будто они встретились на балу), а потом предложила: – Садитесь, и, пожалуйста, называйте меня Еленой.
– Благодарю! Можно вас попросить тоже называть меня по имени, это меня порадует.
Елена вдруг осознала, что этот сильный и красивый чужестранец совершенно покорен её воле, это ясно читалось в его взгляде. Неужели Маша, предположившая, что полковник влюблён, оказалась провидицей? Господи, только бы француз не догадался о циничных мыслях русской княжны! Елена поспешила отвлечь собеседника – втянула его в разговор:
– Арман, расскажите мне о себе. Кем вы были до того, как стали полковником?
Маркизу вдруг так захотелось излить душу, что он не удержался и рассказал своей Прекрасной Елене всё.
Княжна слушала, и перед её взором сменяли друг друга виноградники Бургундии, роскошные интерьеры дворца в Фонтенбло, прекрасное лицо итальянской принцессы, приведшей маленького сына в гости к царственной крестной. Елена слышала весёлый смех мальчиков и девочек, играющих в парке, принадлежащем их роду на протяжении столетий. А потом она представила зарево пожаров над восставшим Парижем и телегу, гружённую сеном, под которым верный слуга вывез юного Армана в монастырь.
Услышав рассказ о Бонапарте и военном училище, Елена поняла, почему Арман не только служит императору, но и предан ему. Невзгоды, испытанные одиноким юношей, выковали цельный характер, главными в котором были верность и честь. Такому человеку можно было довериться, и Елена, сама не заметив как, тоже рассказала о смерти родителей, о бабушке и сёстрах. К вечеру княжна уже считала полковника своим другом, и ей казалось, что он думает точно так же. Но как бы она удивилась, если бы могла прочесть мысли де Сент-Этьена! Он не считал себя её другом, он Елену любил.
Неделю спустя Елена окончательно встала на ноги. Набравшись сил, княжна устраивала себе прогулки по второму этажу дома (не спускаясь вниз, чтобы не встречаться с французскими офицерами), и каждый вечер её навещал маркиз. Они вместе пили чай, разговаривали. В историях их жизни оказалось столько общего, что Елена стала считать де Сент-Этьена не просто другом, а почти родным. Рядом с ним было так спокойно, страхи отступали, и жизнь уже не казалась совершенно беспросветной.
«Боже, как я могу стремиться к обществу Армана, если я невеста Василевского? – то и дело одёргивала себя Елена. – Ведь я должна любить Александра и думать только о нем!..»
Но смертельная болезнь, хоть и не оставила следов в её памяти, но отрезала ещё один кусок от жизни Елены, и чувство долга, к которому она сейчас взывала, уже не могло заглушить в её душе простейшей жажды выжить. Княжна как будто родилась заново, и всё, что случилось в прошлом, ушло далеко-далеко и уже не имело такого влияния на её чувства и поступки, как прежде. Образ Василевского затягивался в памяти лёгкой романтической дымкой, а живой, нежный, преданный и такой красивый маркиз де Сент-Этьен был рядом, поддерживал, утешал, вселял надежду и сочувствовал горестям. А самое главное, полковник знал обо всех несчастьях, выпавших на долю княжны Черкасской, и об её ужасном унижении, и за них уважал Елену ещё больше. Наконец она устала мучиться угрызениями совести и решила, что пусть всё идет так, как угодно судьбе. Нужно со смирением принимать посланное Богом, и во всём полагаться на его волю.
Сегодняшняя прогулка по коридорам оказалась особенно длительной, и Елена утомилась. Она прилегла на кушетку. Отсюда ей был виден пруд, в его в гладкой воде отражался дом, и казалось непонятным, где земля, а где – небо. Маша принесла обед и уже начала составлять тарелки на стол, но тут по подъездной аллее зацокали копыта – французы возвращались в имение.
– Что-то они сегодня рано, – забеспокоилась Елена и попросила горничную: – Сходи-ка вниз, постарайся узнать, в чём дело.
Но Маша не успела выйти, как в комнате появился маркиз.
– Добрый день, Элен. Как вы себя сегодня чувствуете? – поинтересовался он, но слова прозвучали как-то дежурно, в них не было привычной заботы, и княжна сразу поняла, что это неспроста.
– Спасибо, я думаю, что уже поправилась, – отозвалась она и спросила: – Что-то случилось? Вы так озабочены…
– Да! Завтра на рассвете мы выступаем. Армия уже вышла на западное направление, наши задачи здесь выполнены. – Арман долго молчал, а потом признался: – Я не могу оставить вас тут. Москва сожжена, почтовое сообщение не работает, вам некуда ехать, а дядя отыщет вас сразу же после нашего отъезда.
Елена чуть не охнула. Господи, ну зачем же маркизу её жалеть?! Он только всё испортил!
Нахмурив брови, она строго бросила:
– Не нужно так за меня беспокоиться! – И, сообразив, что повела себя слишком жёстко, постаралась сгладить впечатление: – Давайте лучше вместе пообедаем.
Княжна окликнула Машу и велела принести ещё один прибор и еду для полковника. Горничная отправилась на кухню. Арман мерил комнату шагами, лицо его стало мрачнее тучи. Наконец, на что-то решившись, он заговорил:
– Дорогая Элен, я вижу лишь одну возможность сохранить вашу жизнь: выходите за меня замуж. Я обещаю, что брак останется формальным, а когда вы достигнете возраста, необходимого для получения наследства, я расторгну наш союз как неосуществленный, и вы освободитесь. – Полковник с опаской вгляделся в лицо изумлённой Елены, но храбро закончил: – Если до этого времени я погибну, что совсем не исключено, вы унаследуете и моё состояние.
Маркиз взял Елену за руку. Та молчала.
– Я ведь вам не противен, и мы даже подружились. Станьте моей женой, прошу вас.
Арман опустился перед Еленой на одно колено и поцеловал ей руку.
– Не могу, – тихо призналась княжна, её сердце разрывалось от жалости к этому прекрасному человеку, – я помолвлена.
– Вы мне не говорили об этом! А как же ваш жених допустил то, что случилось?
– Он воюет, – пояснила Елена, решив не вдаваться в подробности. Чем меньше Арман будет знать об Александре, тем лучше.
– Значит, все напрасно, – признал маркиз. Он отошёл к окну и замер. Что-то мысленно взвесив, он вновь вернулся к разговору: – Я могу увезти вас с собой, но ваша репутация будет навеки погублена, и вы можете потерять жениха. Скажите, у вас совсем нет никаких родственников, хотя бы дальних, тех, кто имеет влияние и сможет вас защитить от дяди?
– У меня в живых остались лишь тётки – сёстры матери, но они все замужем в провинции, у них большие семьи, и я не знаю, захотят ли их мужья ссориться из-за меня с князем Василием.
Елена совсем не помнила своих тёток, она даже не представляла, как они выглядят.
– Это ваша матушка со своей сестрой? – заинтересовался Арман, подойдя к портрету, висящему над камином.
Елена обожала эту картину, где мать – совсем юная и прелестная, – сидела на скамье у пруда на фоне цветущего сада.
– Нет, портрет написан в Австрии, в имении графини Штройберг – кузины моего отца, это она стоит рядом с мамой.
– Так у вас есть тётка в Австрии? – изумился маркиз и укоризненно покачал головой. – И вы ничего мне не сказали! Она жива?
– Да, но я никогда её не видела, поэтому и забыла о ней. Тётя Елизавета живёт в Вене, у неё там дом недалеко от императорского дворца Хофбург. Графиня Апраксина постоянно получает от неё письма.
– Вот и отлично! Вам нужно ехать в Вену, а письмо императору Александру можно переправить через посольство по дипломатической почте. В Австрии вы дождётесь конца войны, а потом тётя поможет вам отстоять ваши права при получении наследства. Я довезу вас до Вены. Это единственный выход. – Арман помолчал и спросил: – Ну что – согласны?
Он ждал ответа. В его глазах стыла печаль, и Елена не смогла отказать. Она понимала, что полковник прав, без его помощи она, скорее всего, не доживёт до двадцати одного года – дядя постарается этого не допустить. Она так и не доедет до столицы и не передаст письмо. Император ничего не узнает, а князь Василий возьмётся за сестёр. Арман предлагал сохранить жизнь и помочь родным. Маркиз был прав – эта возможность была единственной, и Елена сделала свой выбор:
– Я согласна.
Полковник попрощался и ушёл, оставив её собираться. Елена позвала горничную, под большим секретом сказала той, что они уезжают в Австрию к тёте Елизавете, и велела упаковать лишь самое необходимое. Княжна попрощалась с управляющим и, предупредив, что французский полковник хочет забрать её с собой, попросила запрячь в карету лучших лошадей. На рассвете экипаж ждал её у крыльца. Елена взяла лишь два саквояжа и шубы для себя и Маши. Полк построился в маршевые порядки. Арман дал сигнал трогать, и французские егеря навсегда покинули Марфино. Командир полка сдержал слово – усадьба не пострадала, но он увёз из Марфино его главное сокровище.
Управляющий горько вздохнул и перекрестил отъезжающий экипаж:
– Господи, помоги бедняжке!



Глава десятая
Малоярославец

– Господи, пошли нам победу, – шептал Александр. Чего ещё можно просить, когда летишь в атаку с саблей наголо рядом с атаманом Платовым, а казаки войска Донского пытаются захватить французский бивак?
Шел третий день боёв за Малоярославец. Восемь раз город переходил из рук в руки, и теперь, полностью сгоревший, дымился на горизонте. Судьба сражения решалась на военном совете в Ставке Кутузова. Глубоко за полночь Александр в компании Миниха и других адъютантов ожидал выхода своего командира. В дверях Милорадович появился первым, за ним показались остальные генералы.
– Ну, что, орлы, заждались? – весело спросил Михаил Андреевич, и стало ясно, что настроение у него прекрасное. – Сейчас мы с Минихом поедем к нашим, а ты, Василевский, отправляйся к Платову. Атаман получил приказ ещё до рассвета разгромить французский бивак. Поедешь с ними, и даю тебе задание: взять пленного из личной гвардии императора. Мне нужно знать, где сейчас Наполеон – хочу сам поймать этого чёрта.
– Есть, ехать к Платову! – отозвался Александр и не удержался от вопроса: – А наши-то что будут делать?
– Фельдмаршал приказал нам отойти на три версты южнее и закрепиться на высотах у Калужского тракта. Но что-то мне подсказывает, что сражение закончено, а Наполеон выдохся – придётся ему отступать по разорённой Смоленской дороге. Надеюсь, что через месяц он уже всех своих лошадей съест… Ну, завтра увидим, прав ли я. – Милорадович махнул на прощание рукой и пустил коня рысью, барон Миних поскакал следом, а Александр поехал искать Платова.
Атамана в окружении его адъютантов Василевский заметил уже на повороте дороги. Он дал коню шпоры и догнал казаков.
– Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться! – крикнул Александр, поравнявшись с Платовым: – Капитан Василевский, прикомандирован к вашим частям по приказу генерала Милорадовича с особым заданием на завтрашний марш.
– Ну что ж, капитан, присоединяйся. Раз Михаилу Андреевичу это надо, как я могу отказать? – Платов улыбнулся из-под седеющих усов и предложил: – Повоюй в войске Донском, посмотришь, каковы казаки в деле. Поручаю тебя моим адъютантам. Ночуй с ними.
Адъютанты Платова взяли Александра под своё крыло: накормили кулешом у разведённого на обочине дороги костра и налили чарку. Два часа сна на лапнике, а потом всех разбудил бодрый голос атамана:
– Подъём, орлы!
Широкое лицо Платова дышало бодростью, а под усами то и дело мелькала улыбка.
Казаки взирали на своего атамана с обожанием – в армии давно ходили слухи, что в войске Донском Платову поклоняются, как божеству. Теперь Александр смог сам убедиться, что это правда.
Казаки построились в боевые порядки вдоль Калужского тракта. Возглавил строй Платов. Александр выровнял коня и встал рядом с адъютантами, сразу за спиной атамана. Матвей Иванович перекрестился, и лишь потом поскакал вперёд. Через полчаса авангард казаков добрался до реки Лужи, где их уже ждал местный проводник, и вскоре полк оказался у брода и начал переправу. Скрытые перелеском от спящего французского лагеря, казаки выстроились в линию. Атаман дал сигнал к атаке, и с криками «ура!» казаки понеслись на французский бивак. Платов скакал впереди, и Александр нёсся рядом с ним.
Уже рассвело и стало видно, как в неприятельском лагере хватают оружие и выстраиваются в ощетинившееся каре пехотинцы, как вскакивают на коней офицеры, но вдруг, как по команде, плотная группа всадников устремилась из лагеря на север. Казаки уже подлетали к биваку, ещё минута-другая – и они сшибутся в схватке с французами. Александр попытался определить, где искать гвардейцев императора, – тех отличали от остальных медвежьи шапки.
Но Василевский таковых не увидел – просто не успел рассмотреть. Сметая всё на своём пути, лавина казаков вкатилась в лагерь. Александр тоже вступил в бой: вместе с двумя адъютантами он сражался рядом с Платовым, отбивая удары, направленные на атамана. Казаки напали на французов с трёх сторон, открытым оставался лишь проход на север, и туда сейчас неслась французская кавалерия, оставив обороняться пехоту. Всадников с французской стороны осталось совсем мало.
Вдруг слева мелькнула высокая медвежья шапка. Гвардеец находился далеко, в самой гуще боя, но Василевский решил добраться туда и попробовать захватить «языка».
– Ваше высокопревосходительство, я ухожу на задание! – крикнул он атаману и, определив по кивку, что Платов его понял, развернулся и поскакал к намеченной цели.
Поминутно отражая удары, Александр огибал дерущихся, держа в поле зрения медвежью шапку. Он подобрался совсем близко, когда лошадь под гренадёром пала, а вместе с ней рухнул и всадник. Василевский не видел больше приметной формы, и ему пришлось прорываться наугад. Вскоре он нашёл гвардейца, тот лежал на земле. Соскочив с коня, Александр перекинул раненого через луку, снова взлетел в седло и поскакал к реке. На берегу он спешился и положил француза на траву. Пуля разворотила спину гренадёру, но тот ещё дышал.
– Месье, вы меня слышите? – спросил Александр.
По русской привычке, считая водку лекарством, он решил дать её раненому, вытащил фляжку и вылил изрядную долю её содержимого в рот французу. Тот сглотнул и открыл глаза.
– Вы меня слышите? – повторил Александр.
– Что вам нужно? – француз говорил тихо, но внятно.
– Скажите, где ваш император?
– Мы спасли Маленького Капрала, он ускакал прямо у вас из-под носа, – в тихом голосе гвардейца слышалось торжество. – Мы услышали ваши крики, мы всё успели…
Глаза раненого закатились, дыхание зачастило, и вскоре он умер.
Не понимая, что делать дальше, Василевский стоял над телом. Вдруг ему показалось, что мундир гренадёра чересчур топорщится. Проверяя свою догадку, граф расстегнул пуговицы и обнаружил под сукном стопку бумаг. Это оказались распечатанные письма, их, как видно, собирали в спешке, они были смяты, а кое-где и залиты кровью раненого. Вот что означали слова умирающего: «мы всё успели». Гвардейцы расхватали императорский архив, чтобы вывезти его с поля боя.
Василевский просмотрел бумаги, это оказались донесения и письма, но ничего, что дало бы подсказку о месте пребывания Наполеона, в них не было. Наверное, следовало отдать документы Платову, ведь этот трофей принадлежал войску Донскому. Александр постарался свернуть письма по сгибам, собрал их в стопку, засунул в седельную сумку и поскакал в разгромленный французский лагерь. Там битва уже закончилась. Атаман Платов расхаживал около захваченных пушек. Увидев Александра, поинтересовался:
– Ну что, капитан, добыл ты «языка» для генерала Милорадовича? – Услышав от Василевского «нет» и поняв, что тот расстроен, атаман предложил: – А то бери пушку, вон целых одиннадцать штук захватили.
– Благодарю, ваше высокопревосходительство, пушку мне не заказывали, а гвардия вся в прорыв ушла вместе с Наполеоном, – отозвался Василевский.
– Так Наполеон был здесь, в этом лагере? – изумился Платов.
– Да, но французы услышали наше «ура» и успели вывезти Бонапарта, а вслед за ним ушла вся гвардия. Пока мы здесь сражались, они уже ускакали, так что – ищи ветра в поле.
– Наполеон был у меня в руках?! Черт!.. Кабы знать… Сейчас бы войну уже закончили! – воскликнул Платов.
– Получается, что мы сами себя выдали, нужно было идти скрытно, – резюмировал Александр.
– Но казаки всегда с криком «ура» в атаку идут – вековая традиция. Кто же знал, что сегодня промолчать нужно? – вздохнул Платов и с горечью признал: – Да, видно, отвернулось от меня военное счастье…
Василевский достал из седельной сумки пачку писем и протянул атаману:
– По-моему, эти документы – часть архива Наполеона. Добавьте их к вашим трофеям.
Матвей Иванович забрал бумаги и попрощался, а Василевский двинулся на розыск своих однополчан. К полудню он нашёл Милорадовича на высотах южнее Малоярославца. Когда Михаил Андреевич узнал, что Наполеон был этой ночью прямо у него под носом, а теперь ушёл, то страшно расстроился и кинулся к Кутузову просить разрешения начать погоню.
– Опоздал ты, голубчик, Платов у меня это разрешения ещё час назад получил, – огорошил генерала фельдмаршал. – Казаки выступают к Городне, да только всё равно – раньше чем утром они там бой не дадут, а Наполеон, если он сейчас там, уже уедет.
Умудрённый опытом Кутузов хорошо знал, что военное счастье – понятие тонкое и не следует просить у судьбы слишком много, но читать нравоучения боевым генералам он тоже не собирался, наоборот, поспешил взбодрить Милорадовича:
– А тебя, Михаил Андреевич, я, как всегда, в авангард посылаю, – примирительно заметил главнокомандующий, – французы сейчас через Боровск на Можайск пойдут, давай кусай их за пятки, чтоб им мало не показалось!
Раздосадованный, Милорадович простился с фельдмаршалом и отправился в свой штаб, а его расстроенный адъютант Василевский решил подправить себе настроение, залив случившиеся поутру неудачи чаркой водки. Александр полез в седельную сумку за заветной фляжкой. Та лежала на самом дне, и ему пришлось постараться, чтобы нащупать круглый бок среди множества необходимых в походе мелочей. Впрочем, это не помогло – фляжка всё время ускользала. Пришлось вывалить содержимое сумки. Вместе с фляжкой вывалились на пол запасной кисет, футляр с ёршиком для трубок и помятое письмо. Александр собрал свои вещи и уставился на вскрытый конверт.
«Вот ведь незадача, – вдруг понял он, – не все письма Платову отдал. И что же теперь из-за одной писульки к казакам скакать?»
Ехать не хотелось, более того, сама мысль о том, чтобы сесть в седло, казалась отвратительной.
«Потом отдам», – решил Василевский.
Настроение его сделалось таким пакостным, что Александру даже было не интересно узнать, что же написано в письме. На конверте имелась надпись: «Его светлости князю Беневентскому». О таком человеке Василевский даже и не слыхивал, так стоило ли хранить его переписку? Александр уже было собрался порвать письмо, но его заинтересовал почерк отправителя. Никогда прежде граф такого не видывал. Там, где все остальные пишущие по-французски вывели бы большие или малые крючки, у написавшего на конверте имя красовались каллиграфически изваянные спирали. Наверное, неизвестный автор чрезвычайно гордился отличием своего почерка, раз так старался, но Василевскому это показалось глупым.
«Павлин», – подумал Александр, имея в виду неизвестного корреспондента загадочного князя Беневентского, потом засунул всё, кроме фляжки, в седельную сумку и наконец-то налил себе долгожданную чарку. Водка помогла: после второй стопки события нынешнего утра уже не казались такими провальными, и собственное «я» – таким ничтожным. Ну, а после третьей Василевский просто заснул, и во сне к нему вновь пришла девушка со спутанной копной золотистых локонов, вот только лица её он почему-то так и не увидел.
На рассвете полки Милорадовича выступили в погоню за арьергардом французов. Никто ещё не знал, что в эту ночь в маленьком селе Городня под Малоярославцем император Наполеон собрал военный совет, где и решил судьбу русской кампании. Все его генералы требовали дать новое сражение и прорываться в Калугу, а оттуда – в хлебные южные губернии России, но, взвесив все: голодную армию, падёж лошадей, скорую зиму и лютующих партизан, – Наполеон единолично принял решение.
– Мы достаточно сделали для славы, теперь мы должны спасти армию, – сказал он и отдал приказ отходить на Боровск, потом Можайск, а оттуда на Смоленский тракт.
Кутузов, как всегда, оказался прав: утренний бой, который дали казаки Платова, изрядно потрепал полки маршала Нея, но ни императора Наполеона, ни гвардии в Городне уже давно не было.



Глава одиннадцатая
Почётнейшее задание

Давно Елене не было так плохо! Тряска вызывала у неё тошноту, доводя до полного изнеможения. Карета уже с месяц тащилась за эскадронами конных егерей. Княжна много раз мысленно благодарила заботливого управляющего, давшего ей в дорогу лучший экипаж. Каретник оборудовал его походным туалетом, так что перемена в состоянии здоровья, возникшая у Елены с неделю назад, пока ещё оставалась тайной для окружающих. Горничная, как могла, помогала хозяйке – облегчала страдания. Маша же и подсказала, что барышня беременна. Сначала княжна отказалась в это поверить, но сегодня сдалась и признала правоту горничной.
Полк конных егерей, таких картинно ярких в своих красных ментиках и зелёных мундирах, на самом деле бедствовал. На первые две недели егерям хватило запасов, оставленных французскими интендантами, но, когда еда закончилась, у Армана начались неприятности. Полк шёл в арьергарде армии по разорённой Смоленской дороге, последние остатки продовольствия забирали у крестьян идущие впереди войска, а на долю егерей не оставалось уже ничего. Голодные солдаты, получавшие по паре кусочков хлеба в день, уже не просто роптали, а начинали в гневе предъявлять претензии.
В такой обстановке обеспечивать безопасность женщин становилось всё сложнее. Сегодня, как только полк выступил из разорённого Смоленска, маркиз сам сел в карету княжны с пистолетами наготове.
«Что Арману приходится выносить из-за меня! – с благодарностью оценила Елена – он даже готов пожертвовать собой».
Нужно признать, что за последний месяц она сильно привязалась к черноглазому маркизу. Поверив наконец, что ждёт ребёнка от Александра, княжна, казалось бы, должна была вновь потянуться душой к Василевскому, однако кавалергард-спаситель по-прежнему оставался для неё нежным, но уже далёким воспоминанием. В муках борясь со своей совестью, Елена признала себя порочной, ведь она ждала ребёнка от одного мужчины, а думала о другом. Где её чувство чести, где идеалы, где безупречное воспитание? Как такое могло случиться?.. Впрочем, подобные мысли приходили в голову Елены всё реже. Когда тебе нечего есть и ты не знаешь, что случится к вечеру, мораль как-то сама собой отходит на второй план, приходится думать о вещах прозаических – о ночлеге и ужине.
Обычно женщины ночевали в уцелевших избах или сараях, но несколько раз им пришлось спать, не выходя из кареты. Однако сегодня егерям повезло, в сумерках полк занял чудом сохранившийся помещичий дом и остатки расположившегося рядом села. Маркиз оставил своих ординарцев, Жана и Мишеля, охранять карету, а сам прошёл в дом, собираясь устроить ночлег для женщин.
Он вернулся через четверть часа и подал руку Елене, Маша, прихватив саквояж барышни, последовала за ними. Арман провёл женщин в крохотный боковой флигель, где сохранились не разграбленными две смежные комнаты. Первая, как видно, служила кабинетом, а уже из неё был проход в спальню.
– Элен, устраивайтесь и отдохните, а я попробую раздобыть дров. Пока меня не будет, закройте на засов дверь. – Полковник нежно улыбнулся, как делал теперь постоянно, стараясь успокоить и поддержать Елену.
– Не волнуйтесь, мы так и сделаем, – пообещала она и прошла в спальню.
Ожидая, пока Маша распакует вещи и достанет остатки еды, княжна присела у окна. На газоне перед флигелем Жан и Мишель распрягали измученных лошадей. Голодных животных стреножили тут же, среди клумб, и те принялись щипать пожухлую осеннюю траву и стебли чудом сохранившихся поздних цветов.
Маркиз вернулся с тремя кусками разрубленного шкафа. Он подошёл к печке-голландке, обложенной белыми в цветочках изразцами, и стал разжигать огонь. Вскоре по комнате потянуло теплом. Маша тем временем оттёрла от пыли маленький круглый столик и, найдя в шкафу фарфоровое блюдце, выложила на него четыре кусочка хлеба. Арман сходил к своим офицерам, проследил за дележом скудного пайка и вернулся к дамам ещё с тремя кусочками хлеба и кувшином колодезной воды. Маленькая компания села ужинать.
Трапезу прервал стук копыт. Маркиз поспешил во двор, а Елена подошла к окну. Перед входом в дом спешились с десяток кавалеристов, по-видимому, сопровождавших важного военного. Тот сейчас разговаривал с Арманом. Маркиз кивнул, а потом, знаком указав на флигель, двинулся к крыльцу, военный пошёл с ним рядом. Елена задернула штору и вернулась на диван.
В соседней комнате застучали сапоги, и дверь отворилась. Первым вошёл Арман, следом – плотный мужчина в длинном плаще. Его открытое волевое лицо сразу понравилось Елене. Полковник обернулся к гостю:
– Ваше высокопревосходительство, разрешите представить вам мою невесту – мадемуазель Элен Черкасскую. Её отец, светлейший князь Черкасский, скончался, так же как и её матушка. Кроме меня у моей невесты никого нет. – Арман повернулся к Елене. – Дорогая, позволь познакомить тебя с маршалом Неем. Он привёз мне от императора почётнейшее задание, и поскольку я не знаю, вернусь ли из боя живым, мы не можем больше откладывать свадьбу и сегодня же вечером поженимся. Маршал Ней согласился быть свидетелем на нашем венчании.
Маркиз умоляюще взглянул на Елену, прося поддержки.
– Рада знакомству, ваше высокопревосходительство, – только и смогла выговорить поражённая княжна.
– Для меня большая честь, мадемуазель, быть свидетелем на свадьбе у нашего героя-полковника и такой красавицы, как вы. Я уже отправил людей в свой лагерь за кюре, часа через два его привезут. Вам достаточно времени, чтобы приготовиться к венчанию? – поинтересовался маршал.
Не зная, что сказать, Елена лишь поклонилась. Она взглянула на Армана, тот улыбнулся и успокоил ее:
– Дорогая, сейчас я провожу маршала и вернусь к тебе. Мы всё обсудим.
– До встречи, мадемуазель, – сказал Ней и вышел, маркиз поспешил за ним.
Арман вернулся через четверть часа. Маша деликатно выскользнула из комнаты, оставив хозяйку наедине с полковником. Тот сразу же перешёл к главному:
– Элен, расклад сил катастрофически изменился. Русские войска в двадцати верстах отсюда перекрыли нам дорогу на Польшу. Завтра предстоит тяжелейший бой, и император будет прорываться на запад. Его жизнь драгоценна для Франции, он должен уйти в прорыв живым. Когда-то давно я сказал генералу Бонапарту, что, если потребуется, отдам за него жизнь. Этот час настал. В шинели императора и в его чёрной треуголке, которую знает весь мир, я стану отвлекать на себя преследователей.
Арман сел рядом с Еленой, взял её руку и прижал к своей щеке.
– Дорогая, я ведь не вернусь из этого боя. Единственное, что мне остаётся, это защитить вас своим именем. Маршал Ней сразу после свадьбы переправит вас к своей супруге, она вместе с жёнами других генералов ждёт армию в Борисове. Я напишу завещание, и маршал вместе со свидетельством о венчании заверит и его. Ней – человек безукоризненной чести. Раз он дал слово благополучно доставить вас во Францию и защищать там ваши права, в том числе и на моё наследство, значит, он это сделает. Другого выхода для нас я не вижу. Прошу, дайте мне умереть спокойно – обвенчайтесь со мной сегодня вечером!
Елена не знала, что ему ответить. Согласиться – значит, сделать подлость, отказаться – значит, погибнуть… Господи, да как же быть?! Почему-то вспомнилась бабушка, говорившая, что правда обычно выгодней лжи, и Елена решилась:
– Арман, я благодарна вам за честь и понимаю, что остаюсь в отчаянном положении, но я не могу принять ваше предложение, ведь я беременна.
Еле выговорив это, княжна опустила голову, не в силах встретиться взглядом со своим рыцарем, но тёплые руки приподняли её лицо, и печальные чёрные глаза заглянули прямо ей в душу.
– Не нужно думать, что в моём отношении к вам что-то изменится. Идёт война, и каждый миг похищенного счастья может так и остаться единственным. Вы уверены, что ждёте ребёнка?
– Да… – Елене было безмерно стыдно, но она не имела права врать.
Её чувства так обострились, что казалось, она читает мысли Армана. Тот знал, что скоро погибнет, и ничего уже не мог изменить. Елена заплакала, а маркиз обнял её и признался:
– Элен, вы сделали меня самым счастливым человеком: теперь мой род не угаснет, и имя, которому уже шесть веков, будет жить дальше. Одну половину состояния я завещаю вам, а вторую получит ваше дитя. Я назначу маршала Нея моим душеприказчиком, и ни один волос не упадёт ни с вашей головы, ни с головы этого ребёнка. Прошу, дорогая, примите моё предложение.
Щемящая нежность к этому прекрасному рыцарю затопила душу Елены. Сейчас она была готова умереть, лишь бы сделать его счастливым, пусть и на несколько часов.
– Хорошо, я согласна, – тихо сказала она. – Если таково ваше желание, и вы принимаете меня такой, как есть, я стану вашей женой.
Какой же грустной оказалась эта помолвка: свернувшись на постели, невеста тихо плакала, а жених писал завещание. Но, может, на войне других помолвок и не бывает?..
Елена постаралась успокоиться, она вытерла слёзы и вдруг поняла, что судьба благословила её. Ещё утром княжна не знала, что делать: ведь она была не замужем, и тётка в Австрии вполне могла испугаться позора и отказаться принять её беременную. Несчастный малыш – дитя войны – был обречён носить клеймо незаконнорожденного, его вполне могли отобрать у неё. А теперь Арман давал ребёнку своё благородное имя.
Но что же Елена скажет Василевскому, когда они встретятся?.. Если они вообще встретятся… Неизвестно ещё, что будет после войны. Нет, рисковать благополучием ребёнка мать не имеет права. Малыш должен иметь достойное имя, и, если это невозможно в России, пусть это будет во Франции. Елена всё сделает, в лепёшку расшибётся, пойдёт на любые жертвы, лишь бы её ребёнок занял подобающее место в обществе.
Тихо постучав, в спальню вошёл Арман. Он присел на край кровати и прочитал вслух завещание. На глаза Елены навернулись слёзы:
– Дорогой друг, вы уходите на смерть! Скажите, что я могу сделать для вас?
Маркиз обнял её и поцеловал в мокрые глаза.
– Если родится девочка, назовите её именем моей матери. У неё их было два – Мария и Евгения, выберите любое, а если будет мальчик – назовите его как меня. Вы плачете, но это совсем ни к чему, ведь сегодня ночью исполнится моя мечта, пусть всего на несколько часов, но я умру счастливым. Я полюбил вас с первого взгляда, а теперь моё чувство стало безмерным. Мне повезло, что так сложилась жизнь, при других обстоятельствах вы бы за меня не вышли.
Елена прижалась к твёрдой груди. Под её щекой гулко стучало мужское сердце. Арман наклонился к её губам и легко коснулся их. Елена ответила и вдруг поняла, что глубоко внутри неё затлел жаркий огонек, а тепло разбежалось по жилам. Что это – благодарность или страсть? Впрочем, все мысли тут же куда-то улетели. О чём рассуждать, когда тебя обнимает любящий мужчина, а под окнами дома караулит смерть?..
В комнату заглянула Маша.
– Барышня, там священника привезли, – доложила горничная, старательно отводя глаза от обнявшейся пары.
Арман встал, одёрнул мундир и вышел встречать кюре, а Елене вдруг показалось, что она осиротела.
«Несколько часов, у нас есть лишь это, – поняла она. – Пусть так, но тогда я стану ему настоящей женой, хотя бы один раз».
Хлопнула дверь, это вместе со стареньким кюре и маршалом Неем вернулся Арман. За ними шли ординарцы, несущие походный алтарь. Они установили его в первой из комнат. Арман взял Елену за руку, вывел из спальни и подвёл к алтарю, потом достал из нагрудного кармана золотое кольцо с большим жёлтым бриллиантом и протянул его кюре.
– Любимое кольцо моей матери, она дала мне его в день побега из Парижа, – шепнул Арман невесте. – Я счастлив соединить этим кольцом двух моих любимых женщин.
Елена светло улыбнулась и вновь стала тем ангелом, к которому маркиз прикипел сердцем в похожем на Версаль подмосковном имении. У Армана мелькнула мысль, что круг замкнулся и от этой синеглазой красавицы он скоро вновь уйдёт к прекрасным женщинам своего детства.
– Ваше сиятельство, нужно кольцо и для вас. Если его нет, я могу предложить вам вот это, – кюре протянул Арману простое оловянное кольцо, оно оказалось тонким и очень большим по размеру. Старичок извинился: – К сожалению, кольцо у меня последнее.
– Благодарю вас, святой отец, я думаю, оно подойдёт, – отозвался маркиз и предложил: – Прошу вас, начинайте.
Кюре отрыл молитвенник. Елена вдруг поняла, что служба идёт не на латыни, а на французском. Священник произнёс проповедь, а потом Арман надел на палец невесты кольцо и, с нежностью глядя ей в глаза, поклялся любить, пока смерть не разлучит их. Последние слова вдруг напомнили всем, что это случится слишком скоро. Княжна потянулась к лежащему на ладони кюре оловянному кольцу, но её рука тряслась так, что Елена даже не смогла поднять тонкий ободок. Дважды пыталась она взять кольцо, но пальцы не слушались, совсем растерявшись, она взглянула на Армана, и только увидев его ободряющую улыбку, смогла собраться с силами. Елена взяла кольцо и потянулась к руке жениха, но оловянный ободок выскользнул из её дрожащих пальцев. Кольцо покатилось маркизу под ноги. Елена побледнела как полотно и пошатнулась, а Маша за её спиной в ужасе перекрестилась.
Княжна вдруг с отчаянием осознала, что упавшее кольцо – очень дурной знак и немилосердная судьба заберёт у неё мужа. По лицам всех присутствующих, включая кюре, который в силу сана не должен был иметь суеверий, Елена поняла, что все думают точно так же.
Арман быстро наклонился, поднял кольцо и надел на свой палец.
– Всё в порядке, дорогая, произнеси то, что должна, – попросил он.
Елена послушно повторила за священником клятву. Как только она произнесла последнее слово, кюре с облегчением объявил венчающихся мужем и женой. Арман прижал к себе своего ангела и нежно поцеловал.
– Спасибо, любимая, я самый счастливый человек на свете!
Маркиз подвёл жену к конторке, где лежала церковная книга с записью об их браке. Арман поставил подпись и число первым, за ним расписалась в книге Елена, их подписи заверил маршал Ней. Священник протянул Арману свидетельство о венчании.
– Ваше высокопревосходительство, прошу вас, заверьте и этот документ, – попросил Арман.
Маршал написал на обороте бумаги, что лично был свидетелем венчания, расписался и поставил число. Потом Арман попросил его заверить и завещание. Когда с документами было покончено, Ней обратился к Елене:
– Мадам, примите мои поздравления с этим счастливым событием! Прошу простить, что я напоминаю о времени, но через два часа вы должны выехать к другим дамам в Борисов. Я вернусь за вами, а теперь позвольте откланяться.
Маршал попрощался и направился к двери. Арман пошёл проводить его и кюре. Маша накинула капот и вышла следом.
Елена прошла в спальню. Горничная приготовила походную постель, застелив кровать принесёнными из кареты одеялами и положив две подушки. Елена сбросила шаль и стала расстегивать платье. Она давно не носила корсета, и под платьем у неё была лишь найденная в вещах покойной матери батистовая рубашка. Княжна сняла и её. Повесив одежду на стул у печки, Елена скользнула под одеяло. Через минуту вернулся Арман.
Он замер, прислонившись спиной к двери, и Елена, как по открытой книге, смогла прочесть на его лице все промелькнувшие чувства: удивление, смущение и… радость. Елена не могла говорить, впрочем, и думать тоже, сейчас она хотела лишь одного: принадлежать этому благородному рыцарю. Маркиз подошёл к постели и опустился перед ней на колени.
– Это правда, что ты согласна? Я даже не решался мечтать об этом, – прошептал он, прижавшись лбом к руке Елены.
Она погладила чёрные кудри и… отогнула одеяло.
– Я твоя жена.
Другого приглашения не потребовалось, Арман быстро разделся и лёг с ней рядом. Его руки скользнули по спине жены – прохладной и гладкой, как шёлк. Елена стала совсем худенькой, косточки её позвоночника и рёбер упирались в его ладони, но грудь оказалась полной и тёплой.
Всё благоговение Армана перед его светлым ангелом вдруг испепелилось в огне желания. Невозможное стало возможным, и он прижался пылающими губами к губам Елены, та отозвалась с такой страстью, что Арман не поверил своему счастью. Жена льнула к нему, как будто и не было для неё мужчины желаннее. И тогда маркиз наконец-то понял, что для его прекрасного ангела это не жертва и не жалость, Елена горит такой же страстью, как и он сам.
Твёрдые губы Армана прижались к шее жены, прошлись по её плечам, остановились в ямочках ключиц и спустились к груди. Он потянул губами розовый сосок, и вожделение опалило Елену, жаркие волны внутри поднимались всё выше и выше. Теперь она знала, как шаг за шагом пойдёт к божественно сладкому мигу, и каждая частичка её тела жаждала этого чуда. Но муж не спешил, оторвавшись от груди Елены, он откинул одеяло. Вздох восхищения вырвался у него, а потом прозвучало признание:
– Ты и впрямь Елена Прекрасная, и я не пожалел бы Трои, да и целого мира в придачу за одну-единственную ночь с тобой.
Муж лёг в её ногах и погладил бёдра. Елена раскрылась ему навстречу. Его прикосновения были так точны, а ласки так искусны! Туго натянутой скрипичной струной Елена вибрировала на краю блаженства.
– Иди ко мне, – взмолилась она, и муж исполнил её желание. Наслаждение стало полным и ярким, и Елена вознеслась в рай и теперь парила среди тысяч сверкающих звёзд.
Долго ли они пролежали в истоме, Елена не поняла. Муж опять ласкал её, как будто не мог насытиться. Его губы и руки были везде: на её груди, животе, бедрах. Пальцы её вновь начало покалывать, а по жилам разлился жидкий огонь. Они вновь слились, став одним целым, и теперь, раз за разом улетая к звёздам, Елена уже не понимала, где она – на земле или в раю…
Арман был силён и нежен. Как же хотелось Елене навсегда укрыться от судьбы в его объятьях! Она только захотела сказать мужу об этом, как скользнула по грани сна и тут же провалилась в дремоту.
Маркиз прижимал к себе спящую жену. Это казалось настоящим чудом. Перед смертью судьба сделала Арману царский подарок: он женился на любимой женщине и провёл с ней восхитительную брачную ночь. Он больше не был одинок, а ещё он знал, что после него на свете останутся родные люди. Маркизу даже стало казаться, что ребёнок, которого носит жена, – от него.
«Спасибо тебе, Дева Мария, за последний подарок. Храни мою жену и нашего малыша – продолжателя моего рода», – мысленно попросил Арман.
Он не боялся смерти, просто его время подходило к концу. Маркиз нежно поцеловал жену, тихо вынул руку из-под её головы и постарался встать, не потревожив Елену. Пусть его любимая поспит ещё хоть четверть часа. Арман оделся и умылся остатками колодезной воды, которую принёс вчера к ужину. В дверь тихонько постучали, это Маша пришла будить свою хозяйку. Под окном послышался шум: Жан взялся запрягать лошадей. Маркиз вернулся к постели и, склонившись, поцеловал Елену в приоткрытые губы.
– Просыпайся, дорогая, карету уже закладывают, скоро тебе выезжать, – сказал он и посторонился, пропуская к хозяйке Машу. В последний раз оглянувшись на лежащую в постели жену, Арман вышел из комнаты.
– Поздравляю вас, барышня, – торжественно произнесла Маша. Она стояла над хозяйкой с кувшином для умывания.
Елена сладко потянулась, каждая частичка её тела пела. Она откинула одеяло и, не стесняясь своей наготы, встала.
– Я принесла тёплую воду, давайте я вас оботру, – предложила Маша.
Горничная быстро обтерла Елену, а потом помогла одеться и расчесать волосы. Надев шубы, они обе вышли на крыльцо. Во дворе маркиз разговаривал с маршалом Неем. Увидев жену, Арман извинился перед собеседником и поспешил к ней.
– Дорогая, вернёмся в дом, мне нужно передать тебе документы.
Маркиз взял Елену под руку и провёл обратно во флигель. На подоконнике в спальне лежал большой белый конверт, Арман протянул его жене.
– Элен, здесь лежат наше свидетельство о венчании и мое завещание. Тут же приложено письмо к моему нотариусу Трике в Париже, он введёт тебя в курс всех моих дел. Положись во всём на маршала Нея. Пообещай, что станешь беречь себя и родишь мне наследника или наследницу, а сама проживёшь долгую жизнь и будешь счастлива. – Маркиз поцеловал жену и попросил: – Никогда не носи по мне траур. Я хочу, чтобы моя любовь к тебе осталась светлой.
Елена отвечала на его поцелуи, но из глаз её текли слёзы, она не могла смириться с тем, что они расстаются навсегда.
– Пожалуйста, останься в живых! Я не могу тебя потерять! – всхлипывала она.
– Сделаю всё, что возможно. Если судьба позволит мне исполнить свой долг и выжить, я вернусь к тебе, – пообещал Арман. – Но знай, благодаря тебе я пережил такое счастье, какое многим людям не выпадает и за всю жизнь. Береги себя и нашего ребёнка, и будьте счастливы.
Маркиз сам положил белый конверт с документами на дно саквояжа, обнял плачущую Елену и повёл её к карете. На козлах сидели Жан и крестьянин в коротком дублёном тулупчике, Маша ждала хозяйку на крыльце, а у дверцы кареты стоял маршал Ней. Увидев молодожёнов, он шагнул им навстречу и протянул Елене письмо.
– Мадам, вот записка к моей жене, но это простая формальность, Аглая в любом случае примет под своё покровительство супругу маркиза де Сент-Этьена. Отдаю вас в самые надёжные руки! Не волнуйтесь ни о чём, езжайте спокойно.
Ней поцеловал Елене руку, попрощался и отошёл к своему коню, которого ординарец держал наготове. Кавалеристы окружили маршала, и небольшой отряд ускакал на запад.
Арман в последний раз прижал жену к сердцу и усадил в экипаж.
– До свидания, любимая, давай надеяться на лучшее, – предложил он и, захлопнув дверцу, дал сигнал Жану.
Карета тронулась, выехала за ворота, а потом исчезла за поворотом дороги. Арман ещё долго стоял на опустевшем дворе, как будто прощался с исчезнувшим счастьем.
Потом он пошёл к офицерам, пора было поднимать полк, впереди их ждало сражение. На рассвете конные егеря выехали на соединение с армией под селом Красным.
Их знаменитые зелёные мундиры и чёрные медвежьи шапки в предстоящем бою должны были послужить приманкой авангарду русской армии, чтобы дать выйти из окружения императору Наполеону.



Глава двенадцатая
Бой под Красным

Авангард русской армии с боями прогнал французов до сгоревшего Смоленска. Продовольствия, которое ожидали найти в этом городе французы, там не оказалось. Голодная Великая армия теряла человеческий облик, о боеспособности и говорить было нечего, поэтому Наполеон принял решение выводить войска в Польшу, где вдоль границы у него имелись склады с продовольствием. Истощённые, потерявшие большую часть лошадей французы вышли из Смоленска, направляясь на запад, и тогда Кутузов захлопнул ловушку – приказал перекрыть дорогу.
Вечером накануне выступления Милорадович отпустил своих адъютантов отдыхать, наградив ящиком французского коньяка, реквизированного из захваченного обоза. Очень довольные, Василевский и Миних отправились в избу, отведённую им на постой.
Печь в горнице натопили так сильно, что оба адъютанта расстегнули мундиры. Две бутылки коньяка они уже выпили и находились в самом приятном расположении духа, когда вдруг дверь отворилась и в избу вошёл высокий худой брюнет в гусарской форме. Александру показалось, что он увидел привидение: перед ним стоял приятель по Вильно – погибший под Бородино светлейший князь Алексей Черкасский.
– Бог мой!.. Черкасский!.. Ты живой? – неуверенно спросил Александр.
– Живой, – подтвердило «привидение» и усмехнулось такой знакомой лукавой улыбкой.
Какое же это оказалось счастье – война не только забирала, но и возвращала, и Василевский суеверно поверил, что судьба посылает ему знак, и он обязательно разыщет свою Елену!
Александр обнял друга. Черкасский был худым, как скелет, но сила в его руках оказалась прежней. Князя познакомили с бароном Минихом и пригласили к столу. Алексей, не вдаваясь в подробности, рассказал, что был ранен под Бородино, потом долго лечился, а теперь вернулся в строй и назначен третьим адъютантом генерала Милорадовича. Вот уж за что следовало выпить!
…Всех троих Милорадович поднял спозаранку – вызвал к себе и сообщил, что от главнокомандующего ночью принесли пакет с приказом выступать, но для адъютантов припасено отдельное задание:
– При мне остаётся только Миних, а вы двое должны выследить и поймать Наполеона, – распорядился генерал. – Берите двадцать или тридцать драгун. На завтра это единственный для вас приказ.
Александр давно понял: их командир так и не смог смириться с тем досадным обстоятельством, что французский император в последний момент выскользнул у него из-под носа в Малоярославце. Впрочем, разве Милорадович мог поступить иначе? Жажда реванша так понятна русскому сердцу!..
Азарт горел и в крови адъютантов генерала, когда они прятали свой маленький отряд в прозрачном предзимнем лесу на краю села Красное, когда молча наблюдали за битвой, развернувшейся на их глазах. Французы с отчаянной храбростью обречённых раз за разом накатывались на русские позиции. И только когда в сумерках из-за пеших полков стремительно выскочила кавалерия и по чистому полю понеслась в атаку на самый край левого фланга русской армии, пытаясь прорвать его, маленький отряд драгун бросился им наперерез. Но, как оказалось, засаду устроили слишком далеко. Сминая русскую пехоту, кавалерия французов прорубала себе коридор на выход, а в этой сечи мелькали знаменитая чёрная треуголка с трехцветной кокардой и серая шинель императора. Наполеона закрывали собой конные егеря в зелёных мундирах и медвежьих шапках.
Адъютанты Милорадовича врубились в гущу схватки. Они старались не упустить из виду всадника в серой шинели. Тот мастерски владел клинком. Адъютанты ещё не добрались до своей цели, когда авангард французов вдруг прорвал линию обороны русских и вскачь устремился вперёд, а в этот миг все конные егеря, окружавшие императора, развернулись навстречу русским кавалеристам и заняли оборону. Бой закипел с новой силой. Всё меньше защитников оставалось вокруг императора, адъютанты почти приблизились к нему, как вдруг шальная пуля сбила со всадника знаменитую треуголку, обнажив блестящие чёрные кудри. В серой императорской шинели сражался смуглый черноглазый брюнет не старше тридцати лет, даже не похожий на Наполеона. Русские гнались за двойником!
Адъютанты ринулись вперёд, к загадочному всаднику, и когда оказались уже в нескольких шагах, незнакомец дернулся, выронил саблю и рухнул под ноги своего коня. По серой шинели расползалось кровавое пятно. Приятели подскакали к упавшему французу и спешились. Александр перевернул и приподнял раненого, а Алексей наклонился над ним.
– Кто вы? – спросил Черкасский, – и где император?
– Мой император вышел из окружения, а я счастлив отдать за него жизнь, – прошептал француз, и стало ясно: жизнь покидает его.
– Постойте, скажите, как вас зовут? Ведь вы спасли жизнь Наполеону!
– Маркиз Арман де Сент-Этьен, – слабо улыбнулся умирающий, и глаза его затуманились. Александр наклонился к нему в надежде услышать ещё хоть что-нибудь. Действительно, на последнем дыхании француз произнес:
– Прощай, дорогая, я любил тебя…
Вместе со словами, обращёнными к неизвестной даме, отлетела и его душа.
Бой скоро закончился, конница французов прорвалась, а пехоту, наступавшую на левый фланг, перебили. Адъютанты Милорадовича развернули свой маленький отряд и поехали к генералу – докладывать про подвиг маркиза, отдавшего свою жизнь ради спасения императора. Милорадович сначала было расстроился, но потом отошёл, махнул рукой и заявил, что прекращает охоту на Наполеона:
– Да и пёс с ним, с этим Бонапартом! Поглядим ещё, кто скорее до Борисова доскачет – он или наш Чичагов. Переправа через Березину – это вам не фунт изюма. Мы-то сдюжим да поглядим, каково будет французам!
Елена не помнила, как добралась до Борисова: тоска её совсем замучила, она либо тихо плакала, либо засыпала от изнеможения. Но карета наконец-то остановилась у той гостиницы, где проживала супруга маршала. Мадам Ней занимала лучший номер, который, впрочем, отличался от всех остальных лишь вторым окном и наличием дивана. Аглая Ней оказалась миловидной брюнеткой лет тридцати.
– Мадам, у меня письмо от вашего супруга, – обратилась к ней Елена и протянула конверт.
Жена маршала вскрыла его.
– Так вы маркиза де Сент-Этьен? – удивилась француженки и тут же ласково улыбнулась. – Поздравляю! Маркиз – всеобщий любимец, сам государь и императрица Жозефина подыскивали ему множество партий, но он упорно не давал на них согласия, видимо, ждал вас.
Елена не знала, что на это отвечать, и лишь благодарно улыбнулась в ответ.
– Зовите меня Аглая, – предложила мадам Ней. – А как мне называть вас?
– Элен, – сообщила русская княжна, ещё не привыкшая считать себя французской маркизой. Пусть уж лучше супруга маршала зовёт её по имени.
– Элен, муж пишет, что вы должны ехать с нами. Здесь проживали ещё две дамы, жёны высокопоставленных военных, но вчера они получили письма с указанием уехать, поэтому осталась только я. Но я отсюда не тронусь, пока не увижу мужа. Так что выбирайте: или вы вместе со мной ждёте подхода армии, или я устрою вашу отправку в Париж.
– Нет, я останусь здесь, пока не получу известий от супруга.
– Ну что же, договорились! Будем ждать вместе.
День и ночь Елена думала только об Армане. Теперь ей казалось, что если непрестанно молиться о его спасении, то муж выживет.
Весь вечер провела она в маленькой церквушке рядом с гостиницей, и, когда вернулась в свою комнату, силы у неё закончились. В изнеможении рухнула она на кровать. В полудрёме, когда сон ещё не пришёл, а явь уже ускользнула, Елена вновь очутилась рядом с Арманом. Муж нежно обнял её.
– Любимая, не нужно печалиться и изводить себя напрасными терзаниями, я больше не вернусь, но всегда буду оберегать и тебя, и нашу дочь. Помни, моё сердце – с вами. Прощай, – сказал он, и, ощутив на своих губах теплые губы мужа, Елена проснулась.
Она лежала в полутёмной комнате провинциальной гостиницы, все её надежды умерли, и она знала, что стала вдовой, а ещё, что у неё родится девочка.
– Значит, я стану жить для нашей Марии, – прошептала Елена, и ей показалось, что у окна мелькнула и растаяла лёгкая тень.
Пять дней спустя Елена узнала, что посыльный привёз письмо от Нея. Маршал писал жене, что император направляется к ним для переправы через Березину, но что город вот-вот займёт русский генерал Чичагов, идущий со своей армией с юга. Муж советовал Аглае немедленно покинуть Борисов и выехать навстречу отряду императора.
– Элен, собирайтесь! – распорядилась мадам Ней.
Через час обе кареты выехали из города, держа путь на север. Они остановились у небольшого лесочка, в сотне метров от пустынного берега реки Березины. Елена вышла из кареты размять ноги, Аглая тоже вылезла из своего экипажа и пошла ей навстречу.
– Мы здесь надолго? – спросила Елена.
– Не знаю! Будем ждать императора. Так велел мне муж, – сообщила невозмутимая Аглая. – Поверьте, Элен, я много раз бывала с маршалом в походах, если он отдал приказ – значит, всё правильно.
Слуги развели костер, согрели воды и сварили незамысловатую еду. Дамы посидели около огня, а потом, закутавшись во все имеющиеся в их распоряжении одеяла, устроились на ночлег в своих каретах. Утром армии по-прежнему не было. Отряд появился лишь к полудню. Впереди ехали кавалеристы, окружавшие со всех сторон дорожную карету, а дальше длинным хвостом растянулись пешие отряды.
Мадам Ней отправила слугу с запиской к императору. Ответ принесли через час. Наполеон сообщал, что ночью женщины должны быть готовы к переправе, внизу он приписал, что сожалеет о потере молодой маркизы: её муж погиб, выполняя свой долг.
Два плашкоутных моста соорудили за двенадцать часов. Первыми на другой берег переправили карету императора, затем экипажи мадам Ней и Елены. За ними перешли гвардия и кавалерия. Внезапно на горизонте показались всадники: это был авангард русской армии, и Наполеон отдал приказ сжечь мосты. С ужасом глядела Елена на горящую переправу. У неё разрывалось сердце: муж погиб, а она покидала Россию, ехала в сердце враждебной страны. Но Елена была в ответе за своего ребёнка и обещала выполнить последнюю волю Армана.
– Мадам, вы супруга маркиза де Сент-Этьена? – прозвучал за её плечом властный голос. Бонапарт разглядывал Елену в упор. – Ваш муж погиб, спасая жизнь своему императору. Я в долгу перед вами! Жду вас в Париже, где собираюсь воздать вдове героя подобающие почести.
Император резко повернулся и прошёл к своей карете. Кони сразу тронули и устремились на запад. Экипажи женщин покатили следом. За ними двинулись остатки гвардии и кавалерии.
Ударившие в эту ночь жестокие морозы продержались ещё две недели. Они-то и доконали ослабленную от голода французскую армию. Наполеон отправился в Париж набирать свежие полки, и лишь полторы тысячи военных из всей Великой армии, переправившейся в июне через Неман, смогли в декабре добраться до Польши. Остальные полмиллиона остались лежать в России.
Полки Милорадовича дошли до Немана и стали на зимние квартиры. Пока в столице решалась судьба дальнейшего наступления, генерал отправил Алексея Черкасского в столицу: следовало сообщить российскому императору, что князя ошибочно объявили погибшим. Александру жаль было расставаться с другом, но он надеялся, что, если представится хоть какая-то возможность, он тоже вырвется в столицу на поиски своей невесты. Через неделю ему повезло. Милорадович получил из Ставки пакет с сообщением, что наступление начнётся не ранее первого января следующего года. У Василевского оказались свободными более трёх недель, и он попросился в отпуск, пообещав вовремя вернуться.
Александр долетел до столицы за восемь дней. Дом графини Савранской на Литейном проспекте встретил его тишиной и тёмными окнами. Василевский долго колотил в дверь, пока за окном наконец-то не мелькнул огонёк свечи и створка входной двери не приоткрылась. Старый слуга в ливрее, накинутой поверх ночной рубахи, боязливо смотрел на непрошеного гостя.
– Что вам угодно, сударь? – спросил старик.
– Я ищу графиню Савранскую и молодую девушку, Елену Салтыкову, – объяснил Василевский.
– Графиня умерла ещё три года назад, а теперь наш хозяин – её сынок, но граф сейчас служит в армии, и здесь никто не живёт.
– А девушка сюда приезжала? Молодая, блондинка, зовут Елена? – с надеждой спросил Александр.
– Нет, такой не было. Я здесь с начала войны один живу, дом охраняю, всю остальную прислугу граф в южные имения отправил.
Пришлось Александру ехать обратно. Он не знал, что теперь делать: последняя ниточка, ведущая к его невесте, оборвалась.
Василевский успел вернуться в полк за три дня до начала наступления, а ещё через день в часть прибыл почерневший от горя Алексей Черкасский. Тот коротко сказал, что его жена погибла на пути в Англию. Князя не стали тревожить расспросами, а Василевский поблагодарил судьбу, что у него самого осталась хоть слабая, но надежда.
Первого января 1813 года русские войска переправились через Неман, и Россия начала свой Освободительный поход. Войска генерала Милорадовича, как всегда, шли в авангарде русских войск, и обоих друзей это устраивало. Только Александр не оставлял надежды найти свою возлюбленную, а Алексей, похоже, хотел лишь одного – сложить голову на поле брани.



Глава тринадцатая
Завещание

– Похоже, что я сам себя сглазил, – признался барон Тальзит. – Когда я пообещал Щеглову разыскать вас и уговорить подать заявление с обвинением против князя Василия, я ещё подумал, что благие намерения не всегда приводят к результату. Так и вышло – вы мне отказали.
Эта тирада, обращённая к графине Апраксиной, должна была тактично усовестить почтенную даму, но та лишь замотала головой. Графиня казалась такой мягкой и домашней – пухленькая голубоглазая старушка в сером шёлке и пышном кружевном чепце, но видимость, как всегда, была обманчива. Сейчас глаза Апраксиной приобрели стальной отлив, а губы осуждающе поджались.
– Простите, Александр Николаевич, но вы поступили очень неосмотрительно, – заявила графиня. – Вы вынудили Ивана Фёдоровича привезти вас сюда. А если бы за вами кто-нибудь проследил? Вы ведь понимаете моё положение?!
Разговор у них получался, как у слепого с глухим: Тальзит растолковывал графине, что в качестве предводителя уездного дворянства он обязан расследовать случившееся в Ратманово, а Апраксина упрекала его в том, что он рискует жизнями собственных крестниц. Конечно, если бы барон не прижал как следует домоправителя, не припугнул бы того судом, то никогда бы не нашел Отрадное – имение, где скрывались княжны со своей тётушкой. Но ведь сделал это Тальзит с благими намерениями, а вот старая графиня видела в его поступках лишь опасность для своих подопечных. Ну, как её убедить в обратном?..
– Евдокия Михайловна, давайте обсудим всё ещё раз, но уже спокойно, – предложил барон. – Я буду излагать дело так, как видит его закон, а вы, если сочтёте нужным, сможете меня поправить… Идет?
Апраксина неохотно кивнула. Да, ничего не скажешь, крепкий орешек!..
Тальзин повторил самое главное:
– Генерал-губернатору стало известно о случившейся в Ратманово трагедии. Он поручил мне – уездному предводителю дворянства – расследовать это дело и доложить. Вы понимаете, что я не могу игнорировать приказ генерал-губернатора?
Апраксина закатила глаза, словно её терпение подвергается ужасному испытанию, и ворчливо заметила:
– Ну, вот и расследуйте! Зачем вам я?
– Надо установить истину, а для этого мне требуются факты. Нужно ваше изложение событий, написанное по всей форме и заверенное вашей подписью, всё остальное – это россказни и слухи.
Апраксина совсем погрустнела, она больше не щетинилась, как ёж, теперь в её глазах стояла печаль.
– Александр Николаевич, вы разве не понимаете, что делаете со мной и с девочками? – тихо спросила графиня.
– А что я делаю?
– Вы отдаете своих крестниц в руки убийцы, а меня на старости лет посылаете в тюрьму! Вы что, не понимаете, что я – преступница, которая увезла сирот от их законного опекуна? Вы ведь даже не имеете права скрыть перед судом место нашего пребывания. Если бы вы его не знали, было бы лучше!
Так вот в чём дело! Барон наконец-то понял. Старая дама поверила словам князя Василия, а ведь на самом деле всё выглядело отнюдь не так однозначно, и Тальзит пошёл ва-банк:
– С чего вы решили, что князь Василий – законный опекун княжон? – спросил он. – Вы видели завещание Алексея Черкасского?
– Нет, – опешила Апраксина.
– Ну, вот вы всё сами себе и объяснили. Я уверен, что ваш племянник не мог назначить опекуном своих сестёр человека, которого откровенно не любил.
– Да, Алекс ещё весной написал, чтобы мы не принимали князя Василия в Ратманово, – подтвердила старая графиня. Теперь её голос звучал бодрее. – Вы думаете, что князь Василий нам солгал?
– Я считаю, что он выдал желаемое за действительное. Спору нет, как старший из наследников мужского пола он унаследует майорат Черкасских, но это – подмосковные имения и по дому в обеих столицах. То, что принадлежало лично Алексею, должно отойти либо по завещанию, либо по закону: ближайшим родственникам – жене и сёстрам.
– Но опекунство? – вновь напомнила Апраксина. – Как быть с ним?
– Если завещание князя Алексея не найдут, вы можете наравне с Василием Черкасским ходатайствовать перед государем об опекунстве над княжнами. Я думаю, что вам скорее пойдут навстречу, чем князю Василию. Он – одинокий мужчина, а вы почтенная дама – фрейлина Екатерины Великой.
Лицо Апраксиной просияло, она вскочила с кресла и в волнении заходила по комнате.
– Ах, Александр Николаевич, – что же это получается, что я только время зря потеряла? Я здесь сижу, жду вестей от Элен, вместо того чтобы действовать… Мне нужно немедленно ехать. – Графиня запнулась и растерянно спросила: – Только куда ехать-то? В столицу?
– Я думаю, что пока достаточно вернуться в Ратманово.
Увидев страх, промелькнувший в глазах графини, Тальзит попросил:
– Давайте попробуем найти завещание князя Алексея, а если не получится, тогда составим прошение на имя государя. В любом случае убийца не может быть опекуном юных девиц. Я как предводитель уездного дворянства могу сам назначить вас опекуншей до того момента, как появится высочайшее повеление.
– Правда? – обрадовалась Апраксина.
– Конечно! – пообещал барон и поторопил: – Ну что, едем?
Через час он и старая графиня отправились в путь…
Старая графиня оставила младших княжон на попечение добрейшей хозяйки Отрадного, которой всецело доверяла, и теперь её мысли занимала старшая из питомиц.
– От Элен так и не было вестей, а все сроки уже прошли, – жаловалась Апраксина. – Как я могла согласиться на такую авантюру и отпустить её одну?!
Барон счёл за благо промолчать. У него это просто не укладывалось в голове – отпустить восемнадцатилетнюю девушку, одну, да притом избитую, неизвестно куда в воюющей стране. Заварить такую кашу, когда можно было за час доехать к нему в Троицкое и найти защиту. Князь Василий не посмел бы сунуться в поместье предводителя уездного дворянства, самое большее, на что мог решиться Черкасский, это написать жалобу в канцелярию генерал-губернатора. Но не говорить же всё это старой графине, та и так сама не своя, ведь уже ясно, что история с Еленой закончилась плачевно.
В Ратманово приехали через сутки, к вечеру. Барон помог своей спутнице выйти из экипажа и спросил:
– Ну что, будете отдыхать или сразу посмотрим бумаги Алексея?
– Какой отдых? – отмахнулась Апраксина. – Пойдёмте искать завещание!
Они отправились в кабинет, много лет принадлежавший княгине Анастасии Илларионовне, а потом отошедший её внуку. Тальзит отметил, что Алексей ничего не поменял в обстановке, новым оказалось лишь то, что сюда перекочевал портрет молодой Анастасии Илларионовны, прежде висевший в её спальне.
– И где может лежать завещание, как вы думаете? – спросил барон.
Апраксина указала ему на портрет княгини и объяснила:
– Алексей заказал несгораемый ящик. Он спрятан как раз за портретом, но Элен перед отъездом открывала его, если бы завещание там лежало, она бы увидела.
– Может, спешила? Вспомните, в каком состоянии была девушка… Где вы храните ключ от ящика?
Старая графиня достала из кармана длинный ключ со сложной резьбой и протянула Тальзиту.
– Элен говорила, что нужно трижды повернуть головку по часовой стрелке, потом протолкнуть ключ вперёд и дважды повернуть головку в другую сторону.
– Попробуем…
Тальзит снял со стены портрет и вставил ключ в замочную скважину. Барону пришлось повозиться, прежде чем он смог открыть дверцу. Ящик был пуст.
– Ну, вот видите! Не могла Элен не заметить завещания, она ведь – вылитая бабка, такая же толковая и практичная, – похвалила свою питомицу старая графиня, а потом спросила: – И что теперь?
Тальзит и сам точно не знал, что делать. Оставалось одно – рассуждать логически:
– Давайте начнём с того, мог ли Алексей вообще написать завещание?
– Не знаю… – растерялась графиня.
– Но ведь весной он дрался на дуэли. Уж перед таким-то событием он должен был подумать о сёстрах и молодой жене.
– А ведь так и было! – вдруг вспомнила Евдокия Михайловна. – Его камердинер рассказывал мне о дуэли. Он тогда сказал, что князь отдал ему два конверта, приказав (том в случае, если он будет убит) передать письма молодой княгине.
Это уже вселяло надежду! Значит, Алексей Черкасский всё же написал завещание. Его на дуэли не убили, а лишь ранили, и значит, камердинер вернул бумаги хозяину.
– Вот и давайте искать эти конверты, – предложил барон. – Скорее всего, на них должно стоять имя Екатерины Черкасской. Кстати, я ведь так ни разу княгиню не видел.
– Я тоже, – вздохнула Апраксина. – Что там между ними случилось, бог весь. Только убивался Алекс ужасно, я уж, грешным делом, думала, что он вовсе не поднимется.
Барон подошёл к письменному столу и стал осторожно выкладывать содержимое ящиков на столешницу. Старая графиня взглянула на гору бумаг, появившихся на столе, и предложила:
– Ну, а я тогда в бюро посмотрю…
Тальзит кивнул, соглашаясь, и вновь углубился в чтение. Барона сильно насторожило, что бумаги в столе лежали в явном беспорядке, казалось, их вывалили из ящиков, а потом засунули обратно по принципу «сколько влезет». Похоже, что князь Василий основательно порылся в архиве своего племянника.
«Если он нашёл завещание, то, скорее всего, уже сжёг», – вынужден был признать барон.
Настроение его совсем испортилось. Понятное дело, что Тальзит со всевозможной уверенностью объяснял старой графине, как он вынесет вердикт об опекунстве в её пользу, а потом поможет получить указ императора, но в этом деле имелось очень существенное «но» – возраст Апраксиной. Если князь Черкасский станет её оппонентом, он прямо будет говорить, что графиня долго не проживёт и девушки в очередной раз осиротеют.
– Не это ли? – вдруг окликнула барона Евдокия Михайловна. Она держала в руках два почти одинаковых конверта. – Вот написано: «Светлейшей княгине Екатерине Черкасской», а второе – «Вскрыть после смерти…»
Голос графини дрогнул, и она не смогла закончить фразу. Барон бросился к ней.
– Дайте-ка глянуть!
Руки Тальзита дрожали, но он сумел справиться с волнением и сломал печать. Это и впрямь было завещание Алексея Черкасского, написанное им перед дуэлью. Оно оказалось коротким. Князь завещал всё принадлежащее лично ему имущество своей жене, душеприказчиком назначал барона Тальзита, а опекуном сестёр – графиню Апраксину.
– Что там? – спросила старушка. Голос её дрожал.
– Вы – опекунша княжон Черкасских, я – душеприказчик, а всё, что не входит в майорат, Алексей завещал жене.
Апраксина без сил опустилась на стул, на глазах её блеснули слёзы.
– Ну, что вы расстраиваетесь, всё же хорошо, – улыбнулся барон и постарался отвлечь ее: – Вы теперь вернётесь в Ратманово?
Старая графиня в ужасе затрясла головой:
– Нет, я ещё не готова. Для меня всё было словно вчера, мне Тамара Вахтанговна каждую ночь снится… Нет, давайте погодим. Мы хорошо устроились в Отрадном. Там девочки живут в безопасности, да к тому же Ратманово отошло вдове Алексея, я не хотела бы жить там без позволения новой хозяйки. Вот пусть она приедет, познакомимся, а дальше решим.
В сказанном имелся резон, к тому же князь Василий мог нагрянуть в Ратманово, не считаясь ни с какими завещаниями, и Тальзит напомнил графине о главном:
– Ну что, Евдокия Михайловна, теперь-то вы можете наконец развязать мне руки? Напишете прошение?
– Конечно! Вы думаете, мне не хочется отомстить за Тамару Вахтанговну и за бедняжку Элен? Да я ничего на свете так не хочу, как этого!
Графиня взяла перо, вынула из бювара чистый лист и посмотрела на Тальзита.
– Что писать?.. Александр Николаевич, вы ведь всё знаете, помогите изложить факты. Теперь, когда мы нашли завещание…
Апраксина замолчала, но барон и так всё понял: теперь она жаждала отомстить. Ну наконец-то!..
Интересно, написал ли этот недоумок завещание? А если да, то чем это грозит? Мысли не тревожили Убийцу, а скорее раздражали. Он постарался отогнать их. Зачем портить себе настроение, если сегодня его ждет поистине чудесный вечер?..
Не зря Убийца так отделал эту великовозрастную корову – результат превзошел все его ожидания. Те, кто должны были испугаться, теперь боялись до смерти. Это радовало, грело душу и чресла. Когда ты уже не молод, начинаешь ценить малейшие нюансы. Движения, взгляды и запахи – всё это может разжечь кровь, а может и убить желание. Страх же отражается во всём: робость движений, трепет, испуганный взгляд из-под ресниц и… холодный пот. Убийца обожал его резкий запах и даже иногда думал, что мог бы стать великим парфюмером, такими чувствительными становились его ноздри во время плотских игр. Ну ничего, скоро Убийце достанутся великолепные трофеи, но и сейчас он тоже не станет монашествовать…
Убийца поднялся с кресла и отошёл от камина, у которого коротал этот промозглый вечер. Не стоит зажигать свечи, достаточно лишь пламени – алые отсветы, как они хороши на покрытой потом гладкой коже…
«Юное тело – венец природы, – всплыло услышанное где-то выражение, но Убийца всегда уточнял: – юное тело жертвы…»
Откликаясь на его мысли, затвердела плоть. Терпение было на исходе. Ну скорее же!.. Куда же запропастилась жертва?!
Внизу хлопнула дверь, осторожные шаги прошелестели по лестнице и дверь отворилась. Худенькая фигурка застыла на пороге, не решаясь сделать ещё шаг… Ещё бы! Просто так деньги никому с неба не сыплются. Убийца знал, за что платил.
– Иди сюда, – позвал он.
Фигурка качнулась в дверях. Взгляд крупных карих глаз заметался по полутемной комнате, и вот наконец-то он мелькнул – страх!.. Даже более того – ужас!.. О, боги, боги!..
– Раздевайся, – скомандовал Убийца. – Быстро!
Он с наслаждение потянул ноздрями воздух – комната запахла страхом.



Глава четырнадцатая
Покорение Парижа

Просторная комната, мебель красного дерева, полосатый шёлк обивки… Елена открыла глаза и не поняла, где находится: всё казалось незнакомым, и лишь решётчатые ставни на окнах наконец-то напомнили, что она – в Париже, в доме Аглаи Ней.
Совершенно измученные бесконечным переездом дамы добрались сюда ночью и еле дошли до постелей. Дело было не в беременности – теперь Елена уже легче переносила тряску, но всё-таки гонка длиной в полтора месяца, дорога через всю Европу совершенно её измотала. Елена села на постели, вздохнула… и на неё сразу рухнула лавина тоски и безысходности.
С той памятной ночи в Борисове, когда она говорила с тенью погибшего мужа, Елена пыталась разобраться в своих чувствах. Прежде она верила, что любит Василевского, и жаждала новой встречи с ним. Но преданность и поклонение Армана покорили её сердце, а их единственная ночь принесла в её жизнь нежность и страсть. Теперь Елене уже казалось, что по-настоящему она любила лишь Армана. Отчаяние её сделалось невыносимым. Как только она закрывала глаза, муж, как живой, появлялся из темноты. Он смотрел так нежно, а улыбался так светло… Елена совсем не могла выносить соболезнований, которые ей приносили как вдове маркиза де Сент-Этьена, на глаза её наворачивались слёзы, и хотелось только одного – забиться в тёмный уголок и спрятаться от всего мира.
Но маркиза де Сент-Этьен не могла себе этого позволить, ведь приходилось думать о ребёнке. Правильно ли она поступила, пообещав Арману сделать дочь наследницей его рода, в то время, когда её отцом был Василевский?.. Хотя какое это теперь имело значение: правильно или нет? Ни при каких обстоятельствах Елена не могла обречь свою малышку на участь незаконнорожденной. Никогда и ни за что! Лучше самой на каторгу пойти, чем обездолить дочь! Впрочем, однажды решив во всём положиться на судьбу, новоиспечённая маркиза де Сент-Этьен старалась не роптать и принимать жизнь такой, как есть.
Аглая хотела представить свою подопечную ко двору, не дожидаясь приезда маршала Нея. Может, стоило сразу объявить обществу, что у Армана будет наследник? Елена всё никак не могла на это решиться. Ведь нужно так сказать о ребёнке, чтобы никому и в голову не пришло сравнивать даты. Елена вспомнила своё самочувствие на втором месяце беременности и решила изобразить утреннюю тошноту.
С кувшином для умывания в комнату вошла Маша. Значит, пора одеваться. Елена встала с постели и подошла к зеркалу. Пока её беременность оставалась незаметной, лишь грудь немного увеличилась, а живот чуть округлился, но под модными свободными платьями это было неразличимо. Маша принесла почищенное и отглаженное одно из двух имеющихся в запасе платьев и помогла хозяйке одеться.
Елена по-прежнему казалась очень хрупкой. С томными от слабости сапфировыми глазами на бледном личике, она походила на бесплотного ангела, но за этим эфемерным обликом уже угадывалась сильная и гордая русская княжна. Самой ей это нравилось, а о мнении остальных маркиза де Сент-Этьен не особо не заботилась.
Легко постучав, в комнату вошла мадам Ней. Похоже, что в Париже Аглая сразу вспомнила, что уже восемь лет как носит герцогский титул: её утренний наряд – малиновый бархат и серебро – выглядел роскошным, а рубиновые серьги и колье стоили целое состояние.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Аглая вгляделась в лицо своей гостьи и заволновалась: – Ты что-то бледная сегодня.
– Меня мучает тошнота…
Хотелось провалиться сквозь землю – так стыдно было обманывать Аглаю, ведь за время пути Елена искренне привязалась к супруге маршала.
– Вот как? Значит, ты беременна? – обрадовалась мадам Ней. – Какое счастье, что у маркиза будет ребёнок! Поздравляю, дорогая! Тем более, нам нужно поскорее ввести тебя в права наследования.
Елена сама себе удивлялась: она играла, как заправская актриса. Пусть её Бог потом за это накажет, но сейчас надо было сделать всё, чтобы будущий ребёнок имел крышу над головой и средства для достойной жизни. Елена робко напомнила:
– Арман дал мне письмо к своему нотариусу Трике. Мы можем передать ему послание?
– Конечно. Давай письмо, отправим его с посыльным, приложив записку с уведомлением, что ты гостишь в моём доме, – предложила Аглая и поторопила: – Пойдём вниз, а за завтраком подумаем, что из одежды нужно срочно заказать – ты должна появиться при дворе во всем блеске красоты и достоинства, чтобы сразу пресечь все разговоры о «не том выборе» де Сент-Этьена. Ты ведь принадлежишь к древнему роду, а здесь встретишь немало аристократов в первом поколении, таких как мы. Но если я отношусь к этому трезво – ведь наше герцогство оплачено кровью моего мужа, то множество случайных людей купило свои титулы деньгами и подлыми поступками.
Мадам Ней обняла подругу и повела в столовую.
– Скажу тебе по секрету – об этом теперь забыли, а я и не напоминаю – но я ведь выросла при королевском дворе, – сказала Аглая. – Моя тётя была камеристкой королевы. Я твоего мужа помню с детства, он всегда был так похож на свою мать, принцессу Марию-Евгению. Маркиз вырос в обществе самых красивых дам Франции. Конечно, все эти богатые дочки вчерашних лавочников и цирюльников, которых ему сватал император, не могли Арману понравиться, и я понимаю, почему он выбрал тебя. Ты ему ровня!
Если бы Аглая знала, каким бальзамом пролились её слова на сердце Елены.
Они вошли в большую столовую. Мебель здесь поражала воинственной роскошью: полированное красное дерево и море бронзы в виде колонн, знамён и копий. Брат как-то рассказывал Елене о новом французском стиле ампир, но видела она такое впервые. Мадам Ней усадила гостью за стол и предложила:
– Я пью по утрам шоколад и ем пару теплых круассанов, но тебе теперь нужно хорошо кушать. Давай закажем кашу или омлет?
– Пожалуйста, не надо! Я не могу сейчас есть, мне достаточно булочки, – отказалась Елена.
– Как знаешь, – не стала настаивать Аглая.
Пока слуги разливали по чашкам исходящий ароматом кофе, герцогиня стала прикидывать, сколько нарядов нужно заказать на первое время. К ужасу Елены, получилось что-то невообразимое:
– Пока ограничимся одним придворным платьем, возьмём штук шесть дневных, столько же вечерних, ну и всё остальное: белье, обувь, шляпки, перчатки, – заявила Аглая.
У Елены почти не осталось денег, а одалживать их у мадам Ней было стыдно. Вот если бы маркиза де Сент-Этьен уже получила наследство мужа, тогда – другое дело, а сейчас приходилось изворачиваться.
– По нашим традициям я должна надеть траур и нигде не появляться, – твёрдо заявила Елена.
Аглая отмахнулась:
– У тебя просто нет выбора! Ты должна завоевать Париж до того, как твоя беременность станет заметной: с животом ты не сможешь выезжать. Если ждать, когда ты родишь, время будет упущено, и император забудет, чем обязан Арману. Ты ведь не просто иностранка, ты – русская, а с Россией идет война, – возразила Аглая и предложила: – Предоставь решать мне и не волнуйся. За платья пока заплатит маршал Ней, а когда получишь наследство, рассчитаешься.
Пришлось Елене подчиниться, и сразу после завтрака она попала в цепкие руки самой знаменитой модистки Парижа мадемуазель Мишель.
Два часа простояла маркиза де Сент-Этьен в одной рубашке, пока две помощницы сухопарой модистки с огромным орлиным носом и повадками королевы снимали мерки. Потом Аглая долго совещалась с мадемуазель Мишель и в итоге договорилась, что на тоненькую фигуру Елены подгонят несколько готовых платьев, а придворное сошьют за три дня. Учуяв запах лёгких денег, ушлая мадемуазель всучила маршальше и баснословно дорогую соболью ротонду, на которую уже с месяц не могла найти покупателя.
Следующим номером в программе Аглаи числился «кудесник Поль», тот должен был заняться отросшими до плеч волосами Елены. Поль оказался высоким женоподобным молодым человеком.
– Добрый день, ваша светлость, – обратился он к мадам Ней. – Чем могу быть полезен?
Хозяйка указала парикмахеру на Елену и попросила:
– Нам хочется, чтобы вы поколдовали над прекрасными волосами маркизы де Сент-Этьен. Только деликатно. Нам не нужны вопросы окружающих, нам нужно только их восхищение…
Глубокомысленно кивнув, месье Поль взялся за дело: он расчесал волосы Елены, подровнял их, а потом поднял часть локонов, закрепив их шпильками на макушке. Свободные кончики, завиваясь, образовали пышную шапочку. Остальные пряди парикмахер разделил на прямой пробор и собрал на висках в крупные локоны. Причёска получилась такой милой, что мастер сам захлопал в ладоши.
– Маркиза введёт новую моду: вместо узла на макушке – масса локонов. Какая прелесть! – восхитился он.
Поля поддержала мадам Ней, а Елена с ними согласилась. Кто бы мог подумать, что болезнь и беременность превратят княжну Черкасскую в настоящую красавицу?..
К тому времени, когда парикмахер отбыл, в гостиной уже ожидал нотариус Трике.
Худенький смуглый человечек в круглых очках представился дамам и сообщил, что последние десять лет был поверенным маркиза де Сент-Этьена.
– Очень рада познакомиться, месье! Мне нужна ваша помощь, ведь я даже не знаю, с чего начинать, – откликнулась Елена.
– Мадам, для супруги моего почётного клиента я сделаю всё, что в моих силах, – пообещал месье Трике, – но сначала мне хотелось бы увидеть документы. Маркиз написал, что у вас имеются свидетельство о венчании и его завещание, заверенные по всей форме.
– Да, всё так и есть, – подтвердила Елена. Она поднялась в свою спальню за документами и, вернувшись, отдала конверт поверенному.
Месье Трике разложил бумаги на столике и прочитал их.
– Мадам, по новому гражданскому кодексу, недавно утверждённому императором, супруге можно оставить наследство при условии, что у умершего нет законных детей. В завещании вашего мужа предусмотрен тот случай, что вы после его смерти можете оказаться в положении. Это самый важный момент, – объяснил поверенный. – Вы ждёте ребёнка?
– Да, – подтвердила Елена, вдруг осознав, что краснеет.
– Тогда по завещанию вам отходит половина состояния, а вторую наследует ваш ребёнок, но в этом случае вступление в права наследства откладывается до его рождения. Сразу это сделать можно лишь в том случае, если суд или император назначит вас опекуншей при будущем ребёнке.
– А сколько времени займёт этот суд? – поинтересовалась мадам Ней.
– Мы можем подать прошение, и месяца за три суд должен рассмотреть это дело. Но, мадам, для суда у нас не хватает какого-либо документа, подтверждающего личность маркизы, например, её метрики, свидетельства о крещении или паспорта, по которому она въехала во Францию.
Его слова настолько возмутили Аглаю, что она вспыхнула, как факел:
– Мадам де Сент-Этьен въехала в нашу страну вслед за каретой императора, после того как государь сам пригласил её в Париж в моём присутствии!
– Тогда у нас остаётся единственный выход: маркизе следует воспользоваться приглашением государя и обратиться к нему с просьбой, чтобы тот своим указом назначил её опекуншей при будущем ребёнке. Как только мы получим этот документ, мадам сможет сразу же наследовать своему супругу.
Тоска и безысходность, утром как будто отпустившие душу Елены, вновь вонзили в неё когти: оказывается, жизнь предоставила лишь передышку, не более. Испугавшись, что опять затрясутся руки, а потом мелко задрожит веко, Елена поспешила закончить разговор:
– Благодарю вас, месье, вы всё так подробно разъяснили, – она старательно улыбнулась французу. – Мы дадим вам знать, как только решим этот вопрос.
Поверенный откланялся, и дамы остались одни. Елена уже не могла справляться с паникой, и в её голосе зазвенели слёзы:
– Аглая, у меня нет никаких документов! Когда Арман посадил меня в карету, ни он, ни я не думали об этом. Я взяла лишь бабушкины серьги и немного денег. Маркиз собирался довезти меня до Вены – там живёт моя тётка. Бой, из-за которого нам пришлось пожениться, спутал все планы.
Мадам Ней поспешила её обнять.
– Успокойся, дорогая! Конечно, кто среди войны помнит о бумагах? Я тебя прекрасно понимаю, – поддакнула Аглая и вдруг расцвела счастливой улыбкой: – Я знаю, что нужно сделать! Мы попросим помощи у императрицы Жозефины.
Мадам Ней тут же написала письмо и отправила его во дворец Мальмезон, а потом успокоила Елену:
– Ну вот, первый шаг сделан. Теперь нам нужно заручиться поддержкой в противоположном лагере. К вечеру доставят твои наряды, и я сразу же повезу тебя в дом самого умного и самого циничного человека в Европе. Ты же слышала о князе Талейране? Его помощь может стать неоценимой. Правда, за малейшую услугу он очень дорого берёт, но и к его чёрной душе существует ключик, и если им умело воспользоваться, то старый лис поможет тебе просто «по дружбе».
– И что же это за ключик? – заинтересовалась Елена.
– Её зовут Доротея – не женщина, а просто сказка. Сама увидишь!.. Главное сейчас, чтобы твои платья не подкачали.
Платья оказались хороши. Для визита в дом князя Талейрана Елена выбрала голубой бархат и брабантские кружева.
– Отлично, – похвалила Алгая, осмотрев её наряд. – Сюда нужны сапфиры. Надень что-нибудь из моих украшений.
Ну, уж нет! Этого гордость Елены уже не могла вынести. Хотя о чём речь? Не зря же княжна Черкасская везла через всю Европу бабушкин подарок!
– У меня есть серьги…
Елена разыскала на дне саквояжа кожаный мешок и достала свои драгоценности.
– Вот это да! – восхитилась Аглая, помогла вдеть серьги в уши и поторопила: – Поедем. Я хочу попасть к Доротее до начала вечернего приёма, пока она ещё свободна. Доротея – жена племянника Талейрана, но в доме дяди исполняет обязанности хозяйки.
Блестящая лаковая карета, запряжённая четверкой серых в яблоках коней, везла дам по улицам Парижа. Дом маршала Нея находился недалеко от Тюильри, и перед Еленой открылась панорама этого великолепного дворца, перестроенного императором Наполеоном со свойственным этой молодой монархии помпезным величием.
– Сюда нам ещё рано, мы пока только ждём приглашения, – мягко подсказала мадам Ней. Она отправила прошение с просьбой разрешить представить ко двору маркизу де Сент-Этьен, но ответа пока не получила.
Наконец экипаж остановился у старинного особняка на улице Сент-Флорантен. Лакей проводил дам в гостиную и пошёл доложить хозяйке о визите. Елена с любопытством оглядывалась по сторонам.
– Посмотри, дорогая, какая роскошь. Что умеет делать Талейран – так это получать деньги. Он обирает и друзей, и врагов, – шепнула мадам Ней. – Муж Доротеи – единственный наследник Талейрана. Но она сама знатнее и богаче мужа. Доротея – младшая дочь последнего курляндского герцога Бирона.
За дверью гостиной послышался звук летящих шагов, и в комнату вошла молоденькая женщина, скорее всего, ровесница Елены. Хороша она была необычайно. Густые чёрные волосы и огромные темно-серые глаза казались ещё ярче на фоне белоснежной, как лепесток камелии, кожи. Всё в этой красавице завораживало глаз и вызывало лишь одно чувство – восхищение.
– Дорогая, как я рада вновь тебя видеть! – воскликнула мадам Ней, поднимаясь навстречу хозяйке. – К тебе первой я привезла жену маркиза де Сент-Этьена. Он поручил Элен заботам нашей семьи, и я помогаю ей освоиться в Париже.
Доротея лучезарно улыбнулась и стала ещё прекраснее, хотя это казалось уже невозможным.
– Здравствуйте, мадам, я искренне рада нашему знакомству. Вижу по вашему лицу, что вы не француженка: такая красота, как у вас, встречается только в Польше и в России, что, впрочем, теперь одно и то же. Не смущайтесь, я тоже здесь чужая, Сен-Жерменское предместье всё время даёт мне понять, что я – иностранка. Это, конечно, не касается нашей дорогой Аглаи, поскольку её золоте сердце и доброта известны всем. – Легко сменив тему разговора, хозяйка пригласила дам к столу. – Садитесь, сейчас подадут чай, и мы с вами познакомимся поближе.
Слуга поставил на золочёный столик поднос с сервизом и удалился. Доротея разлила чай и, посмотрев на Елену, сказала:
– Вы – русская, такие камни, как у вас в ушах, можно увидеть лишь при российском дворе, здесь хоть и пыжатся, но до Петербурга не дотягивают, а про немцев я вообще не говорю, они бедны как церковные мыши… Так что, я права?
– Да, ваше сиятельство, я – русская. До замужества меня звали Еленой Черкасской, а теперь я – Элен де Сент-Этьен.
– Я слышала фамилию «Черкасский», когда приезжала с матерью в Петербург к императору Александру договариваться о моём будущем браке: часть моих земель находится в России, поэтому и понадобилось высочайшее разрешение. Тогда моим делом занимался князь Николай, дипломат.
– Он мой кузен, – обрадовалась Елена, меньше всего ожидавшая услышать, что во Франции хоть кто-то знает её родственников.
– Вам сколько лет? – поинтересовалась Доротея. Она не сводила с Елены глаз, явно заинтересовавшись новой знакомой.
Елена объяснила, что ей недавно исполнилось девятнадцать.
– Какое совпадение, мне столько же! А дети?.. – Глаза Доротеи зажглись гордостью, когда она сообщила: – У меня есть сын, ему уже год.
– Я жду первенца, – отозвалась Елена. Нить разговора уверенно перехватила Аглая:
– Муж Элен геройски погиб, отводя опасность от императора. Я хотела бы как можно быстрее представить маркизу ко двору, чтобы потом она, благодаря красоте и прекрасному характеру, заняла подобающее ей место в Париже.
Все понимали, что Аглая неявно, но попросила о помощи. Ответ хозяйки дома оказался искренним:
– Можете на меня рассчитывать, – пообещала Доротея и усмехнулась: – Мы, иностранки, ещё покажем себя. Весь Париж будет лежать у наших ног!
Доротея посмотрела на Елену и предложила:
– Давай, раз мы образуем союз иностранок, перейдём на «ты». Мне так будет легче. Согласна?
Конечно, Елена согласилась. Она вообще не представляла, как сможет жить в чужой стране, и вдруг такой добрый приём, такое радушие! Елена даже забыла о всесильном Талейране. Прелестная Доротея и впрямь оказалась ключом к людским сердцам, и сердце маркизы де Сент-Этьен не стало исключением.
– Приезжайте ко мне завтра, – предложила Доротея. – Я познакомлю Элен с дядей.
– Спасибо, дорогая, но давай сделаем это чуть позже, – отказалась мадам Ней. – Завтра я рассчитываю на приглашение от императрицы Жозефины.



Глава пятнадцатая
Императрица Жозефина

Наутро прибыло послание от Жозефины, императрица приглашала «милую герцогиню вместе с её новой подругой» на ужин с танцами.
Аглая прочла письмо и с удовольствием заметила:
– До чего же мила наша Жозефина – нежная и деликатная. А как я рада вновь поехать в Мальмезон! Но, дорогая, путь неблизкий, так что придётся начать сборы прямо сейчас.
На сей раз Елену нарядили в тёмно-синее вечернее платье с шитой золотом каймой по подолу.
– Прекрасно! – похвалила Аглая и поторопила: – Экипаж у крыльца. Поехали.
Путь и впрямь оказался долгим: сначала они ехали через весь город, а потом оказались среди идиллической природы – полей и лесов. Аглая дремала, убаюканная мягким покачиванием кареты, а Елену всё не отпускали тяжкие думы. В очередной раз спрашивала она себя, правильно ли поступила, пообещав Арману принять его наследство. То ей казалось, что всё по закону – ведь она выполняет последнюю волю мужа, то становилось страшно, что обман раскроется и позором ляжет на благородное имя рода де Сент-Этьен. Так и не найдя успокоения, Елена прикрыла глаза в надежде подремать, но вдруг поняла, что карета остановилась. В окно были видны аллея из фигурно постриженных кустов и очаровательный трехэтажный дворец.
Мальмезон походил на старинный ларчик. Скульптуры, венчающие пилястры, два флигеля с круглыми окошками под крышей и широкое стеклянное крыльцо – всё смотрелось изящно и гармонично.
– Какая прелесть! – восхитилась Елена.
– Это дом любви, моя дорогая. Что бы ни говорили о втором браке императора – своё сердце он оставил здесь, – вздохнула Аглая.
Один лакей подбежал, чтобы открыть дверцу кареты и помочь дамам выйти, второй распахнул перед ними широкие стеклянные двери и принял ротонды. Высокий благообразный дворецкий обратился к мадам Ней:
– Ваша светлость, государыня ждёт в малой гостиной, прошу вас и вашу спутницу следовать за мной.
Он прошествовал по длинному коридору и постучал в украшенную позолоченной резьбой белую дверь.
– Входите, пожалуйста, – прозвучал нежный, на удивление молодой голос.
Дворецкий распахнул дверь и доложил:
– Ваше императорское величество, прибыли герцогиня Эльхингенская и маркиза де Сент-Этьен.
– Проходите, располагайтесь, – пригласила очаровательная брюнетка с мягким взглядом больших тёмных глаз. Оказалось, певучий голос принадлежал именно ей.
Елена слышала, что императрице Жозефине сейчас около пятидесяти лет, но просто невозможно было поверить, что этой миловидной даме в светло-лиловом атласе больше тридцати.
– Аглая, как я рада, что вы наконец-то вернулись! Представьте свою спутницу и садитесь к столу, – улыбнувшись, предложила императрица.
Она опустилась кресло, обитое гобеленом, повторяющим рисунок росписи на стенах, и жестом предложила сесть гостьям.
– Ваше императорское величество, позвольте представить вам маркизу де Сент-Этьен… – Аглая коротко рассказала печальную историю своей подруги и, хорошо зная доброту императрицы, подбирала слова так, чтобы задеть благородные струны её души. Расчёт оказался верным: Жозефина растрогалась.
– Примите мои соболезнования, дорогая. Я любила Армана, как сына. Мне очень, очень жаль! – Глаза императрицы подёрнулись влагой.
Словно в ответ, по щекам Елены побежали слёзы.
– Простите, ваше императорское величество, я ещё никак не привыкну к этой утрате, – всхлипнув, объяснила она.
– Не нужно извиняться, мы все вас понимаем. Помнится, император говорил, что хочет воздать вам должное. По-моему, сейчас самое время! Его величество работает в кабинете, и, если он согласится меня принять, я побеседую с ним о вас. Подождите здесь, – сказала Жозефина и, ободряюще улыбнувшись Елене, вышла.
Императрицы не было почти час, Елена и Аглая, давно исчерпавшие все темы для разговоров, устало молчали. Наконец дверь отворилась и вошла сияющая Жозефина.
– Всё в порядке, дорогая, его величество не только подпишет указ о назначении вас опекуншей при вашем будущем ребёнке, но и передаст вам всё имущество пяти тёток Армана, не оставивших наследников. Во времена Директории эти имения отошли в казну, а перед последней военной кампанией по приказу императора спорное имущество было выделено и подготовлено к передаче маркизу де Сент-Этьену, однако Арман так и не успел ничего получить. Теперь всё по праву отойдёт его законным наследникам: вам и будущему ребёнку. Указы привезут завтра в дом герцогини.
– Благодарю, ваше императорское величество. – Елена склонилась в глубоком реверансе. Императрица подняла её и ласково похлопала по руке.
– Это самое малое, что мы можем сделать для Армана: выполнить его последнюю волю. А сейчас пойдёмте в большой зал, гости уже прибывают, сегодня у нас ужин и танцы.
Взяв под руку Елену, государыня пошла вперёд, а довольная мадам Ней последовала за ними. Жозефина шла быстро, нигде не останавливаясь, и у Елены осталось лишь общее впечатление от увиденных интерьеров – необыкновенно изящной роскоши. В глаза бросались то пол из квадратов белого и чёрного мрамора, то стены, задрапированные складками белого шёлка, то панно с танцующими жрицами и горящими треножниками. Дворец оказался таким же, как его хозяйка: роскошным – и в то же время прелестным и простым.
У дверей большого зала Жозефина сбавила шаг. Множество гостей, группами стоящих вдоль стен, обернулись, приветствуя хозяйку. Императрица медленно шла вдоль рядов приглашённых, здороваясь с гостями, а потом представляя Елену. К тому времени, когда Жозефина обошла зал, парижское общество склонило голову перед молодой маркизой де Сент-Этьен.
Начались танцы. Кавалеры пытались приглашать Елену, но она вежливо отказывала, ссылаясь на то, что не танцует из-за траура. Вдруг шум у дверей зала привлёк всеобщее внимание. Пары стали останавливаться и кланяться императору. Музыка смолкла. Бонапарт прошёл к креслу Жозефины и поцеловал ей руку.
Оркестр вновь заиграл кадриль, Наполеон взял императрицу за кончики пальцев и вывел на середину зала. Жозефина танцевала божественно: её движения были грациозны, прекрасные белые руки то прихватывали край шлейфа, то выгибались, как лебединое крыло, а лёгкие ноги несли её уже начавшее полнеть тело с изяществом молодости.
– Какая прекрасная пара, как жаль, что они развелись, – вздохнула Аглая, и Елена кивнула, соглашаясь.
Танец закончился, императрица что-то сказала, наклонившись к уху Наполеона. Он обернулся, огладывая гостей, и, найдя взглядом Елену, направился через зал.
– Дорогая, ты не можешь отказать императору, даже если у тебя траур, – шепнула Елене мадам Ней. Совет последовал как нельзя кстати.
– Добрый вечер, герцогиня. – Наполеон улыбнулся, и его отяжелевшее лицо помолодело, а большие голубые глаза весело блеснули. – Вы отпустите свою подопечную потанцевать со мной?
– Конечно, ваше императорское величество, – ответила мадам Ней. Наполеон протянул руку, Елена положила на неё свою и, опустив глаза, пошла с императором на середину зала.
Никто не знал, но это оказался первый бал в жизни Елены, и ей сразу же пришлось танцевать с французским императором. Стало вдруг страшно. К тому же оркестр заиграл вальс. Как танцевать с самим Наполеоном? Елена смущённо посмотрела на своего кавалера и встретилась взглядом с умными, проницательными глазами.
– Надо признать, что вы очень хороши, мадам! Теперь я понимаю, почему мой Арман влюбился в вас и сразу же заключил брак.
Император закружил Елену в вальсе. Поймав ритм, она успокоилась и даже смогла ответить на комплимент:
– Благодарю, ваше императорское величество, вы очень добры.
– Я очень любил де Сент-Этьена, – признался Наполеон и, вспомнив убитого воспитанника, помрачнел. – Родите ему наследника, пусть хоть кто-то после Армана останется…
– А если будет девочка?
– Я разрешу передавать титул по женской линии – завтра в указе это будет оговорено, – пообещал император и, вздохнув, добавил: – Всё равно других детей у Армана уже не будет.
Музыка смолкла. Наполеон проводил Елену к её спутнице, а сам вернулся к Жозефине. Оркестр заиграл котильон – последний танец бала, и слуги уже распахнули двери, приглашая гостей к столу. Бонапарт попрощался с императрицей и уехал в Париж. В его отсутствие беседа за столом потекла легче и свободнее, гости смеялись и шутили, радуя Жозефину, обожавшую праздники и веселье. Через час начали подавать кареты. Аглая и Елена поблагодарили императрицу за гостеприимство и помощь, а потом уехали в Париж. Елене просто не верилось, что одна поездка к этой очаровательной даме так легко разрешила все трудности, еще недавно казавшиеся непреодолимыми.
С самого утра Елена сидела у окна гостиной. Она так волновалась, что даже не могла есть.
– Ну что ты так переживаешь? – удивилась Аглая.
– Ты не сможешь этого понять – ты же дома, вокруг тебя родные стены, а меня всё равно что нет. – Не в силах совладать с волнением, Елена вскочила и принялась вышагивать по комнате. – Нет документов, нет дома, нет семьи. Если бы не твоя доброта, где бы я сейчас была?..
Аглая осуждающе напомнила:
– Не забывай, кто поручил тебя нам в своей последней воле! Ты здесь не из милости, и, кроме того, мне самой это очень приятно, – герцогиня улыбнулась и ласково попросила: – Ради бога, не мечись, сядь рядом со мной. Я уверена, что документы скоро привезут.
Она оказалась права, посыльный от императора прибыл через четверть часа. Офицер привёз большой белый конверт с вензелем императора. Елена держала его в руках, не решалась вскрыть.
– Ну, что же ты? – подбодрила её Аглая. – Смелее, всё будет хорошо!
Елена открыла конверт и достала три листа, каждый из них был скреплён красным сургучом с оттиском печати Наполеона. Императорские указы! Первый объявлял Элен, маркизу де Сент-Этьен, опекуншей при ребёнке, который должен у неё родиться. Второй разрешал наследовать титул маркизов де Сент-Этьен по женской линии. Третий передавал Елене и её ребёнку имущество, принадлежавшее ранее тёткам Армана. Список передаваемого занимал два листа, но Елена даже не стала его читать. Свершилось главное: у неё будут крыша над головой и средства, чтобы вырастить дочь.
– Посмотри, пожалуйста. Теперь я могу переехать в дом мужа? – спросила Елена и протянула указы мадам Ней.
– Похоже, что всё в порядке, но нужно показать документы месье Трике. Пусть он посмотрит сам, – решила Аглая и взялась за перо, чтобы написать поверенному. – В любом случае, надеюсь, ты не собираешься переезжать сегодня!
– Я так благодарна тебе за помощь, но не могу же я вечно сидеть на твоей шее. – Елена обняла Аглаю и попросила: – Пожалуйста, помоги мне начать новую жизнь! Ты даже не представляешь, как это для меня важно.
– Хорошо, я тебя отпущу, но только если месье Трике скажет, что препятствий больше нет, – уступила Аглая.
Поверенный приехал через час. Он внимательно прочитал присланные указы и сообщил, что всё сделано правильно и оформление наследства покойного маркиза займёт самое большее неделю, но вот имущество тёток Армана, переданное по третьему указу, было разбросано по всей Франции.
– Мадам, вы прочли список? – поинтересовался нотариус.
– Нет, я надеюсь, что вы разберётесь во всём сами и потом мне расскажете. Главное – в другом. Скажите, где жил мой муж? Это ведь теперь и мой дом.
– В Париже вам принадлежат дом на улице Гренель, в Фонтенбло – загородная резиденция, в Бургундии ваше наследство состоит из шести поместий. В банке Парижа у вас имеется около миллиона золотых франков. Виноградники в поместьях уже восстановлены и начали приносить первый доход. В прошлом году вина было продано на четыреста тысяч франков, и теперь продажи станут только увеличиваться. По имуществу родственников маркиза я пока не имею полной картины, мне нужен хотя бы день, чтобы разобраться, но вот я сразу вижу в перечне несколько поместий на юге страны и один замок в долине Луары. Это ценные приобретения! Я могу встретиться с вами завтра утром, чтобы рассказать об остальном наследстве.
– Хорошо, месье! Благодарю вас, – согласилась Елена и, проводив поверенного до дверей, вернулась в гостиную.
– Вот видишь, всё хорошо, а ты волновалась. Завтра поедем смотреть твой дом, а сейчас собирайся к Доротее, она прислала записку, приглашает нас приехать. У неё есть какое-то известие для тебя.
Как ни хотелось Елене начать поскорее паковать вещи, пришлось отложить сборы и ехать с визитом.
В доме Талейрана на улице Сент-Флорантен, как видно, давали приём: к крыльцу один за другим подъезжали экипажи. Прекрасная Доротея встречала гостей в дверях музыкального салона. Увидев Елену и мадам Ней, она расцвела улыбкой:
– Дорогие мои, рада вас видеть. Я опять одна отдуваюсь, принимая дядиных гостей, – сам он ещё не приехал, а людей уже полон дом. Пока проходите в салон, потом я улучу минутку и поговорю с вами. – Доротея кивнула на зал, где уже прохаживалось десятка три разновозрастных мужчин и несколько пышно одетых дам.
Аглая усадила Елену в кресло под большим портретом хозяина дома. Картине было уже, наверное, лет двадцать, а может, и больше. Талейран в простом голубом камзоле сидел за столом. Отсутствие украшений, глухой коричневый цвет стены – всё стягивало взгляд к лицу князя. Красивое, волевое и… непроницаемое, оно поражало. Такая сила исходила от чуть прикрытых глаз, что, увидев это лицо хоть однажды, забыть его было невозможно.
– Какой необычный человек, – кивнув в сторону портрета, сказала Елена.
– По уму Талейрану точно нет равных во всей Европе, – отозвалась Аглая. – Конечно, сейчас он в отставке, но его могущество переоценить невозможно, поэтому, даже рискуя вызвать неудовольствие двора, в этом доме бывают все. Однако сегодня здесь собрались денежные мешки: банкиры с жёнами и промышленники. Я думаю, нам нет смысла оставаться надолго, дождёмся Доротею, узнаем, что у неё за известие, и поедем домой.
Как будто услышав её слова, подошла графиня де Талейран-Перигор.
– Слава богу, все гости собрались, да и дядя прибыл и сейчас выйдет, поэтому я свободна. Давайте скроемся в моём кабинете и поговорим, – предложила Доротея.
Кабинет оказался небольшой и очень уютной комнатой, украшенной гобеленами по рисункам Буше. Доротея усадила дам в кресла и обратилась к Елене:
– Уже всем в Париже известно, что император не только признал за тобой права на наследство Армана, но и подарил тебе конфискованное имущество пяти его погибших тёток. Вот только на эти богатства имеется ещё один претендент: кузен твоего мужа, барон де Виларден. Сейчас он живёт в Лондоне. В окружении графа Прованского он считается главным интриганом. Предупреждаю тебя, что де Виларден очень опасен, такой человек не постесняется нанять убийц, поэтому ты должна остерегаться, никогда и нигде не появляться одна, а главное – беречь своего будущего ребёнка.
– Неужели это так серьёзно? – удивилась Елена. Для неё самой имущество Армановых тёток значило так мало, что рассуждения об убийцах и опасности показались дикими.
– Очень даже! О де Вилардене ходят скверные слухи, будто бы именно он выдал всю свою родню революционным властям. Выжить удалось лишь одному Арману. Доказательств нет, но слухи живут слишком долго…
Доротея казалась такой озабоченной, что Елена против воли поверила в реальность опасности и с чувством сказала:
– Спасибо!
– Может, тебе нанять охрану? – вмешалась мадам Ней. – Надо бы посоветоваться с месье Трике…



Глава шестнадцатая
Новая жизнь

Сразу после завтрака прибыл месье Трике и попросил о встрече со своей доверительницей. Мадам Ней распорядилась провести нотариуса в гостиную, а Елене сказала:
– Иди одна, дорогая, имущество и финансы требуют конфиденциальности. Когда освободишься, приходи сюда.
Нотариус уже разложил документы на столе, а увидев Елену, сразу перешёл к делу:
– Ваше сиятельство, сначала я хотел бы рассказать вам об имуществе вашего покойного супруга. Поместья и дома в Бургундии вернули маркизу семь лет назад. Теперь все они восстановлены, прислуга давно нанята, и вы можете, когда угодно, пользоваться любым из домов.
Трике сделал паузу, ожидая вопросов Елены, но она только улыбнулась, и он продолжил:
– Дом в Париже и дворец в Фонтенбло были возвращены на два года позже, поэтому там всё отремонтировано, дом обставлен полностью, а вот дворец – ещё не совсем: во-первых, он слишком велик, а во-вторых, маркиз надеялся разыскать подлинную мебель, стоявшую там ранее. К сожалению, это оказалось слишком сложно – я думаю, что всю её сожгли в печах во времена Диктатуры. Но ваш супруг не терял надежды.
Нотариус вновь посмотрел на Елену, но у той вопросов не было, и она попросила:
– Продолжайте, пожалуйста!
– Имущество, подаренное вам третьим указом императора, очень разнородное, поскольку принадлежало пяти семьям, жившим в разных частях страны. Наиболее ценными являются старинный замок в долине Луары, три поместья около Тулузы, по одному в Бретани, Провансе, Пуату и Аквитании. Вам также принадлежат двухэтажный дом с фруктовым садом в пригороде Парижа, доходные дома в Орлеане и менее внушительная собственность в виде небольших участков земли и магазинов в трёх крупных городах.
– Наверное, всё это имущество находится в плачевном состоянии и требует больших вложений? – спросила Елена. Ей вдруг вспомнились слова бабушки о том, что прежде чем браться за дело, нужно понять, во что ввязываешься. Нотариус кивнул, соглашаясь. Признал:
– Ваше сиятельство, вы смотрите в корень! Я бы посоветовал посетить все эти места, оценить, в каком они сейчас состоянии, и оставить лишь те, которые вы сможете полноценно использовать. Остальное следует продать, а полученные средства направить на восстановление того, что вы оставите себе.
Совет был разумным, но несвоевременным – беременная Елена с ужасом вспомнила недавнее путешествие. Ни за что!.. Не дай бог, выкидыш…
Пришлось схитрить. Лучезарно улыбнувшись, она обратилась к нотариусу:
– Я полностью разделяю ваше мнение и благодарна за совет, но не возьмёте ли вы на себя труд разобраться со всем этим имуществом? Я жду ребёнка, поэтому не смогу помочь вам, ведь придётся объехать чуть ли не всю страну.
Месье Трике буквально расцвёл. Его глаза за стёклами очков подобрели, а на губах мелькнула победная улыбка.
– Благодарю за доверие, ваша светлость! – сказал он. – Я мог бы выехать через недельку, когда устрою вас в доме и передам вам счета в банках. Моя поездка займёт несколько месяцев, точнее сейчас сказать трудно.
Как же удачно всё складывалось! Елена поблагодарила поверенного и договорилась с ним о встрече на улице Гренель…
Сразу после обеда Елена с Аглаей поехали в дом де Сент-Этьенов. Красивый особняк из тёмно-серого камня, в отличие от соседних домов, переделанных в последние годы в модном стиле ампир, сохранил строгость и изящество линий. Полукруглое крыльцо, острые крыши двух флигелей, красивая башенка на центральном фасаде – всё напоминало о вековой истории.
На крыльце дам поджидал месье Трике.
– Добро пожаловать! Надеюсь, ваш переезд вновь принесёт этому дому счастье! – воскликнул поверенный, пропуская дам в просторный вестибюль с розовато-бежевыми мраморными пилястрами.
Широкая лестница двумя маршами поднималась на второй этаж и балконом сходилась у дверей большого зала. Елене хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в этот дом. Она вдруг почему-то поверила, что будет здесь счастлива, и, более не откладывая, маркиза де Сент-Этьен к вечеру перебралась в свой новый дом.
Нотариус передал Елене контроль над счетами в банках, познакомил с управляющими поместий и свозил во дворец де Сент-Этьенов в Фонтенбло, а потом в пригородный коттедж, подаренный указом императора. К счастью, небольшой двухэтажный дом, окружённый высокой каменной стеной, оказался не разграбленным. Старинная мебель требовала лишь хорошей чистки, даже кастрюли на кухне и тарелки в шкафах были целы.
– Высокая стена и преданные слуги, забившие окна досками, чтобы придать дому нежилой вид, спасли ваше наследство, – обрадовался месье Трике. – Кстати, дочь супружеской четы, спасшей коттедж от разграбления, живёт по соседству, если хотите, её можно нанять. На такой маленький дом одной служанки будет вполне достаточно.
Елена согласилась, и они тут же договорились с милой и опрятной мадам Роже. Та пообещала привести дом в порядок и впредь следить за ним. Оставив ей денег на то, чтобы пригласить садовника, Елена с нотариусом вернулись в Париж. Прощаясь, месье Трике предупредил:
– Мадам, завтра я выезжаю в провинцию. Если вдруг срочно понадоблюсь, в моей конторе знают, как меня разыскать. Я приеду сколь возможно быстро.
Елена пожелала ему счастливого пути и отпустила. Она теперь не сомневалась, что и с наследством разберётся, и все её имения станут процветающими. Не зря же она была внучкой княгини Анастасии Илларионовны!
Через две недели после приёма в Мальмезоне маркизу де Сент-Этьен представили в Тюильри нынешней жене императора – Марии-Луизе. Последний бастион был взят, Париж – покорён, а избитая и бесправная Елена Черкасская осталась в прошлом. В старинном особняке на улице Гренель теперь блистала маркиза де Сент-Этьен. Всё складывалось просто великолепно, лишь предупреждение Доротеи время от времени нарушало покой Елены. Но в глубине души она надеялась, что всё как-нибудь уладится, и барон де Виларден смирится с потерей наследства.
Маленький домик в лондонском Сохо, снятый бароном де Виларденом для своих утех, сегодня пустовал. Луиджи – прелестный, как ангел, черноглазый неаполитанец – получил немного денег и билет в Вокс-Холл, где и собирался развлекаться до полуночи, а единственная служанка ещё вчера уехала навестить родню в Уэльсе.
Барон не мог рисковать. Сегодня он ждал курьера из Франции, а за те пятнадцать лет, что продолжались эти встречи, так и не смог привыкнуть к риску разоблачения и боялся до дрожи в коленках. Скотина Талейран завербовал барона первым, а потом нагло перепродал ценного агента своему преемнику на посту министра. Конечно, деньги за риск де Вилардену шли немалые, но, если бы он смог, барон отказался бы от золота, лишь бы избежать тягостной повинности работать на врагов. Впрочем, выбирать не приходилось – секретная служба императора Наполеона никого ещё не выпустила из своих когтей, и сегодня де Виларден в очередной раз стоял у окна в тёмной спальне второго этажа, наблюдая за улицей. Наконец у входной двери мелькнул знакомый силуэт, и барон кинулся вниз. Он не ошибся: стук оказался условным, и де Виларден открыл посыльному.
– Проходите, Жан, – пригласил барон и провёл гостя в маленькую гостиную, освещенную лишь пламенем камина.
Света хватало только на то, чтобы увидеть круглый столик с бутылкой бренди и двумя бокалами, а также сиденья двух кресел. Спинки их уже терялись во тьме. Барон уселся и знаком предложил гостю занять другое кресло. Де Виларден много лет знал своего связника, но, встретившись с ним на улице при ярком свете, мог бы и не узнать Жана. Тот всегда появлялся в свободном чёрном плаще и, даже вымокнув под дождём, никогда не снимал капюшон в доме де Вилардена. Вот и сейчас связник уселся в кресло, натянул капюшон на лоб, молча плеснул себе в бокал бренди и, только сделав большой глоток, достал из кармана плаща узкий белый конверт. Барон взял письмо и иронично буркнул:
– Что на сей раз? Они хотят, чтобы я достал луну с неба?
– Ничего особенного, всё, как всегда. Министр желает знать правду о болезни английского короля и подробности переговоров графа Прованского с русским царём, – равнодушно сообщил Жан. Помолчав, добавил: – Вот ваше вознаграждение за прошлое донесение.
Связник достал из кармана плаща объемистый кошелёк, и барон повеселел. В конце концов, все его деньги остались во Франции, и, если бы не золото Бонапарта, пришлось бы влачить в Англии жалкое существование, а так хватало и на Луиджи, и на себя любимого.
Барон открыл кошелёк, отсчитал десять золотых гиней и молча пододвинул их Жану. Связник сгрёб деньги и улыбнулся. Уже много лет Жан выполнял для барона частное поручение в Париже: под видом торговца время от времени он заглядывал в дом маркиза де Сент-Этьена и, разговорив слуг, собирал для барона сведения о жизни его единственного оставшегося в живых двоюродного брата.
Жан вновь плеснул в свой бокал приличную порцию бренди и заговорил:
– У нас есть две новости: плохая и хорошая. С какой начать?
– Ради разнообразия начните с хорошей, – насторожился де Виларден.
– Ваш кузен маркиз де Сент-Этьен погиб в России, изображая перед русской конницей Наполеона, пока сам император вырывался из засады, устроенной ему Кутузовым.
– Господи! – вскричал барон и, вскочив, забегал по комнате.
Попивая бренди, Жан насмешливо глядел на стареющего нарумяненного мужчину. Связник много лет знал барона и все эти годы глубоко презирал его. Поэтому Жан с удовольствием ожидал того момента, когда де Виларден захочет услышать вторую новость. Наконец барон опомнился и благодушно напомнил:
– Вы говорили, что новостей две, есть ещё и плохая?
– Да, должен вас огорчить, – растягивая своё удовольствие, притворно вздохнул связник, – но перед смертью ваш кузен женился и даже умудрился провести брачную ночь. В Париже супруга маршала Нея уже представила свету новую маркизу де Сент-Этьен, а та не скрывает, что беременна. По завещанию вашего кузена его душеприказчиком назначен маршал Ней, а в день моего отъезда из Парижа император Наполеон своим указом утвердил маркизу в правах наследования и подарил ей всё имущество пяти ваших казнённых тёток, ранее реквизированное в казну.
Жан насладился сполна: барон позеленел. Он беззвучно открывал рот, но так и не смог заговорить. Шлепая губами, как большая жаба, де Виларден схватился за сердце и стал заваливаться на бок. Связник подхватил барона и поднёс к его губам бокал с бренди. Сделав большой глоток, де Виларден закашлялся, но потом всё-таки смог выдавить:
– Это точно?
– Абсолютно! Я побывал в доме маршала Нея. Его кухарка оказалась заядлой сплетницей. От этой хвастливой болтушки я узнал имя нотариуса Трике, ведущего дела наследницы. В его доме тоже покупают овощи, а слуги и клерки не прочь перемыть кости хозяину. Так что можете не сомневаться – маркиза уже вступает в права наследования.
– Что ей передали? Замок на Луаре тоже? – прошептал барон.
– Подробностей я не знаю, но во время моего визита оба клерка месье Трике пили на кухне кофе и как раз обсуждали, что полученный маркизой замок граничит с землями Талейрана. Кстати, по слухам, всесильный князь покровительствует молодой даме, а его племянница так же, как и мадам Ней, подружилась с наследницей.
Барон долго молчал, а потом вынул из кармана только что полученный кошелёк.
– Я подозреваю, что вы знаете, сколько там? – холодно осведомился он.
– Конечно! – хмыкнул Жан.
– Этого хватит, чтобы вы выполнили для меня одно задание?
– Смотря какое, – осторожно ответил связник. С бароном следовало держать ухо востро. Таких негодяев, как де Виларден, сыскать было непросто.
– Вы принесёте в дом де Сент-Этьенов молоко или фрукты, а может быть, чай (это не суть важно, решайте сами), а потом у маркизы должен случиться выкидыш. Вы понимаете?! Этот ребёнок не должен родиться, чёрт побери!
– А его мать? – равнодушно уточнил связник. – С ней что?
– Будем считать, что она не вынесла горя и скончалась…
Жан не спешил с ответом и де Виларден спросил прямо:
– Так как?
– Это реально: в чай можно подмешать нужную траву, от неё пострадает лишь беременная. Остальные домочадцы не ощутят её действия. Смерти будут выглядеть абсолютно естественными.
– Так что, возьмётесь? – настойчиво повторил барон.
– Ладно, – кивнул Жан. Он убрал кошелёк в карман и встал. – Ваше донесение готово?
Барон молча взял с полки камина голубой конверт и протянул связнику. Жак направился к выходу. Когда барон следом за ним вышел в вестибюль, там уже никого не было. Де Виларден повернул ключ в замке и вернулся в гостиную. Он чувствовал себя раздавленным. Все труды, на которые было потрачено двадцать лет, пошли прахом. Всё приходилось начинать заново. Барон рухнул в кресло, налил себе бренди и залпом выпил, но даже не почувствовал вкуса. Де Виларден долго сидел, глядя на огонь. Постепенно здравый смысл пробился сквозь пелену отчаяния. Всё-таки это нельзя считать началом. Одно дело – многочисленная родня, а другое – одинокая женщина и её неродившийся ребёнок.
«Арман погиб в России. Всё должно было закончиться ещё в прошлом году».
Тоска подступила к сердцу, захотелось выть. Ну почему вновь и вновь кто-то перебегает дорогу? Бокал за бокалом де Виларден допил бутылку. Бренди помогло – на душе стало немного легче. Ничего! Жак взялся помочь, а тот обычно держит слово… Осталось подождать совсем немного. Пусть, хоть в тринадцатом году, но справедливость наконец-то восторжествует.



Глава семнадцатая
Два письма

В военной кампании тринадцатого года уже сложилась определенная традиция: ополченцев в бой без нужды не гнали, а вот осада городов сделалась для них привычным делом. Егерский полк – такое название дал князь Ромодановский своему ополчению – направили под Данциг. Здесь ополченцы надолго застряли, ожидая, пока французский гарнизон съест подметки своих сапог и наконец-то откроет городские ворота.
Данила Михайлович занял под штаб двухэтажное здание почты в одной из ближайших к Данцигу деревень, там же, в крохотной мансарде под крышей, поселился и его адъютант Щеглов. Окошко в этой коморке оказалось маленьким и круглым, зато из него открывался великолепный вид на город. Впрочем, на взгляд Щеглова, Данциг не слишком отличался от городов, виденных поручиком в балтийских губерниях России. Все они были на одно лицо: с узкими домами, маленькими мощёными площадями и готическими костелами – не разберёшь, то ли Польша, то ли Лифляндия.
Шел март, снег на полях сделался ноздреватым, а небо стало по-весеннему ярким. Боёв не было – не считать же войной нынешнюю осаду. Щеглов поймал себя на мысли, что эта ленивая жизнь затягивает, и даже столь немногочисленные полковые дела командир полка, да и он сам с лёгкостью откладывают «на завтра». Ромодановский оставил свой губернаторский пост и сделался полковником, а его адъютант Щеглов так и остался поручиком. В ополчении новые чины ему особо не светили, но Пётр Петрович не тужил – много практиковался и наконец-то приспособился ездить верхом, особым образом подгибая раненую ногу. Жизнь была простой и понятной, а главное, такой далёкой от хлопотных будней губернаторского помощника. Впрочем, прошлое само напомнило о себе: командир вызвал Щеглова и объявил:
– Письмо тебе, Петруша. – Рамодановский протянул адъютанту конверт и с любопытством спросил: – Что там пишет барон Тальзит?
– Я просил его сообщить, если появятся новости о князе Василии Черкасском, – отозвался Щеглов и уточнил: – Разрешите прочесть?
Ромодановский кивнул:
– Да ты читай здесь…
Данила Михайлович скучал по своей прежней кипучей жизни, в полку ему не хватало размаха, и письмо от предводителя уездного дворянства явно заинтриговало его. Щеглов распечатал конверт.
Барон писал:
«Уважаемый Пётр Петрович!
Выполняя наши договоренности, сообщаю, что при расследовании известной Вам истории мною открыты два дела: первое – об убийстве князем Василием Черкасским няни Тамары Вахтанговны, а второе – об исчезновении княжны Елены.
Как Вы и предполагали, дворецкий из Ратманово был осведомлён о месте пребывания княжон и графини Апраксиной. Я встретился с сей почтенной дамой и уговорил её написать заявление о случившемся в поместье убийстве. Я сделал запросы и в Петербург, и в Москву, а также в Министерство иностранных дел для выяснения местопребывания подозреваемого. Ответы оказались неутешительными: мне сообщили, что князя Василия в обеих наших столицах нет, к тому же со службы он уволен.
Я объявил его в розыск, но боюсь, что уже поздно: ведь у преступника имеется на руках дипломатический паспорт, так что князь Василий может проживать как в России, так и за границей. Мне сообщили, что последним местом его службы по линии Министерства иностранных дел была Англия, но и во Франции он тоже подолгу жил.
Что же касается княжны Елены, то после отъезда из Ратманово от неё так и не было известий. Запросы мною везде разосланы, но ответы на них – отрицательные.
Если вдруг что-то изменится, я обязательно сообщу.
Желаю Вам здоровья и благополучия и прошу передать мой нижайший поклон князю Даниле Михайловичу.
Ваш барон Тальзит».
Щеглов сложил письмо и тут же наткнулся на выжидающий взгляд Ромодановского.
– Барон вам поклон шлёт, – заявил Щеглов и протянул Даниле Михайловичу письмо. – Одно хорошо: хотя бы дело об убийстве в Ратманово открыто…
Продолжать не имело смысла: Ромодановский уже углубился в чтение. Поручик молча ждал.
– Ну, вот видишь, Петруша, барон всё сделал, как нужно, и, если теперь этот Василий где-нибудь мелькнёт, его сразу задержат, а там пусть суд решает.
– Да не мелькнёт нигде этот негодяй, – отозвался Щеглов, – не такой он простак, чтобы по имениям прятаться. Если его нет в столицах, значит, его нет и в стране. Уехал он заграницу. Только вот куда?
– Тальзит пишет, что князь Василий долго жил в Англии, значит, знает, как там надёжно спрятаться, – напомнил Ромодановский.
– Зато в Париже у него – жена и тёща, – возразил Щеглов.
Закрутив седой ус в кольцо, князь надолго задумался, но в итоге со своим адъютантом не согласился:
– Нет, голубчик, с такой роднёй князю Василию теперь знаться ни к чему. Вспомни, сколько он своей тёще должен. Негодяй же не подозревает, что после бегства Франсуазы его векселя нам достались. Тёща ему об этом точно не сказала. Имущество Бельских они заполучить не смогли, зато князь Василий захватил наследство своего племянника и им он с дамами Триоле точно делиться не будет. Не поедет Черкасский в Париж, в Англию он подался!
Щеглов не стал спорить, им сейчас что Англия, что Франция – обе были недосягаемы. Они с командиром служили в ополчении и стояли под Данцигом. О чём рассуждать, коли руки связаны? Ромодановский досадливо цыкнул и предложил:
– Ну, в Париж нам писать некому, а Англия – вроде бы русским союзница. Значит, посол наш там есть. Напиши-ка ты, Петя, нашему послу в Лондоне письмецо, попроси выяснить, не осел ли в английской столице князь Василий Черкасский.
– Есть, написать! – обрадовался Щеглов, но сразу же вернулся с небес на землю: – Да как же мы отсюда такое письмо отправим?
Данила Михайлович успокоил:
– Ты напиши, а я со штабным пакетом переправлю в Министерство иностранных дел. От своего имени добавлю, что прошу доставить послание в Англию.
– Так, может, от вашего имени и письмо написать? – предложил Щеглов. – Я подготовлю его, а вы подпишете.
Данила Михайлович согласился. Через полчаса письмо было готово, Ромодановский подписал его, а утром следующего дня отправил с пакетом в штаб армии, сопроводив личной просьбой переслать в Петербург в Министерство иностранных дел.
В сером особняке Министерства иностранных дел на Английской набережной чиновников осталось раз два и обчёлся. Теперь политика вершилась на полях сражений, и дипломаты следовали за армией. Из большого начальства в столице и вовсе никого не было, все высшие сановники отбыли с государем в Европу. Оставшимся дипломатам приходилось работать за двоих, а то и за троих. В одном из кабинетов второго этажа скрипели перьями два молодых человека в вицмундирах. Лица у обоих осунулись от усталости, разница была лишь в стойкости духа: если высокий кареглазый шатен ещё что-то соображал, то хрупкий, как девушка, сероглазый блондин с пятнами нездорового румянца на щеках совсем раскис.
– Послушай, Никита, этак и сдохнуть недолго! – воскликнул блондин, отбросив перо. – Когда же это кончится! Разве это служба?!
Кареглазый Никита поднял взгляд на приятеля и осознал, что тот находится на грани истерики – слишком уж чувствителен. Но что поделаешь, коли людей не хватает? Хотя и приятеля тоже было жаль.
– Пойди упакуй дипломатическую почту в Лондон, – предложил напарнику Никита. – Через час отправка! А я тут пока всё закончу.
– Как это можно закончить? Тут ещё с десяток писем, и все их нужно зарегистрировать.
В Лондоне с начала войны не было посланника, его заменял секретарь посольства, и министр распорядился отправлять в Англию лишь самые необходимые документы. Этим молодые чиновники сейчас и занимались.
– Упакуй, что есть, – предложил Никита, – остальное в следующий раз отправим.
– Тут ты прав, – сразу же согласился блондин. – Я сдам диппочту фельдъегерю и, с твоего позволения, поеду домой.
Никита напарника поддержал, собрал отсортированные документы в пакет и отправил блондина на выход, а потом забрал с соседнего стола пачку не разобранных писем и вернулся к себе. Если читать побыстрее, то часа через два можно будет освободиться.
– Поехали… – пробурчал Никита себе под нос и вскрыл верхний конверт.
Ему сразу же стало не до шуток. Полковой командир князь Ромодановский обращался к российскому посланнику с просьбой проверить, не скрывается ли в Лондоне беглый преступник светлейший князь Василий Черкасский. Автор письма не вдавался в подробности и о сути преступления не обмолвился ни словом, но Никите от этого легче не стало, ведь речь в письме шла о его собственном отце.
«Господи, да что он ещё мог натворить? – мелькнула отчаянная мысль. – Мало ему того ужаса, который он устроил нам после смерти мамы, мало попытки захватить состояние Алекса, ему нужно опозорить нас так, чтобы мы уже не поднялись!»
Никита Черкасский давным-давно не видел отца: тот порвал отношения с обоими сыновьями, узнав, что покойная жена всё завещала детям. Тогда князь Василий топал ногами и поливал Никиту с Николаем последними словами, а потом заявил, что больше знать не знает неблагодарных сыновей. С тех пор скудные сведения об отце Никита получал от старшего брата. Николай рассказывал, что отец накануне войны привёз в Россию новую жену – француженку, замешанную в авантюре с чужим имуществом. Последним, что слышал Никита, стало известие, что кузен Алекс, объявленный по ошибке погибшим, вернулся в декабре в столицу и выставил князя Василия из своего дома.
«Как тогда сказал Ник? – попытался вспомнить Никита. – Что вещи отца по его указанию отправили в порт?»
Так, может, полковой командир Ромодановский прав, и отец отплыл в Англию? Это была лишь догадка: из порта ведь можно добраться и до Кале, и до Марселя, и до Неаполя. Отец мог оказаться в любой из стран Европы. Для дипломатов Николая и Никиты не было секретом, что отец вышел в отставку, но он мог поселиться в Англии как частное лицо.
«Но, если у отца жена – француженка, может, он уехал к ней? – размышлял Никита. – Хотя вряд ли: во время войны русским во Франции не слишком-то уютно».
Письмо Ромодановского горело в руках. Что с ним делать? Формально Никита имел право отсортировать письмо и не посылать его в Англию, но не сдавать же такую бумагу в архив. Перед Никитой Черкасским лежал листок, который мог навсегда сломать им с братом жизнь и карьеру, да и кузены – Алекс с сёстрами – тоже могли оказаться замаранными… Что делать?.. Нет, рисковать нельзя!
«В конце концов, он – мой отец, и я не стану ему судьёй», – решил Никита Черкасский. Он разорвал письмо, и на душе у него сразу полегчало.
Как часто память бывает бальзамом на душу. Убийца прекрасно знал об этом маленьком секрете и часто им пользовался. Когда дела плохи, а на душе муторно, вспомни о чём-нибудь приятном! Вот и сейчас, прикрыв глаза, он вновь и вновь возвращался мыслями к своему «сладкому мигу». Это поднимало настроение, горячило кровь. Должно же быть хоть что-то хорошее в этой сволочной жизни. Впрочем, даже лучшие воспоминания не могут оградить от жизненных неудач, отвлечь – другое дело, да и то ненадолго.
Как же так получилось, что дело всей его жизни рухнуло? Убийца уже подобрался к богатству, одна за другой падали фигуры с его шахматной доски. Все вокруг считали, что это рок забрал всю его родню, и лишь он один знал, что кровь близких – на его руках. Хотя зачем кривить душой? Убийца не возражал бы, чтобы об этом узнал весь мир! Он – великий человек, орудие провидения, отбирающее жизни у других. Он везде и всегда прав! Он просто обречён на победу…
«Что же пошло не так? Почему человек, узурпировавший мою собственность, восстал из могилы, чтобы вновь забрать ее?»
Убийца даже не успел порадоваться своей удаче, как всё перевернулось с ног на голову. И что теперь? Смириться с поражением? Нет, нет и ещё раз нет! Он никогда на это не согласится! Не добил врага? Значит, добьет, а если при этом ещё и удовольствие получит, так это – двойная победа. Убийца закрыл глаза и представил, как лопнет под ударом кочерги нежная кожа, а на тонкой спине проступит лиловый след. Видение оказалось таким ярким, что, натянув панталоны, затвердела плоть. О-о-о!.. Наслаждение…



Глава восемнадцатая
Мари де Сент-Этьен

Какое же это наслаждение, когда ты взлетаешь на вершину успеха! После танцев в Мальмезоне и приёма в Тюильри во всех парижских гостиных только и разговоров было, как о красоте и очаровании прекрасной маркизы де Сент-Этьен. Императрица Жозефина взяла Елену под своё покровительство и приглашала к себе не реже раза в неделю, Доротея рассчитывала на «дорогую Элен», устраивая праздники в доме Талейрана, а Аглая просто возила подругу везде, где бывала сама.
Мужчины увлекались маркизой де Сент-Этьен и всячески старались ей понравиться, но положение вдовы имело свои преимущества – теперь всё в своей жизни Елена решала сама.
Поклонники оставляли её равнодушной, глядя на них, Елена чувствовала себя неприступной скалой. Все ухаживания разбивались о её безразличие, так разбивается о камень и убегает, не оставив следов, прибрежная морская волна.
Беременности уже исполнилось шесть месяцев, однако живот, к величайшему облегчению Елены, так и остался совсем небольшим и не выдавал истинных сроков. Но маркиза де Сент-Этьен просто не могла позволить себе рисковать, слишком уж многое было поставлено на карту. Елена решила уехать из Парижа в одно из своих имений и там родить, не привлекая внимания общества. Она уже несколько дней вынашивала этот план, не зная, как объявить о своём желании подругам. Сидя в своей уютной гостиной, Елена в очередной раз ломала над этим голову, когда вдруг приехала Аглая. Она вошла в комнату, одетая по-дорожному.
– Моя дорогая, я заехала проститься, – вместо приветствия сообщила мадам Ней. – Вчера вечером мне привезли письмо от свекрови – старушка заболела, и не знаю, сможет ли она поправиться. Мои сыновья сейчас живут в её имении, поэтому я уезжаю к мальчикам. Я напишу тебе, как только появится хоть какая-то ясность.
Аглая поцеловала Елену и поспешила к выходу. Это оказалось так неожиданно, но, скорее всего, было к лучшему, ведь обманывать подругу не хотелось. Впрочем, и маркизе де Сент-Этьен уже пора было собираться. Только куда? В Бургундию?.. А почему бы и нет?.. Чем дальше от Парижа – тем лучше. Наконец-то приняв решение и отправив Машу паковать вещи, Елена стала собирать документы. Резкая боль внизу живота заставила её согнуться пополам.
– Боже!.. Доктора!.. Скорее!.. – закричала Елена, схватившись за спинку кровати.
Испуганная Маша кинулась за помощью к дворецкому. Через полчаса в спальню маркизы де Сент-Этьен вошёл высокий старик, одетый в чёрное. К тому времени с помощью горничной Елена уже смогла лечь. Свернувшись калачиком, она обнимала свой живот. Боль ушла, но даже пошевелиться было страшно. Увидев врача, Елена вцепилась в его руку.
– Доктор, пожалуйста, спасите моего ребёнка, с ним что-то не так! – запричитала она.
Старый врач знал, что при таких обстоятельствах нужно первым делом успокоить больную, поэтому он долго расспрашивал маркизу, утешал, обнадёживал, а потом осмотрел её и послушал живот.
– Слава богу, мадам, пока ничего страшного не случилось, но это – сигнал, что ребёнок может в любой момент попроситься на свет, поэтому вам придётся лежать, возможно, до самых родов. Ребёнок пока ещё слишком мал, думаю, меньше пяти месяцев.
Врач говорил уверенно, и, хотя он ошибался, к тому же сильно, Елена не стала его поправлять. Наверное, когда она болела, её малышке тоже пришлось несладко, раз она так мала, что даже доктор не может правильно определить её срок. Врач повторил свой совет лежать, потребовал отказаться от всей острой еды, чая и кофе, питаться бульоном и кашами, а пить только воду. Старик попрощался и обещал вернуться на следующий день.
Что же теперь делать? Елена не видела другого выхода, кроме как остаться в Париже. Совсем расстроенная, она лежала в своей спальне, когда Маша сообщила ей о приезде графини Доротеи.
– Проси её сюда. Доктор не велел мне вставать, – сказала Елена и приподнялась на подушках, стараясь не потревожить живот.
– Что с тобой? – войдя в спальню, удивилась Доротея.
– Моя беременность под угрозой, доктор велел лежать, возможно, до самых родов.
– Но ведь это так долго, у тебя же ещё маленький срок! – расстроилась Доротея.
– На самом деле он не очень маленький: я венчалась, когда была уже беременна, – потупившись, признала Елена. Ей не хотелось начинать такой разговор, но выбирать не приходилось: теперь ей могла помочь лишь Доротея.
– Подумаешь, каждая вторая невеста в Париже выходит замуж беременной, – заметила графиня.
– Не забывай, что я русская, и на мне в ночь перед боем женился маркиз де Сент-Этьен, воспитанник императора. Сомнения в отцовстве Армана возникнут сразу же.
Ну, разве такие мелочи могли испугать Доротею де Талейран-Перигор? Красавица лишь пожала плечами.
– Значит, нужно сделать так, чтобы считать стало некому. Надо всем сообщить, что ты уехала в имение, а на самом деле спрятать тебя поблизости – может быть, даже в Париже, а может, в пригороде. – Цепкая память Доротеи сразу же выхватила нужное: – Ты ведь говорила, что получила от императора дом на южной окраине города?
– Да, мы с месье Трике ездили смотреть коттедж. Он не разграблен, там уже и служанка есть, – подтвердила Елена.
– Вот и отлично, пока ты будешь здесь лежать, я сама съезжу и посмотрю, как там идут дела, а потом аккуратно тебя перевезем. Я буду приезжать, а когда ребёнок родится, всё сделаем так, чтобы сомнений в сроках его появления на свет ни у кого не возникло. Не переживай ты так, в высокородных семьях это обычное дело.
Доротея села у постели подруги и долго развлекла её рассказами об интимных историях из жизни европейских дворов. Названные графиней имена поражали, и Елена наконец-то поняла, что её случай отнюдь не нов.
На следующий день Доротея отправилась на южную окраину Парижа, где в маленьком тупике из четырёх домов стоял коттедж, принадлежащий теперь Елене. Открыв низенькую калитку в каменной стене, Доротея вошла во двор. Дом ей сразу понравился. Двухэтажный, облицованный розовым местным камнем, с крутой черепичной крышей, он был похож на пряничный домик из детской сказки. Деревья в большом фруктовом саду казались пышными белоснежными облаками из-за только что распустившихся бесчисленных цветов.
«Чудное место! – обрадовалась графиня. – Как раз то, что нужно Элен и ребёнку».
За её спиной хлопнула калитка, и сзади раздались шаги. Доротея обернулась и увидела ещё крепкую седоватую женщину с широким добродушным лицом. Та приветливо сказала:
– Здравствуйте, мадам! Я работаю в этом доме, меня зову Маргарита Роже. А вам что угодно?
– Я графиня де Талейран-Перигор, подруга вашей хозяйки. Мы скоро привезём Элен сюда, поэтому я собираюсь всё подготовить. Пойдёмте посмотрим дом, – распорядилась Доротея и пошла по дорожке. Мадам Роже поспешила обогнать её, чтобы открыть дверь.
Дом оказался ухоженным: полы и мебель были натёрты, шторы отстираны, посуда на кухне сияла.
– Отлично, можно переезжать хоть завтра, – похвалила служанку Доротея. – Но ваша хозяйка беременна, ей нужен покой: доктор велел лежать. Вы сможете помогать ей?
– Конечно, мадам, я живу в соседнем доме, до меня здесь работали мои родители. Я очень дорожу этим местом и буду рада ухаживать за новой хозяйкой.
– Вот и отлично, – обрадовалась Доротея, – но если понадобится срочно принять роды, вы сможете найти повитуху?
– Не нужно никого искать, моя тётка была повитухой, я сначала работала с ней, а после её смерти сама принимала всех младенцев в нашей округе, только сейчас, получив место у маркизы, я передала дела более молодой женщине, но для своей хозяйки всё сделаю сама.
– Замечательно! – обрадовалась графиня. Она надавала указаний мадам Роже и с лёгким сердцем уехала.
К вечеру Доротея появилась на улице Гренель, поделилась впечатлениями и пообещала, что самое большее через месяц перевезёт Елену в коттедж:
– Ты родишь. Вы с ребёнком проживёте там, сколько понадобится, а потом вернётесь в этот дом, мы вызовем нотариуса и выпишем метрику новорождённому и окрестим его. Предлагаю себя в крестные и берусь уговорить дядю – он так влиятелен, что, имея такого кума, можешь ни о чём не беспокоиться.
Елена была согласна на всё, она обняла подругу и вздохнула.
– Что бы я без тебя делала?..
– Но я же есть! – засмеялась Доротея, а Елена подумала, что это можно считать подарком судьбы.
Доктор заставил Елену пролежать в постели целый месяц. Она питалась лишь постными кашами, которые готовила ей Маша, не пила ничего, кроме воды, и уже давно чувствовала себя совершенно здоровой. В конце концов доктор смилостивился и разрешил своей подопечной вставать:
– Мадам, я больше не вижу угрозы выкидыша, но вы должны быть очень осторожны. Никаких резких движений, никаких волнений, только покой, солнце и хорошее настроение – вот теперь ваши главные друзья.
Напоследок врач написал рецепт успокоительного питья и откланялся.
Теперь можно было перебираться в коттедж. До родов оставался месяц. Собрав лишь самое необходимое, Елена с Машей переехали в розовый домик, где Маргарита Роже сразу же захлопотала вокруг беременной хозяйки.
Теперь Елена почти всё время проводила в саду: в круглую беседку, увитую виноградной лозой, поставили кушетку с высокой спинкой. Деревья отцвели, и на месте белых лепестков уже завязались крохотные яблочки, клумбы пестрели первыми летними цветами, заботливо рассаженными Маргаритой, и тёплый июньский ветерок доносил до Елены нежнейшие запахи.
Она всё время возвращалась мыслями к своим воспоминаниям. Они уже больше не тревожили её, а только навевали грусть. Елена не спрашивала себя, кого из двух мужчин, промелькнувших в её жизни, любила больше. Теперь-то она понимала, что любила обоих, и было за что – ведь каждый из них спас ей жизнь. Елена принадлежала и тому и другому не из благодарности, не из жалости, а страстно желая обоих. Скоро родится дочка и свяжет их троих неразрывными узами: Александр Василевский дал девочке жизнь, а Арман – своё имя. Сегодня маркиза де Сент-Этьен наконец-то решилась поставить точку в своих моральных терзаниях. Пусть прошлое остаётся в прошлом, а ей нужно жить дальше. Глядя в небо, Елена прошептала:
– Я любила вас обоих, а теперь простите, но для меня важнее всех моя дочь.
Попросив прощения, Елена успокоилась и задремала, но вскоре звонкий голос подруги разбудили её.
– Элен, где ты? – крикнула Доротея из сада, а войдя в беседку, призналась: – Так и думала, что найду тебя здесь.
Для поездок в коттедж графиня одевалась подчеркнуто просто – старалась не привлекать лишнего внимания. Елена ценила её усилия сохранить тайну, хотя и сомневалась, что подругу можно не заметить – хоть даже одень её в обноски нищего. Сегодняшний день не стал исключением – в простеньком белом платье и соломенной шляпке с голубой лентой Доротея сияла, как золотой наполеондор. Она обняла Елену и тут же объявила:
– Я приехала предупредить, что тоже жду ребёнка. Дома я уже объявила об этом, поэтому ещё несколько месяцев – и муж отправит меня в одно из имений. Нужно успеть сделать всё, что нужно для тебя. Как ты думаешь, сколько тебе еще осталось?
– Наверное, неделя, – прикинула Елена.
Она оперлась на стол и села. Живот у неё оставался по-прежнему небольшим и равномерно округлым.
– Да, но ты такая изящная, а я перед родами становлюсь похожей на шар. – Доротея с сомнением посмотрела на подругу и предположила: – Скорее всего, ребёнок будет маленьким, наверное, девочка. Но нас это устраивает, ведь нам нужно выиграть два месяца. Сегодня я пообедаю у тебя, а потом появлюсь уже после родов. Если случится что-то непредвиденное, пришлёшь мне записку, и я примчусь.
Этот тёплый летний день был так хорош. Подруги провели его в саду за лёгкой и весёлой беседой. Елена старалась ничего не загадывать, ведь впереди её ждало самое важное событие: в жизнь должна была прийти её дочь.
Мари родилась на рассвете, тёплым июльским утром, ровно через неделю после встречи подруг. Роды оказались настолько лёгкими, что даже опытная повитуха мадам Роже удивилась. Крошечная девочка выскользнула из утробы матери в ласковые руки Маргариты и приветствовала божий мир звонким криком.
– Барышня, это девочка! – воскликнула Маша.
– Какая хорошенькая, ничего, что совсем маленькая! – вторила ей Маргарита.
Малышку обмыли, завернули в пелёнку и положили на руки счастливой матери. Елена вглядывалась в крошечное красное личико и не могла понять, на кого похож её ребёнок. Она знала лишь одно – что это чудесное существо теперь ей дороже жизни.
– Здравствуй, любимая! – с дочерью Елена заговорила по-русски. – Добро пожаловать в этот мир! Спасибо за то, что ты у меня есть. – Мать поцеловала маленькую головку, отдала ребёнка Маше и попросила: – Береги свою тезку, её зовут Мария, в честь матери маркиза.
На первом этаже маленького домика устроили детскую, где поселилась племянница мадам Роже со своим новорождённым сыном – Лили стала кормилицей маленькой маркизы. Девочку приложили к груди, и она жадно вцепилась в сосок.
– Вот разбойница, – засмеялась Лили, – ничего, что такая маленькая, аппетит у неё большой.
Кормилица оказалась права: девочка была на удивление спокойной, хорошо ела и много спала на воздухе. Через два месяца, когда подруги решили объявить о её рождении, маленькая Мари стала хорошеньким беленьким ребёнком – чуть крупнее, чем обычные новорождённые дети.
– Завтра перебираемся в Париж, а послезавтра утром ты приглашаешь нотариуса и предъявляешь ему новорождённую, чтобы он выписал метрику. Ещё через неделю окрестим Мари, – строила планы уже заметно округлившаяся Доротея. – Я пришлю утром свою коляску, как будто мы путешествовали вместе, а роды застали тебя при подъезде к Парижу. Будем всем говорить, что, слава Небесам, поблизости оказался этот коттедж и ты родила девочку в своём доме. Кормилицу нужно оставить здесь, а в Париже новую найти.
Вечером следующего дня коляска Доротеи привезла маленькое семейство на улицу Гренель. Елена вошла в вестибюль дома с белым кружевным свёртком на руках.
– Добро пожаловать домой, дорогая, – тихо сказала она по-русски, а потом обратилась к дворецкому, кратко изложив версию, придуманную Доротеей. Дворецкий пообещал срочно найти для девочки кормилицу и на завтра пригласить нотариуса.
Счастливое оживление, охватившее дом при известии, что у покойного маркиза родилась наследница, вылилось в множество поздравлений и восторгов. Все слуги хотели помочь. В течение часа под детскую переоборудовали светлую комнату рядом со спальней Елены. У одной из горничных нашлась знакомая молодая вдова, родившая и тут же похоронившая слабенького ребёнка. Женщину привели в дом. Жизель, так звали кормилицу, понравилась хозяйке своей скромностью и опрятным видом. Её бедное платье выглядело чистым и аккуратным, а когда малышка взяла её грудь, Елена совсем успокоилась.
Утром нотариус города Парижа метр Карно выписал маленькой маркизе де Сент-Этьен метрику, а неделю спустя в церкви Сен-Жермен-де-Пре её крестили. Крестной матерью стала графиня Доротея, а крестным отцом – князь Талейран. Елена настояла на скромной частной церемонии. Дав торжественный обед для крёстных своей дочки, маркиза де Сент-Этьен вернулась к привычной тихой жизни, радуясь, что всё постепенно налаживается. Она благополучно родила свою Машеньку и смогла дать ей гордое имя и тёплый дом. Образ Армана уже затянулся дымкой времени, горе ушло, и муж сделался добрым и нежным воспоминанием. Дочка занимала теперь все мысли и всё время Елены; а единственным, что не давало ей теперь покоя, оставалось неотправленное письмо, спрятанное на дне саквояжа в гардеробной. Из Франции Елена его переправить не могла, приходилось ждать подходящего случая.
Месье Трике вернулся из поездки по стране и дал маркизе полный отчет по её имуществу. Как и ожидалось, имения были разорены. Нотариус предложил оставить лишь крупные, а всё остальное продать и вырученные деньги вложить в восстановление. Елена с ним согласилась и, выдав Трике доверенность, попросила всем этим заняться.
Тихая и налаженная жизнь в доме на улице Гренель переменилась в конце октября. Рано утром к крыльцу подкатила коляска Доротеи, и графиня, придерживая рукой свой тяжёлый живот, стремительно вошла в гостиную.
– Элен, дела плохи! Дядя получил известие, что русские под Лейпцигом разбили нашу армию. Талейран считает, что это конец империи Наполеона. Мы срочно уезжаем в Валансе, ведь в Париже оставаться опасно. Я вырвалась к тебе на полчаса. Ты должна немедленно собраться и тоже уехать. Может, обновишь свой замок на Луаре, и мы станем соседями? – с надеждой предложила Доротея.
– Но замок ещё не восстановлен, там пока нельзя жить, тем более с маленьким ребёнком, – растерялась Елена, но тут же сообразила: – Я могу уехать в Бургундию, в самое большое имение под Дижоном.
– Немедленно отправляйся и жди моих писем. Думаю, дядя по-прежнему будет самым информированным человеком, а значит, и мы с тобой всё узнаем первыми, – пообещала Доротея. Она поднялась, на прощание обняла подругу и уехала.
Елена велела собирать вещи, и уже наутро маленькое семейство отправилось на юг. Ехали не спеша, с частыми остановками, чтобы не утомлять ребёнка, и Мари на удивление легко перенесла путешествие.
Споря с календарём, в Бургундии по-прежнему стояло лето. Каждый клочок земли здесь был засажен виноградом. Старинный двухэтажный дом, крытый оранжевой черепицей, стоял на вершине холма, и от его крыльца начинались спускающиеся в долину террасы. На каждой из них рос свой сорт винограда, и сейчас все кусты ломились под тяжестью тёмных, золотистых или розовых гроздьев.
– Боже, да ведь это просто рай! – восхитилась Елена.
Наконец-то она нашла место, где сможет дождаться окончания войны. О дальнейшем Елена старалась просто не думать – боялась сглазить.
В новом доме жизнь скоро вошла в привычное русло. Её центром была малышка Мари. Девочка подросла и стала хорошенькой блондинкой с точёными чертами маленького личика. Но главным чудом оказались её глаза: большие и зелёные, как изумруды, они так напоминали Елене глаза Александра Василевского…
Однажды утром на веранду, где маркиза укачивала дочку, поднялась домоправительница – мадам Бетиль. Елене искренне нравилась эта немолодая француженка, державшая дом в безукоризненном порядке. Сейчас домоправительница помялась, а потом обратилась к ней с просьбой:
– Мадам, извините, что я вас беспокою, но у моей старой знакомой случилась беда: она всю жизнь проработала на епископа Дижона, а в революцию монастыри здесь разрушили, всех монахов убили, епископа тоже. С тех пор женщина без работы и сейчас голодает. У неё есть родные в Англии, но она никак не соберёт денег на переезд. Может, вам нужно что-нибудь сшить? Она хорошая швея, будет работать день и ночь, лишь бы собрать денег на дорогу.
– Шить совсем не обязательно, зато для меня нужно выполнить одно поручение в Англии, – встрепенулась Елена, – но только никто не должен об этом узнать. Если ваша подруга согласится, я дам ей денег на переезд.
– Конечно, мадам, я за неё ручаюсь, но вы можете сами поговорить с ней. Встретьтесь, не открывая ни своего имени, ни своего лица. Я могу это устроить, – предложила мадам Бетиль.
На следующий день закутанная в тёмный плащ с капюшоном, маркиза вошла в дом своей домоправительницы на окраине Дижона. Лицо Елена закрыла густой вуалью и надеялась остаться неузнанной. Навстречу ей вышла немолодая, измождённая француженка. Елена всмотрелась в её глаза – они располагали к себе. Можно было рискнуть.
– Мадам, вы сможете выполнить для меня поручение в Лондоне: передать письмо в русское посольство? Если вы согласитесь, я оплачу ваш проезд, – сказала Елена.
– Конечно, я сделаю это, вы можете не сомневаться! – воскликнула француженка. – Я готова на всё, лишь бы попасть к родным, ведь здесь у меня никого не осталось.
– Хорошо, вот письмо, а вот деньги… Счастливого пути… – Елена протянула женщине конверт и кошелёк, развернулась и вышла из дома.
Пошел второй год с тех пор, как светлейшая княжна Черкасская покинула Ратманово, и только сейчас у неё появилась надежда помочь своим близким.
– О, мои дорогие, только бы вы были живы, – прошептала Елена.
Чтобы там ни говорила Доротея, но император Наполеон ещё крепко держался за власть, а значит, и война не могла быстро закончиться.



Глава девятнадцатая
Пьянящий воздух Парижа

Наполеон поставил под ружьё всё оставшееся мужское население Франции. Не имея ни кавалерии, ни артиллерии, потерянных в снегах России, император с отчаянием безумца, не признающего своих ошибок, шёл навстречу русским войскам, пытаясь задержать их в Германии.
Судьба сделала французам последний подарок: в апреле прямо на марше умер фельдмаршал Кутузов. Потеря казалась невосполнимой. Но нужно было воевать дальше, и император Александр назначил новым главнокомандующим генерала Витгенштейна.
Выбор оказался неудачным. Храбрый боевой генерал, не привыкший быть царедворцем, Витгенштейн растерялся от присутствия в войсках своего государя и прусского короля. Генерал ожидал от августейших особ каких-то указаний, в то время, когда те ждали решений от него самого. Через три недели после смерти Кутузова новый главнокомандующий проиграл Наполеону сражение под Лютценом, маленьким городком в двадцати километрах от Лейпцига.
Только отсутствие у французов конницы не позволило им закрепить успех, а храбрость полков Милорадовича, сражавшихся с французами в арьергардных боях, заставила Наполеона остановиться на завоеванных рубежах.
На привале, когда адъютанты Милорадовича расположились на ночь у костра, Александр Василевский спросил друга:
– Скажи, Алексей, как ты думаешь, что же позволяет Наполеону одерживать все эти победы? Ведь прошлой зимой мы его уничтожили! Однако он, как птица Феникс, восстаёт из пепла и вновь наносит нам поражение!
– Тебя ведь в юности учили фехтовать? – отозвался Черкасский.
– Конечно…
– Тогда представь себе, что ты с тонкой гибкой шпагой стал в позицию и готов драться по правилам с таким же, как ты, офицером, но против тебя выходит казак с острой саблей, не знающий никаких правил и дерущийся так, как ему на ум взбредёт. Со всего размаха перерубает он твою тонкую шпагу, а потом забегает сзади и сносит тебе голову, – объяснил Алексей. – Мне кажется, что Наполеон ведёт себя именно так: он сам придумывает себе правила войны, но нужно признать, что у него молниеносный ум и гениальное военное чутьё, чего, скорее всего, пока нет у наших командиров.
– Наверное, ты прав, – согласился Василевский, – я, честно говоря, не думал, что Бонапарт с одними новобранцами, без конницы и артиллерии сможет побеждать.
Жизнь подтвердила правоту своеобразного объяснения князя Черкасского: три недели спустя на востоке Саксонии объединенная русско-прусская армия дала ещё одно сражение французам и вновь проиграла. Армия-победительница, разгромившая Наполеона полгода назад, терпела второе поражение подряд, и герои двенадцатого года чувствовали себя оскорблёнными. Генерал Милорадович лично отправился к новому главнокомандующему и потребовал, чтобы тот сложил с себя полномочия. Витгенштейн не стал упираться, и император Александр с легким сердцем подписал новый указ: армию возглавил давно проверенный в деле Барклай-де-Толли.
Русский император не стал терять времени: его посланцы срочно выехали во все европейские столицы. Суля мыслимые и немыслимые выгоды, они уговаривали государей присоединиться к антифранцузской коалиции. На дипломатическом поприще Александр Павлович победил. Сначала к коалиции добавилась Швеция, а потом и Австрия во главе с тестем Бонапарта – отцом молодой императрицы Марии-Луизы. Осталось только одно – закрепить наконец-то успех и на поле брани.
Но уверовавший в свою непобедимость Наполеон бился отчаянно. В августе он нанёс новое поражение силам союзников под Дрезденом, но в тот же день два его корпуса были разбиты русскими войсками, что и свело на нет эту последнюю победу французов. Вся логика войны подталкивала стороны к генеральному сражению, которое и произошло в октябре под Лейпцигом. Для Наполеона оно оказалось катастрофичным, и ему пришлось уйти из германских княжеств, оставив их милость русских войск.
Во Франкфурте-на-Майне, где русские устроили свою штаб-квартиру, офицеры отдыхали. Так же, как когда-то в Вильно, местные помещики, богатые горожане, вельможи, приехавшие в свите трёх государей, давали приемы и даже балы. Василевский с Минихом их не чурались. Образ Елены в памяти Александра постепенно бледнел, таял в дымке воспоминаний, и граф уже не так остро переживал свою странную помолвку и исчезновение невесты. Василевский вновь стал заглядываться на женщин. Впрочем, одно теперь Александр знал твёрдо: он не вправе жениться, раз дал слово Елене.
Немецкие красавицы оказались особами доступными, а прекрасный, как античный бог, зеленоглазый граф Василевский пользовался у них неизменным успехом. Александр больше не скучал и даже не заметил, как пролетело время, Отдохнувшая объединённая армия подтянула резервы, собралась с силами и приготовилась к последней битве. День в день год спустя после начала Освободительного похода русские войска переправились через Рейн и вступили на территорию Франции.
Наполеон встретил русский авангард почти что на границе Франции, дал бой и даже заставил противника отступать. Но на самом деле император французов был уже обречён. Его противники оказались хорошими учениками. Воспользовавшись тем, что Наполеон завяз в боях далеко от Парижа, Александр Павлович с основными силами союзной армии сделал крюк и в обход направился к столице Франции. Возглавлявший оборону Парижа Жозеф Бонапарт уже ничего не мог сделать. Утром девятнадцатого марта 1814 года русский император Александр I торжественно въехал в Париж в сопровождении австрийского императора и прусского короля. За ним маршировала стотысячная армия.
Наполеон был вынужден отречься от престола. Князь Талейран, давно игравший на руку Бурбонам, договорился с победителями о восстановлении монархии. Месяц спустя Бонопарт отбыл на остров Эльба, оставленный ему во владение союзниками, а в Париж во главе большой свиты эмигрантов въехал брат казнённого французского короля – граф Прованский, принявший власть под именем Людовика XVIII.
Но победивших врага русских офицеров большая политика не волновала. Для этих, в большинстве своём молодых, людей наступило счастливое время. Теперь они считались спасителями Европы, женщины бросались им на шею, мужчины перед ними заискивали. Волшебный воздух Парижа опьянил и графа Василевского: он окунулся в водоворот удовольствий – танцевал, ухаживал за женщинами и соблазнял их.
Однажды Александр вернулся с такого мимолётного свидания в дом, занятый офицерами Милорадовича под постой. Граф растянулся на кровати в своей комнате, но задремать не успел: через приоткрытую дверь он услышал рассказ одного из своих товарищей:
– Мне говорили, что княгиню в Вене звали «белой кошкой», потому что она всегда одевалась только в муслин, через который просвечивало её божественное тело. Так вот, это правда: вчера на приёме в доме Талейрана я убедился в этом сам. С ума можно сойти, до чего это возбуждает! Княгиня живёт в Тюильри вместе со всеми остальными придворными и, говорят, пользуется особой благосклонностью самого императора.
Александр быстро сообразил, что речь идёт о красавице княгине Багратион. Её скандальное прозвище получило в среде русских офицеров широкую огласку. Болтали, что вдова покойного командующего Второй армией необычайно чувственна и не слишком обременяет себя моральными запретами. Василевский видел её раза два издали, и эта прелестная блондинка очень его заинтриговала. Граф решил, что обязательно с ней познакомится, а там уж – как кривая вывезет.
«Можно напомнить, что мы дальняя, но всё-таки родня, – прикинул Александр. – Она так же, как и я, в родстве с Потёмкиным».
Граф отправился в Тюильри, в надежде, что друг не ошибся и княгиня Багратион действительно живёт в резиденции русского императора. Василевскому повезло: один из пробегавших мимо чиновников в тёмно-зелёном мундире Министерства иностранных дел подсказал ему, что княгиня проживает вместе с другими одинокими дамами на втором этаже, и указал направление, куда идти. Ещё через четверть часа Александр постучал в украшенную позолотой белую дверь, за которой, предположительно, скрывалась прекрасная княгиня Екатерина.
Мягкий голос пригласил войти, граф заглянул в комнату, где и увидел прелестное белокурое существо с нежным взглядом голубых глаз и лицом маленькой девочки.
– Что вам угодно, сударь? – красавица подняла на гостя свои чудесные глаза и улыбнулась.
– Простите за беспокойство, сударыня, но мне кажется, мы с вами – родня. Я – граф Василевский, а моя бабушка, княгиня Аврора, была сестрой вашего отца.
– О боже! – блондинка радостно всплеснула руками – Вы не представляете, как я тоскую по родным, ведь я здесь совсем одна!
Красавица бросилась Александру на шею и принялась его целовать. Впрочем, получалось это у неё отнюдь не по-родственному. Василевский на мгновение опешил, но, потешаясь в душе над комизмом ситуации, крепко обнял блондинку и ответил на её поцелуй.
Скоро граф на своей шкуре испытал, почему красавицу Багратион зовут «белой кошкой»: она и впрямь оказалась необычайно чувственной и никогда не выпускала из своих коготков заинтересовавших её мужчин. Холостяк-кавалергард граф Василевский был не только любопытным объектом для обольщения, но и очень выгодной партией – поэтому «белая кошка» и вцепилась в добычу. Скоро Александр прослыл официальным любовником княгини Багратион. Она повсюду таскала его за собой, демонстрируя их связь собравшейся в Париже разноплемённой публике. Василевский не возражал, посчитав эти отношения забавными и возбуждающими.
Оба были довольны. Александр считал, что баснословно богатая внучатая племянница великого Потёмкина не нуждается ни в его состоянии, ни в его титуле. Ведь Светлейший, прослывший не столько дядей, сколько любовником её матери, оставил Скавронской огромное наследство. А княгиня Екатерина до поры помалкивала, всё сильнее затягивая Василевского в сладкие сети – любые объяснения она откладывала на «потом». Париж ей в этом помогал – опьянял, заставляя забыть обо всём и жить сегодняшним днём, наслаждаясь радостями страсти.



Глава двадцатая
Новые реалии

В Париже вновь царили Бурбоны. Жители французской столицы постепенно привыкали к тому, что великая империя Маленького Капрала ушла в прошлое, а на её руинах воздвиг свой трон немолодой и слабохарактерный вдовец-эмигрант. Однако кое-кого это очень даже устраивало. Если бы Шарля Мориса де Талейран-Перигора князя Беневентского кто-нибудь догадался спросить, какое время в его жизни оказалось самым счастливым, он ответил бы: «Сейчас». Впрочем, никаких вопросов всесильному Талейрану, конечно же, не задавали – все перед князем трепетали, вполне резонно считая его первым человеком в королевстве.
Талейрану вспомнился вчерашний разговор с его величеством. Факт этот был неприятным и настораживающим. Не упустить бы момент и подавить августейший бунт в самом зародыше!
«Его безвольное величество начинает потихоньку наглеть!»
Еще месяц назад Людовик XVIII робкой овечкой ел с рук Талейрана, всего на свете боялся и не принимал никаких решений. Но жизнь шла своим чередом, и в Лувре появилась жадная и амбициозная королевская родня. На них Талейран быстро цыкнул, и те поджали хвосты – два-три месяца о них не придётся беспокоиться, но вслед за принцами в Париж потянулась всякая эмигрантская сволочь: друзья юности короля и – вот ведь смех-то! – его товарищи по оружию, а также прочие «приближённые». Все они что-то для себя клянчили, но поскольку у короля ничего своего не было, тот их просьбы передавал главному министру. Талейрану эта голодная шушера просто осточертела. Подумаешь, голубая кровь! Он и сам в этом королевстве не из последних – восемьсот лет роду. Среди нынешних попрошаек таких единицы. Хотя об одной такой «единице» стоило задуматься всерьёз.
«Де Виларден может спутать мне карты, не исключено, что его томные ухмылки и крашеные кудри ещё что-то значат для его величества», – наконец-то признал Талейран.
Он лучше всех знал о многолетней «дружбе» между графом Прованским и бароном де Виларденом, и, хотя будущий король всю жизнь старательно скрывал свои предпочтения от окружающих, для Талейрана они не были секретом. Какие могут быть тайны, если де Виларден много лет прослужил у всесильного министра агентом! Правда, потом барон решился-таки вильнуть хвостом: узнал, что император Наполеон уволил Талейрана со всех постов, и отказался присылать рапорты. Простак! С кем он вздумал тягаться?! Князь сразу же (и за хорошие деньги) перепродал этого агента министру полиции Фуше, а сам напомнил де Вилардену о кое-каких документах. Пришлось агенту работать уже на двоих, а Талейран не только получал копии рапортов, направлявшихся в адрес Фуше, но и читал все задания, получаемые де Виларденом. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы барон не вздумал возвратиться в Париж. Он уже побывал у короля, и его величество сразу же попросил Талейрана разобраться с наследством барона, и, что оказалось совсем неприятным, в голосе короля зазвучали твёрдые нотки.
«Так ведёт себя на людях бесхарактерный муж в присутствии властной жены», – вспомнилось Талейрану вчерашнее впечатление от разговора с Людовиком XVIII.
Князя это совершенно не устраивало. Никакого возвышения прежних фаворитов он допускать не собирался. А слащавого крашеного наглеца следовало сразу щёлкнуть по носу, чтобы тот знал своё место. Впрочем, сделать это нужно было чужими руками, да ещё и с выгодой.
Талейран прошёл в свой кабинет и достал из папки план имения Валансе. Разложив огромный лист на столе, князь вызвал лакея и распорядился:
– Пригласите ко мне графиню Доротею!
Племянница, как видно, крепко подружилась с русской вдовой маркиза де Сент-Этьена, вот пусть теперь обе дамы и поучаствуют в этом неприятном деле.
«Если дело представить как оскорбление, в Доротее заговорит её польская кровь, – в очередной раз вспомнил князь, – девчонка так же горда, как её отец-шляхтич».
Правда, если уж быть совсем точным, существование некоего шляхтича – любовника герцогини Курляндской, имя которого Талейран не хотел даже вспоминать, не имело никаких доказательств. Герцогиня Анна-Доротея ни разу об этом даже не заикнулась, а сам престарелый герцог Курляндский из четырёх своих дочерей младшую любил больше всех. Девочка оказалась точной копией своей матери, уж в этом Талейрана можно было и не убеждать – тот сам побывал в числе любовников Анны-Доротеи, коих было множество.
Но гордость – отнюдь самое главное качество племянницы. Самым ценным её достоинством был глубокий мужской ум. Талейран задыхался без надёжных и толковых помощников. Сейчас, когда он фактически стал королем Франции, всё приходилось делать самому. Сколько людей, с которыми нужно поговорить, сколько приносящих выгоду тайных связей, которые нужно наладить. Но самого князя на всё не хватало, и часть его замыслов рассыпалась на глазах. Вот если бы привлечь к этим делам Доротею!.. Но почему бы и нет?!. Её мать крутила Пруссией и Польшей, а дочери по силам и вся Европа. Немного подучить – и всё будет в порядке…
За дверью раздались шаги, и в кабинет вошла Доротея. Талейран всегда считал, что женщинам нужно выходить замуж как можно раньше и так же рано рожать – тогда женская красота расцветает с пышностью розы. Доротея просто ослепляла.
– Жемчуг, перламутр и коралл… – произнёс князь вместо приветствия и, заметив вопросительный взгляд племянницы, объяснил: – Ты, дорогая, превзошла красотой свою матушку, о сёстрах я уже и не говорю – они в подметки тебе не годятся.
Доротея расцвела.
Талейран знал, что делал – его племянница вечно соперничала со своей старшей сестрой Вильгельминой – та считалась в Европе кем-то вроде Клеопатры. Ну что ж, наживка заброшена, осталось разыграть партию. Талейран скроил серьёзную мину и спросил:
– Я что-то давно не видел твоей подруги – маркизы де Сент-Этьен.
– Элен пока живёт в Дижоне, – ответила Доротея и тут же заволновалась: – А что случилось, почему вы о ней вспомнили?
– Я бы не вспоминал, да есть кому напомнить. – Князь вздохнул: – Жаль, конечно, но придётся, видно, отменить указ Наполеона об имуществе твоей подруги. Опасный соперник у твоей маркизы объявился.
– Де Виларден приехал? – сразу всё поняла Доротея. – Я предупреждала Элен…
– Король просил меня посмотреть, что можно сделать с наследством де Сент-Этьена, но я пока не дал его величеству ответа…
– Дядя, придумайте что-нибудь! – взмолилась Доротея. – Для вас же нет невозможного! Де Виларден – известная скотина, я уже столько наслушалась от эмигрантов о его жизни в Лондоне. Его все терпеть не могут.
– Меня тоже никто не любит, но это не мешает мне служить Франции, – заметил Талейран. От него не ускользнула ироничная ухмылка племянницы, вернее, даже не ухмылка, а её тень. Девчонка безошибочно отличала фальшь от истины.
«Если Доротея сможет противостоять мне в этой интриге – возьму её с собой на конгресс в Вену, ну, а если сделает всё “в лоб”, значит, не будет от неё пока толку», – решил Талейран и начал игру:
– Мне жаль вас обеих, ты ведь так прикипела душой к своей русской подруге.
– Да, мне с ней хорошо, – подтвердила Доротея и тут же напомнила: – Но вы не ответили на мою просьбу.
– Я уже думал об этом. – Талейран говорил, будто уступая давлению. – У меня есть кое-что на де Вилардена, но ты понимаешь…
– Что у вас есть? – сразу же вцепилась в него Доротея.
– Барон лишь прикидывается бедняком, на самом деле он ещё при покойном Людовике XVI немало зарабатывал на борделях. Он их держал в паре с известной в Париже процентщицей Франсуазой Триоле.
– Она сможет это подтвердить? – спросила Доротея и тут же ответила себе сама: – Нет, она не станет этого делать. Зачем рисковать? Наверняка у неё по бумагам всё записано на совершенно других людей.
– Ну, в документах на бордели и ломбарды имени барона, скорее всего, нет, в этом ты права, – подтвердил Талейран, – но ведь ты, как всегда, не дослушала. У меня есть несколько записок де Вилардена. Во времена Террора я выкупил их в Комитете национального спасения. Сама понимаешь, что там лишь Робеспьер рвал душу за идею, а остальные умели только считать. Так что доносы мог купить любой желающий. Я выкупил доносы на всех родственников, входивших в большой клан де Сент-Этьенов. Как я и предполагал, они написаны одной рукой.
– Об этом давно ходили слухи, – напомнила Доротея. – Но какой толк от доносов, они всё равно не подписаны. Или на ваших имеется подпись?
Девчонка соображала мгновенно, схватывая суть, это обнадёживало. Неужто в Вене у министра иностранных дел Франции всё же появится толковая помощница? Талейран улыбнулся и подсказал:
– Подписи на доносах, конечно же, нет, но зато этот почерк невозможно спутать с другими. Погляди-ка сама…
Талейран выложил поверх карты поместья с десяток коротких записок. Кое-где бумага казалась совсем ветхой, а кое-где даже и не пожелтела. Везде мелькали имена многочисленной родни маркиза де Сент-Этьена. Сразу бросалась в глаза особенность почерка: в заглавных буквах вместо крючков были виртуозно нарисованы чёткие спирали.
– Ну и что?.. – протянула Доротея.
– А то, что его величество отлично знает этот почерк, нужно показать ему записки – и изгнание де Вилардену обеспечено. Пойми, нет таких законов, чтобы убийца мог наследовать своей жертве.
– Вы покажете эти записки королю, и Элен оставят наконец в покое?
Ну, вот птичка и угодила в силки, начиналась самое интересное:
– Не так быстро, – строго сказал Талейран. – Ты меня не поняла! Я не стану рисковать своим положением из-за благополучия твоей русской подруги, мне слишком дорого далась моя карьера. Я устрою твоей Элен аудиенцию у короля, всё остальное в свою защиту она должна сказать сама. Это справедливо!
– Но она моя подруга!
– Именно поэтому я и устрою ей аудиенцию, иначе палец о палец не ударил бы.
Доротея сразу засовестилась и принялась подлизываться:
– Простите, дядя, я так неблагодарна. Поверьте, я очень ценю вашу помощь и понимаю, что вы делаете это только ради меня…
Доротея сгребла листочки со стола.
– Я сейчас же напишу Элен и, когда та приедет в Париж, отдам ей это, – тараторила она. – Маркиза упадёт перед государем на колени и всё объяснит. Де Виларден из-за денег уничтожил собственную семью…
Талейран забрал из рук племянницы записки, и Доротея осеклась.
– Что вы делаете? – вырвалось у нее.
– Возвращаю свою собственность. Это в своё время стоило мне больших денег. Бонапарт озолотил маркизу де Сент-Этьен, и будет справедливо, если она теперь сама купит себе благополучие.
– Купит?! Но Элен – моя лучшая подруга! Как я после этого буду выглядеть?
– А при чём тут ты? Я говорю о сделке между двумя соседями. Ты же прекрасно знаешь, что в Валансе есть спорный участок. – Талейран ткнул пальцем в точку почти на краю огромного плана поместья. – Мы не могли договориться по нему с соседями почти пятьдесят лет, а теперь хозяйкой замка стала твоя русская подруга. Так что я предлагаю сделку: маркиза де Сент-Этьен продаёт мне участок за один франк, а взамен получает эти записочки. Я думаю, что такой расклад – верх справедливости.
По лицу Доротеи стало заметно, что она так не думает. Брезгливо скривившись, она провозгласила:
– Элен подарила бы вам участок, если бы я только намекнула об этом.
– А мне подарков не нужно, – парировал Талейран, – всё имеет свою цену. Так что пиши своей подруге письмо, пусть собирается и едет в Париж, пока не потеряла всё своё состояние.
Доротея развернулась и пошла к выходу. Прямая, как кол, спина должна была продемонстрировать дяде всю степень её возмущения. Игра обещала стать необычайно забавной. Талейран усмехнулся и мысленно подсказал: «Приложи к красоте ум, вот тогда и посмотрим, чего ты стоишь».



Глава двадцать первая
Схватка негодяев

К красивому дому на улице Савой, двадцать лет назад принадлежавшему большой и богатой графской семье, подъехал элегантный экипаж, запряжённый серой в яблоках парой. Одетый с иголочки уже немолодой мужчина вошёл в вестибюль и сообщил лакею:
– Передайте своей хозяйке, что её ждет барон де Виларден и у него очень мало времени.
Сказав это, незваный гость направился по коридору в гостиную. Войдя, посетитель опустился на диван и с любопытством огляделся. Обстановка оказалась помпезной. Позолоченные капители колонн, тёмно-алый шёлк на стенах и мебель красного дерева с отделкой из позолоченной бронзы скорее подошли бы дворцу, чем городскому дому. Оглядев комнату, мужчина хмыкнул и, развалившись, приготовился ждать владелицу всей этой сомнительной роскоши.
Расчёт гостя оказался верным: скоро в дверях прошуршал шёлк юбок и в комнату вошла высокая худая дама с пронзительным взглядом чёрных глаз. Её волосы крепко побила седина, на худых щеках заметными бороздами змеились морщины, но сквозь увядание пока ещё проступала яркая средиземноморская красота.
– Приветствую тебя, подруга, – весело произнёс гость, не поднимаясь с дивана. – Богато живёшь. Надеюсь, не мои деньги потрачены на эту королевскую роскошь? Бедняга Тренвиль, обитавший в этом доме до тебя, жил гораздо скромнее.
– Я честно заработала и этот дом, и его обстановку, – спокойно ответила дама, – ну и твои деньги тоже целы. Все указания, которые ваше сиятельство изволили передавать из Лондона, я выполнила. Твоя доля вложена в особняки, золото и драгоценности.
Увидев, что дама сердится, мужчина пошёл на попятную, он поднялся, расплылся в любезной улыбке и направился к собеседнице с распростёртыми объятьями.
– Франсуаза, ты разучилась понимать шутки? Не узнаю мадемуазель Триоле. – Гость обнял даму и расцеловал её в обе щёки.
– Баронесса де Обри, – поправила его хозяйка дома. – Ты слишком долго просидел в Англии и не знаешь, что я теперь – почтенная титулованная вдова.
– Я в этом не сомневаюсь, ты просто не так меня поняла. Но, может, помиримся? Смени гнев на милость, предложи мне чашку кофе и расскажи о наших делах.
Франсуаза недовольно поджала губы, выдержала демонстративную паузу и лишь затем позвала горничную и велела принести кофе. Хозяйка дома уселась в кресло и жестом королевы пригласила гостя сесть.
– Прошу… Пока готовят кофе, я могу рассказать тебе о наших совместных делах.
– Пожалуйста, будь добра, сообщи уж мне наконец, где мои деньги, – саркастически произнёс де Виларден, усаживаясь на прежнее место.
Женщина вытащила из кармана записную книжку в затёртом сафьяновом переплёте и открыла первые страницы.
– Позволь напомнить, что мы работаем вместе уже более тридцати лет, – начала она, – и все три наши заведения мы купили в равных долях. После твоего отъезда в Лондон я вкладывала всю прибыль в ссудное дело, давала деньги в рост, хотя и считала, что это неразумно. В Париже заведений не хватает, можно было бы купить ещё два или три дома терпимости, но ты не давал на это согласия, и я подчинилась.
– Дорогая Франсуаза, я покупаю лишь то, что могу контролировать сам, а из Лондона это было бы затруднительно. Ростовщичество оказалось самым подходящим занятием для нашей с тобой компании, – парировал собеседник.
– Ну что ж, тебе виднее. Я не жалуюсь. Наш доход от заведений и ссудного дела записан у меня по годам, я дам подробный отчёт, но поступления никогда не опускались ниже пятисот тысяч франков. В соответствии с твоими указаниями часть твоей доли я вложила в три особняка на левом берегу Сены. В золоте у тебя лежит миллион триста тысяч и около миллиона сохранено в драгоценностях. Если ты позволишь мне выкупить твою долю в борделях, я готова заплатить ещё два миллиона франков.
Барон прищурился и, сложив длинные пальцы, стал в раздумье постукивать ими. Франсуаза ждала ответа. Тут горничная принесла поднос с двумя чашками и кофейником, на фарфоровой тарелке сиротливо лежал один-единственный круассан. Барон усмехнулся (спасибо и на этом!), у Франсуазы зимой снега не выпросишь. Служанка разлила кофе и вышла. Барон сделал глоток густого обжигающего напитка и наконец-то заговорил:
– Возможно, я и соглашусь, а возможно – нет. Всё будет зависеть от тебя, дорогая Франсуаза. Мне требуется помощь в одном деле. Ты помнишь моего кузена, маркиза де Сент-Этьена?
Баронесса мгновенно разозлилась.
– Опять? Я ведь справилась с этим делом! Нанятый мною монах исправно поил мальчишку нужными травами. Мы просто не успели закончить начатое: монастырь разгромила чернь, а паренёк исчез.
– Но ты же обещала, что у кузена никогда не будет потомства!
– У него и не могло быть детей…
– Тем не менее маркиз женился на русской княжне, и у него родилась дочь. Крёстный девочки – сам Талейран, а с этим человеком связываться опасно.
– Тебе-то уж точно не стоит с ним спорить, ведь, насколько я помню, у него кое-что на тебя есть, – с притворным сочувствием заметила мадам де Обри.
– Вот видишь, дорогая, какая у тебя хорошая память, а своих обещаний не помнишь.
– Неправда! Доза травяных настоек, выпитая этим юношей, исключала возможность иметь потомство. Если у него родилась дочь, то этот ребёнок – от другого мужчины, – твёрдо ответила Франсуаза. – Я уже тридцать лет этим занимаюсь, помогала как мужчинам, так и женщинам оградить себя от нежелательного потомства. Я знаю, что делаю.
– Охотно тебе верю и даже подозреваю, что в этом странном браке не всё чисто. Но Наполеон отдал новой маркизе не только состояние её мужа, но и всё имущество пяти моих тёток, а оно должно было отойти мне. Конечно же, я собираюсь оспаривать передачу этих владений, но мне нужны гарантии.
– Чего же ты ждёшь от меня? – насторожилась Франсуаза.
– Ты должна подкупить кого-то из прислуги в доме де Сент-Этьена. Я хочу, чтобы мать и дочь убили – лучше всего закололи.
– Ну и ну, ты совсем не изменился: убить тех, с кем судишься! Да на тебя первого подумают, начнут трясти прислугу, кто-нибудь назовёт мое имя, а дальше всё просто – ты соучастник, и мы оба отправимся на гильотину. – Франсуаза выразительно постучала пальцем по лбу.
Барон хмыкнул: шлюха никогда не перестанет быть шлюхой, хоть кем её ни назови. В свою очередь мадам де Обри мысленно обозвала своего визави идиотом и подивилась, как тот умудриться дожить до почтенных лет и при этом сохранить мозги наивного юноши. Повисшее молчание затянулось, барон не выдержал первым:
– Сказать по правде, мне уже обещали, что ребёнок так и не родится, но ничего не вышло, русская оказалась хитрой: ела лишь то, что приготовила ее служанка, пила только воду… Ума не приложу, что мне теперь делать.
Франсуаза опустила глаза, выдержала паузу и, двусмысленно улыбнувшись, спросила:
– Ты так и не женился?
– Нет, – кратко ответил де Виларден. – А в чём дело?
– Я сделаю всё, что нужно, но ты потом женишься на моей дочери!
– О чём ты? – насторожился её собеседник.
– Ты женишься на Мари-Элен и завещаешь ей свою долю наших с тобой совместных заведений. Я дам за дочкой большое приданое, так что ты не прогадаешь. Претендовать на твоё тело она не станет, ты даже сможешь открыто жить со своими любовниками. Наследник у моей дочери уже есть.
– Насколько я знаю, Мари-Элен пока не вдова, – удивился барон.
– Её нынешний муж князь Василий Черкасский ударился в бега. Это моё дело: добиться того, чтобы дочь стала свободной.
– Ты не меняешься, дорогая Франсуаза, – ухмыльнулся де Виларден. – Но почему я должен верить, что ты не поступишь со мной так же, как с этим глупцом Черкасским?
– Твои гарантии – наше совместное прошлое. Я тридцать лет добывала и стерегла для тебя деньги, а теперь я должна протолкнуть свою дочь, а главное – внука, в высшее общество. Моей девочке не пристало быть «чёрной вдовой», она должна стать замужней дамой. Кстати, ты зря так уничижительно отзываешься о князе Василии, он ведь чуть не убил твою маркизу. Так отходил её кочергой, что она должна была отдать Богу душу, но девчонка оказалась живучей.
Это стало для барона полной неожиданностью. Ему до сих пор не приходило в голову, что его соперница – не просто русская, а женщина, имеющая личные связи со знакомыми ему людьми.
– Как это? Расскажи, – потребовал он.
– Твоя маркиза – племянница князя Василия. Он стал её опекуном и решил поучить девицу уму-разуму, думал, что она уже не поднимется, а княжна очухалась и сбежала, добралась до имения под Москвой. Там как раз стоял полк твоего кузена – вот она и окрутила маркиза.
– Откуда ты знаешь такие подробности?
– Князь Василий сам мне рассказал, когда приезжал сюда денег просить. Но ты мне зубы не заговаривай! Ты согласен на моё предложение или нет? – раздражённо прикрикнула Франсуаза.
Барон задумался. Король постарел и сделался моралистом. Скорее всего, он теперь станет стыдиться их совместного прошлого. Королевская родня помешана на католических добродетелях. Стоящие в Париже русские тоже не радовали: их царь любил лишь женщин и не понимал тех, кто предпочитает юношей. В предложении Франсуазы сквозила явная выгода: всем ханжам придётся замолкнуть, когда барон де Виларден прикроется браком с женщиной. К тому же Франсуаза ещё с большим усердием станет трудиться на благо дочери и внука. Продавать бордели де Вилардену не хотелось – только дурак режет курицу, несущую золотые яйца. Как ни крути, предложение Франсуазы казалось выгодным. Барон вгляделся в мрачное лицо будущей тёщи и сказал:
– Я согласен жениться на твоей дочери, если ты поможешь мне с маркизой и девчонкой.
– Договорились, – отозвалась Франсуаза.
– Но ты понимаешь, что я выполню своё обещание лишь после того, как ты выполнишь своё?
– Конечно!..
– И что же ты собираешься делать? – не выдержав, полюбопытствовал барон.
– Меньше знаешь – крепче спишь…
Продемонстрировав собеседнику, что разговор окончен, Франсуаза встала. Де Вилардену осталось лишь распрощаться. Проводив его взглядом, женщина поспешила в своё убежище. С момента взятия Парижа русскими Франсуаза жила в мансарде под крышей. Она нашла эту тайную комнату случайно во время ремонта, как видно, прежние хозяева дома соорудили этот тайник во времена Террора. Впрочем, им это не помогло, ведь мадемуазель Триоле лично поспособствовала тому, чтобы все обитатели этого дома во главе с молодым графом отправились на гильотину. Но самой Франсуазе убежище пригодилось. Весь день она проводила в тайной комнате, а ночью, когда прислуга укладывалась спать, спускалась в свою спальню. О том, что Франсуаза прячется в собственном доме, знали лишь её дочь и двое доверенных слуг: личная горничная и лакей, приходившийся горничной мужем.
Визита де Вилардена Франсуаза ждала давно, и лакей был строго предупреждён, что, как только барон появится, об этом нужно будет сразу же сообщить хозяйке. Конечно, спускаться в гостиную среди бела дня было рискованно, но, похоже, дело обошлось малой кровью и никто, кроме доверенных слуг, ничего не видел.
«Зачем только деньги платила, если новое имя всё равно не спасает? – зашевелилась в душе Франсуазы ставшая привычкой скупость. – Можно было и не тратиться, не покупать титул».
Внук умиравшего в разорённом имении барона взял с мадемуазель Триоле сумасшедшие деньги за то, что обвенчал её со своим дедом за день до кончины старика. Франсуаза наивно предполагала, что вместе с новым именем начнётся и новая жизнь, но не тут-то было: знакомые, прислуга, соседи – любой никчёмный человечишка мог в любой момент выдать её жандармам. А если русские объявили Франсуазу Триоле в розыск из-за убийств в России?.. Об этом не хотелось даже думать!
«Чёрт бы его побрал». – Баронесса в очередной раз помянула недобрым словом предателя – первого из своих никудышных зятьёв.
Было понятно, что тот всё, без утайки, рассказал о тёще русской полиции, да столько же ещё и приплёл, чтобы отомстить за прошлое. Ну, не везёт с зятьями, да и только! Первый – подлец, второй – безумный убийца, третьим скоро станет конченый негодяй! Впрочем, третьего ещё нужно было заполучить, а от второго – избавиться.
«Барон пока не знает, что я всю собственность, в том числе и его дома, переписала на Мари-Элен. Это хорошо! – порадовалась Франсуаза, мысленно похвалив себя за ловкость. – Когда же обман вскроется, барон уже окажется у меня в руках. Пообещаю ему всё вернуть через приданое дочери. Выбора у де Вилардена уже не останется – он будет крепко сидеть на крючке».
Перспектива открывалась поистине блестящая. Но для начала ещё предстояло разобраться с этой русской маркизой. Франсуаза присела к старому ломберному столику (в паре со стулом они составляли всю меблировку тайного убежища Франсуазы) и взялась за перо. Пора вызвать в Париж князя Василия. Хватит ему прожигать чужие деньги в Лондоне. Время раздавать долги!
Стук в фальшивую стену, бывшую на самом деле раздвижной панелью, испугал Франсуазу. Она на цыпочках подошла к панели и прижала к ней ухо.
– Это я, мадам, – прошептала в щель доверенная горничная.
Франсуаза щёлкнула задвижкой и чуть сдвинула панель в сторону.
– Чего тебе?
– Там русский пришёл, в такой, знаете ли, синей форме. Все казаки в ней ходят. Русский попросил доложить о себе хозяйке. Мадам Мари-Элен сейчас его принимает, – Горничная запнулась, но потом добавила: – Вместе с виконтом де Ментоном.
Неизвестно какая новость оказалась хуже. Франсуаза не боялась за дочь: русским предъявлять Мари-Элен было нечего – подумаешь, двоемужество! Считала первого мужа погибшим, а себя – вдовой, и вдруг в России случайно его встретила… Франсуаза заставила дочь выучить все эти отговорки наизусть и всегда настаивать на том, что первый муж её оболгал. К тому же Мари-Элен по документам считалась дочерью её покойной сёстры Анн-Мари Бельской, а к Франсуазе Триоле не имела прямого отношения. Нужно просто рассказать всё это пришедшему в дом казаку. Зачем тащить на эту встречу де Ментона?
– Виконт давно в доме? – спросила Франсуаза.
Горничная стыдливо отвела глаза.
– Он не ночует, – отозвалась она.
Все слуги знали о ненависти Франсуазы к любовнику дочери и старались не попадать под горячую руку – скрывали визиты де Ментона от хозяйки. Но сегодня горничная не решилась на обман.
– Я не о том спросила, – прошипела Франсуаза. – Виконт находился в доме до того, как пришёл этот казак?
– Да, приехал за полчаса.
– Передай моей дочери, чтобы она выпроводила и казака, и виконта, а потом пришла сюда.
Горничная побожилась исполнить всё в точности и ушла, а Франсуаза задвинула панель и села за свой стол.
Время тянулось бесконечно долго. Сколько можно отвечать на вопросы?! Ничего не знаю, ничего не видела! Вот и все ответы… Франсуаза принялась мерить шагами своё крохотное убежище. Да куда же, чёрт возьми, провалилась Мари-Элен?!
Дочь появилась только через два часа.
– Господи, да почему же так долго?! – вскричала Франсуаза. – О чём можно столько времени говорить с врагом?
– Нет, тот русский давно ушёл, мне пришлось выслушивать претензии де Ментона, что из-за нас теперь пострадает его карьера.
– Да при чём здесь он?
– Этот русский, он назвался поручиком Щегловым, утверждал, что мой муж оговорил меня, показав, будто фальшивую ассигнацию дала ему я, а потом Щеглов заявил Виктору, что тот сам стоял во главе шайки по сбыту фальшивых денег, раз его хорошо помнят в посольстве Петербурга.
– Да и чёрт с ним, с твоим Виктором, если он сдохнет, я горевать не стану. – Франсуазе захотелось сплюнуть на пол, но в присутствии дочери она сдержалась, а потом перевела разговор: – Я помню этого Щеглова. Он был помощником генерал-губернатора. Расскажи-ка мне, что он ещё говорил.
– Говорил, что я – преступница…
– А ты? – перебила Франсуаза. – Повторила то, чему я тебя учила?
– Я всё так и рассказала: что ничего не знала о муже, поэтому вышла за Черкасского, а в России случайно встретила первого мужа и, вернувшись во Францию, уведомила власти о недействительности второго брака.
– А он?..
– Спросил, почему же я не сказала этого князю Василию в России, а сбежала от него.
К этому вопросу Франсуаза дочь не подготовила.
– Ну и?.. – безнадежно спросила она.
– Виктор сказал, что документы передали князю Василию при встрече, когда он приезжал в Париж, а я подтвердила, что так и было и что я выгнала Черкасского, и тот уехал в Англию.
Баронесса всегда знала, что там, где появляется де Ментон, жди беды. Уже шестнадцать лет боролась Франсуаза с этой голубоглазой чумой и всегда проигрывала. Это уже давно стало традицией, оставалось лишь принять факты такими, как они есть.
– Значит, вы рассказали русским, где искать князя Василия? – переспросила Франсуаза.
– А что мне ещё оставалось делать? – принялась оправдываться Мари-Элен. Выглядело это жалко и безмерно раздражало Франсуазу.
– Заткнись, – оборвала она дочь и взяла со стола запечатанный конверт. – Лучше сделай хоть что-то полезное: отправь это письмо немедленно!
Мари-Элен прочла адрес и скривилась:
– Зачем ты ему пишешь? Договорились же больше не вспоминать об этом старике.
Если бы дочь знала, что Франсуаза собирается заменить ей одного старого мужа на другого, то забилась бы в истерике. Но сейчас это было явно не ко времени, и Франсуаза приказала:
– Делай то, что говорит мать! Ты со своим Ментоном уже и так наломала дров… Отправь конверт с нарочным. Письмо завтра же должно оказаться в Кале, и смотри, как только князь Василий появится здесь, приведёшь его ко мне. Хоть днём, хоть ночью!



Глава двадцать вторая
Срочное поручение

День выдался жарким, и все ополченцы попрятались в тени деревьев, благо что природа это позволяла – лагерь егерского полка разбили на краю леса Фонтенбло. Полковник Ромодановский отверг предложение квартирмейстеров поселить его на соседней мызе и жил в просторной палатке, поставленной в центре лагеря. За Данилой Михайловичем в обозе всегда следовали складная кровать, стол и табурет, на мызе ополченцы раздобыли ему пару тонконогих кресел с обивкой в палевый цветочек, и палатка командира полка сейчас выглядела на удивление уютно.
Сам князь сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, а напротив него на табурете устроился поручик Щеглов. Выражение лица Ромодановского можно было счесть весьма скептическим, и его адъютант уже понял, что легко добиться желаемого ему не удастся, но тем не менее отступать поручик не собирался. На скептический взгляд командира Щеглов ответил ясным и твёрдым, да только Данила Михайлович с подозрительным спокойствием осведомился:
– Одного я не пойму, зачем ты вообще потащился к этой Мари-Элен, если поехал в Париж повидаться с Алексеем Черкасским?
– Я с ним встретился, и мы обменялись сведениями. Он не знал о том, что мы разоблачили шайку, интриговавшую против его семьи. Я рассказал Алексею Николаевичу о Франсуазе Триоле и её дочери, о том, что мы арестовали её супруга. Князь даже не подозревал, что его собственный поверенный Штерн помог нам, опознав драгоценности, найденные в тайнике у француза. Зато у Черкасского имелись другие новости: он получил письмо от тётки. Графиня Апраксина выяснила, что княжна Елена доехала лишь до подмосковного имения, там заболела, а когда выздоровела, её увёз с собой французский полковник. Князь Алексей теперь ходит по госпиталям, всё расспрашивает раненых, пытаясь найти следы этого полковника. Я пообещал ему помощь, но сначала должен был закончить собственное дело.
Когда Щеглов впадал в такое «упёртое» настроение, на подбородке у него проступала заметная ямка, которой при благодушном или спокойном расположении духа не было. Сейчас она чётко выделялась на выставленном вперёд подбородке, и губернатор, вздохнув, начал всё сначала:
– Погоди ершиться, Петруша! Давай поговорим как разумные люди. Напомни, что мы с тобой выяснили по преступлениям, совершённым в нашей губернии.
– Франсуаза Триоле отравила графиню Бельскую, а потом подстроила несчастный случай с её дочерью Ольгой. Зять этой Триоле – ресторатор – по наущению тёщи убил в столице сына Бельских, Михаила, а в нашей губернии тяжело ранил мужа наследницы – Алексея Черкасского.
– Это ты говоришь о первом деле по расследованию гибели Бельских и покушению на жизнь князя Алексея, – кивнул губернатор и напомнил: – А что по убийству в Ратманово?
– Князь Василий Черкасский избил княжну Елену и убил няню, которая пыталась защитить девушку.
– Поскольку мужа Мари-Элен мы уже арестовали, то получается, что по делам, открытым в нашей губернии, мы ищем с тобой двух преступников: француженку Франсуазу Триоле и российского подданного Василия Черкасского, – подвёл итог Данила Михайлович.
Щеглов никак не мог понять, куда командир клонит, оставалось только ждать, пока тот сам всё объяснит. Пока же поручик счёл нужным напомнить Ромодановскому о пропавшей княжне:
– Вы не забыли, что барон Тальзит открыл дело об исчезновении девиц Черкасских? Меньшие нашлись, а княжна Елена – нет. Это ведь тоже наша губерния!
– Ты сам только что сказал, будто князь Алексей лично ищет сестру. Это теперь дело частное, тем более что девушка уехала с французом. Здесь мы с тобой смело можем умыть руки. Ты лучше мне скажи, с какой целью ты пошёл к этой Мари-Элен, если она среди наших преступников не числится, а то, что её матери в доме нет, ты определил ещё раньше.
– Я расспросил лишь одну соседку. Там, напротив их дома, живёт старушка, которая семейство Триоле явно недолюбливает, так она мне сообщила, что Франсуазы в доме давно нет, и новый муж Мари-Элен там тоже не показывался.
Ромодановский кивнул и мягко, как малого ребёнка, пожурил поручика:
– Ну вот ты сам всё и рассказал: не было твоих преступников в доме, давно уже не было. Зачем же было туда лезть?
Как объяснить словами то, что просто чувствуешь? Щеглов знал, что должен это сделать, хотя бы попытаться взять «на испуг» многомужницу Мари-Элен. Однако командир, похоже, не разделял такой уверенности, и Щеглов попробовал объяснить:
– Князь Алексей в разговоре упомянул, что, когда наводил во французском посольстве Петербурга справки о Мари-Элен, его принял виконт де Ментон, и тот явно врал, прикидываясь, что ничего не знает о такой женщине. Нам же известно, что поддельные ассигнации хранились у младшей Триоле, а потом у её матери в шляпной картонке. Теперь не вызывает сомнений, что фальшивые деньги печатались по прямому указанию самого Наполеона, и в Россию могли попасть лишь по дипломатическим каналам. Я решил надавить на Мари-Элен, чтобы узнать хоть что-то о её матери и муже, поэтому и пошёл к ней. Угадайте теперь, кого я встретил в гостиной этой дамы? Виконта де Ментона!
– Так-так-так… – Данила Михайлович сразу же забыл весь свой скептицизм, глаза у него заблестели, и он по привычке затеребил седой ус. – Ну и что этот красавец тебе сказал?
– Как и ожидалось: Мари-Элен не виновата, муж её оболгал, а с князем Василем она рассталась, случайно узнав, что её первый супруг жив. При этом сама дама с перепугу выболтала, что выгнала второго мужа, и тот уехал в Англию.
– Что ж, мы с тобой с самого начала считали, что князь Василий в Англии прятаться будет, ещё письмо посланнику отправляли, – заметил Ромодановский.
Щеглов кивнул, соглашаясь, и продолжил:
– Осознав, что его дама слишком многое разболтала, виконт стал выгонять меня из дома. Тогда я ему прямо сказал, что он сам – главарь фальшивомонетчиков. Де Ментон переменился в лице и стал кричать, что служит в Лондоне, а в Петербурге никогда не был. Я не постеснялся напомнить, что его там видели.
Ромодановский хмыкнул и предположил:
– После этого он стал грозить тебе карами небесными. Кому он собирался жаловаться, королю или Талейрану?
– Министру Фуше, – признался Щеглов и поспешил сказать главное: – Только это совсем не важно. Дело в другом: князь Алексей оставил для меня записку. Вот, почитайте сами.
Поручик протянул командиру небольшой конверт. Ромодановский развернул лист и прочёл:
«Уважаемый Пётр Петрович!
Сегодня государь сообщил мне, что его сестра – великая княгиня Екатерина Павловна – переслала ему из Лондона письмо моей тёти – графини Апраксиной. То самое, которое увезла Елена в ночь своего побега из Ратманово. Мнения его величества и моё совпали: мою сестру нужно искать в Англии. Я выезжаю в Лондон, а Вас прошу располагать моим домом столько, сколько вам угодно.
Искренне Ваш, Алексей Черкасский».
Данила Михайлович сложил лист, аккуратно выровнял его сгибы, и вздохнул.
– Я так понимаю, что ты пришёл просить меня отправить тебя со срочным поручением в Англию?
– Так точно, – обрадовался Щеглов.
– Ну, повод мы с тобой, конечно, придумаем, но ведь ты, Петруша, ещё не всё знаешь. Пока ты по Парижу гулял, я получил письмо от государя. Миссия моя здесь закончена, скоро сдаю полк, а сам отбываю генерал-губернатором в самую западную российскую губернию. Там, сам понимаешь, после боёв – полная разруха. Все с нуля начинать придётся. Так что письмо нашему посланнику в Лондоне я напишу уже, как генерал-губернатор. Это тебе не армейский полковник, а то в прошлый раз даже ответить не соизволили.
– Может, затерялось письмо? – предположил Щеглов. – Война ведь.
– Ну не знаю! В любом случае у генерал-губернатора не затеряется. – Данила Михайлович помолчал и тихо спросил: – А ты-то, Петруша, не хочешь со мной поехать? Дел там невпроворот…
Щеглов смутился. Как он уедет из родных краев? Бросить Щегловку? Но ведь сын когда-нибудь поправится на целебных немецких водах, и жена привезёт Мишеньку домой. Они снова соберутся все вместе… Поручик не знал, что ответить, но, похоже, что командир и так всё понял. Ромодановский смущённо кашлянул в кулак и сменил тему разговора:
– Значит так, я пишу российскому посланнику, что находящиеся в Лондоне князь Алексей Черкасский и его сестра подвергаются опасности. Все остальное я поручаю доложить на словах поручику Щеглову.
Ромодановский достал из ящика своего походного стола лист бумаги, очинил перо и написал обещанное послание. Заря ещё не встала над Фонтенбло, а Щеглов уже покинул лагерь. На душе его было муторно.
Кто их поймёт, душевные капризы? Чего этой душе вообще надобно?.. Убийца хандрил. Ничто его больше не радовало, даже новое приобретение – кавалерийский стек, которым он в последнее время так увлекался, и тот надоел. Убийца выбросил на эту модную игрушку аж пятьдесят фунтов – втрое больше, чем светские вертопрахи, но оно того стоило. Все выглядело так же, как и у других: дерево, серебряные накладки, олений рог на рукояти, вот только был в его стеке один секрет: сними верхнюю накладку – и полое деревянное тело стека упадет на пол, а в руках останется стилет с роговой рукояткой. Пока ещё Убийца ни разу не пустил лезвие в ход, ему хватало деревянного стека с ременной петлёй на конце. Какие восхитительные алые полосы оставляла эта петля на узкой спинке, белеющей среди простыней на разобранной кровати! Жаль только, что всё на свете приедается, и Убийцу совсем перестало забирать.
Он соскучился по настоящей страсти, по той, что приходит со страхом, а уходит, забрав жизнь. Вот тогда дрожь сладка, а восторг ослепителен, а всё остальное – подмена, жалкая имитация. Убийца слишком давно жил, чтобы не понимать разницы между настоящим и поддельным. Это юнцу, теряющему разум от одного вида голого женского бедра, некогда разбираться, тот может удовольствоваться и суррогатом. Но настоящий знаток, смаковавший все оттенки наслаждений, никогда не откажется от самого сладкого.
«Пора… – пришла вдруг в голову простая мысль. – Я заигрался с маской добропорядочного ханжи. Плевать на то, кто во что верит и кто каким модам следует… У меня в запасе не так много времени. Я должен прожить его в своё удовольствие».
Однако тут же вспомнилось главное: денег-то не было. И всё из-за той недобитой дряни…
«Так что же теперь – смириться?.. Можно ведь и добить».
Солнце показалось над горизонтом, а тёплый летний ветерок скользнул в комнату, очищая спальню от тяжкого духа совокуплений. Убийца подошёл к окну, вдохнул отдающий мёдом аромат мелких цветов с соседней клумбы. Ну почему судьба не пошлёт ему хотя бы чуть-чуть везения?! Всего-то и надо – побольше денег и иногда наивысшее из наслаждений.
– Я не прошу ни долгой жизни, ни власти, ни славы, я хочу меньше других. Почему им можно, а мне нет?! – вдруг неожиданно для себя крикнул Убийца в заалевшее рассветом небо.
Он не видел испуганных глаз девушки, затаившейся среди смятых простыней, он смотрел на алый диск, вставший сейчас прямо над стеной сада. Убийца бросал вызов судьбе! Да и что терять человеку, когда он уже немолод? Да пусть у него заберут эту жизнь, если в ней нет самого главного!
Шорохи в глубине комнаты стали слышнее. Убийца вспомнил о юном и прекрасном теле. Позабавиться, что ли? Но подмены уже осточертели, хотелось настоящего. Убийца накинул халат и вышел из спальни. Он долго гулял по саду, пил в одиночестве кофе, а потом оделся, чтобы отправиться по делам. Нарочный застал его выходящим из калитки на улицу. Посланец попросил назвать имя и вручил конверт.
Письмо оказалось от Франсуазы Триоле. Убийца прочитал его и обрадовался: не зря он сегодня искушал судьбу. Его желание исполнилось: он прикончит недобитую девчонку, и всё сразу станет приятным и правильным. Убийца ещё раз прочитал письмо и от радости засмеялся.



Глава двадцать третья
Алое платье

Смешно, конечно, но как же всё это напоминало жизнь в Ратманово! Устроившись на увитой лозой веранде в своём бургундском поместье, маркиза де Сент-Этьен укачивала дочку. Елена прожила в Дижоне почти десять месяцев, увидела конец осени, зиму, весну, а теперь и прекрасное лето.
Климат здесь очень походил на южнорусский. Осень долго оставалась тёплой, зимою мягкий и влажный снег красиво покрывал засаженные виноградом террасы. Ранняя весна приносила буйство красок и высокое голубое небо с редкими кудрявыми облачками, а жаркое лето золотило кожу, раскаляло песок под босыми ногами, тёплым и сухим ветром шелестело в резных листьях лоз.
Елене здесь было хорошо. Она целые дни проводила с дочкой. Мари уже уверенно ходила. Мать говорила с ней только по-русски, в надежде, что ребёнок сразу заговорит на двух языках. Долгое время единственным развлечением служили Елене письма подруг.
Правда, мадам Ней написала ей лишь однажды, сообщив, что свекрови стало лучше, но сама Аглая останется с детьми, пока муж не позволит семье вернуться в столицу. Зато почти каждую неделю в Дижон писала Доротея. Она родила в декабре сына и уже давно вернулась к светской жизни. Подруга сообщала Елене о событиях в Париже. Империя Наполеона и впрямь рухнула. Между строк в письмах Доротеи проскальзывали намёки, что князь Талейран приложил к этому немало усилий. Рука великого интригана дёргала сейчас за ниточки судеб Франции, однако маркизу де Сент-Этьен это не слишком волновало.
Доротея уже сообщила о том, что Людовик XVIII пообещал не отбирать у новых владельцев имущество, пожалованное императором Наполеоном, и не преследовать аристократов, служивших предыдущей империи. Впрочем, подруга советовала Елене не возвращаться в Париж, пока не станет ясно, как отнесутся русские к своей соплеменнице, ставшей женой врага.
Елена надеялась, что письмо, переданное ею в лондонское посольство, уже дошло до своего адресата, и император покарал князя Василия. Каждый день она молилась, чтобы тётя и сёстры остались живы, а они с Машенькой смогли вернуться в Россию…
Сегодня днём очень парило, наверное, к грозе. Елена разомлела в тени винограда, дочка так сонно дышала, что и у матери стали слипаться глаза. Вдруг стукнула дверь и на веранде появилась Маша с письмом в руке.
– Барышня, вам письмо от графини Доротеи, – прошептала горничная, стараясь не разбудить девочку. – Давайте, я возьму Мари и отнесу в кроватку, – предложила она.
– Хорошо… – Елена передала дочку Маше, а сама вскрыла конверт. Письмо оказалось коротким, подруга писала:
«Дорогая Элен, я думаю, что тебе нужно срочно возвращаться в Париж. Здесь появился де Виларден, не признающий твоих прав на наследство Армана. Скажу сразу, что барон считается другом нового короля, и существует значительная вероятность победы де Вилардена в вашем споре из-за наследства. Князь Талейран обещал устроить тебе аудиенцию у его величества. К тому же имеются и кое-какие бумаги, компрометирующие твоего соперника.
Ты можешь рассчитывать на нашу всемерную помощь. Целую тебя и мою крестницу.
Доротея».
В глубине души Елена знала, что это случится. Слишком уж большие ценности стояли на кону, соперник не отступится от своих планов из-за какой-то иностранки и её маленького ребёнка. Конечно, этот человек пойдёт до конца, но и Елена не лыком шита, она обещала мужу выполнить его последнюю волю, значит, так и будет.
Как бы то ни было, маркиза де Сент-Этьен не стала искушать судьбу и на рассвете выехала в Париж.
Дом на улице Гренель встретил хозяйку гробовой тишиной. Вышедший навстречу экипажу дворецкий казался испуганным и, лишь узнав Елену, обрадовался.
– Добро пожаловать домой, ваше сиятельство! Какое счастье, что вы приехали! – воскликнул он.
– Здравствуйте, месье Жоно. Что-нибудь случилось? – Елена уже подозревала что, но хотела услышать подтверждение из уст самого дворецкого.
– Ох, мадам, я не знаю, как сказать, но сюда вчера приезжал кузен покойного хозяина барон де Виларден и заявил, что этот дом принадлежит ему и что скоро появится указ короля, отдающий барону всё ваше имущество.
– Не нужно волноваться! Спасибо, что предупредили, я всё улажу, – успокоила его Елена.
Быстро устроив дочку с кормилицей в их прежней комнате, она прошла в свою спальню. Вечер только начинался, можно было сразу поехать к Доротее…
Спустя час, готовая к выходу, Елена стояла перед зеркалом, придирчиво оглядывая своё отражение. Придётся снова покорять Париж, и, значит, её первое появление в столице Бурбонов должно стать сногсшибательным. Елена разыскала в гардеробной вызывающе алое кружевное платье. Она надевала его лишь раз, и тогда все кавалеры слетелись к ней как мухи на мёд.
– Пора выходить на битву, – объяснила Елена своему отражению и, готовая к бою, гордо вздернула подбородок.
У Талейрана сегодня принимали: кареты одна за другой подъезжали к крыльцу.
«Жаль, Доротея будет занята, и мы не сможем поговорить», – расстроилась Елена. Она вошла в знакомый вестибюль и, отдав слуге шаль, направилась ко входу в салон. Графиня де Талейран-Перигор с видом радушной королевы прохаживалась среди многочисленных гостей.
– Боже, как я рада! – воскликнула она, обняв Елену. – Наконец-то ты приехала. Я так по тебе скучала! Впрочем, сейчас не до чувств, надо держать оборону. Думаю, через четверть часа я освобожусь, тогда и поговорим, а ты пока поздоровайся с дядей. Только ничего с ним не обсуждай, если вдруг станет спрашивать о твоём замке в долине Луары, делай вид, что не понимаешь.
– Но я, и правда, не понимаю…
– Я потом объясню, – шепнула Доротея и повернулась к вновь прибывшему толстяку в расшитом золотом придворном мундире.
Елена прошла в дальний конец зала. Князь Талейран, величественный, как августейшая особа, стоял, опираясь на палку с золотым набалдашником. Увидев спешащую к нему Елену, довольно хмыкнул.
– Приветствую вас, маркиза, и должен отметить, что вы стали ещё красивее, – заметил он и тут же добавил ложку дёгтя в бочку мёда: – Правда, теперь всё изменилось: раньше вы блистали здесь одна, а теперь у вас появилось множество русских соперниц.
Князь почти незаметно кивнул в сторону прелестной большеглазой блондинки, одетой в полупрозрачное белое платье. На шее, запястьях и в ушах женщины искрили радужным блеском великолепные бриллианты.
– Эта милейшая дама – княгиня Багратион – демонстрирует обществу неприлично дорогие фамильные драгоценности своего деда – Потёмкина. Так что зря вы сегодня ограничились серьгами. Теперь здесь новые веяния – бедных не любят, – заметил хозяин дома.
Елена опешила. Талейран её оскорбляет? С чего бы ему это понадобилось?.. Может, на что-то ей намекает?.. На что?.. Придётся давать взятку? Но кому, неужто королю?.. Голова пошла кругом, но Талейран подхватил Елену под руку и повёл знакомить с гостями.
Общество, собравшееся сегодня во дворце на улице Сент-Флорантен, оказалось самым разношёрстным. Тут мелькали иностранные дипломаты, аристократы, вернувшиеся из эмиграции, приближённые Наполеона, предложившие свои услуги новой власти, и офицеры в мундирах разных стран. Почти никого из них Елена не знала. Талейран представлял её, говорил несколько вежливых фраз и, как только приличия позволяли, переходил к следующей группе гостей. Теперь они приближались к компании военных, центром которой была прелестная блондинка в великолепных бриллиантах.
– Элен, предупреждаю, княгиня Багратион очень опасна! Не говорите лишнего, а главное, не упоминайте, что вы русская, – посоветовал князь.
Они подошли к военным, Талейран отпустил локоть Елены, шагнул к княгине и поцеловал ей руку.
– Катрин, вы просто обворожительны! Своим присутствием вы осветили мой скромный дом. – Талейран отступил, взял за руку Елену и произнес: – Позвольте представить вам и вашим друзьям близкого друга нашей семьи – маркизу де Сент-Этьен.
Елена поклонилась, приветливо глядя на блондинку, та внимательно посмотрела на неё и улыбнулась одними губами, и, хотя улыбка на этом алебастровом лице казалась заученно прелестной, глаза дамы остались холодными.
– Очень приятно, маркиза! Мы здесь уже три месяца, а вас ещё не видели. Я думаю, что такую красоту мои друзья не пропустили бы. Позвольте, я представлю их вам. – Княгиня повернулась к офицеру, стоящему слева от нее: – Ротмистр Орловский.
Молодой черноглазый офицер, прищёлкнув каблуками, поклонился Елене и поцеловал ей руку. Она ответила ему дежурной фразой и улыбнулась его откровенному восторгу.
– Барон Миних, – продолжила княгиня, повернувшись к серьёзному офицеру, стоящему справа от неё. Тот поклонился Елене и, поцеловав ей руку, задержал её пальцы в своих чуть дольше положенного.
«Не так-то он и серьёзен», – поняла Елена. Она кивнула и мягко освободила руку.
– Граф Василевский, – объявила прелестная блондинка и повернулась к человеку, которого Елена не видела из-за массивной фигуры хозяина дома.
У Елены подкосились ноги, и она изо всех сил вцепилась в руку Талейрана.
– Очень рад познакомиться, – знакомый низкий баритон прозвучал так близко, и Елена не смогла заставить себя поднять глаза на говорившего.
Все ждали её ответа. Елена собралась с мужеством и подняла ресницы. Бывший жених – всё такой же обольстительно красивый – стоял перед ней, прищурив зелёные глаза. Елена протянула ему дрожащую руку, он легко коснулся губами её перчатки и отступил.
Василевский её не узнал! Елене показалось, что на её алое платье кто-то вылил ведро холодной воды: озноб прошёл по спине, а руки моментально заледенели. К счастью, Талейран сказал пару дежурных фраз и перешёл к группе австрийских дипломатов. Это дало Елене крохотную передышку, а ещё через пять минут к ним подошла Доротея и увела подругу в свой кабинет. На ватных ногах прошла Елена по коридору и как подкошенная рухнула в кресло.
– Что с тобой?.. Ты совсем бледная… Тебе плохо? – испугалась Доротея. – Я сейчас пошлю за доктором.
– Не нужно доктора, я здорова, – Елене казалось, что она вот-вот потеряет сознание, из последних сил она попросила: – Дай мне воды, пожалуйста.
Доротея схватила со столика графин и плеснула в бокал янтарной жидкости.
– Выпей коньяку – по себе знаю, что это помогает лучше, чем вода… Что случилось? Когда ты только приехала, выглядела прекрасно.
– Я увидела одного человека… Я знала его раньше, – Елену всю трясло, но она смогла храбро закончить: – Он был моим женихом, а сейчас меня не узнал.
– Но как такое возможно – ведь тебя достаточно увидеть один раз, чтобы больше никогда не забыть?..
– Это долгая история.
– А я никуда не спешу, до обеда ещё целый час, можешь рассказывать. – Доротея уселась поудобнее, расправила складки платья и добавила: – Всё равно я никуда тебя в таком состоянии не отпущу.
– Ну, если ты согласна слушать… – Елена начала свой рассказ с того осеннего утра два года назад, когда в Ратманово приехал дядя с известием о смерти её брата. Она поведала подруге всё, вплоть до венчания с Арманом накануне его гибели.
Когда Елена закончила, потрясённая Доротея лишь развела руками.
– Такое даже невозможно придумать, а это случилось на самом деле. Что же нам теперь делать? Мари – дочь Василевского, но нельзя допустить, чтобы кто-нибудь об этом догадался. Теперь-то ясно, откуда у девочки эти изумрудные глаза, и вообще, как я начинаю понимать, она очень похожа на отца. Ты тоже так считаешь?
– Да, Мари – копия Василевского, – согласилась Елена, сделавшая это открытие давным-давно.
– Учитывая претензии де Вилардена, появление настоящего отца нам сейчас совсем некстати… Да, теперь придётся лавировать! – Доротея взглянула на подругу и прикрикнула: – Элен, очнись! О чём ты думаешь? У тебя вид человека, потрясённого ужасным горем. Что тебя так убивает?
– Доротея, он меня не узнал! Значит, у него ко мне не было истинных чувств, иначе они подсказали бы ему, что это я…
– Все мужчины одинаковы. Прошло два года, если он и любил тебя, то уже утешился. Лучше тебе узнать от меня, чем увидеть самой, что он любовник княгини Багратион, а она такая волчица, что нам с тобой и не снилось. – Графиня задумалась, а потом предложила: – Давай-ка я тебе расскажу то, чего не могла написать в письмах.
Доротея налила и себе, отпила глоток и сказала:
– Когда союзники окружили Париж, придворные должны были выехать за императрицей в Блуа, но дядя собирался остаться – если честно сказать, чтобы захватить власть и посадить на трон Бурбонов. Он тогда договорился с министром полиции Парижа, что национальная гвардия, вроде бы по недоразумению, остановит его карету и не выпустит из столицы. Всё так и получилось: он выехал из дома, гвардейцы заставили его вернуться, и он остался единственным человеком в Париже, встретившим царя Александра. Дядя убедил русского императора, что нужно посадить на трон Бурбонов, и через месяц граф Прованский прибыл из Англии. Талейран бегал между ним и царём, пока не посадил Людовика на трон. Теперь все монархи соберутся на конгресс в Вене, где станут делить Европу. Новый король отлично помнит, чем он обязан Талейрану, но дядя не может переходить границы, испытывая благодарность его величества на прочность. Ведь король много лет считал де Вилардена своим другом, если не сказать более. Своё имущество тебе придётся отстоять самой. Талейран устроит тебе аудиенцию у короля, ты поплачешь, попросишь милости к тебе и малышке, а потом покажешь кое-какие бумаги. О бумагах я расскажу тебе завтра. Теперь же поезжай домой и жди от меня записки.
Доротея встала и с жалостью посмотрела на бледную как смерть подругу.
– Ну, что ты так упала духом? Скажи, ты сама понимаешь, чего хочешь?
– Пока ещё нет…
– Вот разберись в своих чувствах, тогда и начнёшь действовать, а я тебе помогу. Сейчас пойдём, я выведу тебя по боковой лестнице, надо избежать ненужных встреч.
Доротея крепко взяла подругу за руку и провела к выходу. Она усаживала Елену в карету, поэтому и не заметила Василевского, поджидавшего на площадке второго этажа княгиню Багратион. Александр смотрел вслед хозяйке и её подруге и всё пытался понять, догадалась ли его любовница, какое ошеломляющее впечатление произвела на него блондинка в алом платье. Чудо, а не женщина! Маркиза де Сент-Этьен…



Глава двадцать четвертая
Весточки из прошлого

Ночи в доме маркизы де Сент-Этьен как будто и не было – Елена так и не смогла заснуть. Перед глазами всё время стояло когда-то любимое лицо.
«Он меня не узнал…»
Эти мысль жгла сердце. Всё оказалось ложью, и обещания ничего не стоили! Война закончилась, они встретились, и жених её не узнал! Более того, весь Париж был осведомлён, что Александр – любовник красавицы Багратион, увешанной бриллиантами размером с голубиное яйцо.
Отчаяние Елены сменилось возмущением. Да как он посмел так унизить её?! Они помолвлены, а Василевский в открытую ей изменяет! Придётся ему за это заплатить. Она обязательно что-нибудь придумает, он поймёт, что значит уязвлённая гордость!
Солнце давно поднялось, слуги проснулись и занялись своими делами, потом за стенкой послышался нежный смех Мари и ласковый голос кормилицы, а Елена всё лежала, не в силах ни заснуть, ни пошевелиться.
«Нужно отбросить обиду и понять, чего же я хочу сама», – наконец признала она.
Елена медленно досчитала до десяти и стала задавать себе вопросы, а потом честно отвечать на них. Любит ли она Василевского?.. Бог весь, теперь она даже не могла понять, любила ли его прежде, ведь они были вместе всего два дня. Да, Александр сделал предложение, но это, скорее всего, было с его стороны вынужденным шагом. Потом Елена стала женой Армана, значит, разорвала помолвку с Василевским. Конечно, он не знал о её замужестве, но это не освобождало его от обязательств… И что же теперь делать с Машенькой? Ведь она – дочь Василевского, и он имеет право знать о её существовании… А нужно ли ему это знать?.. И как теперь поступить с обещанием, данным Арману?
Честность не помогла – Елена совсем запуталась и решила просто спросить своё сердце, хочет ли оно этого мужчину. И хотя гордость протестовала, сердце шепнуло «да». Елена успокоилась и наконец-то заснула.
Разбудила её горничная.
– Барышня, к вам приехал барон де Виларден, – сообщила Маша.
– Вот как? – удивилась Елена. Чего она уж точно не ждала, так этого визита. Прикинув все «за» и «против», распорядилась: – Проводи барона в гостиную, скажи, чтобы Колет подала чай, а сама возвращайся сюда.
Когда Маша вернулась, её хозяйка уже умылась. Горничная помогла Елене застегнуть платье и причесала, перехватив кудри на затылке лентой. Елена посмотрела в зеркало и осталась довольна. Белое утреннее платье с глухим воротом выглядело строго, но не сурово.
– Если он пришёл с миром, будем вести переговоры, а если с войной – значит, начнём сражение!
Елена заглянула в комнату дочери, увидела, что малышка спит, и, приказав Жизель не выходить из детской, отправилась в гостиную. В кресле у чайного столика расположился высокий элегантный человек лет пятидесяти. Окинув Елену пристальным взглядом, он поднялся ей навстречу. Несмотря на ладную фигуру и изысканный наряд визитёр выглядел как-то странно. Елена пригляделась и поняла, что у гостя напудренное лицо, а щёки нарумянены. Он слегка наклонил голову и представился:
– Мадам, я – барон де Виларден, а сюда пришёл, чтобы познакомиться с вами и, возможно, договориться. Может быть, мы сядем и поговорим о делах?
– Прошу… – пригласила Елена.
Она опустилась в кресло и приготовилась слушать. Гость уселся напротив, положил ногу на ногу и заговорил:
– Мадам, поскольку я пристально следил за жизнью моего кузена, то всё о вас знаю. Я кратко повторю существующую легенду: Арман нашёл вас в России, влюбился и перед боем, в котором погиб, женился на вас. Мадам Ней привезла новую маркизу де Сент-Этьен в Париж и добилась от императора Наполеона передачи вам и вашему ребёнку всего наследства Армана, а также имущества, ранее принадлежавшего пяти моим тёткам.
Барон ухмыльнулся, и его глаза злобно блеснули.
– А теперь я расскажу вам то, чего пока ещё не знает никто. У Армана не могло быть детей, я позаботился об этом давным-давно: в том монастыре, где он прятался до пятнадцати лет, проживал один жадный монах, который ежедневно подливал в еду моего кузена небольшую дозу очень интересной настойки. Поэтому ребёнок, которого вы выдаёте за дочь Армана, просто не может быть от него. Я думаю, что, если сравнить даты в вашем свидетельстве о браке и в метрике ребёнка, они, скорее всего, не совпадут. Поэтому я предлагаю вам достойный выход: чтобы не позориться в судах, выходите за меня замуж. На ваше тело я претендовать не стану. Женщины меня не интересуют, детей у меня нет и не будет, поэтому после моей смерти всё, что останется, вновь отойдёт вам и вашему ублюдку, впрочем, я надеюсь, что вам останется мало, ведь я собираюсь пожить в своё удовольствие. Если согласитесь, мы обговорим сумму ежемесячного содержания. Конечно же, она будет разумной, но на приличную жизнь в Дижоне вам хватит… Ну, что скажете?
– Нет!.. А теперь покиньте мой дом, – отчеканила Елена. Была б её воля, она просто застрелила бы мерзавца. Бедный Арман! Какое счастье, что он не знал о преступлении, совершённом против него самого.
Де Виларден, похоже, другого и не ждал, он презрительно хмыкнул и, не прощаясь, вышел. Что означал его визит? Скорее всего, «разведку боем». Барон зашёл оценить противника. Оставалось только надеяться, что негодяй не счёл маркизу де Сент-Этьен лёгкой добычей.
«Ещё посмотрим, кто из нас победит», – размышляла Елена.
Её колотило от бешенства, но рассуждала она на удивление холодно и жёстко. Негодяй говорил о датах, но это уж дудки! Умница Доротея заставила всё просчитать до дней. Этот козырь у них есть. Что ещё может потребоваться? Связи? Покровительство Талейрана сейчас заменяет собой их все. Кстати, что там вчера говорил князь? Новый король не любит бедных? Нужно учесть…
Елена тут же послала за знаменитой мадемуазель Мишель и за самым дорогим парижским ювелиром – поставщиком императорского двора Нито. Модистка прибыла первой в сопровождении двух своих помощниц. За время отсутствия Елены в Париже мадемуазель Мишель ещё сильнее высохла, но всё так же заносчиво несла голову с гордым профилем короля-гасконца Генриха IV.
– Мадам, наконец-то вы вспомнили, что мода не стоит на месте и в платьях двухлетней давности выходить в свет неприлично, – сообщила модистка Елене вместо приветствия. – Теперь никто не носит бархатных тренов – только короткий шлейф. В моде газовые платья на шёлковых чехлах и только пастельных тонов.
Елена мгновенно сообразила, что лесть сейчас принесёт ей больше пользы, чем что-либо другое, и заявила:
– О, мадемуазель, надеюсь, вы поможете бедной затворнице, ведь после рождения ребёнка я долго оставалась в деревне. Да и фигура у меня теперь не та.
– Сейчас посмотрим, – заявила Мишель и кивнула своим помощницам, а те начали снимать с Елены платье.
Следующие полчаса маркиза простояла в одной рубашке, а три модистки с портняжными лентами снимали с неё мерки и записывали их в знаменитую тетрадь в кожаном переплёте.
– Ну, совсем неплохо, – заметила мадемуазель Мишель, сравнивая столбцы цифр под надписью: «де Сент-Этьен». – Мадам прибавила в груди и бёдрах, а талия стала тоньше – отличное сочетание: и для платьев хорошо, и мужчины в восторге.
– Мадемуазель, – изумилась Елена, – я вдова с ребёнком. О чём вы говорите?
– В Париже вдова с ребёнком всегда считалась самым лакомым кусочком, – хмыкнула модистка и пожала плечами. – Впрочем, давайте о деле. Если вы хотите получить наряды быстро, разумнее всего подогнать на вашу фигуру несколько готовых платьев. В Париже появился новый поставщик из Англии. Зовут его Штерн, и он предлагает исключительные модели. Платья, правда, дороги, но я взяла у него несколько на пробу. Ручаюсь, что вам они подойдут.
Все складывалось необычайно удачно. Елена приняла все предложения модистки и простилась с ней.
Следом прибыл ювелир. В свою очередь месье Нито пообещал новой заказчице быстро подобрать гарнитур, подходящий по цвету к сапфировым серьгам, и предложил несколько украшений с крупными бриллиантами. Это оказалось как нельзя кстати, ведь маркизе де Сент-Этьен так хотелось затмить соперницу.
Закончив свои хлопоты, Елена отправила записку Доротее.
Доротея появилась на улице Гренель только через два часа. Она взбежала на крыльцо и быстро прошла в гостиную. Устало пожаловалась:
– Еле вырвалась! Новостей пока нет: дядя ещё не договорился об аудиенции, король нездоров и до конца недели принимать никого не хочет.
– Отлично, значит, он не примет и де Вилардена, – обрадовалась Елена. – Ты знаешь, что милейший барон посетил этот дом и попросил моей руки?
– Как?! Но он ведь даже не скрывает своих наклонностей, – изумилась Доротея. – Мне дядя рассказал об истоках дружбы де Вилардена и графа Прованского: двадцать лет назад многие считали их любовниками.
– А королева?! – воскликнула Елена.
– Все знали, что августейший брак – фиктивный. Ты лучше скажи, почему барон решил, что ты примешь его условия?
– Он меня прямо обвинил в том, что Мари – бастард, сказал, что у маркиза де Сент-Этьена не могло быть детей: мерзавец сам нанял какого-то монаха, чтобы тот травил Армана.
– Вот ведь свинья! Но в этом случае он ничего не докажет, иначе самому придётся сознаваться в преступлении. И потом, королю скоро шестьдесят, его, похоже, вообще перестали волновать плотские утехи, он предпочитает хорошую кухню – так что не вешай нос. Барону нас не достать! Прикажи лучше подать чаю, и поговорим о не менее важных вещах, – предложила Доротея. Она удобно устроилась на диване и расправила юбки.
Горничная Колет, служившая в доме ещё при Армане, принесла поднос с сервизом. Сказав, что разольёт чай сама, Елена отпустила её. Как только за горничной закрылась дверь, Доротея предложила:
– Поговорим о бумагах, компрометирующих де Вилардена. У дяди есть с десяток доносов, где революционерам сообщают о местонахождении аристократов – родных твоего мужа. Все доносы написаны одним почерком. Подписи на них, конечно же, нет, но зато почерк настолько приметный, что его невозможно спутать ни с каким другим. Талейран уверяет, что король сразу же узнает руку.
– И князь отдаст эти бумаги мне?
– В том-то и дело, что он хочет их продать. Ты ведь теперь стала его соседкой в долине Луары, земли Валансе граничат с твоими. Дядя хочет купить один спорный участок всего за один франк.
– Конечно, я согласна! Я подпишу любые документы!
Доротея поморщилась, но не стала развивать эту тему, сказав лишь, что нотариус Талейрана приедет к Елене завтра. Закончив унизительную для себя часть разговора, графиня де Талейран-Перигор заговорила о том, что волновало их обеих:
– Что ты надумала? Ты решила, чего хочешь от Василевского?
– Нет, я так ничего и не придумала. Конечно, выйдя замуж за Армана, я сама разорвала помолвку с Александром, но всё равно не могу смириться, что так мало для него значила. – Вздохнув, Елена добавила: – Наверное, я рассуждаю подло, но ничего не могу с собой поделать.
– Дорогая, ты так благородна, что тебе даже полезно немного побыть в шкуре обычной женщины со всеми её запретными желаниями и неправедными поступками. Разреши себе это, и всё встанет на свои места. Ты хочешь этого мужчину?
– Да!.. – ответ вырвался у Елены сразу, и она вспыхнула.
– Вот видишь, как всё просто. Значит, Василевского нужно заполучить. Уловка стара как мир: искушаешь, потом отступаешь, затем снова манишь – и так до тех пор, пока он тебе не надоест или ты не станешь его женой.
– Нет, к замужеству я не готова, и к тому же у меня есть дочь, а я не знаю, как Александр к ней отнесётся, – возразила Елена.
– Но она же – его ребёнок! Как он к ней может отнестись? Конечно же, хорошо. Другое дело, что ты не можешь ему об этом сказать, иначе будущее Мари рухнет. Даже если Василевский её признает, во Франции девочка потеряет всё, а в России будет считаться незаконнорожденной. Лучше оставить всё как есть. Через пятнадцать лет Мари станет одной из самых богатых невест Франции, а титул передаст мужу. Я сама найду ей жениха, и уж постараюсь, чтобы они понравились друг другу. Никогда я не допущу, чтобы с моей крестницей поступили так же, как в своё время со мной: посчитали моё приданое и повенчали с мальчишкой, который ещё сам не нагулялся и не наигрался в карты и в войну.
Елена вдруг поняла, что подруга впервые обсуждает с ней своего мужа, и удивилась:
– Я никогда не видела графа, но мне всегда казалось, что ты счастлива.
– Я очень хотела полюбить Эдмона, ведь мне было шестнадцать, а ему – двадцать два, да только муж в моей любви никогда не нуждался. Мы бываем вместе по паре недель в году, он делает мне ребёнка и вновь уезжает в свой полк. Мы женаты пять лет и совершенно не знаем друг друга. Я, например, прекрасно образованна, отлично разбираюсь в политике, наслаждаюсь беседами с дипломатами всей Европы, но мужу мои таланты не нужны. Я знаю, что в Италии, где сейчас стоит его полк, у него есть любовница, от которой тоже родились дети, и все в нашем кругу считают это нормальным.
– А ты-то как к этому относишься? – осторожно спросила Елена.
– Я ничего другого в жизни не знала, все вокруг меня всегда имели внебрачные связи. Моя мать до сих пор заводит молодых любовников, а ещё пять лет назад она была любовницей Талейрана. Сам дядя, хоть когда-то и принял сан, всегда путался с жёнами своих друзей. Что мне со всем этим делать? Я хотела бы жить просто, когда всё ясно и правильно, но, как видно, мне не суждено.
Елена призналась:
– Знаешь, а я ведь – уездная барышня, и раньше с подобным никогда не сталкивалась. Вокруг меня всё всегда было однозначно: мама любила отца, а он – её…
Доротея грустно улыбнулась:
– Ты просто засиделась в деревне, а жизнь познаёшь только теперь.
Графиня взглянула на часы и заторопилась. Ещё раз предупредив Елену, чтоб та до аудиенции не выходила из дома, Доротея отправилась к себе.
В коляске Доротея наконец-то успокоилась. Каким же унизительным оказался разговор о спорном участке дядиной земли! Конечно, Элен и бровью не повела, когда соглашалась, она в жизни не видела ни Луары, ни своего нового замка – ей не о чем было жалеть. Но дело было вовсе не в земле и не в смешной цене, дело было в том, что дядя унизил саму Доротею. Неужели князю Талейрану так трудно сделать подобную безделицу бесплатно? Доротее очень хотелось дать старому интригану пинка под зад. Она хмыкнула, вспомнив шутку, пущенную когда-то Наполеоном. Император смеялся: Талейран так невозмутим, и, глядя в его лицо, никогда не догадаешься, что в этот момент кто-то дал ему пинка.
«Да уж, что есть, то есть. Дядиной выдержке можно только поучиться. Никто не знает ни его мыслей, ни его планов, ни его намерений – вот потому-то он уже полвека царит на вершине власти».
Впрочем, несмотря на всё уважение к персоне Талейрана, поквитаться с ним за перенесённое унижение хотелось до ужаса. Но как?..
Лакей открыл дверцу экипажа и помог Доротее выйти. Она успела лишь ступить на первую ступень крыльца, когда её окликнул знакомый баритон:
– Ваше сиятельство, погодите минутку!
К Доротее направлялся тот самый Василевский. С чего бы это ему понадобилось искать общества графини де Талейран-Перигор, не из любопытства же? Доротея лучезарно улыбнулась и дождалась гостя. Они вместе вошли в вестибюль.
– Дело в том, что у меня есть одно необычное дело к князю Талейрану. Я уже заходил сегодня, но мне сказали, что его светлости до вечера не будет, – объяснил Александр.
– Дядя в Лувре… – подтвердила заинтригованная Доротея.
– Так, может, вы передадите ему это письмо? – Василевский достал из кармана уже пожелтевший конверт со сломанной печатью, протянул его собеседнице и объяснил: – Однажды под Малоярославцем мне пришлось участвовать в атаке на лагерь противника. Мы не знали, что там как раз находился Наполеон, но гвардия сумела вырваться, и император ушёл с ней, хотя его архив остался в лагере. Основные трофеи забрали казаки – это был их рейд, а это письмо случайно завалялось у меня. К стыду своему, я лишь в вашем доме узнал, что министр Талейран и князь Беневентский – один и тот же человек.
Доротея смотрела на конверт и не верила своим глазам – титул и имя дяди были выведены уже знакомыми буквами с филигранными завитушками. Вот это да!.. Доротея вдруг поняла, что собеседник давно молчит. Не приведи бог, передумает! Она расцвела улыбкой, быстро спрятала письмо в карман юбки и пообещала:
– Я обязательно передам дяде. – И тут же, забыв о приличиях, полюбопытствовала: – А что там?
– Я не знаю… – растерялся Василевский. Не приходилось сомневаться, что граф действительно не читал письма.
«Ну надо же быть таким благородным, – расстроилась Доротея, – не приведи господь, ещё занудным моралистом окажется, вот тогда Элен и взвоет со своей любовью».
Впрочем, это был вопрос будущего, сейчас их ждали совсем другие дела. Хозяйка дома напомнила Василевскому о приглашении на ужин и распрощалась. Ровно через три минуты – столько ей понадобилось, чтобы добраться до бального зала, где уж точно не могло оказаться лишних глаз, – Доротея развернула письмо. Это было послание шпиона к своему начальнику, и этот агент находился в ближайшем окружении графа Прованского. Он сообщал о результатах переговоров Бурбонов с царем Александром осенью двенадцатого года.
– О-о-о!.. Вот так сюрприз!.. – восхитилась Доротея.
Ну надо же, такое везение! Оказывается, Талейран давно завербовал де Вилардена. Теперь Доротея не сомневалась, что у дядюшки имелся не один подобный рапорт, однако тот предпочел об этом умолчать. Ехидно подмигнув портрету Талейрана, его племянница заметила:
– Ну а теперь держитесь, ваша светлость! Посмотрим, как вы сохраните своё хвалёное самообладание.
Доротея аккуратно спрятала письмо за вырез корсажа, а потом с улыбкой покрутилась у ближайшего зеркала. Яркое солнце рассыпало блики на её чёрных волосах, а глаза сделало совсем прозрачными, настроение у Доротеи стало просто великолепным. А почему бы и нет, если дела пошли как нельзя лучше?



Глава двадцать пятая
Сделка с дьяволом

Полуденное солнце играло в позолоте капителей и высветляло алую обивку помпезной гостиной, но даже это не могло улучшить настроение расположившихся здесь людей. Де Виларден нагло развалился на диване, а Франсуаза заняла кресло напротив и теперь сухо излагала ему то, что смогла выяснить о маркизе де Сент-Этьен:
– Эллен действительно обвенчалась с вашим кузеном. Но самое главное, что свидетелем на этой свадьбе оказался маршал Ней, он же заверил завещание маркиза и стал его душеприказчиком. Поскольку маршал уже предложил свои услуги новой короне, и теперь он – один из самых влиятельных людей при дворе, оспорить сам брак вы не сможете. Остается лишь сравнивать даты венчания и дня рождения девочки. Но любой стряпчий вам подтвердит, что если ребёнок родился через семь месяцев после свадьбы, то никто не возьмётся оспаривать законность его появления на свет.
Барон поморщился и процедил:
– Я предложил этой русской мирное решение. Она отказалась. Не будем терять времени. Начинаем действовать. Надо подкупить прислугу и следить за каждым шагом этой самозванки.
– Хорошо, слуг я возьму на себя, – пообещала мадам де Обри. – А ты пока езжай к королю. Чем чёрт не шутит, может, он вспомнит вашу старую дружбу…
Барон недовольно поднялся и, что-то буркнув на прощание, отправился к выходу. Франсуаза проводила его. Увидев, что коляска де Вилардена наконец-то отъехала, баронесса отправилась в комнату своей дочери. Мари-Элен уютно устроилась на маленькой кушетке с высокой спинкой. Светло-розовое муслиновое платье очень шло дочери, оттеняя её чёрные глаза и делая моложе. В руке Мари-Элен держала книгу.
Чувство гордости шевельнулось в душе баронессы, и, как всегда в такие минуты, она мысленно обратилась к своему покойному любовнику с призывом посмотреть, что получилось из малышки, от которой он так высокомерно отказался. Сейчас Мари-Элен занимала в доме матери как раз ту самую спальню, в которой её когда-то зачали. Франсуаза никогда не говорила об этом вслух, но, купив дом, принадлежавший ранее её вероломному любовнику, она злорадно отвела дочери именно ту комнату, где молодой граф де Тренвиль обесчестил молоденькую горничную.
Тогда отрезвление пришло к Франсуазе слишком быстро. Когда она с радостью сообщила молодому господину о своей беременности, тот посадил её в экипаж и привёз в публичный дом. Хозяйка борделя потом рассказала Франсуазе, что подлец-любовник получил за неё тысячу франков, которые тут же проиграл таким же, как он, избалованным отпрыскам титулованных семей.
– Он за всё поплатится, а мой ребёнок вырастет богатым и счастливым, – поклялась тогда Франсуаза.
Теперь, тридцать два года спустя, женщина с гордостью смотрела на свою красавицу-дочь. Да, Франсуазе пришлось идти по трупам, она не пожалела и собственной сестры Анн-Мари: обобрала её до нитки и отправила умирать в монастырь. Но зато дочка с рождения была записана как ребёнок, принадлежащий к аристократическому роду. Теперь требовалось разбогатеть. И тогда Франсуаза приняла предложение барона де Вилардена и открыла с ним на паях публичный дом.
Этот до бесконечности циничный человек пугал Франсуазу своей жестокостью, но де Виларден сразу оценил деловую хватку мадемуазель Триоле и её желание выбиться в люди. Он вскользь обронил, что ищет женщину, способную управлять борделем, но у него есть требование: претендентка должна сама войти в это дело с собственным капиталом.
– Твои деньги станут для меня гарантией, – заявил барон.
Подавив в себе чувство страха, Франсуаза вложила в дело всё, что имела. Она работала день и ночь, выгадывала каждый франк, и новое заведение постепенно приобрело популярность, став весьма доходным. Через полгода после открытия публичного дома его посетил граф де Тренвиль. Узнав во владелице Франсуазу, он поздравил бывшую любовницу с таким успехом и стал частенько у неё бывать. За те пять лет, что Франсуаза почти каждый день видела графа в своём доме, тот ни разу не спросил, кто же у неё родился и как сложилась судьба ребёнка.
Хорошенько присмотревшись к барону де Вилардену, Франсуаза поняла, что основа его характера – бешеное самомнение и твёрдая уверенность, что он умнее всех на свете. Франсуаза научилась льстить, восхищаться умом барона, а тот проникся к ней доверием, считая, что Франсуаза ему предана и деваться ей некуда. А в это время Франсуаза обманывала его, отводя ручейки франков из общей кассы в свой карман. Грянувшая через пять лет революция окончательно развязала Франсуазе руки: барон ещё какое-то время скрывался в Париже, а потом уехал в Лондон.
– Скатертью дорога, – с облегчением пожелала ему Франсуаза.
За то время, пока де Виларден ещё скрывался во Франции, барон одного за другим выдавал революционным властям своих родственников, обрекая их на смерть. Франсуаза передавала его доносы якобинцам и вдруг однажды поняла, что и у неё тоже имеются враги, с которыми можно свести счёты. К очередному письму барона она приложила и свою записочку, где донесла на отца своей дочери. Когда красивая голова её ненавистного любовника скатилась в корзину гильотины, стоявшая в толпе зевак Франсуаза мстительно улыбнулась и… пошла работать дальше. Тогда же она надумала давать деньги в рост, и это дело принесло такие барыши, что, уезжая в Англию, де Виларден потребовал от Франсуазы впредь пускать все доходы только на ростовщичество.
Франсуаза пообещала ему всё, хоть луну с неба, и с облегчением вздохнула, когда корабль барона пересёк Ла-Манш. Она наконец-то получила свободу. Заведя две бухгалтерские книги – одну для барона, а вторую, настоящую, – Франсуаза стала вести дела так, как считала нужным, решив отдавать де Вилардену не больше пятой доли того, что ему фактически причиталось. Она тайком открыла ещё три новых борделя и к тому же стала самой известной процентщицей в Париже.
Купив с торгов дом своего бывшего любовника, Франсуаза полностью сменила отделку и обставила комнаты на свой вкус. Сама она заняла спальню, раньше принадлежавшую матери покойного графа, но, входя в комнату дочери, Франсуаза всегда улыбалась. Свершившаяся месть грела душу, как ничто другое.
Мадам де Обри легонько стукнула по приоткрытой двери, Мари-Элен подняла глаза и улыбнулась. Франсуаза, как всегда, порадовалась тому, что дочь, хоть и похожая на неё яркой южной красотой, всё же взяла от отца большую, чем у матери, тонкость черт, высокий рост и красивую форму изящных рук. Мари-Элен захлопнула книгу и поспешила навстречу Франсуазе.
– Что ты читаешь, дорогая? – поинтересовалась мать.
– Книга называется «Гордость и предубеждение», она наделала много шуму в Англии, Виктор привёз мне её из Лондона.
Франсуаза внутренне сжалась. Любое упоминание о виконте де Ментоне её безмерно раздражало, но ссориться с дочерью не хотелось, и, приклеив на лицо улыбку, она обняла Мари-Элен за талию и потянула за собой на диван.
– Дорогая моя, я хочу с тобой поговорить, – начала Франсуаза. – Ты знаешь, что в делах у меня есть напарник – де Виларден. Он сегодня предложил план, который выгоден нам всем. Барон хочет заграбастать состояние де Сент-Этьенов, мне же надо получить его долю от нашего общего дела, а для тебя и моего внука – новое имя. Теперь, когда русский царь диктует условия всей Европе, нас и во Франции могут осудить за преступления, совершённые в России. Я уже сменила имя, теперь надо сделать то же самое и для тебя.
Франсуаза замолчала и вгляделась в сразу побледневшее лицо дочери.
– Что ты расплылась, как желе? Соберись! – прикрикнула баронесса. Увидев, что окрик подействовал, она вновь стала ласковой: – Ну вот, совсем другое дело! Послушай, как мы станем действовать. Я пока не сказала барону, но сама уже плачу одной из горничных в доме маркизы де Сент-Этьен, и та сообщает мне обо всех действиях этой русской, а также подслушивает все разговоры своей хозяйки. Ты знаешь, что я написала в Лондон князю Василию, тот должен скоро приехать. Черкасский ненавидит эту женщину, а поскольку он – безумец, то будет только рад закончить то, что у него сорвалось в России. Так что маркиза с дочерью обречены.
Увидев, что дочь побледнела ещё сильнее, мадам де Обри обняла её и взяла за руку.
– Вспомни, что маркиза – сестра Алексея Черкасского, который погубил всё, чего я добилась в России, и это по его милости я теперь прячусь в чулане. Но в жизни за всё приходится платить. Черкасский лишил состояния тебя, а я порадуюсь, когда прикончат его близких.
Решив, что убедила Мари-Элен в справедливости своих поступков, Франсуаза продолжила:
– Как только князь Василий убьёт свою племянницу, барон от нас уже никуда не денется – я знаю, как шантажировать людей. Придётся де Вилардену жениться на тебе. Ты не будешь с ним спать – он предпочитает мужчин. К тому же барон немолод, и я обещаю, что через полгода после свадьбы его больное сердце окончательно откажет. Я получу в полную собственность свои заведения, а ты – французский титул и то богатство, которое так манит твоего пресловутого Виктора. При том имуществе и деньгах, которые ты унаследуешь, де Ментон в два счёта женится на тебе, и ты наконец-то станешь тем, кем должна была стать ещё до рождения своего сына.
– Мамочка, – воскликнула Мари-Элен, – поистине ты – великая женщина! Я сделаю всё, что ты скажешь.
– Ну, слава богу, дорогая, – обрадовалась Франсуаза. – Тогда начнём с того, что ты перестанешь выполнять все прихоти своего Виктора, а наоборот, станешь держаться с ним холодно и высокомерно. Поверь женщине, много лет торгующей страстью, ничто так не разжигает в мужчинах чувства, как равнодушие.



Глава двадцать шестая
Аудиенция

Полное равнодушное и абсолютная невозмутимость – в расшитом золотом придворном мундире, с непроницаемой миной на сухом лице князь Талейран выглядел небожителем. Рядом с ним Елена казалась себе маленькой глупой девочкой. Но отступать было некуда – министр иностранных дел Франции вез её на аудиенцию к королю. Елена волновалась до беспамятства: во рту у неё пересохло, а руки дрожали. Она сжала кулаки так, чтобы ногти впились в ладони. Похоже, помогло…
– Элен, вы меня не слушаете, – признав очевидное, Талейран философски заметил: – Не перестаю удивляться женщинам – решается их судьба, а они думают неизвестно о чём.
Признаваться в слабости Елене не хотелось, и она удачно вывернулась:
– Простите меня, ваше высокопревосходительство, я немного отвлеклась, представляла, как же изменился дворец после приезда сюда короля.
– Сняли портреты Бонапартов – вот и всё. Его величество не в том положении, чтобы заказывать себе новую мебель – король беден как церковная мышь, а Франция потеряла половину мужчин и нескоро оправится, да ещё придётся выплачивать контрибуции победителям. Так что ничего нового вы во дворце не увидите. – Привлекая внимание Елены, князь постучал пальцем по борту открытой коляски и строго сказал: – Но, хватит болтать о ерунде! Сосредоточьтесь на деле. Вы всё помните? Что вы должны сказать королю и что сделать?
– Я должна коротко рассказать о нашей с Арманом женитьбе, потом сообщить, что муж предупреждал меня о своём кузене и передал мне документы, которые сам получил от императора Наполеона. Затем я подаю бумаги. – Елена послушно повторила то, что Доротея вдалбливала ей сегодня всё утро.
Подруга несколько раз прорепетировала с Еленой все варианты развития беседы.
– Помни, короля женскими чарами не возьмёшь, ты должна выглядеть достойно, говорить спокойно и просить справедливости, – учила Доротея.
Для визита в Тюильри они выбрали единственное придворное платье, которое успела доставить мадемуазель Мишель – лёгкое, расшитое по подолу тонкими золотыми веточками, простое и элегантное. На шее Елены широкой полосой лежало новое бриллиантовое колье, а крупные, почти до плеч, серьги, покачиваясь, подчёркивали совершенный овал её лица.
– Отлично, – признала наконец Доротея, – просто, достойно и дорого. Мне нравится эта новая мода, нашлась хоть какая-то польза от этих стервятников – английских эмигрантов.
Подруга упомянула Англию, и Елена вдруг вспомнила о своём разговоре с модисткой.
– Ты знаешь, мадемуазель Мишель нашла в Британии нового поставщика готовых платьев, его зовут Штерн. Модистка сейчас перешивает на меня несколько изделий и говорит, что платья – необыкновенные. Совершенно новый стиль: силуэт простой, но всё дело в вышивке, она очень изящна – полная противоположность тому, что носили при Наполеоне. Я думаю, завтра их уже привезут.
– Любопытно, обязательно приеду посмотреть, – пообещала Доротея, – но сейчас тебе пора к королю.
Она довезла Елену до своего дома, а там передала на попечение дяди, и вот теперь маркиза де Сент-Этьен в сопровождении самого влиятельного человека в королевстве подъезжала к Лувру.
Встреча во дворце показала Елене весь масштаб влияния её спутника. Пока они шли к покоям короля, встреченные в бесконечных коридорах люди склонялись перед Талейраном, чуть ли не в пояс.
– Ваше высокопревосходительство, кто здесь король? – шепнула Елена своему спутнику.
– Не надо так шутить, дочь моя, – с интонациями бывшего епископа так же тихо ответил Талейран, – сейчас быть королем – занятие не из лучших.
Слуга подвёл их к дверям кабинета, а сам ушёл доложить о прибытии. Талейран бросил последний взгляд на Елену, зажавшую в руках объёмный шёлковый ридикюль с документами.
– Я вхожу первым, вы – за мной, – коротко напомнил князь.
Слуга распахнул дверь, и Талейран прошёл в кабинет, Елена двинулась за ним. Людовик XVIII сидел за письменным столом и при виде гостей тяжело поднялся, опираясь обеими руками на столешницу. Король был уже немолод, седина, как шлем, покрыла его крупную голову над высоким лбом. Впрочем, широкое лицо короля могло бы даже считаться красивым. Заметив мягкое, даже робкое выражение его глаз, Елена решила, что монарх, как видно, человек приятный, но сильной волей явно не отличается.
– Ваше королевское величество, – сказал Талейран, – позвольте представить вам Элен де Сент-Этьен, вдову покойного маркиза Армана и мать моей крестницы Мари – наследницы этого рода.
Елена присела в реверансе, а король, хромая, подошёл к ней.
– Рад вас видеть, мадам, поднимитесь и расскажите о своем деле, – король подхватил Елену под локоть и повёл к дивану и креслам, окружившим стол с фигурными бронзовыми ножками. – Садитесь, мы с князем готовы выслушать вас.
– Ваше королевское величество, я – русская княжна, и мой будущий муж увидел меня в нашем имении под Москвой. Поскольку я осталась сиротой, маркиз провожал меня в Вену к тёте, чтобы передать на её попечение. Арман хотел жениться на мне после войны, но перед боем, из которого он мог не вернуться живым, маркиз настоял на нашем венчании. Мы поженились, и Бог, услышав наши молитвы, послал нам дочь. Провожая меня в Париж, муж передал мне своё завещание и также предупредил, что у него есть враг – его двоюродный брат. Арман имел доказательства, что именно этот человек выдал революционным властям всех их общих родственников, чтобы остаться единственным наследником имущества всего рода. Эти доказательства были получены моим мужем от императора Наполеона, тот не скрывал, что кузен Армана был его шпионом в Англии.
Король побледнел, его полные губы задрожали, а на глаза навернулись слёзы.
– Позвольте, мадам, для таких заявлений нужны не слова, а веские доказательства, – заявил он. – Я знаю лишь одного родственника де Сент-Этьенов, жившего в Англии, это барон де Виларден, но этот дворянин не мог совершить подобных гнусностей.
– Ваше величество, позвольте мне передать вам документы, полученные от мужа – Елена открыла ридикюль и вытащила полученные от Доротеи доносы де Вилардена и его письмо.
Людовик стал просматривать бумаги, он брезгливо пролистал доносы на родных Армана, а потом открыл письмо, написанное для Талейрана. Прочитав, он с ужасом уставился на своего министра.
– Князь, я так понимаю, что читаю письмо вашего агента, шпионившего за мной в Англии? – осведомился он.
Лицо Талейрана даже не дрогнуло. Он лишь спокойно попросил:
– Позвольте мне ознакомиться с бумагой, ваше величество.
Людовик протянул ему листок. Талейран прочёл текст. Письмо он видел впервые. Более того, это был тот самый рапорт из Петербурга, который князь очень ждал, но так и не получил. Куда же тогда пропал этот документ, и как Доротее удалось получить его сейчас? Впрочем, об этом можно было даже и не спрашивать. Девчонка оказалась на высоте – честь ей и хвала! Талейран сложил письмо и невозмутимо подтвердил:
– Вы правы, ваше величество.
– Но почему вы не сообщили мне имена людей, шпионивших за мной все эти годы?
– Сир, любые правительства содержат информаторов, это обычная практика. К тому же вы не спрашивали меня об этом, и я счёл это обстоятельство незначительным.
– Нет, князь, для меня это очень даже значительно! – Людовик распалялся всё сильнее и теперь почти кричал. – Попрошу вас немедленно сообщить мне фамилии всех шпионов, поставлявших Наполеону сведения обо мне и моей семье.
– Мне нечего больше сказать, сир. Вы знаете единственное имя, других информаторов не было, – отозвался Талейран и, сделав паузу, продолжил: – Маркиз де Сент-Этьен получил эти документы из рук Наполеона, я тогда уже оставил пост министра внешних сношений, всеми документами распоряжался мой преемник Маре.
Щёки у Людовика пылали, а голос дрожал, когда он заявил:
– Я забираю эти бумаги и сам поговорю с де Виларденом, хочу взглянуть ему в глаза, – голос короля взлетел до истерических высот, и Елена испугалась, что её дело проиграно, но Людовик всё-таки смог успокоиться и сказал: – Маркиза, вам не о чем волноваться. Имущество де Сент-Этьенов останется за вами и вашей дочерью.
Король попрощался, и Елена под руку с Талейраном вышла из кабинета.
– Дело сделано, – шепнул ей на ухо князь, – теперь не поворачивайтесь к де Вилардену спиной, он человек беспринципный и, главное, очень подлый, а вы сейчас разрушили мечту всей его жизни.
– Я уже давно ничего и никого не боюсь, – призналась Елена, – но за совет спасибо.
– За последние две недели я только и делаю, что даю вам с Доротеей советы, хотя это не в моих правилах, – заметил Талейран. Он откинулся на подушки экипажа, подставил лицо солнцу, а потом тихо рассмеялся каким-то своим мыслям и сообщил. – Я уезжаю в Валансе, вернусь в начале сентября, до этих пор постарайтесь не ввязаться в ещё какую-нибудь историю. Ну, а потом я заберу Доротею. Она поедет в Вену – будет помогать мне на конгрессе. Впрочем, я не сомневаюсь, что она и вас потянет за собой.
Коляска остановилась у дома де Сент-Этьенов. Елена поблагодарила князя и попрощалась. Сегодня она выполнила обещание, данное Арману, и сохранила имя и будущее своей дочери. Что ж, раз долги отданы, значит, теперь можно заняться и тем, чего хочется больше всего на свете?.. Пора завоевать прежнего любовника!.. Где там запропастилась мадмуазель Мишель с её новыми английскими платьями?
Коробки от мадемуазель Мишель привезли рано утром, и уже через час на улице Гренель, горя нетерпением, появилась Доротея.
– Здравствуй, дорогая, – улыбнулась она, обнимая Елену, – надеюсь, ты не смотрела платья без меня? Это было бы непростительным предательством.
– Я же тебе обещала! – отозвалась Елена.
Они поднялись в спальню и остановились у горы коробок, занявших чуть ли не половину комнаты.
– Прежде чем мы займёмся самым приятным на свете делом, сообщаю тебе новости. Дядя сказал, что вечером король встречался с де Виларденом, и вот результат – барону приказано покинуть Париж и больше не появляться здесь под угрозой ареста! Ну а теперь больше не вспоминаем о мерзавцах! Только радуемся! Начали…
Доротея развязала ленты на верхней коробке, и следующие три часа подруги провели, примеряя наряды. Модистка не обманула: присланные из Лондона платья оказались изумительными. Легкие ткани и изящная вышивка шёлком смотрелись очень изысканно.
– Боже, какая прелесть! Эти платья кажутся простыми, как греческие хитоны, и при этом необычайно современными, – восхитилась Доротея и тут же решила: – Вот это лавандовое я заберу себе на сегодняшний вечер, а тебе куплю новое. Нужно разыскать этого мистера Штерна и скупить все платья, чтобы ни у кого больше таких не было!
Рассматривая наряд, графиня покрутилась перед большим трельяжем, Елена вгляделась в оживлённое лицо подруги и, наконец-то решившись, спросила её о самом важном:
– Василевский появляется у тебя на приёмах?
– Конечно! Бывает каждый день, и не хочу тебя расстраивать, но бриллиантовая княгиня висит на его руке, как жёрнов, – признала Доротея и хмыкнула: – Неужели ты решилась отбить графа у этой волчицы?
– Да, – призналась Елена, – я хочу вернуть Александра.
– И что ты собираешься для этого делать? У тебя есть план?
– Нет у меня никакого плана, – растерялась Елена.
– Моя мать всегда поступала так: она начинала с разговоров. Внимательно слушала, задавала кавалеру вопросы, чтобы тот понял, как она им интересуется, а затем пускала в ход комплименты. Дав понять, что увлечена, она доводила дело до постели. Кавалер пребывал на седьмом небе от счастья, однако мать вдруг «приходила в себя и осознавала ошибки», а затем предлагала любовнику «остаться друзьями». Бедняга, уже вкусивший сладкий дурман, кидался к её ногам, тогда матушка, как бы уступая страсти, вновь отдавалась ему, потом отталкивала… Не знаю, хватит ли у тебя духу, но способ – очень действенный.
– Я постараюсь, чтобы хватило, – пообещала Елена и попросила: – Понаблюдай со стороны, всё ли я делаю правильно. К тому же, если ты разрешишь, я собираюсь выбрать для этого спектакля твой дом.
– А почему бы и нет? Дядя уехал, дом в нашем полном распоряжении, развлечёмся на славу. В любом случае в сентябре княгиня Багратион обязательно уедет на конгресс в Вену. Но пока она здесь, добровольно тебе Василевского не отдаст, придётся вступить с ней в битву. – Доротея с сомнением посмотрела на нежный профиль подруги и признала: – Ох, и нелегко же тебе будет!
Елена и сама во всём сомневалась, но ведь бабушка когда-то пообещала, что внучка обязательно преуспеет в любом деле. Пришло время доказать, что Анастасия Илларионовна не зря в неё верила.
– Я должна взять судьбу в свои руки, – как заклинание, повторила Елена. – Пока жизнь сама всё за меня решала, посылала мне нужных людей, но теперь я выросла и хочу побеждать сама.
– Хочешь борьбы, я – с тобой! – отозвалась Доротея. – Жду тебя вечером, и ты должна выглядеть ослепительно.
Графиня забрала коробку с лавандовым платьем и уехала домой. Елена осталась одна. Она принялась подбирать разбросанные по комнате наряды и вдруг догадалась, как ей начать новую самостоятельную жизнь: найти мистера Штерна и договориться с ним о поставках платьев в Париж.
Париж, Вена… Два эти слова не сходили с языка у княгини Багратион. Как всегда, в белом и прозрачном, Катрин разгуливала по персидскому ковру гостиной в новой квартире на улице Анжу. Александр с недоумением взирал на эту самоуверенную красотку и всё пытался понять, где же он ошибся.
– Свадьбу нужно отпраздновать в Париже, думаю, ровно через месяц, и сразу же уедем в Вену. Пока будет проходить конгресс, мы останемся там, а потом можем жить на две столицы: полгода проводить в Париже, а полгода – в Вене. Я нашла для нас прекрасный особняк с садом и уже договорилась с хозяином об аренде, там можно устроить новый салон – ты же знаешь, что в Вене мой считался лучшим. Почему не повторить этот успех в Париже? – Княгиня подошла к Александру, прижалась к нему всем своим роскошным телом и нежно проворковала: – Но мне хотелось бы, как и в первом браке, сохранить наследство Скавронских за собой.
Катрин взглянула на любовника прозрачными голубыми глазами и улыбнулась нежной улыбкой маленькой девочки, приворожившей Александра два месяца назад, а теперь безмерно его раздражавшей. Он мягко отстранился, прошёл к буфету, налил себе коньяку и проглотил сразу полбокала. Теперь Василевский даже не понимал, как его занесло в постель этой беспринципной блондинки, любящей в этой жизни только себя… Впрочем, с кем не бывает? Зачем мучиться сожалениями, если можно просто расстаться. Любовница ждала ответа. Ну что ж, сама напросилась!
– Я тебя внимательно выслушал и, признаюсь, очень удивлён, – начал Василевский. – По-моему, я твоей руки не просил, и на это у меня имеются очень серьёзные причины: я помолвлен. Поэтому твои планы – неосуществимы. Если тебя что-то не устраивает, можешь переехать отсюда, тем более что ты даже нашла куда. Насколько я знаю, материально ты вполне обеспечена, но, если нужно помочь деньгами, мы можем обсудить и это.
Княгиня побледнела и рухнула в кресло.
– Как «помолвлен»? С кем? Почему же ты молчал?! Мы везде бывали вместе, все знают, что я жила у тебя. Моя репутация безвозвратно погублена! – воскликнула она, картинно заломила руки, и по её персиковым щёчкам потекли крупные слёзы.
– Мою невесту зовут Елена Салтыкова, а что касается тебя, насколько я знаю, ты точно так же жила в Вене с Меттернихом, и тебя не останавливало, что он давно женат и у него есть дети. Ты же не думала, что это губит твою репутацию, почему же сейчас что-то должно измениться? Я считал, что ты обеспеченная, свободная женщина. Покойный князь Багратион признал твою дочь от Меттерниха, у тебя своё собственное большое состояние. Зачем тебе новый муж?
– А ты не можешь представить, что я просто полюбила тебя? – всхлипнула княгиня.
– Мне жаль, но я не могу нарушить данного слова! Так что выбери любую компенсацию, и обсудим твои требования, – предложил Василевский. Он смотрел в полные слёз глаза белокурой красотки и не верил ни одному её слову.
Потеряв след невесты, Александр вновь стал встречаться с женщинами, но выбирал самых доступных и нетребовательных. Подобные отношения его просто развлекали. Теперь он уже не мог поклясться, что чувство, испытанное им к Елене, было любовью, хотя и чувствовал, что это близко к правде. Тогда между ним и Еленой всё искрило страстью, а потом пришла всепоглощающая нежность, а сегодня Василевский холодно и равнодушно смотрел на представление опытной актрисы. Сравнивая «белую кошку» с той девушкой, которую он, наверное, любил, Александр в очередной раз пожалел о своей потере. Резкий окрик княгини прервал его размышления:
– Ты меня не слушаешь! – слёзы у Катрин высохли, и лицо исказила гримаса раздражения, превратившая крошку-девочку в жёсткую волевую даму. Голос её сорвался на крик: – Я не поленюсь тебе повторить, что я никуда отсюда не двинусь, уехать придётся тебе. Ты должен был раньше сказать мне о своих обязательствах, ты просто использовал меня. Я хочу получить достойную компенсацию, и пусть ею станет выбранный для нас дом. Ты должен мне его подарить!
– Хорошо, давай вернёмся к этому разговору завтра, – предложил Александр.
Он прошёл по анфиладе комнат в спальню и стал собирать свои вещи. Пока суд да дело, можно будет пожить на улице Коленкур в доме, купленном Алексеем Черкасским. Четверть часа спустя Александр уже погрузил в фиакр свой саквояж и отправился на новое место жительства. Поняв, что бывший любовник выполнит все её требования, княгиня Багратион повеселела. Она попросила Василевского пока сохранить в тайне разрыв их отношений, а когда граф согласился, потребовала, чтобы сегодня тот сопровождал её на приём в дом всесильного Талейрана.



Глава двадцать седьмая
Мир тесен

Елена медленно шла по парадной лестнице дома Талейрана. Волнение не оставляло её. Что будет?.. Получится ли?.. Они с Машей так старались, чуть ли не два часа готовились к сегодняшнему выходу. Елена вспомнила о причёске, придуманной для неё месье Полем в первые дни после приезда в Париж, и попросила Машу причесать её точно так же. Теперь получилось даже лучше: отросшие волосы упругими локонами завивались вдоль лица, а закреплённые на макушке спускались золотистой волной на шею и плечи.
Сегодня Елена обновила вечерний наряд из струящегося «мятного» шёлка, а бриллиантовый гарнитур работы месье Нито, по её честолюбивому замыслу, должен был посрамить соперницу.
«Сама я себе нравлюсь, – мысленно признала Елена, – теперь нужно добиться, чтобы все наши старания оценил и Василевский».
Доротея встречала гостей в дверях салона и, увидев подругу, просияла.
– Отлично, дорогая! Будь добра, помоги мне.
Елена послушно встала рядом.
– Посмотри, что-то сегодня наша волчица появилась одна, – шепнула ей Доротея.
И впрямь, Екатерина Багратион, как всегда, невыразимо прелестная в белом муслиновом платье и в великолепных фамильных бриллиантах поднималась по лестнице в полном одиночестве.
– Добрый вечер, княгиня! Я всегда рада вас видеть, – заявила Доротея и с любезной улыбкой пожала гостье руку. – Я собиралась обсудить с вами письмо моей сестры Вильгельмины, герцогини Саган. Она начала принимать гостей в своём новом венском салоне. Вы же знаете, что сестра разведена и может делать всё, что ей заблагорассудится, и, чтобы она не скучала, её друг – австрийский министр иностранных дел Меттерних – придумал эту затею. У вас ведь, помнится, тоже был салон в Вене. Это действительно так интересно?
– Мне было интересно! – с ударением на первом слове заявила княгиня. – Но мой салон всегда считался самым изысканным, я принимала лишь лучших из лучших. Не знаю, сможет ли ваша сестра подняться до таких высот. Кстати, я возвращаюсь в Вену и, как только приеду, мой салон вновь откроет свои двери. Вам я, конечно же, всегда буду рада. Вы ведь приглашены на конгресс?
– Разумеется, – подтвердила Доротея и, подождав, пока рассерженная блондинка исчезнет за дверью салона, добавила: – Держу пари, что она отбудет в Вену в течение недели. Там у неё самый главный интерес – отец её дочери, а его умудрилась отбить Вильгельмина – моя распутная сестрица.
Поток гостей начал уже иссякать, когда в дверях появился Василевский. В белом колете кавалергарда, высокий, гибкий, как пантера, он показался Елене необычайно красивым и бесконечно чужим. Страх и неуверенность вновь настигли её, и Елена запаниковала, но цепкие пальцы Доротеи схватили её за руку, удержав на месте.
– Добрый вечер, граф, мы с Элен рады вас видеть. Дяди долго не будет, и моя подруга любезно согласилась помогать мне с гостями, – сообщила Доротея. – Вы ведь помните маркизу де Сент-Этьен?
– Как можно забыть такую красоту?! – с шутливым ужасом воскликнул Александр и легко коснулся губами руки Елены.
Доротея мгновенно включилась в игру:
– Дорогая, уже почти все гости приехали. Пройди, пожалуйста, с графом в салон, а я присоединюсь к вам через одну-две минуты, – предложила она.
– Почту за честь проводить маркизу, – любезно заметил Александр.
Господи, ну почему у него такие глаза? Нежнейшие оттенки изумруда переливались в них. Растерявшись, Елена не смогла ничего ответить и молча пошла рядом с Василевским. На ходу вспоминая этапы продуманного плана, она решила, что пора начинать разговор и, собравшись с духом, так и поступила:
– Вы давно не были в России? Наверное, скучаете по своим близким? – Елена сразу же пожалела, что начала так обыденно. Но делать нечего – всё было уже сказано, оставалось дождаться ответа.
– Я покинул Россию в первый день тринадцатого года, – отозвался Александр.
Он покосился на спутницу. Ему безумно хотелось удержать маркизу рядом с собой, но он не знал, как продолжить разговор. Вдруг мелькнувшая мысль показалась ему удачной.
– Мадам, мне пришлось столкнуться в бою с вашим однофамильцем. Очень храбрый был офицер. Представляете, он в треуголке и шинели императора Наполеона отвлёк на себя внимание нашего отряда. Мы хотели взять императора в плен, бросились за этим офицером в погоню – и упустили Наполеона.
Елене показалось, что её ударили прямо в сердце и сейчас она умрёт. Задрожавшей рукой вцепилась она в локоть спутника и остановилась. Почуяв неладное, Василевский взглянул в её белое как мел лицо и замер.
– Вам плохо? Давайте сядем – предложил он и, обняв Елену за талию, быстро подвёл к одному из кресел. – Я взволновал вас, простите, ради бога. Сейчас позову хозяйку, и мы вызовем врача.
Глядя на помертвевшее лицо с закрывшимися глазами, Александр окончательно перепугался, но тонкие пальцы сжали его руки, а ресницы женщины поднялись. В её глазах стоял ужас.
– Это вы его убили? – прошелестел слабый голос.
– Нет, что вы! Бой был ужасный, верховые рубились на саблях, и мы с моим другом никак не могли пробиться к тому, кого считали Наполеоном. Его окружали гвардейцы-егеря, но вдруг треуголка слетела, и стало понятно, что это не император, а красивый молодой брюнет. Но мы так и не успели доскакать до него – незнакомец упал, сражённый шальной пулей. Мы спешились, я подхватил раненого. Мой друг спросил, как его зовут, офицер ответил: «Арман де Сент-Этьен».
Александр замолчал, не зная, что делать дальше. По щекам его собеседницы текли слёзы.
Он встал так, чтобы загородить маркизу от других гостей, и протянул ей носовой платок. Женщина вытерла слёзы, но беззвучные рыдания всё ещё сотрясали её плечи. Наконец она успокоилась, вздохнула и подняла на Александра блестящие васильковые глаза.
– Вы рассказали о смерти моего мужа, – маркиза помолчала, а потом попросила: – Пожалуйста, помогите мне уйти, не привлекая внимания.
Елена встала, по-прежнему скрытая от публики широкими плечами Василевского, повернулась к залу спиной и пошла к выходу. К счастью, лестница оказалась свободной, лишь Доротея спешила им навстречу.
– Что случилось?! – воскликнула она.
– Мир тесен – граф рассказал мне о смерти Армана. Прости, дорогая, но я лучше уеду домой.
– Как скажешь… – согласилась Доротея и обратилась к Василевскому: – Граф, вы проводите Элен?
– Конечно! Я доставлю маркизу домой, не беспокойтесь.
Хозяйка дома сопроводила их до дверей и, уже прощаясь, напомнила:
– Жду вас завтра, будет новая звезда – Жозефина Фодор-Мельвель. У неё не голос, а просто чудо! С этой осени она начнёт петь в Парижской опере.
Граф поклонился, а Елена лишь слабо махнула рукой, она боялась вновь расплакаться. Василевский чувствовал себя виноватым, и это было написано на его лице. Он усадил свою спутницу в коляску и велел кучеру трогать.
Доротея наблюдала за ними из окна. Похоже, что судьба всё взяла в свои руки. А может, это и к лучшему?
«Поживём – увидим», – философски подумала графиня и вернулась в салон.
Нынче вечером гвоздём программы был вернувшийся из путешествия дипломат и писатель Рене де Шатобриан. Доротея присоединилась к кружку гостей, собравшихся вокруг него. Все с удовольствием слушали колоритные рассказы Шатобриана. Доротея заскользила вдоль зала, наблюдая за порядком в своём хозяйстве, а потом пригласила всех к столу. Французская кухня пользовалась среди разноплемённых гостей Талейрана неизменным успехом, так что вечер завершился в наиприятнейшей атмосфере, и визитёры с благодарностью разъехались по домам, надеясь вернуться сюда завтра. Хозяйка дома любезно всем это пообещала, впрочем, из нескольких десятков гостей её интересовали лишь двое: Елена и Василевский.



Глава двадцать восьмая
Обольщение

Василевский сидел, как на иголках. Он не собирался заходить в дом маркизы де Сент-Этьен, но дама выглядела такой расстроенной, что Александр счёл за благо напроситься в гости с целью развлечь бедняжку. Сейчас Элен поднялась в свою спальню, а он ожидал её возвращения в гостиной. Дом, хоть и увиденный мельком, произвёл на Василевского сильное впечатление – всё здесь говорило о богатстве и традициях знатной семьи. Драгоценная мебель розового дерева и большой портрет красивого смуглого вельможи в шёлковом камзоле принадлежали, как видно, родителям покойного маркиза, а может быть, и его деду.
Миловидная горничная принесла Александру бокал на серебряном подносе, поклонилась и вышла. Он сделал глоток, и вкус коньяка вновь напомнил о поздней осени двенадцатого года, когда полки Милорадовича разбили императорский обоз и у всех офицеров в седельных сумках хранились фляжки с таким же напитком. Вспомнилась и бешеная скачка за ложным императором и последние слова маркиза де Сент-Этьена. Теперь Василевский знал женщину, к которой обращался умирающий, только не понимал, что ему теперь с этим делать. Наверное, он должен сказать Элен о последних словах мужа, но вдруг она вновь заплачет? Можно ведь поговорить и потом, когда она совсем успокоится, например завтра.
Стук каблучков по мраморному полу предупредил Александра о приближении маркизы, он поднялся ей навстречу и в который раз удивился совершенной красоте этой женщины. Она уже привела себя в порядок, и её лицо больше не портили следы слёз, но Василевский даже пожалел об этом. Со слезами на глазах Элен казалась такой нежной и трогательной, и ему тогда так хотелось обнять её и защитить от всех бед мира, а сейчас перед ним вновь предстала изумительно красивая французская маркиза. Кто из мужчин достоин такого совершенства? Уж точно не он…
– Спасибо, граф, что проводили меня, – легко улыбнулась Элен, жестом приглашая гостя сесть. – Простите, что я оставила вас без ужина, ведь сейчас у Доротеи как раз садятся за стол. Может, вы поужинаете здесь, со мной? Правда, еда очень простая, ведь я не предупредила слуг заранее. Будет ростбиф с овощами, зелёный салат и сыр, ну а вина – с наших виноградников в Бургундии и конечно же как у всех в Париже, коньяк.
– Замечательно, – приободрился Александр, – с удовольствием всё попробую, особенно ваши собственные вина.
– Моей заслуги в этом нет, я получила виноградники в наследство от мужа, это его семья столетиями занималась вином, а я лишь храню поместья для маленькой дочери и, когда она вырастет, передам всё ей.
– У вас один ребёнок? – поинтересовался Александр. Он не понимал, почему ему это так важно.
– Да, у меня дочка, Мари, через месяц ей исполнится год, – ответила Елена и вдруг поняла, что неосознанно назвала дату рождения, указанную в метрике.
Горничная сообщила хозяйке, что стол накрыт.
– Колет, поставьте на стол графин с коньяком и бутылку красного вина из Дижона, а потом идите отдыхать, мы сами управимся, – сказала Елена.
Горничная выполнила приказание и покинула столовую. Александр остался наедине с маркизой, та пригласила его за стол и предложила:
– Давайте я положу вам мяса.
Она подняла крышку с большого блюда и взяла серебряную лопаточку, но Василевский остановил ее:
– Давайте я буду за вами ухаживать, ведь я – солдат, за три года войны мы привыкли сами о себе заботиться. – Он забрал крышку и лопаточку из рук маркизы и спросил: – Вам большой кусок или поменьше?
– Нет, мне немного…
Заинтригованная таким поворотом событий, Елена смотрела, как кавалер, ловко подцепив мясо, отправил кусок в её тарелку, затем красиво выложил около него фасоль и жареный картофель. Так же быстро и красиво граф положил и себе. Потом налил в бокалы красного вина и, улыбнувшись, сказал:
– Позвольте мне по русскому обычаю поднять бокал за хозяйку дома и пожелать вам процветания и здоровья, пусть в вашем семействе царит покой и благоденствие!
Маркиза долго молчала, но потом, как видно, решившись, призналась:
– Я хочу перевернуть предыдущую страницу моей жизни. Вы сегодня рассказали мне о последнем бое моего мужа… Скажите, если он назвал вам своё имя, значит, он мог сказать что-то ещё?
– Вы правы, он произнёс ещё одну фразу, как я теперь понимаю, она была обращена к вам – это были слова: «Прощай, дорогая, я тебя любил».
Александр с облегчением увидел, что собеседница не заплакала. Она сидела молча, закрыв глаза, но слёз больше не было.
Елене же в этот миг показалось, будто преданный любящий друг навсегда простился с ней, и это было мистическим совпадением, что последние слова одного из двух её мужчин принёс ей второй. Открыв глаза, она взглянула на сидящего напротив зеленоглазого Адониса – своего первого мужчину – и вдруг поняла, что успокоилась и готова начать новую жизнь.
«Александр опять станет моим, но Мари останется дочерью Армана», – поставив точку во всех своих предыдущих метаниях, решила Елена и подняла бокал.
– Я хочу выпить за вас. Сегодня вы всколыхнули мои воспоминания, но всё-таки сделали меня счастливой. Спасибо. – Она отпила вина и попросила: – Расскажите мне о себе.
– Я – русский офицер, кавалергард. Войну начал в первый день в Вильно, и, Бог миловал, дошёл до Парижа. – Александр замолчал, не зная, что ещё говорить.
Зато это знала Елена – она мягко направляла разговор, задавая вопросы, удивляясь, восхищаясь и сопереживая, пока не расспросила Александра обо всём. Тот рассказал ей о своей семье и детстве, о смерти родителей и воспитавшем его дяде, о службе в полку. Оба избегали лишь разговора о войне, поэтому Александр и не упомянул о своём близком друге, князе Черкасском.
К концу вечера Василевский всей душой потянулся к прекрасной французской маркизе. Ему уже казалось, что он знает Элен давным-давно и что они доверяют друг другу, что около неё тепло и уютно, и, самое главное, что ему никуда не хочется отсюда уходить…
Когда часы пробили два и хозяйка поднялась, дав понять, что их вечер окончен, Александр почувствовал ужасное разочарование.
– Я могу навестить вас завтра? – с надеждой спросил он.
– Заезжайте за мной в восемь, мы выпьем по бокалу, а потом поедем к Доротее, слушать её новую певицу, – предложила маркиза и, прощаясь, протянула руку.
Александр взял тонкие пальчики и поцеловал их. Ему так не хотелось отпускать эту нежную ладонь, так не хотелось уходить, но хозяйка оказалась неумолимой:
– Я жду вас завтра. Прощайте, – объявила она и повела Василевского в вестибюль.
Давно ожидавший лакей подал Александру треуголку и открыл дверь. Через час, сидя за трубкой и коньяком в доме друга на улице Коленкур, Василевский всё пытался понять, в какой же переплёт он попал на сей раз. Его так тянуло к этой златокудрой красавице, что он просто сходил с ума. Это уже не походило на увлечение – это чувство было гораздо глубже и даже мучительнее. Но что он мог предложить этой прекрасной француженке кроме страсти, если сам навсегда связан с другой? Впервые за два прошедших года Александр пожалел, что дал слово Елене Салтыковой.
Пока Василевский предавался своим сожалениям, Елена лежала без сна, вновь и вновь возвращаясь к событиям прошедшего вечера. Навсегда отпустив милую тень, она больше не думала об Армане. Теперь её мысли занимал Александр. Она весь вечер старалась придерживаться плана обольщения, но сейчас, вспоминая их разговоры, вдруг поняла, что переживала их всем сердцем. Она скорбела с мальчиком, потерявшим родителей, радовалась его последующим успехам и восхищалась тем блистательным офицером, каким он стал. То, что началось как холодный план, превратилось в прекрасное дружеское общение. Елене так не хотелось расставаться с Василевским! Лишь боязнь испортить репутацию и упасть в его же глазах заставила её встать, когда часы пробили два. А когда граф коснулся её руки губами, у неё ослабли колени, и, только призвав на помощь волю, Елена не бросилась ему на шею.
«Он мне нужен весь, со всеми чувствами и мыслями, со всей его жизнью. На меньшее я не согласна!» – призналась она себе.
Значит, нужно собраться с силами и идти к намеченной цели. Приняв решение, Елена успокоилась и задремала, а во сне ей приснилась изба, лежанка на русской печи и нежные объятия молодого любовника – она безоглядно отдавалась ему и была счастлива.



Глава двадцать девятая
Разоблачение

Жаркое, как будто в печи, утро изнуряло своей духотой, но в саду всё-таки дышалось легче, и Елена принимала месье Трике в маленькой беседке, увитой плетистыми розами. От их мелких тёмно-красных цветов в раскалённом воздухе разливалось сладкое благоухание розового масла. Аромат оказался необычайно чувственным и взволновал Елену, она даже не смогла заставить себя сосредоточиться на рассказе поверенного. Трике уже отчитался о продаже части имущества и теперь ждал её одобрения, но Елену интересовали лишь собственные переживания, а сейчас она вдруг вспомнила об идее с английскими платьями.
– Прекрасно, месье, я очень довольна результатами. Надеюсь, что ваши действия и впредь останутся столь же успешными, – сказала она и перешла к главному: – У меня к вам есть одна просьба: здесь появились модные платья из Англии, их поставляет человек по фамилии Штерн, мы с графиней Доротеей хотели бы стать единственными покупателями этих платьев в Париже, узнайте, пожалуйста, всё, что известно об этом человеке.
– Хорошо, ваше сиятельство, как скажете, но сначала объясните, каковы ваши планы на дальнейшую судьбу этих нарядов. Вы хотите их оставить себе или собираетесь продавать? – осведомился озадаченный месье Трике.
– Мы бы хотели часть платьев носить сами, а остальные продавать – возможно, через модисток, а может, даже открыть магазин. Вы ведь, помнится, говорили, что у меня есть несколько магазинов в разных городах, и, судя по вашему отчёту, вы их ещё не продали.
– Да, мадам, магазины я продать не смог, война только что закончилась, торговля пока не восстановилась, и та цена, которую дают сейчас за торговые помещения, просто смехотворна.
– Напомните-ка, где там они у нас? – уточнила Елена. Идея продавать платья в собственных магазинах ей понравилась. А почему бы и нет? Брат вот так же почти случайно начал заниматься морскими перевозками и удвоил своё состояние.
Поверенный взялся перечислять:
– Один в Париже, недалеко от улицы Сент-Флорантен, где живёт графиня Доротея. Магазин в Орлеане стоит на очень хорошем месте, рядом с ратушей, а тот, что в Марселе, – на набережной. Жалко их продавать за бесценок.
– Попробуем использовать их сами. Найдите мистера Штерна и пригласите его ко мне.
Трике замялся, но всё-таки признал:
– Для меня это непривычно, но, честно сказать, я заинтересован, ведь сейчас, после стольких лет блокады, любой товар из Англии пойдёт как горячие пирожки, можно хорошо заработать.
– Я рада, что мы пришли к пониманию, – подвела итог Елена. – Жду от вас известий, месье.
Она отпустила Трике, а сама поспешила в дом. Теперь, решив покорить Василевского, Елена не могла рисковать будущим дочери. Мари слишком походила на своего отца, и нужно было исключить любые встречи Александра с девочкой.
«Мари отправится в дом, где родилась, – решила Елена, – если Маргарита Роже переселится на первый этаж, а Жизель с малышкой займут второй, моя дочь окажется в безопасности».
Елена прошла в детскую. Сидя на прохладном паркете, Мари играла с куклой. На девочке было лишь тоненькое батистовое платье, из-за жары она разулась, разбросав туфельки и чулочки по полу. Жизель разбирала постель, чтобы уложить малышку спать.
– Здравствуй, мой зайчик, – позвала по-русски Елена и уселась на пол рядом с дочкой.
– Мама, – обрадовалась Мари. Ловко вскочив на пухлые ножки, она подбежала к матери и бросилась ей на шею.
– Моя любимая! – Елена целовала дочку, с наслаждением вдыхая нежный запах льняных кудрей. – Как я по тебе соскучилась!
– А… – протянула малышка и обворожительно улыбнулась.
– Здесь так жарко. Вам с Жизель лучше сейчас поехать за город – там красивый дом и большой сад, а я буду к тебе приезжать. Хорошо, милая? – спросила Елена и заглянула в сияющие изумрудом глаза своей девочки.
– Том?.. – Мари произнесла слово с вопросительной интонацией и наклонила головку, внимательно глядя на мать, ожидая, что её поймут.
– Ты хочешь взять Тома с собой? – переспросила Елена.
Дочка, как могла, просила разрешения взять с собой рыжего котёнка, найденного недавно в саду.
– Да…
– Конечно же Том поедет с тобой. Собирайтесь! Как только ты поспишь, мы выезжаем.
Пока малышка спала, Жизель собрала её вещи, и через полтора часа все отправились в загородный дом. Елена открыла зонтик, защищая дочку от солнца. К счастью, поднялся ветерок, и стало легче дышать. На берегу Сены они остановились у старинной церкви, где в тени деревьев журчал одетый в гранит источник. В этих краях он считался святым. Елена напоила дочку водой, и экипаж покатил дальше. Скоро они вошли в обитую медными гвоздями низкую калитку в толще высокой каменной стены. Кружевная тень яблонь принесла благословенную прохладу, и девочка, забрав котёнка, сразу побежала в сад.
Мадам Роже с готовностью согласилась переехать на первый этаж, в бывшую детскую Мари. Дождавшись, когда женщина перенесёт свои вещи и закроет собственный маленький домик, Елена уехала в Париж. Она была так занята мыслями о графе Василевском, что не обратила внимания на подозрительное отсутствие Колет при их отъезде из дома. Не заметила она и юношу – почти мальчика, проследовавшего за её коляской до самого коттеджа и так же держась на расстоянии проводившего её обратно по дороге в Париж.
Новая элегантная коляска мягко катилась вдоль Сены. Елена засмотрелась на зеленоватые воды реки, потом дорога убаюкала её, и глаза сами закрылись. Сразу же из мягкой тьмы выступил Александр, такой, каким он был вчера: высокий, широкоплечий, невероятно красивый в своём белом мундире. И тут же услужливая память воскресила другую картину: обнажённый любовник обнимает Елену, его тёплые руки скользят по её телу, а вслед за ними спешат губы. Огненная волна, полыхнув, опалила тело, а сердце забилось чаще.
«Так нельзя», – не открывая глаз, попеняла себе Елена.
Усилием воли отогнав мысли о Василевском, она принялась строить планы насчёт магазинов. Почему-то Елена не сомневалась, что месье Трике разыщет загадочного Штерна и они с Доротеей займутся новым делом.
Экипаж подъехал к крыльцу дома на улице Гренель уже после семи, а ведь надо было ещё успеть собраться! Елена взбежала по лестнице в свою спальню. За ширмой уже стояла ванна, возле которой хлопотала Маша, подливая кипяток. Быстро раздевшись, Елена с удовольствием погрузилась в тёплую воду, но нежиться было некогда. Смыв дорожную пыль, она промокнула кожу простынёй и стала одеваться.
Маша собрала хозяйкины волосы в греческий узел. Сегодня Елена захотела надеть голубое платье – один из новых «английских» нарядов. Легкий газ по подолу был красиво расшит античным орнаментом. Платье необыкновенно шло Елене – подчеркивало стройность высокой фигуры и оттеняло яркий блеск васильковых глаз. Она достала из бюро футляр с тем колье, которое ювелир изготовил в пару к её серьгам, затем – и сам бабушкин подарок. Сначала Елена надела серьги. Полюбовалась на себя в зеркало, проверила, до конца ли закрылись защёлки, скрытые под алмазными бантами. Убедившись, что застежка надёжна, она надела колье. Стоящие на камине часы как раз пробили восемь.
«Отлично! Не нужно опаздывать, это отдаёт кокетством, а оно сейчас не к месту», – прикинула Елена. Надев браслет, кольцо и бабушкины серьги, она взяла со стула приготовленную шаль и маленький перламутровый веер. Последний раз оглядев себя в зеркало, Елена попросила у судьбы удачи и пошла на встречу с Александром.
Александр уже заждался хозяйку. Сегодня он захотел предстать перед маркизой в штатском, и с утра купил себе новый фрак, переплатив за него так, словно тот был из золота. Вторым важным делом, которое граф успел провернуть за сегодняшнее утро, оказалась покупка дома для бывшей любовницы. Поиздержавшийся за время войны хозяин особняка с удовольствием продал дом русскому офицеру. Оформив покупку, Александр тут же выписал дарственное распоряжение на имя Екатерины Павловны Багратион. Отправив нотариуса к княгине, он с приятным сознанием вновь обретённой свободы надел свой щегольской фрак и поехал на улицу Гренель.
Хотя Александр и тянул время (он приказал кучеру ехать медленнее), но всё равно прибыл слишком рано и теперь изнывал от ожидания в гостиной. В шёлковых бальных туфельках маркиза на сей раз подошла бесшумно и появилась в дверях внезапно. Василевский замер, поражённый в самое сердце: как же этой женщине шло голубое – просто не оторвать глаз! Она была подлинным совершенством.
– Добрый вечер, граф! Рада вас видеть, – Элен говорила легко и равнодушно, и это больно укололо Василевского, но он тут же решил не цепляться к мелочам.
– Добрый вечер, мадам, – Александр поцеловал тонкую руку и задержал её в своих ладонях. – Сегодня вы просто обворожительны.
– Благодарю, – маркиза отошла к столику с графинами. – Что вы хотите выпить?
– Коньяк, если вы не против, – попросил Александр.
Он любовался нежным профилем, лебединой шеей и греческой причёской, открывавшей лицо и маленькие розовые ушки.
«Что бы она почувствовала, если бы я сейчас языком коснулся этой розовой раковины?» – подумал Василевский, глядя на прелестное ушко.
Его взгляд остановился на роскошных сапфировых серьгах. Что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти, и вдруг… холодный пот выступил у него на спине. Молча смотрел Александр на алмазный бант, закреплённый на мочке розового уха. Да и огромный сапфир в филигранной оправе казался ему знакомым. Однажды граф уже видел эти серьги. Когда-то они с доктором Власовым рассматривали их в холодной избе под Малоярославцем.
Александр пристально вгляделся во французскую маркизу и попытался сравнить эту рафинированную аристократку и избитую русскую девушку в поношенном мужском платье. Высокой и тонкой фигурой, цветом волос и глаз маркиза была похожа на Елену Салтыкову – понятно, что за два года волосы отросли, и женская фигура могла округлиться. Лица своей невесты без синяков и болячек Александр не видел, зато он не смог бы ошибиться, увидев её нагое тело.
– Вы меня не слушаете! – вдруг попеняла Элен и протянула ему бокал с коньяком.
«А имя-то одно», – мелькнула вдруг трезвая мысль, но маркиза ждала ответа, и Василевский постарался взять себя в руки.
– Простите, я задумался, – повинился он. – Я залюбовался вашим профилем. Когда серьги покачиваются при повороте головы, они разбрасывают лучи – это необыкновенно красиво, а когда вы смотрите на меня, они повторяют цвет ваших глаз. Не смейтесь над бедным офицером, это ваша красота сделала из меня поэта, хотя и неумелого.
– Я тронута, ведь вы говорите искренне, а это всегда видно, – тепло улыбнулась Елена. – Салонные комплименты холодны, мне они иногда кажутся издёвкой.
Александр вслушивался в её голос, и в нём крепла уверенность, что, хоть это и совершенно невозможно, но перед ним стоит потерянная невеста. Растерянность, охватившая Александра, сменилась военной собранностью.
«Если это Елена, то почему она играет со мной в какую-то странную игру? Почему не подает виду, что мы знакомы? – гадал он. – Как она могла стать французской маркизой?»
Множество вопросов пока не имело ответов, но Василевский не сомневался, что у его собеседницы есть веские причины так поступать. Он заметил, как Элен разволновалась под его пристальным взглядом, и, спасая положение, завёл разговор на общие темы, похвалив её наряд. Маркиза встрепенулась и принялась с воодушевлением рассуждать о новом поставщике из Англии, которого они с Доротеей собираются перехватить, чтобы скупить у него все платья. Элен говорила про свои магазины и про наряды, а Александр вслушивался в её голос, и всё больше убеждался, что прав.
Пришло время ехать, Василевский помог маркизе накинуть на плечо кашемировую шаль. Он как будто бы случайно коснулся пальцами её обнажённого плеча и отметил, что кожа всё та же: шелковистая и упругая. Это ощущение оказалось ударом молнии. Александр собрал всю свою выдержку, чтобы сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость. Он предложил спутнице руку и повёл её к коляске. Через полчаса они уже входили в просторный вестибюль дома Талейрана. За время поездки Василевский использовал любые уловки, чтобы коснуться тела спутницы: приобнимал за талию, помогая сойти с подножки, коснулся открытой спины, снимая шаль, прижал свободной рукой её ладонь, лежащую на его локте, поднимаясь по лестнице. Все его ощущения подтверждали невозможную правду: французская маркиза и его русская невеста оказались одной и той же женщиной!
Встречавшая гостей Доротея жизнерадостно улыбнулась и, поздоровавшись, сообщила:
– Занимайте места в музыкальном салоне. Упустить первое выступление новой оперной звезды – просто грех. Кстати, граф, до того как приехать в Париж, она пела в Петербурге.
Новые гости отвлекли хозяйку дома, а Василевский повёл свою спутницу в зал. Он выбрал два кресла, стоящие между колоннами так, что больше никто не мог сесть рядом.
– Прошу вас. – Александр усадил свою спутницу, опустился в кресло сам и, заглянув в лицо соседки, предположил: – Если певица пела в Петербурге, она, наверное, исполнит арии и из русских опер. Те очень выигрывают своей напевностью и мелодичностью.
– Я не знала, что в России есть своя опера, думала, что там, как и везде, поют одни итальянцы.
– Перед войной в наших драматических театрах начали устраивать спектакли с дивертисментами на народные сюжеты. Я слушал две русские оперы – «Наталья, боярская дочь» и «Ольга Прекрасная». Мне понравилось. На нашем языке арии звучат бесподобно. Хотите, я стану переводить вам на русский то, что певица будет петь по-французски? – предложил Александр.
Елена не успела ответить. К концертному фортепьяно, стоящему на невысоком возвышении, подошёл немолодой мужчина с нотами в руках. За ним под зазвучавшие аплодисменты появилась полная дама с широким волевым лицом. Её быстрый живой взгляд и крупные черты никак не вязались с образом оперной дивы, но зазвучала музыка – и нежное сопрано заполонило зал.
Певица пела арии из итальянских опер, а потом перешла на французский. Даже не вслушиваясь в слова, Александр наклонился к своей спутнице и тихо по-русски сказал:
– Я восхищаюсь твоей красотой и обожаю твоё тело, я так тебя хочу… – Он замолчал, а потом добавил по-французски: – Как и обещал, я перевожу вам на русский язык то, что поёт примадонна.
Нежный румянец окрасил щёки французской маркизы, она опустила глаза и промолчала. Василевский попробовал ещё раз:
– Я хочу прижаться губами к твоей груди. Вот так потянуть за край этой оборки и обнажить сначала левую грудь и, целуя сосок, чувствовать, как сильно бьётся твое сердце, а потом обнажить правую. Я ведь помню, какова она на вкус, – тихо произнёс Александр, глядя на свою спутницу.
Алой волной полыхнула кровь на лице маркизы, она покраснела вся – ото лба до груди, выступающей из низкого выреза платья. Опустив глаза, женщина резко закрылась веером и стала обмахиваться. Александр убедился, что попал в цель. Бешенство вскипело в нём. Василевский встал и крепко взял за руку свою пропавшую невесту.
– Мы уходим, – он больше не трудился говорить по-французски, и Елена поняла, что игра окончена. Поднявшись, она оперлась на руку спутника и, стараясь не привлекать внимания, вышла через боковые двери музыкального салона.
«Господи, только бы не встретить графиню Доротею!» – подумал Александр.
Он боялся сорваться, поскольку не сомневался, что весь этот ловкий спектакль пара бессовестных интриганок разыграла вместе.
На его счастье, лестница оказалась пустой, они быстро спустились к дверям главного входа. Василевский усадил свою спутницу в коляску и велел кучеру ехать на улицу Коленкур. Он собирался объясниться с Еленой без свидетелей и мог это сделать лишь в доме Алексея Черкасского. К счастью, единственный слуга князя, Сашка, ещё вчера отпросился на пару деньков по делам. Его так называемые «дела» жили в соседнем квартале и имели аппетитные формы ещё молодой вдовой булочницы, так что отсутствие Сашки в доме сегодня ночью было гарантировано. Впрочем, Александр опасался, что до дома так и не доберётся, а, не совладав с бешенством, придушит свою беглую невесту прямо в экипаже.



Глава тридцатая
Поручик Щеглов

В экипаже царило молчание, только стук копыт по булыжной мостовой хоть как-то разряжал гробовую тишину. Наконец кони остановились у маленького особняка, обнесённого чугунной оградой с высокими воротами, где в ажурные завитки узора неведомый кузнец искусно вплёл буквы «Е» и «А».
«Интересно, кем был человек с такими инициалами, мужчиной или женщиной? – спросила себя Елена, и тут же её мысли вернулись к главному: – Что сделает со мной Василевский в этом прелестном доме?»
Ей опять стало стыдно, как в тот миг, когда Александр догадался, что она понимает по-русски. Елена не была до конца уверена, узнал ли её граф или только угадал в ней русскую. Но чутьё подсказало, что она разоблачена, а Василевский всё понял. В экипаже её спутник, насупившись, молчал, и, как ни странно, Елене это помогло: она постепенно успокоилась.
«Даже интересно, в чём он меня хочет обвинить. Ведь это Василевский явился на нашу первую встречу под ручку с любовницей, да к тому же не узнал меня, – рассуждала она. – Да, я вышла замуж за Армана, но на это имелись причины, правда, я не могу назвать вслух главную – Мари. Посмотрим, как сложится разговор. Я уже не та девочка, которую Василевский знал два года назад. Увидим, за кем останется последнее слово».
Елена заставила себя успокоиться, молча оперлась на поданную ей руку и спустилась с подножки.
– Проходите, пожалуйста, – пригласил Александр. Он вновь перешёл на «вы», но говорил только по-русски, вроде бы и не замечая, что его спутница молчит.
Они прошли в небольшой, обшитый деревянными панелями вестибюль, там Александр мягко развернул свою спутницу, направив к дверям гостиной. Эта красивая комната с модной ампирной мебелью выглядела запущенной. Пыль лежала на зеркалах, на полке камина и на овальном столике с мраморной столешницей – всё говорило о том, что новый хозяин ещё не обзавелся прислугой и не успел привести дом в жилое состояние.
– Садитесь, – Василевский пододвинул гостье кресло, а сам уселся напротив.
Елена устроилась в кресле, расправила юбку и замерла, опустив глаза. Весь её вид говорил о том, что она собралась обороняться. Поняв, что женщина так и будет молчать, Василевский заговорил первым, в голосе его звучало неприкрытое отвращение:
– Мы здесь с вами одни, и никто не помешает нам объясниться. Может, вы наконец-то скажете, как Елена Салтыкова, обещавшая ждать меня в Петербурге, стала маркизой де Сент-Этьен в Париже? И что я должен был подумать, когда разыскивал вас по оставленному мне адресу, где никто и никогда не видел такой девушки и даже не слышал её имени?
Оскорблённая его тоном, Елена и не подумала отвечать. Взбешённый её молчанием Василевский вскочил и, чтобы хоть как-то успокоиться, схватил с каминной полки походный кожаный футляр с тремя короткими трубками и табакеркой. Швырнув его на стол, граф выхватил одну из трубок – пенковую с янтарным мундштуком – открыл золотую крышку табакерки и взялся за набивку. Он был так занят, что не заметил, как побледнела Елена.
– Откуда это у вас? – прошептала она, схватившись за горло.
– О чём вы? – не понял Александр, но сообразив, чего от него хотят, объяснил: – Это трубки моего друга, я временно живу в его доме. А почему вас это так волнует?
Елена взяла в руки табакерку, на выпуклой золотой крышке была бриллиантами выложена красивая, вся в завитушках буква «А».
– Фамилия вашего друга Черкасский? – спросила она, глядя на графа с каким-то странным выражением.
– Да, моего друга зовут Алексей Черкасский. Но какое вам до этого дело? – раздражённо парировал он.
– Значит, вы после смерти забрали себе его вещи? – глаза Елены вспыхнули гневом.
– Вы с ума сошли? Какие вещи?! – возмутился Василевский, но, вспомнив, что перед ним дама, взял себя в руки и объяснил: – Алексей оставил вещи в доме, который недавно купил, а я временно поживу здесь, пока он находится в Лондоне.
– Он уехал в Англию? – Из глаз Елены брызнули слёзы, и она разрыдалась.
– Да что происходит?! Какое вам дело до Алексея? – Василевский смотрел на рыдающую женщину и не знал, как ему поступить.
– Он мой брат, – всхлипывая, сказала Елена, – я думала, что он погиб…
Александр опустился на стул. Что он мог сделать? Только ждать, пока она успокоится. Наконец всхлипывания прекратились, и княжна отняла руки от заплаканного лица. Мелькнувшая на её губах робкая улыбка против воли показалась Александру такой прекрасной, что он признал: «Как радуга на грозовом небе. Ну что за женщина?!»
Василевский смотрел на свою бывшую невесту. Его гнев при виде её слёз испарился. Осталась лишь тяжёлая боль в сердце, ведь теперь Александр начал понимать, что любимая женщина не только не собиралась его ждать, но ещё и постаралась, чтобы и он её не нашёл.
Елена вытерла слёзы и наконец-то заговорила:
– Спасибо вам за такую новость, это великое счастье, ведь нам с сёстрами сказали, что Алексей погиб под Москвой.
– Он был тяжело ранен под Бородино, его признали мёртвым и записали как погибшего, но слуга вынес Алексея с поля боя и отвёз в имение, где старая травница выходила его.
Александр повторил то, что сам узнал от друга.
– Аксинья, – промолвила в ответ Елена – так звали эту травницу. Она и нашего отца выходила за двадцать лет до этого.
– Правильно ли я понимаю, что я имею честь разговаривать со светлейшей княжной Черкасской? Может, вы назовете мне и своё имя? – осведомился Александр.
Ирония, сквозившая в его словах, кольнула Елену, но, взвесив всё, она признала, что бывший жених имел право обижаться.
– Меня зовут Елена Черкасская, но маркиза де Сент-Этьен – тоже моё имя. – Она помолчала и чуть слышно закончила: – Я вышла замуж за Армана через два месяца после нашей встречи.
– Вот как? Значит, я уже два года как свободен, а вы не соизволили мне об этом сообщить?! Не очень-то порядочно с вашей стороны. Я считаю себя помолвленным, не могу создать семью, бегаю по всей стране в поисках моей исчезнувшей невесты, а она проживает в Париже, давно будучи замужем. И как можно назвать такое поведение?
Василевский брезгливо глянул на Елену, а та не осталась в долгу:
– Когда Талейран нас знакомил, вы, насколько я помню, стояли рядом со своей любовницей, вместе с которой проживали в Париже. Что-то помолвка вам не помешала вести разгульный образ жизни, – ехидно заметила Елена и в гневе выпалила: – Вы же ничего обо мне не знаете! Не понимаете, почему я приняла такое решение. Как вы смеете меня осуждать?! Впрочем, в ваших нотациях я не нуждаюсь. Немедленно отвезите меня домой!
Она встала и направилась к выходу. Василевский пошёл следом. Коляска по-прежнему стояла на мощёном дворике перед кружевной решеткой ворот, усталые кони перебирали ногами, а кучер, подрёмывая, свесил голову на грудь. Александр помог Елене подняться в экипаж и велел кучеру ехать на улицу Гренель. Всю дорогу в коляске царило молчание. Когда экипаж наконец-то остановился перед домом де Сент-Этьенов, маркиза обратилась к Василевскому:
– Зайдите, я верну вам ваше кольцо, оно мне больше не нужно.
Елена с брезгливой гримасой отвернулась и вошла в дом.
После секундного замешательства Василевский последовал за ней. В вестибюле их встретил бледный как полотно дворецкий, руки его тряслись, и он мял в руках белый конверт. Увидев хозяйку, дворецкий выпалил:
– Мадам, час назад уличный мальчишка принёс вот это, сказал, что письмо – для вас и касается вашей дочери.
Елена побледнела, покачнулась и упала бы, если бы её не подхватил идущий сзади Василевский.
– Тише, стойте спокойно, – велел он и, прижав женщину к себе, забрал письмо из рук дворецкого.
На мятом конверте буквы с виртуозно вычерченными спиралями вместо завитков сложились в имя маркизы де Сент-Этьен. Удерживая Елену за талию, Василевский провёл её в гостиную, где ещё три часа назад она сидела напротив него во всем блеске своей чарующей красоты. Сейчас на женщину было страшно смотреть: бледная, безвольная, с искажённым мукой лицом и трясущимися руками, она походила на собственную тень. Поняв, что Елена на грани обморока, Александр усадил её на диван, а сам вскрыл печать и стал читать. Записка оказалась короткой, подписи на ней не было:
«Мадам, если Вы завтра в семь часов пополудни не приедете в церковь, где сегодня поили свою девочку, Ваша дочь умрёт. Приезжайте одна, без слуг, в наёмном экипаже, который у церкви сразу же отпустите. Если попробуете обратиться к властям или нарушить мои условия, Вы навсегда потеряете дочь».
Василевский ещё раз перечитал письмо, потом подошёл к Елене, положил перед ней листок и обнял за плечи, не давая впасть в панику.
– Читай, – сказал он и, подождав, спросил: – Прочла?
Александр не ослаблял объятий. Елена кивнула, ответить она не могла.
– Кто этот человек? Назови его имя, это очень важно. – Василевский говорил спокойно и ровно, опасаясь женской паники.
– Я могу только догадываться…
Граф не успел задать следующий вопрос – в дверях гостиной вновь появился дворецкий, в руках он держал свёрток.
– Всё тот же мальчишка, мадам, он оставил это для вас.
Василевский забрал свёрток и разорвал бумагу. Внутри оказалась чугунная кочерга. На проржавевшем металле абсолютно неуместно смотрелась завязанная бантом розовая лента. Звук, раздавшийся за плечом Василевского, ужаснул его. Это был даже не крик, а вой. Граф кинулся к Елене, но опоздал, та, как подкошенная, рухнула на пол.
– Воды!.. – крикнул Александр дворецкому, а сам бросился поднимать Елену. Безвольное тело показалось ему странно тяжёлым, не за что было ухватиться, как будто у женщины не осталось больше костей. Василевский с трудом перенёс Елену на диван. Она по-прежнему оставалась синюшно-бледной.
– Где вода?! – закричал граф.
– Да вот, ваше сиятельство, пожалуйста… – оказывается, дворецкий уже стоял за его спиной со стаканом в руках.
Василевский поднёс воду к губам Елены, но та не проявляла признаков жизни, тогда он отхлебнул сам и брызнул ей в лицо. Женщина вздрогнула и, приходя в себя, затрясла головой. Ещё мгновение – и она открыла глаза.
– Ну, слава богу! – обрадовался Александр. – Ты понимаешь, что произошло?
– Мари… он забрал её. – Из глаз Елены хлынули слёзы. Сейчас она казалась жалкой. Куда девалась уверенная в себе и своей правоте французская маркиза? Лежащая на диване женщина выглядела полубезумной. Она мёртвой хваткой вцепилась в Александра и крикнула:
– Спасите Мари, он убьет её! Князь Василий – убийца! Вы своими глазами видели, что он сделал со мной. Этот мерзавец наслаждается, истязая других. Мари всего лишь год, как можно мучить такую крошку?! Господи! Только не это!..
Елена схватилась за голову и застонала, стон её то переходил в вой, то прерывался всхлипываниями.
Александр крепко прижал рыдающую Елену к себе и шепнул в растрёпанную макушку:
– Тише, тише, успокойся, пожалуйста…
Как ни странно, это помогло – вой прекратился, а следом затихли и всхлипывания, и он уже не удивился, когда услышал тихий голос.
– Ты спасешь Мари, вернешь её мне?
– Да, если ты мне поможешь, – откликнулся Василевский и попросил: – Расскажи всё.
– Он – чудовище, наслаждается, когда убивает… – Голос Елены от плача сел и теперь был еле слышен.
– Кем он тебе приходится?
– Дядей, – ответила Елена и начала свой рассказ.
Кусочки мозаики понемногу занимали свои места и загадка, мучившая Василевского почти два года, теперь стала обычной криминальной драмой.
– Ты думаешь, что князь Василий появился в Париже и похитил твою дочь?
– Но ты же видел сам. – Елена кивнула в сторону лежащего на краю стола разорванного свёртка. Она долго собиралась с силами, но всё же выговорила: – Кочерга… На ней ленточка Мари, я сама завязала дочке бантик на макушке.
– Мало ли розовых лент на свете, – не согласился Василевский.
– У Мари все вещи помечены её инициалами. Проверь…
Василевский подошёл к злополучному свертку и внимательно рассмотрел ленточку. На её краях гладью были вышиты буквы «М». Отрицать истину оказалось невозможно, и он признал:
– Да, похоже, что ты права.
Елена вновь зарыдала, она схватилась за голову и раскачивалась на своём диване, как глиняный болванчик.
«Где искать этого Василия? – обречённо спросил себя Василевский. – Он может быть где угодно – за углом, в другой части Парижа, в предместье… Что делать?»
– С чего ты взяла, что он хочет убить девочку?.. Погоди-ка! Князь Василий требует свидания с тобой, – вспомнил вдруг Василевский. – Он ничего не сделает Мари!
– Почему? – с надеждой спросила Елена.
Василевский не успел ответить, поскольку в разговор вмешался незнакомый голос:
– Потому что князь Василий уже больше никого не сможет убить. Он умер!
Василевский и Елена обернулись. В дверях гостиной стоял кареглазый шатен в синей казачьей форме. Они его прежде никогда не видели, но подвижное лицо офицера оказалось таким открытым и располагающим, что оба сразу же ему поверили.
– Вы уверены? – спросил Василевский.
– Абсолютно, я видел князя Василия в гробу. Он разбил голову, упав на скользкой мраморной лестнице в английском доме своего племянника – Алексея Черкасского. Сделанная операция не помогла, и князь Василий скончался.
Казак замолчал, а потом, переведя взгляд с Александра на хозяйку дома, добавил:
– Елена Николаевна, ваш брат доверил мне ваши поиски. Позвольте представиться! Пётр Петрович Щеглов. Я – поручик в егерском полку, созданном из ополченцев нашей южнорусской губернии. Ещё дома генерал-губернатор поручил мне разобраться с убийством вашей няни. Я искал преступника в Лондоне, но к тому времени князь Василий уже погиб.
– Вас прислал Алекс?! – удивилась Елена и вновь всхлипнула: – Я лишь сегодня вечером узнала, что он жив.
– Брат уже давно ищет вас и в конце концов узнал ваше новое имя, но в тот же день император Александр получил переправленное вами в Лондон письмо, и князь Алексей ринулся искать вас в Англии.
– А я здесь…
– Извините, что прерываю, – встрял в разговор Александр, – но вы, кажется, забыли о главном.
В глазах Елены мелькнула боль, и она обратилась к Щеглову:
– Пётр Петрович, помогите мне как русский офицер – русской женщине! Спасите моего ребёнка!
Щеглов с готовностью кивнул и попросил:
– Введите меня в курс дела, пожалуйста.
Василевский протянул ему письмо и указал на свёрток, лежащий на столе:
– Ленточка, привязанная к кочерге, принадлежит дочери маркизы.
Поручик прочитал письмо и спросил Елену:
– Я так понимаю, что вы сегодня куда-то отвезли дочь. Чем вызвано такое решение?
Елена побледнела до синевы, она с ужасом взглянула на Василевского, потом на Щеглова, но всё же заговорила:
– Я боялась одного человека. Его зовут де Виларден, он – кузен моего мужа…
Она рассказала о появлении барона в Париже, о его визите и предложении, о помощи Доротеи и Талейрана и об аудиенции у короля Людовика. Сказала она и о решении короля выслать де Вилардена из Парижа.
– Получается, что вы загнали этого негодяя в угол, – признал Василевский.
– А что же, я должна была подарить ему наследство моей дочери?! – возразила Елена. Теперь она старалась не встречаться с Александром взглядом.
«Что я такого сказал?» – озадачился Василевский. Видимо, он никогда не понимал женщин: вчера – сюрприз от княгини Багратион, сегодня – от Елены Черкасской. Граф чувствовал себя идиотом.
Не обращая внимания на их спор, Щеглов стал задавать вопросы:
– Елена Николаевна, правильно ли я понял, что вы отвезли девочку в коттедж, который достался вам среди имущества тёток вашего покойного супруга?
– Да, так…
– Значит, не исключено, что барон де Виларден тоже бывал в нём на правах одного из родственников бывших хозяев?
– Наверное…
– Вы сказали, что король велел ему покинуть Париж?
– Доротея сообщила мне об этом позавчера.
– Давайте предположим, что барон знал о коттедже и захотел пожить там какое-то время. Что ему для этого нужно? Ключи. В принципе, они могли остаться у него с прежних времен, но гораздо более вероятно, что он знает, где их найти.
– У Маргариты Роже! – воскликнула Елена. – Её родители раньше присматривали за коттеджем. Ключи можно взять у неё.
Елена смотрела на Щеглова с таким неприкрытым восхищением, что это нравилось Василевскому всё меньше и меньше.
– Позвольте напомнить о кочерге, – мстительно заявил он. – Приславший её знает о происшествии, случившемся осенью двенадцатого года на юге России, а де Виларден, по вашим словам, недавно приехал из Англии.
Щеглов не замедлил с ответом:
– У покойного князя Василия в Париже имеются жена и тёща, скорее всего, он рассказал им о случившемся. Не исключено, что де Виларден знаком с этими женщинами. В том же семействе путается под ногами ещё и любовник дочери – виконт де Ментон. Этот проходимец служил дипломатом и в Петербурге, и в Лондоне. Но в том, что маркизу пугают, напоминая о страшном избиении, я с вами согласен. Елену Николаевну пытаются лишить воли, чтобы она не смогла сопротивляться.
Щеглов говорил разумно, но этим раздражал Александра ещё сильнее, и тот со злости принялся опровергать выдвинутую поручиком версию:
– Если барон собирался занять коттедж и при этом обнаружил там ребёнка с нянями, он не стал бы писать о церкви и о том, что девочку поили. Это мог написать лишь человек, следивший за маркизой.
– Одно не исключает другого, – заметил Щеглов. – У нас слишком мало фактов, но если опираться на известные нам вещи: барона изгнали из Парижа, а он предлагал вам выйти за него замуж, передав состояние де Сент-Этьенов в качестве приданого, то версия с коттеджем вполне логична.
– Вы хотите сказать, что он собирается завтра в этой церкви обвенчаться? – вдруг понял Василевский. – Но тогда ему нет смысла далеко увозить девочку, ведь мать никогда не выполнит требования шантажиста, пока тот не покажет ей ребёнка.
– Совершенно справедливо, – подтвердил Щеглов.
– Но тогда получается, что они всё ещё в коттедже?
– Мне тоже так кажется…
Елена вскочила с дивана и кинулась к Щеглову.
– Пётр Петрович, поедемте немедленно, я покажу дорогу! – умоляла она, вцепившись в отвороты синего мундира.
– Поедем, обязательно поедем, – успокоил её Щеглов и предложил: – Вы оденьтесь попроще: платье потемнее, плащ, ботинки крепкие.
Поняв его, маркиза вылетела из гостиной, а Щеглов оглянулся на Василевского.
– Оружие нам нужно, ваше сиятельство. У меня с собой лишь один пистолет.
– У меня в коляске лежит ещё один…
– Хоть что-то, – оценил Щеглов, – возьмем ещё на кухне пару ножей подлиннее. Нам надо выезжать немедленно – хорошо бы добраться до коттеджа ночью. К счастью, преступник считает Елену Николаевну одинокой вдовой: в записке он упоминает лишь слуг и представителей власти, о друзьях и знакомых речь не идёт. Если это так, то шантажист не будет ждать сегодня ночью мужчин с оружием.
– Ваши слова – да Богу в уши…
– Надеюсь, что так и будет, – отозвался Щеглов и тихо добавил: – Других вариантов, да и времени у нас всё равно уже нет.
В этом с ним нельзя было не согласиться.
В гостиную вошла Елена в чёрном плаще с капюшоном. Под ним виднелось тёмно-синее платье, на ноги она надела высокие ботинки.
– Я готова, – сообщила она.
– Тогда поехали, – откликнулся Василевский.
В коляску запрягли свежую пару. Щеглов взобрался на козлы, Александр помог Елене устроиться на сиденье, сел сам, и экипаж выехал за ворота.



Глава тридцать первая
Коттедж на Сене

Время давно перевалило за полночь, а они всё ещё ехали по берегу, выбираясь из города. Лошади бежали по широкой и ровной дороге, с одной её стороны серыми тенями выступали из тьмы убогие домишки бедного квартала, а с другой – медленно несла воды Сена. Елена сидела, как неживая. Василевский попробовал обнять её, согревая, но она даже не шелохнулась, граф не понимал, осознаёт ли она, где находится.
«Нужно говорить с ней, – подумал он, – всё равно о чём».
Но Александр задал именно тот вопрос, который мучил его весь вечер:
– Скажи, почему ты вышла замуж за этого француза?
Он бы не удивился, если бы Елена снова промолчала, но ей, как видно, захотелось выговориться, и она тихо ответила:
– Когда ты отправил меня в Марфино, я добралась до поместья, но упала без чувств прямо в вестибюле – это оказалось воспаление лёгких. Пока я болела, имение заняли французы. Арман был их командиром.
Елена надолго замолчала. Василевский не торопил её, и она наконец заговорила вновь:
– У Армана когда-то была очень большая семья, но всех его родственников казнили. Что-то в моём облике напомнило ему погибших кузин. Маркиз бескорыстно заботился обо мне, а в ночь кризиса болезни, когда Бог решал, выживу ли я, несколько часов молился у моей постели… Из-за князя Василия я не могла оставаться в Марфино, и маркиз предложил довезти меня до Вены, где жила моя тётя. Но когда стало ясно, что в следующем бою он погибнет, Арман настоял на венчании, чтобы его имя оградило меня от опасностей, подстерегающих женщину на войне.
Елена рассказывала механически, не заботясь о связности повествования, но граф уловил все нюансы происшедшего. Василевского больно задело, что его невеста доверила врагу-французу то, что отказалась рассказать ему – своё настоящее имя и причину, по которой она путешествовала одна и не могла остаться в Марфино. Но Александр проглотил вертевшееся на языке колкое замечание и лишь попросил:
– Расскажи мне наконец, почему ты назвалась вымышленным именем.
– Я сказала, что меня зовут Елена, а моя бабушка была графиней Салтыковой, и это – правда, просто я умолчала о том, что в замужестве она стала светлейшей княгиней Черкасской. Понимаешь, я не могла допустить, чтобы тебе пришлось из-за меня лгать. Ведь дядя мог добраться и до тебя, а я этого не хотела.
Елена затихла, на самом деле ей было уже не важно, что думает Василевский. Внутри у неё всё дрожало от животного ужаса за своего ребёнка, она и говорить-то начала в надежде, что если отвлечется, то ей станет легче. Но этого не случилось, ужас не отступал, Елена обхватила себя руками и тихо застонала. Этот мучительный стон так испугал Александра, что он тут же забыл все обиды. Остались лишь бесконечное сочувствие к несчастной матери и честь офицера, требующая освободить ребёнка из рук похитителей.
– Тихо, тихо, всё будет хорошо, – граф произнёс это с такой убеждённостью, что Елена на мгновение поверила и вцепилась в его руку, заглядывая в лицо.
– Мы спасём мою девочку? – прошептала она.
– Да! – пообещал Александр и спросил: – Где же церковь, о которой говорится в письме?
– Вон за теми деревьями, они закрывают её с дороги. – Елена указала на кудрявые силуэты вековых платанов на фоне уже начавшего светлеть неба. – А вон – поворот к нашему участку. Там несколько коротких улочек, выходящих на реку, на каждой по четыре-пять домов, они почти все сейчас пустуют: мужчины погибли на войне, а женщины с детьми переселились к родным в деревню.
Александр передал её слова Щеглову, и поручик свернул на указанном Еленой повороте. Теперь коляска катила по разбитой до выбоин узкой дороге – скорее даже, по широкой тропе. Наконец они свернули в коротенькую улочку, образованную четырьмя домами. Елена тронула Василевского за плечо и указала на высокую каменную стену в конце улицы.
– Вон наш дом, – объявила она, и спросила: – Что мы теперь будем делать?
– Ты останешься держать лошадей и ждать нас, – стараясь не выдать своих сомнений, распорядился Александр.
Щеглов спрыгнул с козел и передал вожжи Елене. Мужчины рассовали по карманам пистолеты, Щеглов спрятал за голенище нож, а Василевский заткнул такой же за пояс. Сначала они направились к калитке. Та оказалась запертой изнутри, тогда Василевский ухватился за выбоины в стене и, аккуратно ставя ноги на выступающие камни, перелез через ограду. Щеглов последовал за ним. Гора свалилась с их плеч, когда офицеры увидели освещённые окна. Предположение, что похитители не стали вывозить девочку в другое место, а остались в коттедже, оказалось верным.
Домик, окружённый со всех сторон высокой стеной, смахивал на маленькую крепость. Это ввело в заблуждение Елену, решившую оставить здесь дочь, но это же, как видно, обмануло и похитителей. Они чувствовали себя спокойно: окна на обоих этажах из-за жары оказались распахнутыми, их прикрывали лишь решётчатые ставни. Два окна, одно – на первом, а другое – на втором этаже слабо светились, как будто в комнатах горел ночник. Среди деревьев сада, пофыркивая, паслись две стреноженные лошади.
– Пётр Петрович, я проберусь в дом и открою вам дверь или одно из окон, – прошептал Василевский, и поручик кивнул в знак согласия.
Александр крадучись прошёл вдоль окон первого этажа и, подцепив ножом щеколду, открыл ставни в одной из тёмных комнат. Проскользнув внутрь, он убедился, что комната пуста, и, мягко ступая, вышел в коридор. Полоска света пробивалась из-под двери соседней комнаты. Тихо потянув на себя створку, чтобы образовалась маленькая щель, Василевский заглянул внутрь. Он увидел кровать, где, разбросав ручки, неподвижно лежала маленькая девочка, а около кровати, прислонившись к ней спиной, полусидели на полу две связанные женщины, рты их были заткнуты кляпами. Но, похоже, кроме женщин и ребёнка, в комнате никого больше не было.
Александр приоткрыл дверь и, держа наготове пистолет, вошёл в спальню. Женщины оказались там одни, он легонько тронул за плечо ту, что моложе, она сразу же открыла полные ужаса глаза.
– Тихо, я – друг и сейчас освобожу вас, – прошептал Александр. – Я выну кляп, но вы будете молчать, пока я не разрешу говорить. Всё понятно?
Когда пленница кивнула, он выдернул кусок тряпки из её рта, а потом развязал верёвки, стягивающие ей руки и ноги.
– Сколько похитителей и где они? – всё так же тихо спросил он.
– Двое, они наверху. – Руки женщины тряслись, но она старалась отвечать чётко.
Вторая пленница открыла глаза и умоляюще уставилась на нежданного спасителя.
– Что с девочкой? – забеспокоился Александр, глядя на неподвижное тельце. Это не походило на обычный сон.
– Старик влил ей в рот полстакана вина, сказал, что после этого ребёнок проспит сутки, – объяснила кормилица и принялась развязывать вторую пленницу.
Василевский помог ей, распутав узлы на ногах женщины. Он подошёл к окну, отрыл его и прошептал стоявшему снаружи Щеглову:
– Девочка и обе няни здесь. Я возьму ребёнка, а вы, Пётр Петрович, принимайте женщин.
Убедившись, что Щеглов поймал спрыгнувших с подоконника служанок, Александр вернулся к малышке. Впервые он внимательно всмотрелся в лицо девочки, и его сердце дрогнуло. Льняные кудряшки окружали овальное личико с тонкими чертами и чудесным пухлым ртом, глаза малышки были закрыты, но граф и так знал, что, когда она их откроет, они окажутся яркого зелёного цвета. Он не мог ошибиться, потому что перед ним, одетая в розовое платьице. лежала живая копия портрета его матери в раннем детстве – того самого, который он как талисман носил под мундиром с начала войны.
Теперь Василевский знал тайну своей несостоявшейся невесты и знал причину, по которой та поспешила замуж.
«Ладно, с Еленой я разберусь потом, – мысленно решил он, – сейчас не время».
Подавив в себе желание сразу же обличить обманщицу, Александр осторожно поднял девочку на руки и, легко перескочив подоконник, под ветками деревьев проскользнул к калитке. К счастью, та закрывалась лишь на засов, который Щеглов уже отодвинул. Женщины сидели в коляске и напряжённо вглядывались в темноту, Щеглов стоял рядом с конями, держа вожжи. Увидев Александра с ребёнком на руках, Елена вскрикнула, но тут же зажала себе рот. Василевский передал малышку кормилице и, знаком приказав женщинам молчать, тихо сказал, обращаясь к Щеглову:
– Пётр Петрович, вы поезжайте, а я разберусь с похитителями. Их всего двое.
– Хорошо, – согласился поручик и взобрался на козлы.
Василевский обратился к женщине постарше, которую счёл Маргаритой Роже:
– Где ключи от дома?
– На столике возле входной двери, – отозвалась та.
Василевский уже открыл было рот, чтобы отдать приказ трогать, но тут вмешалась Елена:
– Александр, там остался Том – котёнок Машеньки, она проснётся и, если его не найдёт, станет плакать.
«Сумасшедший дом, – поразился Василевский. – Ребёнка только что спасли от смерти, а его мать думает о котёнке».
Это оказалось выше его понимания, но он постарался сохранить самообладание и лишь спросил у освобождённых женщин:
– Где вы видели котёнка в последний раз?
– Под кроватью, в той комнате, где вы нас нашли, – подсказала кормилица.
Василевский вновь залез в окно и, наклонившись, заглянул под кровать. К его удивлению, рыжий пушистый комочек, мирно посапывая, спал в углу. Александр подхватил котёнка, уместившегося в его ладони, и вернулся к коляске.
– Вот ваш Том, может, хотя бы теперь вы поедете? – Александр не смог скрыть иронии и заметил, что Елена обиженно поморщилась.
Щеглов передал графу свой пистолет и тронул лошадей. Вскоре экипаж скрылся за поворотом, а Василевский вернулся к калитке. Теперь его ждало самое важное: он собирался покарать людей, посмевших причинить зло его дочери.
Со взведённым пистолетом в руке Александр поднялся на второй этаж. Полоса света падала из полуоткрытой двери большой спальни. Василевский вошёл. На широкой кровати лежали двое обнажённых мужчин – одному было около пятидесяти, на его размякшем во сне лице алели размазавшиеся румяна, а второму – почти юноше – Василевский не смог бы дать больше шестнадцати, оба они крепко спали. В так и не остывшем за ночь душном воздухе тяжёлым облаком висели запахи ночной оргии. Ярость, клокотавшая в душе Александра, смешалась с брезгливостью, всё в его душе кричало, что оба мерзавца, покушавшихся на жизнь его дочери, должны умереть.
Василевский вынул из кармана второй пистолет и подошёл к кровати. Так просто было сейчас выстрелить в сердце и тому, и другому. Усилием воли задавив жажду мести, Александр решил всё-таки передать преступников во власть правосудия. Перевернув пистолеты и размахнувшись, он изо всех сил ударил рукоятями по головам лежащих. Старший сразу обмяк, но юноша распахнул большие карие глаза и попытался скатиться с кровати. Александр в один прыжок оказался рядом с ним и схватил преступника за горло. Когда глаза юноши закатились и он потерял сознание, Василевский быстро связал ему руки кусками захваченной снизу верёвки, а потом, разорвав простыню, крепко запеленал негодяя. То же самое он проделал и со старшим преступником.
До приезда префекта полиции следовало сохранить обстановку в доме такой, какой она была при совершении преступления. Поэтому Александр ограничился тем, что накрепко примотал к кровати старшего, заткнув ему дополнительно рот кляпом, а юношу перекинул через плечо, отнёс на первый этаж и привязал к кровати уже в спальне, где держали женщин. Завязывая последний узел, граф почувствовал, что пленник приходит в себя. И впрямь, глаза его приоткрылись, увидев Александра, юноша задрожал.
– Кто ты? – жёстко спросил Василевский. Он разрывался между желанием избить мерзавца и необходимостью узнать правду. – И как ты связан с де Виларденом?
– Меня зовут Луиджи Комо, – прошептал юноша, – я уже год живу с бароном. Моя семья задолжала ему, и де Виларден забрал меня отрабатывать. Отпустите меня, месье, и я вернусь к родным.
– Как я могу тебя отпустить, если ты помогал де Вилардену захватить женщин и девочку?
– Нет, месье, это всё барон, я только перелез через стену и открыл калитку, а потом залез в окно и открыл дверь дома, – возразил юноша и умоляюще посмотрел на Александра. – Я же не знал, что хозяин хочет всех убить, он сказал мне об этом лишь сегодня вечером. Я думал, что барон женится на даме, а потом, когда заберёт её деньги, всех отпустит.
– Всё это расскажешь префекту полиции, – приказал Александр, заткнул юноше рот кляпом, закрыл дом и вышел на улицу.
Оседлав одного из пасшихся в саду коней, Василевский поскакал к Парижу. Они с Щегловым договорились утром обратиться в префектуру полиции, а до этого Александр ещё хотел нагнать коляску с женщинами. Экипаж он увидел уже на въезде в Париж. Василевский поскакал рядом. По ещё пустынным сонным улицам добрались они до особняка де Сент-Этьенов. Двери тотчас же отворились, бледный дворецкий выбежал на крыльцо. Его глаза вспыхнули радостью, когда он увидел хозяйку с дочкой на руках.
– Ваше сиятельство! – воскликнул он и бросился вперёд, пытаясь помочь Елене.
Но Василевский молча забрал у неё ребёнка, предоставив дворецкому помогать маркизе выйти из экипажа.
– Где спальня девочки? – спросил Александр у кормилицы и пошёл следом за ней на второй этаж.
Чудесная комната с белыми шторами и кремовым персидским ковром была обставлена с заботой и любовью. На сундуках вдоль стен сидели красивые куклы, а шёлковый розовый полог кроватки, перевязанный большими бантами, делал спальню похожей на замок сказочной принцессы.
Александр осторожно уложил малышку поверх одеяла и пощупал её пульс, тот был чётким и ровным, а дыхание казалось спокойным.
«Господи, благодарю! Моя дочь цела и невредима», – обрадовался он.
Умиротворение пришло в душу. Александр всё ещё переживал яркое и острое ощущение счастья, нахлынувшее на него при открытии, что девочка – его родная кровь. Единственное, что омрачало сейчас настроение Василевского, так это необходимость объясняться с Еленой. Эту женщину он теперь ненавидел – мало того, что, дав слово и надев его кольцо, она предала их любовь, но она ещё осмелилась подарить его ребёнка другому мужчине, а его даже не собиралась поставить в известность о том, что у него есть дочь!
«Пока дело с де Виларденом не закончено, я не скажу ей ни слова, – решил Александр, – а потом мы поговорим».
Толкнув дверь, он шагнул в коридор и вдруг с разбегу налетел на Елену. Он инстинктивно ухватил её за талию, не давая упасть, а она вцепилась в его плечи и прижалась к нему грудью. Александру показалось, что ему в макушку ударила молния – все его чувства мгновенно обострились, ноздри уловили нежный аромат золотистых волос, каждой своей клеточкой он ощущал тёплую упругость женского тела. Под его ладонями гибкая талия переходила в бедра, граф прижал Елену сильнее, а его руки сами скользнули ниже и сжали круглые ягодицы.
Испуганный вскрик и оторопь в васильковых глазах должны были отрезвить Василевского, но оказалось уже поздно: все преграды, которые он возвёл меж собой и бывшей невестой, рухнули. Елена с изумлением взирала на него, её рот приоткрылся, и это стало последней каплей. Александр впился в её губы, вымещая и свою ярость, и мгновенно вспыхнувшую страсть. Воспоминание об избушке под Малоярославцем сокрушило его, он помнил всё до мелочей – даже звуки и запахи, и душа жаждала прежнего блаженства. Поцелуй всё длился, головокружительный, взаимный, потому что Елена отвечала Василевскому с не меньшей страстью, забыв самоё себя.
Плач ребёнка еле пробился сквозь накрывшую обоих пелену желания. Елена опомнилась первой и, оттолкнув Василевского, бросилась к дочери.
– Зайчик мой, не плачь, мама с тобой, – лепетала она по-русски, стоя у кроватки. – Всё хорошо, моя милая! Ты дома. Здесь мама и Жизель, ты в безопасности.
Александр увидел, как Елена подхватила девочку на руки и прижала к себе. Чары рассеялись. Действительность требовательно напомнила о деле: в гостиной графа Василевского ждал поручик Щеглов – пора было идти в префектуру.



Глава тридцать вторая
У каждого своя правда

Дворецкий уверил русских гостей, что до префектуры им лучше доехать в экипаже. Путь оказался недолгим, но пешком Александр со Щегловым точно бы заплутали. Василевский представил себя и своего спутника дежурному жандарму и попросил встречи с префектом. Похоже, что синяя казачья форма стала теперь в Париже самым лучшим пропуском, раз жандарму хватило лишь одного взгляда на мундир Щеглова, чтобы сорваться с места и кинуться в кабинет начальства. Не прошло и минуты, как русских пригласили пройти.
Префект, оказавшийся майором Фабри, внимательно выслушал рассказ Василевского (Щеглов ограничился лишь парой уточнений). По лицу префекта было заметно, что большое количество титулованных особ в деле о похищении ребёнка его явно не радует.
– Вы оставили преступников связанными в коттедже, где совершено преступление? – уточнил майор.
– Совершенно верно, – подтвердил Василевский и протянул французу связку ключей. – Этим можно открыть дом и калитку.
– Я нарисую, как проехать, – добавил Щеглов.
Через четверть часа, забрав у поручика план с дорогой и поворотами, префект выслал отряд жандармов для ареста преступников, а сам отправился вместе с русскими в дом маркизы де Сент-Этьен, чтобы произвести опрос потерпевших. Он долго и тщательно расспрашивал кормилицу Жизель и Маргариту Роже, осматривал и описывал следы от верёвок на руках и ногах женщин, а потом провёл беседу с Элен де Сент-Этьен. Майор детально расспросил маркизу о требованиях и планах де Вилардена, а потом забрал письмо шантажиста и свёрток с кочергой, перевязанной розовым бантом.
Александр и Щеглов присутствовали на всех допросах – помогали женщинам вспомнить подробности, и лишь Елена не нуждалась в их помощи. Маркиза казалась собранной и спокойной, её ум и сила духа восхищали. Эта женщина могла сама справиться с любыми невзгодами, правда, от этого открытия Александру стало совсем грустно.
Вернувшийся из коттеджа командир отряда жандармов сообщил префекту, что нашёл злоумышленников привязанными там, где их оставил граф Василевский. Оба преступника были доставлены в Париж и помещены в камеры префектуры, причём юноша-итальянец сразу во всём признался и обвинил барона де Вилардена в попытке убить маркизу де Сент-Этьен, её дочь и двух служанок. Фабри повеселел: какая удача! Дело раскрыли по горячим следам.
– Ваше сиятельство, благодарю за проявленное терпение, – галантно обратился майор к Елене. – Надеюсь, что мы вас больше не побеспокоим.
Префект поднялся, собираясь откланяться, но его остановил Щеглов.
– Господин майор, позвольте мне присутствовать при допросах. В мои полномочия входит расследование нескольких преступлений, совершённых в России, и есть серьёзные основания считать, что барон де Виларден связан с теми злоумышленниками.
На лице префекта проступила досада: такого развития событий ему совсем не хотелось, но казачий мундир Щеглова напоминал французам о реалиях жизни – русские стояли в Париже. Пришлось идти на компромисс:
– Я не могу разрешить вам присутствовать на допросах – это против правил. Но после того, как мой следователь закончит с задержанными, вы сможете задать им свои вопросы, – провозгласил майор, мысленно поздравив себя с поистине соломоновым решением.
Щеглов поблагодарил француза и попрощался с Еленой и Василевским:
– Если я вдруг понадоблюсь, вы сможете найти меня в доме князя Черкасского на улице Коленкур, я несколько дней поживу там.
– Значит, мы с вами соседи, – обрадовался Василевский, – я тоже пока живу в доме Алексея. Тогда до вечера, Пётр Петрович!
Щеглов поспешил вслед за майором Фабри, и в гостиной повисла тишина. Елена так и осталась сидеть в кресле у камина, устремив взгляд на свои лежащие на коленях руки. От неё веяло холодным и невозмутимым покоем, как будто бы и не она два часа назад целовалась с мужчиной, будто безумная. Так, может, Александру всё это просто померещилось?
Пора было начинать разговор, и Василевский решился. Он развязал муслиновый галстук, снял с шеи крошечную миниатюру и положил портрет на колени Елены. Руки его бывшей невесты дрогнули, а лицо побледнело.
– Откуда у тебя портрет Мари?
– Это портрет Мари, но не той, о которой ты думаешь, это – портрет Марии Понятовской в возрасте одного года, и, может, тебя заинтересует то обстоятельство, что она была моей матерью, – довольный тем, что ему удалось наконец-то пробить её броню, Василевский продолжил: – Видишь ли, у нас в семье из поколения в поколение передаётся очень сильное фамильное сходство, его невозможно ничем скрыть. Мне только интересно, ты вообще-то собиралась хоть когда-нибудь сообщить, что у меня родилась дочь?
Александр нагнулся и заглянул Елене в глаза. Как ни старалась, она так и не научилась лгать, и на её лице ясно читался ответ: несостоявшаяся невеста не хотела говорить графу Василевскому о дочери, и только случайность спутала маркизе все планы. Вновь занялось и сразу же полыхнуло бешенство. Оказывается, убить женщину, которую прежде любил, гораздо проще, чем кажется. Неимоверным усилием воли Александр вынырнул из бушующих волн ярости, мысленно досчитал до десяти и ровно, не повышая голоса, сказал:
– Потрудитесь объясниться.
Елена сидела, опустив голову. Но вот тонкие руки сжались в кулаки, она выпрямилась, гордо вскинула голову и заявила:
– Я приняла предложение Армана, когда уже знала, что беременна. Что ждало мою малышку? Жалкая участь незаконнорожденной! Я осталась без документов, меня разыскивал дядя, он мог отнять у меня ребёнка, мог даже записать Мари крепостной. Положение было отчаянным. Узнав о беременности уже в пути, я понимала, что тётка в Вене может просто выгнать меня.
Горестная морщина прорезала лоб Елены, она запнулась, как будто вновь погрузилась в прежние беды. Василевский не знал уже, что и думать.
– Когда в ночь перед боем Арман попросил меня обвенчаться с ним, я отказалась, – продолжила Елена. – Призналась, что беременна. Но это его не остановило, наоборот: маркиз обрадовался, что мой ребёнок унаследует древнее имя его рода. Когда Арман передал мне своё завещание, я дала слово, что приму его наследство для своего ещё не родившегося ребёнка. Я выполнила свою клятву: Мари имеет права маркизы – наследницы шестисотлетнего рода. Все богатства этой семьи я сохраняю для дочери и в будущем передам в её руки. Мне самой ничего не нужно.
Елена замолчала. Не глядя на Василевского, прошла к окну. Александр смотрел на её несгибаемую спину, на гордую голову и не понимал, что ему теперь делать. Женщина не только не чувствовала раскаяния за свой проступок, наоборот, она была уверена в своей правоте!
– Вы могли бы разыскать меня. Вы знали, что я служу адъютантом у Милорадовича… Ведь вы дали мне слово, мы были помолвлены, – упрекнул Василевский.
– Я долго болела, а потом, только узнав о беременности, оказалась между двух воюющих армий. Маркиз де Сент-Этьен любил меня, он предлагал защиту своего имени для меня и дочери, а взамен не требовал ничего. Я не могла рисковать своим ребёнком, – объяснила Елена и смело взглянула в глаза бывшего жениха.
– Ничего не требовал взамен? Значит ли это, что он так и не стал вашим мужем в библейском смысле этого слова?
Надежда родилась в душе Василевского – он так хотел услышать о том, что его женщина никому после него не принадлежала. Елена молчала, на её лице, сменяя друг друга, читались сомнение, искушение и, наконец, гордость.
– Арман стал моим мужем. – Маркиза надменно вскинула голову и твёрдо закончила: – Он положил жизнь к моим ногам, и, хотя бы за это заслужил мою благодарность и преданность.
Елена вновь отвернулась к окну. Александр молчал, глядя на златокудрую макушку. Разочарование оказалось таким сильным, что он вдруг почувствовал себя раздавленным. Однако сквозь отчаяние пробилась разумная мысль: Елена – светлейшая княжна Черкасская. Получается, что Александр вступил в связь с сестрой лучшего друга. Эти отношения закончились рождением ребёнка, и теперь, как бы ни складывались обстоятельства, граф Василевский должен был попросить руки Елены у её брата. Только Алексею – главе семьи Черкасских и опекуну сестры – решать, как теперь сложится их судьба. Александр откашлялся и обратился к жёсткой, как доска, спине:
– Сударыня, все резоны и обстоятельства остались в прошлом. Но поскольку ваш брат является моим лучшим другом, я напишу ему и попрошу вашей руки. Одно письмо я оставлю в Париже – в его квартире, второе отправлю на адрес российского посольства в Лондоне, а ответа буду ждать в своём доме в Петербурге. Всего вам наилучшего, – пожелал Василевский и вышел, унося в памяти последнее унижение – гордая французская маркиза посмотрела на него, как на умалишённого.
Александр добрался до улицы Коленкур, где написал письма Черкасскому. Потом отвёз генералу Милорадовичу прошение об отставке по семейным обстоятельствам. Командир удивился, но возражать не стал – война закончилась, в конце концов, скоро все должны были отправиться по домам. Александр даже не стал дожидаться возвращения Щеглова и, оставив поручику записку, отбыл на почтовую станцию. Василевскому казалось, что в Париже он задыхается. Как вернуть самоуважение и вновь стать самим собой? Ответ выглядел однозначным: нужно уехать от так оскорбившей его французской маркизы с синими глазами простой русской девушки. И тогда время вылечит… Время и расстояние.



Глава тридцать третья
Старые счёты

Время тянулось мучительно долго… Солнечные лучи падали в круглое чердачное оконце почти отвесно. Значит, сейчас чуть за полдень, и сидеть Франсуазе в своём тайнике ещё долго.
Условный стук в секретную панель испугал баронессу. Что могло случиться? Франсуаза приоткрыла щель и увидела в коридорчике доверенного лакея. Тот прошептал:
– Прошу прощения, мадам, но вас внизу дожидается та девушка – горничная Колет, которая обычно приходит сюда на заре.
– Так почему она пришла сейчас?
– Не могу знать, мадам! Колет сказала, что дело не терпит отлагательства.
Франсуаза выбралась из своего убежища и поспешила в гостиную. К счастью, никого из слуг, кроме доверенной горничной, в коридорах не было.
В гостиной на краешке дивана сидела хорошенькая курносая брюнетка. По мнению Франсуазы, гостья смахивала на болонку.
– Прошу прощения, мадам, – увидев хозяйку дома, воскликнула Колет, – но у маркизы случилось такое, что я сразу прибежала к вам!
– Вот как? – равнодушно промолвила Франсуаза. – Что же произошло?
– Ах, мадам, такой бедной девушке, как я, приходится в жизни несладко, боюсь, хозяйка догадается, что я вам сообщила о её тайне, тогда она меня убьёт…
Горничная скромно опустила глаза, но баронесса успела заметить жадный блеск, мелькнувший в её взгляде.
«Понятное дело, что хочет вытянуть из меня побольше, – догадалась Франсуаза, – эта дрянь с самого начала решила изрядно подзаработать».
Спокойно, как будто и не услышав заманчивого слова «тайна», баронесса предложила:
– Ты можешь поступить на службу в мой дом. Хорошая горничная – большая редкость, а ты, по-моему, как раз из таких.
– Да, мадам, я – очень хорошая! Но ведь девушке нужно устраивать свою судьбу. Я хочу выйти замуж, а для этого нужно приданое, – жадно облизнувшись, отозвалась Колет.
В другой раз баронесса повеселилась бы, глядя, как эта деревенщина пытается с ней торговаться. Но вопрос и впрямь оказался слишком важным, чтобы позволить себе потерять ценные сведения, да и эту нахалку не следовало выпускать из поля зрения. Всё взвесив, Франсуаза дружелюбно спросила:
– И какое же ты хочешь приданое?
– Тысячу франков, мадам, – выпалила интриганка.
За такие деньги отец её дочери когда-то продал Франсуазу в бордель. С тех пор прошло много лет, и нынешняя баронесса де Обри ворочала миллионами, но тысячу франков просто так выбросить на ветер не могла.
– Это немалые деньги, я должна быть уверена, что твои сведения их стоят, – заявила Франсуаза. – Я никому в этой жизни не верю на слово. Чем ты можешь подтвердить, что это так важно?
– Я расскажу вам о том, что произошло. А потом, если вы захотите узнать главное, поведаю остальное, – с готовностью предложила Колет.
– Ну что же, говори….
Девушка в подробностях рассказала о записке, полученной мадам де Сент-Этьен, о том, как маркиза уехала вместе со своим поклонником, графом Василевским, и ещё одним русским офицером, как на рассвете все они вместе вернулись и привезли малышку, а потом приходил префект полиции и допрашивал всех слуг и саму хозяйку.
– Так эти русские освободили и девочку, и служанок? – уточнила Франсуаза.
– Да, мадам! Мне кормилица маленькой маркизы всё рассказала.
– А де Виларден арестован?
– Когда префект допрашивал женщин, как раз пришло известие, что барона и молодого итальянца – его любовника – поместили в тюрьму префектуры. Юноша во всём признался, но валит вину на де Вилардена, обвиняет в попытке убить маркизу, её дочку и двух служанок.
Франсуаза задумалась. Как же теперь поступить? Колет отпускать от себя не стоило. Разумнее всего найти ей работу и держать нахалку при себе. Быстро нащупав выгодный вариант, баронесса предложила:
– В моём имении под Дижоном построили птичник. Я ищу работницу, ей предоставляется дом с маленьким садом и огородом, а если она выйдет замуж, то и её мужу найдётся работа. Если хочешь, могу предложить это место тебе.
– О, мадам, я очень хочу! Пожалуйста, возьмите меня птичницей, а на приданое можете дать столько, сколько вам не жалко! – воскликнула Колет.
– Ну что же, рассказывай, – потребовала Франсуаза.
– Я подслушала разговор маркизы с графом Василевским. Он показал хозяйке портрет своей матери, а та решила, что на портрете нарисована её маленькая Мари. Тогда граф обвинил мадам в том, что она скрыла от него правду о рождении их общей дочери. Маркиза не отрицала, что вышла замуж беременная, но покойный месье Арман знал об этом и радовался, что передаст будущему ребёнку свой титул. Потом граф Василевский сказал, что будет просить руки хозяйки у её брата, и ушёл.
Франсуаза задумалась. То, что рассказала горничная, оказалось золотым секретом. Теперь Алексея Черкасского можно было и не бояться. Тот не решится преследовать Франсуазу за преступления против своей родни, иначе нарвётся на то, что доброе имя его сестрицы и будущее его племянницы будут уничтожены. Колет же как свидетеля следует держать при себе, но подальше от Парижа. Всё складывалось как нельзя лучше. Франсуаза улыбнулась продажной служанке и пообещала:
– Я дам тебе тысячу франков приданого. Иди, бери расчёт и приходи сюда. Через два часа моя дочь уезжает в Дижон, ты поедешь с ней. Перед отъездом я передам тебе деньги, а Мари-Элен устроит тебя в имении.
Колет поцеловала руку новой хозяйке и побежала в дом маркизы де Сент-Этьен сообщить, что у неё умер отец и ей нужно срочно возвращаться в деревню.
Мадам де Обри пошла в комнату дочери. Мари-Элен в недоумении уставилась на мать.
– Вы вышли из тайника, мама?! Почему?
– Я меняю наш план, дорогая. Де Виларден оказался нетерпеливым дураком: он не дал осуществить мой замысел. Я же не зря вызвала князя Василия на грязную работу, но де Виларден его не дождался, сам полез в дело и всё испортил, к тому же позволил себя поймать. Сейчас барон сидит в камере префектуры, его ждут суд и каторга. Я не сомневаюсь, что о наших с ним делах он промолчит – будет надеяться, что вернётся и вновь получит свою часть дела. Однако пока он будет гнить в кандалах, я сумею распорядиться его частью доходов. Но то, что я хотела для тебя, не получилось. У тебя нет нового имени, а быть светлейшей княгиней Черкасской сейчас очень опасно. Поезжай в Дижон, а я начну искать тебе другого мужа. Обещаю, что брак будет заключён на прежних условиях: ты сможешь жить отдельно, и мы постараемся, чтобы ты как можно быстрее стала богатой вдовой.
Мари-Элен в очередной раз поверила матери и, пообещав выполнить все её указания, принялась за сборы. Через два часа, захватив новую птичницу Колет, увозящую за корсажем завернутую в платок тысячу франков, Мари-Элен уехала в Дижон, а её мать расположилась в своём прежнем кабинете.
«Правильно говорят, что всё познаётся в сравнении, – размышляла Франсуаза, – нужно было посидеть несколько месяцев в чулане под крышей, чтобы оценить настоящий уют собственного дома. Как же несправедлива жизнь: я выбилась наверх из настоящей грязи, денег у меня столько, что куры не клюют, а голозадые аристократы воротят нос, не принимая мою дочь в свой круг, хотя Мари-Элен – дважды титулованная особа и по отцу, и по мужу».
В дверях кабинета замаячила фигура доверенной горничной.
– Мадам, там нарочный вернулся из Англии. Письмо привёз. Изволите принять?
– Зови, – разрешила Франсуаза.
С чего это князь Василий вместо того, чтобы выполнять приказы, вдруг решил ввязаться в переписку? Конечно, после глупости, учинённой де Виларденом, это теперь стало не особо важным, но всё-таки…
В дверях показался невзрачный низкорослый мужчина в морском бушлате. В руке он держал письмо. Франсуаза взяла конверт и узнала свой почерк: это оказалось её собственное послание, а никак не ответ.
– Что это значит?! – воскликнула баронесса, гневно уставившись на посыльного.
– Так умер же адресат. Мне сказала хозяйка его квартиры, – доложил моряк и осведомился: – Других поручений не будет?
– Нет, – злобно бросила Франсуаза и отвернулась.
Нарочный пожал плечами, буркнул что-то похожее на слова прощания и ушёл. Баронесса де Обри осталась одна. С чего это она так расстроилась? Ведь князя Василия ожидала в Париже незавидная участь: после того как тот убил бы маркизу и её дочку, Черкасский должен был умереть сам – скончаться от сердечного приступа в одной из парижских гостиниц.
«Судьба сама спрятала концы в воду. Не придётся руки марать, – задумалась Франсуаза. – Одним покойником меньше. Совесть чище будет!»
С чего это вдруг вспомнилось это слово? Баронесса и в детстве-то его нечасто произносила, а уж после истории с предателем-любовником и вовсе никогда не вспоминала. Почему она думает об этом сейчас, когда всё только-только начинает налаживаться?
Вдруг отчего-то затрепетало сердце, а потом сильно кольнуло. Горячо!.. Как горячо!.. Господи, спаси!.. Боль становилась невыносимой. Франсуаза зажмурилась и откинулась на спинку кресла. Из дрожащей тьмы под веками выступила тёмная фигура, потом человек вошёл в круг света и оказался всё тем же проклятым любовником. Граф де Тренвиль – молодой и красивый – улыбнулся своей обворожительной улыбкой, сводившей когда-то Франсуазу с ума, и ласково спросил:
– Ну что, ты всё воюешь, голубка? Остановись и забудь… Для чего тебе понадобилось тащиться в Россию? У тебя самой денег как грязи, а ты столько народа погубила… Зачем?
– Я старалась для нашей дочки, ты ведь не захотел ничего для неё делать…
– Ну, кто старое помянет, тому глаз вон! – усмехнулся граф. – Ты же отомстила мне – забрала мою жизнь и жизни всех моих родных. Теперь мы квиты. Давай мириться и начнём всё сначала.
Любовник протянул руку Франсуазе. Она знала, что ему нельзя верить, но так хотелось, чтобы граф наконец-то оценил её, понял, какое сокровище потерял по собственной глупости, и Франсуаза вложила свои пальцы в ладонь де Тренвиля. Граф потянул её к себе. Куда это он? Франсуаза вдруг догадалась, что поднимается вместе с любовником по ступеням эшафота. Она попыталась вырваться, но поняла, что не может дышать: сердце пробил раскалённый гвоздь, и сил ни на что больше не осталось.
– Отпусти меня, – прохрипела Франсуаза, – я должна заботиться о нашей дочери.
– Мари-Элен справится и без тебя, – отозвался граф. – Она знает, где лежит завещание. Девочка только порадуется, что тебя больше нет: она сможет жить с тем, кого и впрямь любит.
Граф толкнул Франсуазу вперёд, и она упала на колени перед гильотиной. Любовник опустился рядом.
«Разве здесь могут поместиться двое?» – успела подумать Франсуаза.
Невероятная боль взорвала её сердце, а в чёрной тьме под веками сменилась картинка: две головы одновременно упали в корзину. Женское лицо было искажено ужасом, а на мужском – сияла улыбка.



Глава тридцать четвертая
Часовня в Сен-Эсташ

Барон де Виларден снисходительно улыбался. Он издевался над Щегловым. Ответ у арестованного был один: «нет». Барон ничего не знал и не видел, с Франсуазой Триоле и князем Василием Черкасским не был знаком, более того, никогда не слышал таких имён, а самое главное, никакого ребёнка не похищал. По словам барона, он после изгнания из Парижа решил одну ночь переночевать в коттедже, принадлежавшем раньше его тётке. Так что единственным довольным лицом в подвальной камере префектуры оказалась толстощёкая физиономия следователя. Ну, это-то как раз было понятно: француз разрешил Щеглову зайти в камеру после того, как сам закончил допрос де Вилардена. Тогда следователь был чёрен, как туча, из чего поручик сделал вывод, что признания от барона тот не добился. Теперь француз радовался тому приятному обстоятельству, что и русский тоже потерпел фиаско.
«Нужно попробовать зайти через историю де Сент-Этьенов», – решил Щеглов.
Здесь явно просматривался мотив. Барон обращался к королю с просьбой лишить маркизу её наследства и получил отказ. Отрицать это было бесполезно. Может, спровоцировать преступника на ярость?
– Зря вы упрямитесь, – устало вздохнув, заметил Щеглов. – Зачем вы послали это письмо? Ведь ваш почерк хорошо известен, а когда вслед за письмом появилась кочерга, вы дали нам в руки неопровержимое подтверждение вашей связи с семейством Триоле и князем Василием Черкасским. Именно от них вы узнали о чудовищном избиении, которому подверглась маркиза. Вы хотели напомнить ей об этом случае и намекнуть, что вы связаны с её заклятыми врагами.
– Я никому ничего не писал и ни на что не намекал, – твёрдо отозвался де Виларден.
Показалось Щеглову или нет, что при упоминании о кочерге в его глазах мелькнул страх? Неужто цель где-то рядом?
– С бароном я закончил, – демонстративно не глядя на задержанного, обратился Щеглов к французскому следователю. – Теперь мне нужно поговорить с Луиджи Комо.
По лицу француза пробежала тень: пожелание русского офицера ему явно не нравилось, но у следователя имелся приказ майора Фабри, и он скрепя сердце согласился:
– Пройдёмте!
Юношу заперли в соседней камере, так что никуда идти не пришлось. Дав приказ охраннику открыть засовы, следователь недовольно буркнул:
– Парень и так во всём признался.
Щеглов сделал вид, что не слышит, дождался, пока охранник отомкнёт тяжёлую чугунную дверь, и прошёл в камеру. Задержанный оказался именно таким, как поручик его и представлял по рассказам Василевского: невысокий, тонкий, как девушка, большеглазый брюнет. Лязг открываемой двери, похоже, напугал его – сейчас лицо арестованного выражало ужас. Следователь поспешил показать русскому, кто тут главный и, выступив вперёд, жёстко заявил:
– Сейчас тебе зададут ещё несколько вопросов, ответишь – и мы уйдём.
Юноша лишь кивнул, казалось, что его сильно запугали. Щеглов приступил к разговору подчёркнуто мягко:
– Луиджи, вспомните, пожалуйста, не упоминал ли барон при вас имени «Франсуаза Триоле»?
– Насчёт фамилии я не уверен, но вот имя слышал часто, – с готовностью отозвался юноша. – Барон говорил, что так зовут женщину, которая на него работает во Франции. У них есть общие дела: публичные дома и ломбарды. Барон говорил, что Франсуаза работает на него уже лет тридцать, если не больше.
Щеглов чуть было не присвистнул от удовольствия, но делиться ценными сведениями с нелюбезным следователем он не собирался и как можно равнодушнее спросил:
– Что ещё вы можете вспомнить об этой Франсуазе? Барон хоть что-нибудь говорил об её родне?
Юноша в недоумении развёл руками. Предложил:
– Вы уж сами спросите, что вас интересует, а то хозяин много раз про баронессу вспоминал.
– Баронессу? Он называл Франсуазу баронессой?
– Да, и ещё смеялся, что она титул себе купила и новую фамилию.
– А фамилия какая? – не веря своей удаче, поинтересовался поручик.
– Простая такая – Одри или Обри.
Вот почему Щеглов не смог найти Франсуазу Триоле: она просто исчезла, превратившись в титулованную даму. Может, эта аристократка и борделями больше не занимается?
– Так она что, от дел отошла? Теперь барон на неё работать должен? – спросил поручик.
Луиджи выкатил от изумления глаза и затряс головой.
– Что вы, сеньор! Барон никогда не работал и не собирался даже. У них с Франсуазой всё по-прежнему было. Она как всеми борделями ведала, так и дальше собиралась.
Луиджи заметно волновался, его итальянский акцент, прежде чуть заметный, теперь различал даже Щеглов. Поручику стало жаль парнишку, и он решил, что задаст лишь один, но самый важный вопрос:
– Где барон встречался с этой Франсуазой?
– К ней в дом ездил, на улицу Савой.
Вот так номер! Франсуаза давным-давно не жила в своём доме. Поручик лично убедился в этом, навестив дом Триоле ещё до отъезда в Англию. Ничего, хоть как-то намекавшего, что Франсуаза там появляется, Щеглов не заметил, да и соседка из сторожки напротив подтвердила, что старшей хозяйки в доме нет.
– И давно вы ездили? – уточнил Щеглов.
– Дня три назад. Это в последний раз, а ещё дважды заезжали в течение месяца. Барон в дом заходил, а я в коляске оставался.
– Ты что-то путаешь, – рассердился поручик. – Не ври мне!
Глаза юноши мгновенно заволокло страхом.
– Я говорю правду, сеньор! – залепетал Луиджи. – Всё так и было!
Он замолчал, а потом вдруг в его глазах мелькнуло понимание.
– Я знаю, в чём дело! Однажды барон меня первым послал, так лакей мне сказал, что мадам Франсуазы дома нет. Тогда барон разозлился, и сам пошёл прямиком в дом, его не было больше часа, и вернулся он очень довольный. Сказал, что Франсуаза ему кучу денег обещала.
– Ты хочешь сказать, что Франсуаза в доме есть, но не для всех? – понял Щеглов.
Луиджи кивнул. Вот когда поручику захотелось разбить свою глупую голову о кирпичную стену. Как можно было не предусмотреть такую простую вещь?! А всего-то нужны потайное помещение и двое-трое доверенных слуг. Франсуаза всё это время пряталась под носом!
– Благодарю вас, месье, я закончил, – объявил следователю Щеглов.
Он еле дождался, пока охранники закрыли тяжёлые двери, а следователь вывел его из подвала наверх.
– Вы удовлетворены? – благодушно спросил француз.
– Более чем! Премного благодарен… – отозвался Щеглов и откланялся.
Теперь он спешил в дом Франсуазы Триоле. Неужели всё так просто?
За углом Щеглову попался фиакр, и он скоро добрался до улицы Савой – когда-то изысканно аристократичной, а теперь узкой и обветшалой аллеи из заколоченных особняков. Нарядным и ухоженным здесь выглядел один-единственный дом – тот, что принадлежал Франсуазе Триоле. Как раз напротив его ворот в соседней усадьбе стояла сторожка, а в ней проживала старуха Клод, убедившая Щеглова, что Франсуаза давно не показывалась в собственном доме.
Из-за жары окно сторожки распахнули настежь. Впрочем, дело, похоже, было и не в жаре, а в том, что на подоконник выложили несколько крупных луковиц. Решив не привлекать лишнего внимания, поручик толкнул калитку и зашёл со двора. Клод сидела за столом, ужин её можно было смело назвать спартанским, поскольку тот состоял из куска хлеба и двух луковиц. Старушка с удивлением воззрилась на непрошеного гостя, но, узнав доброго господина, прежде хорошо заплатившего за обычные сплетни, заулыбалась:
– Вы что-то ещё хотите, месье? – спросила она.
– Нет, я пришёл забрать свои деньги обратно, – рассердился Щеглов. – Вы меня обманули! Франсуаза всё время жила в своём доме, а вы мне солгали!
– Нет, месье, вы не правы! Она только сегодня здесь появилась, да и то – никто не видел, когда. Дочка её сразу после обеда уехала в Дижон: там у них имение есть. Пришлось за ней вдогонку посылать – она вот прямо перед вами вернулась.
– Зачем? – не понял поручик. Клод явно жила не в ладах с разумом. Надо было это раньше понять, а не терять время даром.
Щеглов поднялся и направился к двери.
– Куда вы, месье?! – крикнула ему вслед старушка. – Сейчас пока нельзя. Обмыть покойницу нужно, одеть, в гроб положить, а тогда уж и прощаться можно.
– Кого в гроб? – переспросил поручик. – Дочку?
На лице Клод отразилось полное пренебрежение к умственным способностям собеседника. Она вздохнула и, как глухому, крикнула:
– Да Франсуазу же! Померла она. Говорят, от сердца. В кабинете нашли уже мёртвую. Доктор приезжал, сказал, что ничего нельзя было сделать – сердце у неё разорвалось. – Клод злорадно рассмеялась, вышло это хрипло, как у вороны. – Вот эту стерву кара небесная и настигла! Померла одна, без детей и внуков, валялась на полу. Это ей за всех де Тренвилей, которых она на казнь отправила.
В другой раз воспоминания Клод заинтересовали бы поручика, но только не сейчас. Второй убийца ускользал из его рук. Сначала князь Василий, а теперь Франсуаза Триоле. Но если старика Черкасского Щеглов хоть видел в гробу, то о француженке слышал лишь одни разговоры.
«Нужно её увидеть, – решил он, – я помню Франсуазу по Бельцам и должен сразу узнать».
– Когда похороны? – спросил Щеглов у старушки.
– Сказали, что в десять утра из дома вынесут, – воодушевилась Клод. – Только слуги сплетничают, будто баронессу где-то рядом с сиятельными предками её мужа хоронить будут. Чуть ли не в базилику Сент-Дени повезут эту выскочку.
Вспомнив, что так и не узнал точно, как теперь зовут Франсуазу, поручик уточнил:
– Как она теперь по мужу зовётся?
– Ох, ну и муж! Один ли два дня замужем побыла, а теперь нос задирает и заставляет слуг называть себя баронессой де Обри. – Клод стала наливаться злобой, и Щеглов сразу понял, что ему вновь придётся слушать желчные воспоминания о «подлой Франсуазе». Он поспешил уйти: до завтрашнего утра здесь делать было нечего. Поручик нашёл фиакр и отправился на улицу Коленкур.
В доме Алексея Черкасского на улице Коленкур Щеглов застал лишь зевавшего от скуки Сашку. Тот протянул поручику запечатанный конверт и отрапортовал:
– Граф Александр Николаевич отбыть изволили…
– Куда? – изумился Щеглов.
– Домой! Рапорт на увольнение командиру сдали, а сами уехали.
Ну и жизнь, ничего нельзя предвидеть! Щеглов сломал печать и вскрыл конверт. Василевский коротко сообщал, что по семейным обстоятельствам должен срочно выехать в Россию. Он желал Щеглову удачи в делах и звал в гости. Поручик тихо выругался. Чем писать пустые любезности, лучше бы помог завтра в слежке! Щеглов так расстроился, что полночи проворочался с боку на бок в бесплодных сожалениях. Поднялся он ни свет ни заря, позаимствовал у князя Алексея серый сюртук и, одевшись в штатское, отправился на улицу Савой.
Свой фиакр Щеглов оставил за углом, велев ждать его столько, сколько понадобится, а сам поспешил к сторожке. Всё выглядело так, как будто он отсюда и не уходил: открытое окно, с десяток луковиц на подоконнике и… никаких признаков подготовки к похоронам в особняке Триоле.
– Что, уже уехали? – спросил Щеглов, заглянув в окно Клод.
Старушка вздрогнула от неожиданности, но, узнав Щеглова, успокоилась и начала рассказ:
– Франсуазу ещё вчера увезли. Все слуги сплетничают, что её будут отпевать в Сент-Эсташ, там же, где и её мужа. Мари-Элен объявила, что прощаться поедут лишь члены семьи Триоле – значит, она со своим любовником да родственники от семейства де Обри. Мари-Элен специально никого из слуг на похороны не пускает, чтобы никто не узнал правды. Ведь понятное дело, что никого из аристократов не будет, брак-то был фиктивным.
Вот это сюрприз!.. Щеглов задумался. А вдруг после ареста напарника «покойница» надумала предъявить всем пустой гроб? Теперь поручику не было смысла ждать выхода Мари-Элен и её любовника, гроб надо было осмотреть до начала отпевания. Хотя как это сделать, Щеглов ещё не знал.
Фиакр довёз его до огромного готического собора.
– Сент-Эсташ! – сообщил возница.
Щеглов велел ждать, а сам отправился к входу. В соборе оказалось несколько нефов и множество маленьких часовен. Где искать гроб Франсуазы Триоле? К счастью, местные священнослужители с почтением относились ко всем своим прихожанам – и к мёртвым, и к живым. Поблуждав по собору, поручик увидел в одной из малых часовен гроб красного дерева, а прямо перед закрытой решёткой – деревянный пюпитр с табличкой, что здесь будет проходить отпевание баронессы де Обри. Решив не мозолить прихожанам глаза, Щеглов отошёл чуть дальше и стал у колонны, наблюдая за входом в часовню. Судя по времени, обозначенном на табличке, ждать ему предстояло ещё часа три.
«А я никуда и не спешу, – мысленно утешил себя поручик, – дело-то надо закончить».
В этот ранний час в соборе ещё никого не было, и малейший звук отдавался эхом под высокими сводами. Щеглов слышал, как хлопнула дверь, потом раздались шаги. Шли двое.
«Неужели Мари-Элен с виконтом?» – удивился он.
Может, службу перенесли? Вскоре сомнения развеялись: к закрытой решётке часовни приближались двое. Выглядели они как большинство обитателей Чрева Парижа – бедно и невзрачно – вокруг собора таких мужчин шаталось не меньше сотни.
«Странная публика собирается на похороны баронессы де Обри», – подумал Щеглов и отступил за соседнюю колонну, чтобы, оставаясь невидимым самому, ничего не пропустить.
Мужчины замерли у закрытой решетки, как будто бы чего-то ждали. Скоро выяснилось, что ждали они не чего-то, а кого-то – к часовне подошёл мальчик лет двенадцати в белом кружевном облачении. Насколько мог видеть Щеглов, лицо у парнишки оказалось отнюдь не благостным, он что-то зло сказал взрослым, а те столь же сурово ответили. Мальчик вытащил из-под облачения ключ и открыл замок на решётке. Все трое вошли в часовню. Мужчины вдвоём подняли крышку гроба, а мальчик наклонился над телом.
«Господи милосердный, да они покойников прямо в церкви обирают!» – поразился Щеглов.
Впрочем, благодаря ворам он теперь знал, что в гробу и впрямь лежит женщина, поскольку чётко видел тёмное платье и белый чепец. Маленькая банда работала споро. Через пару минут крышка гроба стояла на месте, а двое взрослых и мальчик вышли из-за решётки и двинулись в сторону Щеглова. Они прошли мимо колонны, за которой стоял поручик, и тот услышал обрывок разговора.
– Как всегда, Реми, спрячешь всё под своим девчачьим платьем, а вечером принесёшь. Только брать-то особо нечего – одно название, что баронесса!..
Мужчины свернули в соседний неф, а потом поспешили к выходу, а юный преступник отправился дальше один. Щеглов пошёл за ним. Ступая на цыпочках, чтобы не вспугнуть мальчика, поручик догнал его и схватил за плечо. Юный служка постарался вырваться, но, поняв, что это невозможно, набрал в лёгкие побольше воздуха, готовясь заорать. Поручик запечатал его рот ладонью и цыкнул:
– Заткнись! Иначе сдам тебя жандармам. Ишь, облачение напялил, а сам мёртвых обираешь!
Мальчишка замер, став бледнее своих кружев. Испугавшись, что паренёк со страху выкинет какое-нибудь коленце, Щеглов сразу же предложил:
– Я куплю у тебя всё, что вы сейчас сняли с покойницы.
Мальчик мгновенно воодушевился и спросил, сколько же он получит. Щеглову было всё равно, сколько платить – французских денег он не понимал. Нащупав в кармане монету, поручик показал её мальчику. Тот отрицательно затряс головой. Щеглов добавил ещё одну такую же. Маленький мошенник достал из-под облачения крохотное серебряное распятие на чёрной бархатной ленте и обручальное кольцо. Протянул их Щеглову и, выхватив деньги, умчался.
Поручик смотрел на свои приобретения. Наверное, он мог себя поздравить, ведь дела теперь худо-бедно, но закончены. Щеглов помнил это распятие на бархатной ленте, оно красовалось в вырезе траурного платья мадам Леже – под этим именем жила в России старшая Триоле. Щеглов заглянул на внутреннюю поверхность обручального кольца и прочёл: «Франсуаза де Обри». Он спрятал свои покупки в карман. Оба убийцы – мучитель и отравительница – скончались, все драмы пришли пусть и не к закономерному, но завершению, что ж, пора возвращаться в полк.



Глава тридцать пятая
Едем в Вену

– Элен, ты же обещала не сидеть с такой драматической миной на моих знаменитых приёмах, – прошептала Доротея на ухо подруге, замершей в своём любимом кресле под портретом Талейрана. – Сейчас я закрываю тебя своей юбкой, но, когда я отойду, ты вновь должна улыбаться.
– Хорошо, как скажешь, – отозвалась Елена и старательно растянула губы.
– Ну, лучше так, чем никак, – хмыкнула графиня де Талейран-Перигор, скептически пожав плечами. – Ладно! Все вроде бы заняты разговором… Слава богу, что дядя наконец-то вернулся, пусть сам и развлекает своих гостей. Пойдём ко мне в кабинет, отдохнём немного.
Доротея ухватила подругу под руку, и они ускользнули в маленький боковой коридорчик. Как часто за последние месяцы скрывалась Елена в кабинете подруги от докучливого внимания кавалеров, а сейчас ей было нужно уйти от общества, снять маску и побыть самой собой.
– Коньяк будешь? – осведомилась Доротея.
– Буду, – призналась Елена. Она совсем пала духом, ей хотелось сесть и заплакать.
– На, выпей, – графиня протянула ей бокал и, отпив глоток из своего, спросила: – Ты уверена, что Василевский уехал в Россию?
– Он сам сказал, где будет ждать ответа от моего брата. В Петербурге! – объяснила Елена. Она не могла понять, к чему клонит Доротея.
– Я уверена, что княгиня Багратион отправилась именно в Вену. Если Василевский вернулся в Россию, значит, они расстались. Этого ты добилась! После всего случившегося ты больше не можешь обижаться на графа за то, что он тебя не узнал. Он спас твоего ребёнка – это всё меняет. – Доротея с любопытством взирала на подругу. – Чем же он тебе на сей раз не угодил?
– Отказался принять мои решения о судьбе Мари, – с горечью призналась Елена. – Когда Александр догадался, что я не собиралась открывать ему правду об его отцовстве, мне показалось, что он вот-вот убьёт меня.
– Ох, это такой тонкий вопрос… С мужчинами невозможно предугадать, как они поведут себя, узнав об отцовстве. Но теперь ты знаешь чувства этого конкретного мужчины, и что ты собираешься делать?
Елена не спешила с ответом. А начав говорить, как будто бы рассуждала вслух:
– Я кое-что поняла за последние дни: случись мне начать сначала, поступила бы точно так же. Вышла бы за Армана и приняла бы его наследство для Мари. Моя девочка не принадлежит никому из нас и имеет право на счастье. Ей, ещё не родившейся, встретился замечательный друг, он удочерил её в утробе матери, и пусть всё так и останется. – Елена поднялась, поставила пустой бокал на стол и твёрдо добавила: – А я буду жить, не оглядываясь на мужчин!.. Давай займёмся нашим делом. Не забудь, что завтра мы встречаемся со Штерном!
– Ну, это я уж точно не забуду, – отозвалась Доротея.
Они обе так увлеклись своей новой идеей – покупкой английских платьев у загадочного поставщика мистера Штерна.
Первой на улицу Гренель приехала Доротея, а через четверть часа появились и нотариус с мистером Штерном, оказавшимся уже немолодым высоким брюнетом с красиво посеребрёнными висками. Трике представил гостя дамам и вопросительно глянул на Елену. Та попыталась объяснить, зачем им с Доротеей понадобилась эта встреча.
– Мистер Штерн, насколько я знаю, вы являетесь поставщиком английских платьев с тонкой вышивкой, – начала она, но гость сразу её поправил:
– Ваше сиятельство, это не совсем так, я лишь развожу эти наряды по столицам Европы, а на самом деле этой своеобразной коммерцией занимаются несколько дам, объединивших свои капиталы и усилия, но я не в праве без особого разрешения называть вам их имена.
– Боже, неужели я до этого дожила, и у женщин наконец-то не будут отбирать то, что они получили от родителей, а позволят самим распоряжаться своими деньгами?! – воскликнула Доротея. Она вскочила со стула, но, увидев изумление на лицах мужчин, села на место и улыбнулась. – Господа, извините мою горячность, но поймите девушку, которая целый год была самой богатой невестой Европы, а потом, выйдя замуж, стала рядовой замужней дамой, не имеющей никаких прав.
Услышав такое крамольное заявление, месье Трике, покраснел, но Штерн лишь улыбнулся и заметил:
– Мадам, у меня есть несколько доверительниц, которые сами распоряжаются семейным достоянием, но для этого их мудрые родители предусмотрели выгодный для дочерей брачный договор. Такой документ никогда не поздно подписать. Поговорите со своим супругом, возможно, он пойдёт вам навстречу.
– Отличная идея, только нужно говорить не с мужем, а с его дядей. Именно он и составлял предыдущий договор. Пусть теперь составит новый или решит вопрос как-нибудь иначе, – откликнулась Доротея, и глаза её загорелись.
– Господа, мы отвлеклись, – вступила в разговор Елена. – Дело в том, что нам с графиней хотелось бы стать единственными покупательницами платьев во Франции. У меня есть три магазина, где мы могли бы сами продавать ваш товар. Как нам связаться с хозяйками дела?
– Я думаю, что самый короткий путь решения этого вопроса сейчас лежит через Вену: все три дамы, участвующие в этом деле, приедут туда уже через две недели. Я с удовольствием вас познакомлю, – пообещал Штерн.
Он написал на листке адрес своей конторы в Вене и, попрощавшись, вышел в сопровождении месье Трике.
– Элен, какие эти женщины умницы! А меня вся родня считает лишь племенной кобылой! Нет уж, раз прецедент в Европе создан, меня уже никому не удержать. Дядя отдал моё приданое своему ненаглядному племяннику? Значит, теперь им придётся вернуть мне хоть что-то либо поделиться своими богатствами, а остальное я себе добуду сама!
Доротея так воодушевилась открывшимися перспективами, так радовалась, а Елена с грустью размышляла: «Наверное, человек никогда не бывает доволен тем, что имеет. Я, например, могу распоряжаться имениями и деньгами, но тоскую по оттолкнувшему меня мужчине. А Доротея, имея красавца-мужа, рвётся на свободу, ей в семье тесно».
Графиня де Талейран-Перигор наконец-то успокоилась и предложила:
– Давай-ка обсудим наше дело. Я предлагаю следующее: ты войдёшь в дело магазинами, а я куплю первые партии нарядов; доходы, если они будут – а я на это надеюсь – станем делить пополам. Ну как, согласна?
– С тобой я согласна на всё, – улыбнулась Елена и напомнила: – Так получается, что мы едем в Вену?
– Мне бы хотелось поехать туда вместе, ты могла бы и жить у нас; дяде как представителю Франции должны предоставить дворец. Но, боюсь, что тогда император Александр и другие русские встретят тебя в штыки. Думаю, тебе лучше сейчас не афишировать знакомство с Талейраном – поезжай в Вену одна и остановись у тётки.
– Правильно, – сказала Аглая, что министром иностранных дел нужно было сделать тебя, а не князя Талейрана! – восхитилась Елена. – Что ж, здесь мне больше делать нечего, едем в Вену.
Когда за окном замелькали улочки Вены, уже совсем стемнело. Елена всё удивлялась, до чего же схожи улицы всех европейских городов между собой и как не похожи они на Россию. Вена напоминала и Берлин, и множество немецких городов, через которые проехали они с Аглаей, да в чём-то и Париж. Впрочем, впечатления – дело десятое. Сначала надо было разыскать дом тёти Елизаветы, графини Штройберг. Елена смутно помнила разговоры о том, что он находится рядом с дворцом Хофбург, ближе к императорским конюшням. Как ни странно, но это простое описание помогло: горожане любезно показывали дорогу, и вскоре экипаж остановились у ярко освещённого трехэтажного дома, зажатого в плотном ряду особняков.
«По крайней мере, хозяева здесь, раз весь дом освещён», – порадовалась измученная Елена.
Лакей в чёрной с золотом ливрее помог дамам выйти, забежав вперёд, распахнул тяжёлую дубовую дверь и осведомился, как о них доложить.
– Светлейшая княжна Елена Черкасская, двоюродная племянница графини, – сообщила Елена.
Слуга удалился, а Елена замерла, не зная, как её здесь встретят. Громкий стук каблуков удивили её: слуга летел обратно бегом. Елена резко обернулась, глядя на высокую мужскую фигуру. В темноте коридора она не видела лица бегущего, но сердце уже всё ей сказало, ещё мгновение – и она оказалась в крепких объятиях, а голос брата прошептал в её макушку:
– Слава богу, ты нашлась!
Елена взглянула в такое родное лицо и зарыдала. Все беды и драмы, которые пришлось пережить за годы разлуки, разом навалились на неё, придавив своей непомерной тяжестью, и в надёжном кольце Алексеевых рук мужество оставило её.
– Не плачь, дорогая, всё позади, – шептал брат. Он гладил Елену по голове. Утешал.
– Больше не буду, – всхлипнув, пообещала Елена: – Просто я так долго оплакивала тебя, а о том, что ты жив, узнала лишь месяц назад.
– Мама… – тоненький голосок вернул всех с небес на землю. Елена мягко разомкнула объятия брата и взяла девочку из рук кормилицы.
– Алекс, позволь представить тебе мою дочь Марию, маркизу де Сент-Этьен.
Елена с тревогой ожидала ответа и вздохнула свободно, лишь когда брат улыбнулся.
– Здравствуй, милая, я – твой дядя Алексей. Давай знакомиться, – ласково сказал он девочке. – Я очень рад, что наконец-то увиделся с тобой.
Алексей протянул к Мари руки и, когда девочка доверчиво пошла к нему, поцеловал её. Пока они говорили, в вестибюле собралась толпа слуг. Князь, отдав распоряжение о том, чтобы для его сестры и её спутниц приготовили комнаты, подхватил Елену под руку и повёл по коридору.
– Тётя предоставила мне этот дом на время конгресса, а сама переехала в имение: нынешняя суматоха ей уже не по силам. Мы живём здесь с моей женой Катей и членами нашей маленькой семьи. Пойдём, я вас познакомлю, – предложил он и распахнул дверь в большую гостиную, обставленную со старинной роскошью, напомнившей Елене Ратманово.
Она увидела трёх женщин: брюнетку лет тридцати – та сидела в кресле у камина, молодую красивую девушку с яркими золотисто-рыжими волосами, стоящую с ней рядом, и высокую шатенку с лицом итальянской мадонны.
– Элен, познакомься с моей дорогой женой Катей, – предложил Алексей, подведя сестру к красавице-шатенке. – А вот – подруга нашей семьи Луиза де Гримон и её племянница Генриетта, герцогиня де Гримон, – представил он брюнетку и стоящую рядом с ней рыжеволосую девушку.
– Здравствуйте, дорогая. Какое счастье, что вы теперь с нами! – воскликнула Катя, и ласковая улыбка, осветившая её лицо, сделала его трогательно-прекрасным.
Катя обняла Елену и повела к дивану. Две другие дамы сердечно улыбнулись новой гостье, а старшая сказала:
– Мадам, мы с племянницей счастливы познакомиться, но вам, наверное, сначала нужно поговорить в семейном кругу, да и малышка очень устала, давайте я отнесу её и сама прослежу, как устроят девочку.
Мадемуазель де Гримон протянула руки к Мари, уже уронившей головку на плечо Алексея, и забрала её. Молодая герцогиня поклонилась и вышла вслед за тёткой.
– Снимайте плащ, сейчас я вас накормлю. – Катя забрала одежду и вышла, оставив Елену наедине с братом.
– Боже, дорогая, я до сих пор не верю, что все мои терзания закончились, а любимые женщины вернулись домой. – Алексей сел на диван рядом с сестрой, обнял её и признался: – Я ищу тебя уже год, с тех пор как получил письмо от тётушки. Она описала преступления дяди в Ратманово и твой побег. Той осенью всем моим родным, включая Катю, сообщили, что я погиб под Бородино. Но Сашка отвёз меня в Грабцево к Аксинье, и она за два месяца поставила меня на ноги. В Петербург я попал лишь в последние дни декабря, тогда же выгнал князя Василия из нашего дома, но я ничего не знал о том, что этот мерзавец сотворил с вами, иначе я там же его и убил бы. Тётушка начала искать тебя, только вернувшись в Ратманово. Именно она и узнала, что ты долго болела, еле выжила, а потом тебя увёз французский полковник. Я обшарил все лагеря и госпитали, надеясь найти того, кто хоть что-то слышал о тебе. Никто ничего не знал, и лишь в конце июня в одном из госпиталей я наткнулся на раненого, служившего в полку конных егерей. Он сказал, что был свидетелем на твоей свадьбе с маркизом, а потом отвёз тебя к мадам Ней.
– Его зовут Жан, – вспомнила Елена – спасибо ему, что помог тебе.
– Только за один свой рассказ он получил от меня в подарок дом. – Алексей продолжил: – В тот день, когда я узнал твою новую фамилию, император Александр получил от сестры – великой княгини Екатерины Павловны – письмо, отправленное тобой из Дижона в Лондон. Я кинулся в Англию, думал, что ты там, но нашёл не тебя, а жену, которую считал погибшей, а Катя, так и не получив сообщения, что произошла ошибка и я жив, считала вдовой себя.
– Боже мой, Алекс, как война калечит людские судьбы!
– Но теперь всё позади…
– А наши сёстры и тётя, с ними всё в порядке?
– Да, тётя со старшими в Лондоне, а Ольга пока осталась в Ратманово, – сообщил Алексей. Он вздохнул и признался: – Но я ещё не всё тебе рассказал… Князь Василий…
– Я всё знаю, Щеглов мне сообщил, – отозвалась Елена. – Хорошо, что мы все отомщены. Господь сам покарал это чудовище, а мы не замарали рук. Если честно, я так хочу всё забыть!
– Ну, дорогая, забыть не получится, но можно попробовать не вспоминать о плохом, а помнить только хорошее… Расскажи мне о том, как ты жила.
Елена слабо улыбнулась:
– Маркиз де Сент-Этьен очень любил меня, и я не жалею, что приняла его предложение, – призналась она и, сама не заметив как, рассказала брату о том, что с ней случилось, умолчав лишь о Василевском.
Лёгкий стук в дверь предупредил о возвращении хозяйки. Действительно, ведя за собой горничную с большим подносом, уставленным тарелками, вошла Катя. Она улыбнулась родным и принялась накрывать на стол.
«Катя специально задержалась, чтобы мы успели поговорить, – догадалась Елена, – какая деликатность…»
– Мари уложили, няня Жизель легла в одной комнате с девочкой, а вас горничная Маша ожидает в спальне, – княгиня запнулась, а потом попросила: – Можно я перейду на «ты»? Ведь мы – сёстры, и зови меня, пожалуйста, Катя – так же, как зовут Долли и Лиза. А сейчас садись к столу, я принесла прибор и твоему брату, он по военной привычке не откажется поужинать ещё раз.
Алексей обнял обеих своих женщин и повёл их к столу, накрытому для импровизированного ужина. Он налил всем по бокалу и объявил:
– Дорогие мои, позвольте мне выпить за вас, за то, что вы обе ко мне вернулись и, клянусь, я больше не позволю ни одному волосу упасть с ваших голов.
Как же хорошо было с ним рядом! Елена так не хотела, чтобы ужин заканчивался, – боялась расстаться с братом хоть на миг, но вмешалась Катя:
– Алекс, по-моему, ты уже заговорил сестру до смерти, она же падает со стула от усталости. Пойдём, Элен, я провожу тебя в твою спальню, всё остальное подождёт до утра.
Елена поднялась и только сейчас поняла, что её шатает. Она еле дошла до постели и провалилась в сон, едва положив голову на подушку.
Проснулась Елена в полдень. Взглянув на каминные часы, она ужаснулась и сразу же вскочила. Услышав её шаги, из смежной спальни появилась Маша.
– Доброе утро, барышня, – улыбнулась она.
– Какое же утро, если сейчас день?! Почему ты меня не разбудила? Что теперь обо мне подумают?!
– Княгиня не разрешила вас будить, сказала, что вы очень измучены. Она и Мари к себе забрала. Сейчас все дамы собрались в гостиной и девочка с ними.
Выбрав одно из своих любимых английских платьев, Елена быстро оделась и спустилась вниз. В дверях гостиной она услышала веселый смех своей дочки и ласковые голоса женщин.
– Добрый день!.. Простите, что я вышла так поздно, – извинилась Елена.
– Учитывая, что тебе пришлось вынести, да и вчерашние переживания тоже – ты ещё рано поднялась, – отозвалась Катя.
– Давайте лучше выпьем чаю, а Элен покормим, – предложила мадемуазель де Гримон.
Она отправилась в столовую за чайным сервизом, а Елена вдруг обратила внимание, что все её собеседницы одеты в лёгкие муслиновые платья с замечательной вышивкой, очень похожие на то, что надела сегодня она сама.
– И вам нравится эта новая мода?! – воскликнула Елена. – Я от этих платьев просто в восторге: какой тонкий вкус и безукоризненное чувство меры. Мы с моей подругой Доротеей хотели стать единственными покупателями этих платьев во Франции, но поставщик, мистер Штерн, отказался назвать нам имена производителей, пообещав познакомить с ними в Вене, сказал только, что это дамы. Нужно послать ему письмо на адрес конторы.
– Не нужно ничего посылать, он сам через десять минут появится здесь, – засмеялась Катя, – и почти со всеми производителями ты уже знакома, это Луиза, я и Долли Ливен, которая тоже вот-вот приедет.
– Как это? – только и смогла произнести Елена.
У дверей раздались веселые голоса и в комнату вошёл Штерн, а за ним – высокая большеглазая брюнетка.
– Мои дорогие, я вырвалась всего на полчаса, сегодня государь принимает пруссаков, я должна быть в Хофбурге вместе с мужем, – вместо приветствия сказала она, но, увидев новое лицо, смолкла, вопросительно глянув на Катю.
– Долли, у нас – большая радость, приехала Елена Николаевна, маркиза де Сент-Этьен, сестра Алексея, – объявила Катя и, повернувшись к Елене, представила гостью: – Дорогая, познакомься с Дарьей Христофоровной Ливен, супругой нашего посланника в Лондоне. Она моя подруга и тоже участвует в нашем с Луизой предприятии.
– Значит, вы живы и здоровы – наконец-то князь Алексей вздохнёт спокойно, – с удовольствием сказала жена посланника. – Кстати, вы можете называть меня, как и Катя, Долли, и, судя по тому, что говорил мне Иван Иванович, вы – та самая дама, которая в компании с подругой хочет продавать наш товар в Париже. – Ливен говорила быстро и чётко, её как будто бы окружал ореол деловитой успешности.
– Да, мы с Доротеей де Талейран-Перигор хотели бы этим заняться. У меня есть три магазина: в Париже, в Орлеане и в Марселе.
– Я сегодня видела вашу Доротею: она сопровождает Талейрана и как его ближайшая родственница собирается от его имени открыть салон здесь, на конгрессе. Давно я не получала такого удовольствия от общения с дамой: ваша подруга очень умна, и в ней чувствуется деловая хватка. К тому же мы с ней оказались землячками, от имения её матери до нашего замка – двадцать вёрст. Но давайте поговорим о деле. У вас – магазины, а графиня Доротея каким капиталом входит?
– Она хотела купить первые партии нарядов, – объяснила Елена, которой всё больше нравилось это деловое общение. Ей сразу вспомнилась бабушка: Анастасия Илларионовна просто обожала бесконечный круговорот дел.
– Что ж, тогда я согласна. Если мои партнёры не возражают, принимаем вас в наш женский клуб, – решила графиня Ливен и заспешила: – Мне уже пора идти. Вызывайте свою Доротею. Пусть приезжает сюда завтра в полдень, тогда обо всём и договоримся.
Елена написала записку Доротее и отправила её во дворец князя Кауница, где остановилась французская делегация во главе с Талейраном. Через час подруга прислала ответ, что сегодня вырваться не сможет, но обязательно приедет завтра в полдень.
Женщины разошлись по своим делам, Алексей был занят на службе. Елена покормила и уложила дочку спать и, сидя рядом с кроватью своей малышки, задумалась. Жизнь её начинала принимать новые, вполне достойные очертания: уже пришли независимость и богатство, скоро появится дело, которое сделает её успешной, она воссоединилась с семьёй, у неё росла обожаемая дочь. Так почему же из памяти всё никак не хотел уйти Александр Василевский? Может, потому, что он был так красив, или потому, что Елена когда-то упивалась страстью в его объятиях? Ответа не было, но так хотелось справиться с сердцем и начать жить, полагаясь на разум.
«Завтра приедет Доротея, и мы наконец-то начнём новое дело, а там и остальное приложится», – размечталась Елена. Жаль, что мечты по-прежнему отдавали грустью.



Глава тридцать шестая
Подарок в декабре

Доротея прибыла ровно в полдень, обставив своё появление с изящной помпезностью, поданной с таким тонким юмором, что это выглядело умно и очаровательно. Открытое ландо с древним гербом Перигоров на дверце, запряжённое четвёркой блестящих вороных лошадей, фамильные драгоценности, стоящие как хороший замок, – всё должно было подчеркнуть место, занимаемое сейчас на конгрессе племянницей князя Талейрана. Но милая улыбка, редкостное обаяние и та простота, с которой Доротея обратилась к незнакомым дамам, решили всё – её приняли.
Конгресс постепенно набирал мощь: Доротея и графиня Ливен теперь были заняты целыми днями, да и Алексей возвращался домой очень поздно – он находился при государе. Луиза и Генриетта де Гримон уехали в Париж: их ждало дело по возвращению юной герцогине наследства её казнённого отца. К счастью, Доротея раздобыла для Луизы рекомендательное письмо за подписью Талейрана, которое открывало все двери, так что дело обещало быть не слишком сложным.
Елена же просто отдыхала. Обычно ей составляла компанию Катя, но невестке тоже приходилось уезжать на балы и приёмы, и тогда Елена оставалась в полном одиночестве. Её это не тяготило, она уходила в спальню к дочери и тихо сидела в тишине рядом с кроваткой Мари. Елена не вспоминала о прошлом, не думала о будущем, а просто плыла по течению собственной жизни. Зачем рвать сердце, если можно довольствоваться малым?
Сегодня дома осталась Катя. Тихий вечер в гостиной располагал к откровенности, и невестка рассказала Елене о своей драматической встрече с мужем в Лондоне.
– Нам было сложно переступить через уязвлённую гордость, но мы смогли это сделать, и теперь счастливы, – призналась Катя.
Елена не успела ей ответить – в гостиную вошёл Алексей. Он поцеловал жену, а потом подошёл к сестре, обнял её и сказал:
– Дорогая, мои женщины полны сюрпризов! Сегодня мне переслали из лондонского посольства письмо графа Василевского, и, что самое интересное, в нём мой друг Александр просит твоей руки. Что я должен теперь думать?
Кровь хлынула в лицо Елены, ей показалось, что она сейчас сгорит со стыда, но брат не отводил внимательного взгляда, пришлось признаваться:
– Алекс, я не хочу больше выходить замуж. Ни за кого!
Елена не поднимала глаз и не могла видеть выражения лица брата, но Алексей заговорил спокойно, как будто ничего и не случилось:
– Ну, это твое право, однако я предлагаю тебе самой ответить на предложение Василевского, с условием, что ты сделаешь это лично. Я напишу Александру письмо об этом своём решении, а ты можешь выехать в Петербург вместе со Штерном, он как раз собирается туда по делам. Мне будет спокойнее, если тебя будет сопровождать Иван Иванович… Ну что ты на это ответишь?
Елена молчала. Брат тронул её своим доверием и заботой, но встреча с Василевским так страшила… Однако правила приличия не позволяли оставить предложение руки и сердца без ответа, а Алексей переложил эту заботу на Елену. Она наконец-то подняла взгляд и увидела две пары сочувствующих глаз. Брат и невестка ждали её решения. Мужество вернулось к Елене, и она сказала:
– Хорошо, Алекс, если ты так хочешь, я поеду домой и встречусь с Василевским.
Граф Василевский застыл у окна своего кабинета. Гранитные берега Невы уже припорошил первый снег, лед пока не встал, и тёмно-синяя, почти чёрная вода неслась к заливу, а медленно парящие пушистые снежинки казались ещё белее на её непроглядном фоне.
Почти три года прошло с тех пор, как Александр вот так же смотрел на реку, ожидая приехавшего дядю. Тогда мечталось, как хорошо будет коротать холодный зимний вечер у горящего камина рядом с любимыми людьми. Но воспоминание лишь расстроило. Близких, несмотря на слово, данное князю Ксаверию, у Александра не прибавилось, наоборот, душа его умирала, отравленная тоской и мучительными воспоминаниями.
Уехав из Парижа, Василевский надеялся, что дома ему станет легче, но ничего из этого не вышло. Александр не стремился выезжать, общение с людьми казалось ему теперь тяжкой ношей. Прелестные барышни, встречавшие появление графа Василевского восторженным шёпотом, раздражали, опытные кокетки, намекавшие на запретный роман, вызывали отвращение. Дамами полусвета с их заученными приёмами и шакальей моралью Александр теперь брезговал. Как ни крути – жизни не было. Ругая себя последними словами за слабость, он каждый день ждал письма от Алексея Черкасского, но долгожданная весточка всё не приходила, и отчаяние, капля за каплей, разъедало душу.
Теперь Василевский мог думать лишь о своей потерянной невесте. Почему-то сначала Елена вспоминалась ослепительной красавицей в алом платье, а потом в памяти всплывала убитая горем мать похищенного ребёнка. Но самое главное, Александр ни на мгновение не мог забыть о сумасшедших поцелуях на пороге спальни дочери.
«Господи, ну почему я пошёл на поводу у ревности? Почему не смог с уважением принять то, что Елена искренне любила хорошего человека, а тот помог ей выжить?» – в очередной раз спросил себя Василевский.
Ответ был неутешительным: Александр просто оказался слабаком. Вдруг, как озарение, нашлось решение: «Уже не важно, что произошло в жизни Елены раньше, я хочу её для себя и сейчас. Надо поехать в Париж и уговорить её – пусть делает всё, что хочет, лишь бы вернулась…»
Эта простая мысль принесла облегчение: как будто полевой хирург вскрыл бойцу кровоточащий нарыв, и боль ушла. Александр бросил последний взгляд на чёрно-синюю рябь Невы и пошёл собираться в дорогу. В дверях он столкнулся с лакеем, спешащим ему навстречу. Слуга доложил:
– Ваше сиятельство, к вам дама… Маркиза де Сент-Этьен… Она не захотела шубу снять, сказала, что спешит, я проводил её в гостиную.
Александр остолбенел, ему на мгновение показалось, что сердце сейчас остановится. Что привело сюда Елену?.. Василевский боялся даже надеяться на лучшее. Но сейчас хотел лишь одного: не испугать маркизу де Сент-Этьен, а задержать как можно дольше. Он дошёл до гостиной, постоял за дверью, пока не успокоился, и лишь потом вошёл.
Елена стояла у окна. Крытая чёрным бархатом соболья шубка облегала её плечи и тонкий стан, лицо скрывали поля шляпки. Александр кашлянул, Елена обернулась, и он, как всегда, изумился её совершенной красоте. Оба молчали, Александр пытался найти в лице гостьи хотя бы отблеск чувства. Елена похудела, казалась грустной и как-то по-особенному трогательной. Василевский молчал, боялся нарушить хрупкую тишину. Елена заговорила первой:
– Ваше сиятельство, я привезла вам письмо от брата. Может, вы прочтёте послание, а потом мы поговорим? – предложила она. Васильковые глаза на исхудавшем лице были так печальны.
Александр опомнился.
– Извините меня, сударыня, за мою неучтивость. Может, вы присядете, пока я буду читать? Хотите чаю? – Он уже взял себя в руки и, подойдя к гостье, попросил: – Разрешите вашу шубку?
Елена задумалась, потом, решив, что его просьба разумна, расстегнула крючки и нерешительно потянула шубку с плеч. Василевский ухватил тёплый мех, но желание коснуться женской кожи оказалось таким сильным, что он не смог удержаться и провёл кончиками пальцев по выступающим из бархатной оборки открытым плечам. Проскочившая искра вспугнула Елену. Она попыталась натянуть мех обратно, но Александр уже ухватил шубу, тут же передал её стоявшему в дверях лакею и велел принести чай. Лишь после этого граф вернулся к своей гостье. Елена протянула ему конверт.
– Вот письмо…
– Вы позволите мне прочесть?
Александр отошёл к окну и вскрыл конверт. Внутри лежали письмо и скреплённый печатью Черкасских документ. Александр развернул его и прочитал заголовок «Брачный договор». Радость наполнила душу. Граф оглянулся через плечо на Елену, та помогала горничной составить на стол чайный сервиз. К счастью, гостья не заметила сумасшедшей радости хозяина дома. Василевский развернул письмо. Друг писал:
«Дорогой Александр, скажу честно, я был рад получить от тебя предложение руки и сердца для моей милой Елены. Ты знаешь, как я люблю тебя и как ценю твою дружбу, но стало бы крайне эгоистичным с моей стороны принимать такое важное решение самому, и я отдаю это право в руки Елены. Прошу тебя, уговори сестру. Она многое пережила, её сердце ранено, но мне кажется, что с тобой она найдёт счастье.
У меня есть лишь одно условие: все деньги, которые Елена получит по завещанию отца, матери и бабушки, принадлежат только ей, и она может распоряжаться ими по своему усмотрению, я же даю за сестрой приданое – сто тысяч золотом. Если ты с этим согласен, уговори Елену и подпиши договор, я его, со своей стороны, уже подписал. Если свадьба состоится, я уполномочил моего поверенного И.И. Штерна, сопровождавшего Елену в Россию, перевести сумму приданого на твой счёт в любом из банков Европы или выдать его тебе золотом в Петербурге.
Удачи.
Твой друг Алексей Черкасский».
Александр аккуратно сложил бумаги, убрал их в карман сюртука и подошёл к Елене, та уже поставила для них две чашки, но чай в них наливать не спешила.
«Она, как маленькая птичка, – готова при любом шорохе вспорхнуть и улететь», – с нежностью отметил Василевский, глядя на склонённую голову Елены. Вот и настал момент истины. Он должен победить обстоятельства и наконец-то стать счастливым!
– Сударыня, няня-англичанка в далёком детстве учила меня, что, когда благородный джентльмен садится за чайный стол с дамами, он должен говорить лишь о погоде и о стихах. В память о ней позвольте мне так и поступить. – Василевский с радостью увидел промелькнувшее во взгляде Елены облегчение и продолжил: – Поскольку о погоде – кроме того, что уже наступила зима, сказать нечего, давайте поговорим о поэзии. Вы, может, не знаете, но мой дядя привил мне любовь к древним авторам. Благодаря ему я свободно читаю по-гречески. Так вот, когда я был молодым человеком, я обожал миф о Елене Прекрасной.
Александр с нежностью смотрел на грустную красавицу, сидевшую рядом. Только бы ничего не испортить! С осторожностью канатоходца, зависшего над пропастью, он сделал следующий шаг:
– Вы помните, что эта самая красивая в мире женщина однажды выбрала себе жениха, царя Спарты, а потом стала его женой и родила от него дочку, но жизнь разлучила их: красавица полюбила другого – царевича Париса – и уехала с ним в далёкую Трою. А оскорблённый муж вместе со своими друзьями пошёл войной на этот город. Когда же Парис погиб, а Троя пала, брошенный муж с мечом в руках бросился в горящий дворец, чтобы, как ожидали от него воинственные друзья, убить неверную жену. Вбежав в покои царицы, он увидел Елену и выронил меч, потому что ни на минуту не переставал любить её. Муж понял главное: бог с ними, с прошедшими годами, важно лишь то, что ждёт впереди. Нужно провести всю жизнь с любимой женщиной, уважая её прошлое, её чувства и её решения.
Елена слушала – и не могла самой себе поверить. Она глядела в яркие зелёные глаза своего первого мужчины и видела в них мольбу и нежность Елена поняла, что оборона пробита и пора капитулировать. Тихие слова, сказанные Василевским, коснулись самого сердца:
– Елена Прекрасная, прости меня за ревность!
Что на это можно было ответить? Лишь сказать правду:
– Конечно! Но я тоже сильно запутала свою жизнь, и мне тоже нужно прощение…
Александр опустился на одно колено.
– Я никогда больше не причиню тебе боли, потому что очень люблю. Пожалуйста, стань моей женой.
Василевский вглядывался в лицо своей Прекрасной Елены. Из её глаз хлынули слёзы, и граф испугался, что она сейчас откажет. Но Елена улыбнулась – как будто радуга засияла сквозь струи дождя, и, как три года назад, сказала:
– Благодарю за честь, граф Василевский. Я стану вашею женой.
Он обнял её и, целуя, тоже припомнил слова, сказанные три года назад в избушке под Малоярославцем:
– Надеюсь, что это последний раз, когда ты обращаешься ко мне на «вы».
…Василевский не мог остановиться – всё целовал и целовал свою невесту.
– Пожалуйста, давай не будем тянуть с венчанием! – взмолился вдруг он, но тут же, испугавшись, что снова сделал какую-то оплошность, спросил: – Или ты хочешь большую свадьбу?
– Нет, лучше тихо обвенчаться. Моим шафером может быть барон Тальзит. Он только что привёз из Ратманово тётю – Мари Опекушину, и нашу младшенькую, Ольгу. Ещё нужно пригласить Штерна, он представляет здесь моего брата, который, как я подозреваю, и так дал тебе согласие на наш брак, предложив уговорить меня самому.
– Алексей – настоящий друг, – улыбнулся Василевский, решив на всякий случай не вдаваться в подробности. – А я хочу, чтобы моим шафером стал воспитавший меня дядя. Пойдём, я наконец-то вас познакомлю.
Александр обнял невесту и повёл в библиотеку, где старый князь обычно проводил время за чтением Плутарха. Надо ли говорить, в какой восторг пришел князь Ксаверий? Ему декабрь преподнёс самый лучший из всех подарков.



Глава тридцать седьмая
Потерянный рай

Декабрь в Париже оказался дождливым. Ни снега, ни мороза, ни ясного неба. Как тут вообще можно жить? Щеглову хотелось домой, тем более что его командир, сдав полк, уже давно отбыл в Россию. Ополчение тоже вот-вот должно было отправиться, но поручик не мог уехать, не закончив начатого дела. Он обещал маркизе де Сент-Этьен, что останется в Париже до окончания суда над де Виларденом, а в случае нужды выступит и свидетелем. К счастью, судебное заседание назначили на сегодня и, если приговор вынесут в течение дня, поручик ещё успевал вернуться в полк до его отхода.
«Господи, помоги! Пусть восторжествует справедливость», – мысленно попросил Щеглов.
Судья – мрачного вида старик в очках – не произвёл на поручика благоприятного впечатления. Щеглову казалось, что судья подыгрывает защитнику барона – расфуфыренному коротконогому толстяку – и затыкает обвинение, представленное префектом полиции. К тому же де Виларден не признал своей вины, и Щеглов уже начал побаиваться худшего – оправдания. Судья закончил допрашивать барона, теперь пришёл черед Луиджи Комо, следующим должен был стать Щеглов.
Судья велел доставить юношу. Поручик знал, что с Луиджи уже сняты все самые тяжкие обвинения, теперь юному итальянцу ставили в вину лишь то, что он открыл злоумышленнику калитку и дверь коттеджа. Судья привёл Луиджи к присяге и разрешил обвинению задавать вопросы.
– Вы давно знакомы с подсудимым? – осведомился майор Фабри.
– Да, ваша честь, года три, наверное, а последний год мне пришлось жить с ним, – ответил юноша.
– А почему «пришлось»? Барон вас заставил?
– Да. Моя семья задолжала ему, и он забрал меня в счёт долга.
Чувство предвкушения, такое мимолётное, что Щеглов заметил его лишь потому, что знал, чего ждать, мелькнуло в глазах майора, когда тот произнёс:
– То есть вы стали его слугой?
– Нет, сеньор, он сделал меня рабом, – отозвался юноша, и Щеглов от волнения закусил губу, обвинение наконец-то выложило главный аргумент: на примере Луиджи они собирались доказать, что и девочка, и маркиза, и обе служанки были обречены.
– Расскажите суду, что значило быть рабом у барона де Вилардена.
Юноша залился краской – пылало всё: щёки, уши и даже шея, когда он ответил:
– Сначала барон истязал меня – избивал кавалерийским стеком, а потом, когда я уже с ума сходил от боли, он насиловал меня…
– Но почему же вы не пытались бежать, не попросили помощи у полиции? – вкрадчиво осведомился Фабри.
– Я боялся, ведь барон – убийца. Он насмерть забил кочергой мою старшую сестру. Лючия сказала, что не позволит забрать меня, тогда барон взял кочергу и бил сестру до тех пор, пока не размозжил ей голову. Потом он заявил, что если я не подчинюсь или попробую сбежать, то он вместо меня заберёт одного из моих младших братьев. Знаете, барон так страшно рассмеялся, когда сказал, что возьмёт Альдо, а ведь тому ещё не было пяти.
Слёзы хлынули из глаз Луиджи, казалось, что он захлебнётся ими, но юноша всё же смог крикнуть:
– Кочерга вся стала ржавой от крови, а когда сгустки мозга моей Лючии попали барону в лицо, он слизнул их!..
Судья побледнел.
– Кто может это подтвердить? – спросил он у майора.
– Бабушка свидетеля, она вместе с его младшими братьями проживает в Неаполе, а сейчас приехала сюда и ожидает в коридоре, – отозвался Фабри.
«Похоже, что моё выступление уже не понадобится», – с облегчением понял Щеглов.
Чутьё его не подвело. Через час огласили приговор де Вилардену: двадцать лет каторги. Щеглов подошёл к майору, чтобы поздравить его.
– Я рассчитывал на гильотину, – отмахнулся Фабри, но тут же нашёл сам себе утешение: – Впрочем, этот старый похотливый мерзавец столько не проживёт, а то, что он перед смертью помучается, так это даже хорошо.
Щеглов не удержался. Вздохнул:
– Луиджи подвергся такому испытанию, его рассказ просто чудовищен.
Щёки майора налились свекольным жаром, он злобно фыркнул и отбрил нахального русского:
– Это жизнь! По-другому справедливости не добиться!
Что ж, в этом Фабри был прав. Щеглов бросил взгляд на Луиджи, которого как раз уводил конвойный. Поручику показалось, что в облике юноши что-то изменилось… В глазах исчез страх?.. Не без этого, но всё-таки Щеглов мог бы побиться об заклад, что на лице Луиджи мелькнуло выражение триумфа.
Фабри уже, как видно, пожалел о своей резкости по отношению к поручику, раз примирительно заметил:
– Очень удачно, что вы догадались спросить юношу о кочерге. Маркиза нам про русского с кочергой рассказывала, а оказывается, что де Виларден сам был тем же грешен. Как только вы добились от Луиджи признания о смерти его сестры, так всё встало на свои места. Кстати, как вы об этом догадались?
Щеглов пожал плечами. Не говорить же, что по «по глазам». Этак француз обидится. Пришлось сказать нейтральное:
– Случайно. Как будто что-то толкнуло. – Поручик решил сменить скользкую тему: – И всё-таки жалко Луиджи. Совсем ведь юнец, а через такое прошёл…
Но префект такого настроя не разделял:
С какой стороны ни посмотри, юноша поступил правильно. Как он ещё мог во Франции наказать убийцу своей сестры? Дело-то случилось в Италии. Никто вслух этого не скажет, но двадцать лет каторги де Вилардену наворожила с того света убитая Лючия.
С этим нельзя было не согласиться. Щеглов ещё раз поздравил майора, простился и отправился в полк. Он успел вовремя: лагерь уже разобрали – на рассвете ополченцы собирались покинуть свою стоянку под Фонтенбло.
«Домой, в Россию!.. К снегу, к морозу, к тройкам с бубенцами…» – размечтался Щеглов. Как же хорошо возвращаться домой!
Снег валил и валил. Между колонн Казанского собора он висел сплошной пеленой. Народу в храме, несмотря на ненастный день, собралось немало, и все хотели поглазеть на венчание.
Высокий красавец-жених в чёрном фраке, облегавшем его широкие плечи так ладно, как это бывает с нарядами, сшитыми в Париже, с нежностью смотрел на свою ослепительную невесту. Дама была так хороша, что казалось, измени в ней хоть самую малость, тронь хоть что-то – обязательно станет хуже.
– Хороша-то!.. – шептались зеваки.
Венцы над головами новобрачных держали два немолодых человека, они, казалось, даже были чем-то похожи друг на друга, ведь оба отличались той запечатлённой в чертах значительностью, которая со временем появляется у мудрых и добрых людей.
За спинами новобрачных беспрестанно вытирала слёзы умиления пожилая дама, её поддерживала под руку сероглазая девушка, а чуть сбоку стоял представительный мужчина с седыми висками и цепким взглядом чёрных глаз.
Батюшка провозгласил новобрачных супругами, и Александр поцеловал молодую жену, прочитав в её глазах то же, что чувствовал сейчас сам: любовь…
Свадебный обед, устроенный в доме невесты, прошёл оживлённо и весело. Барон Тальзит пожелал молодым здоровья и счастья, Опекушина попросила Александра беречь жену, что он тут же клятвенно пообещал. Князь Ксаверий, которому одного взгляда на маленькую Мари хватило, чтобы, не задавая лишних вопросов, прикипеть к девочке всем сердцем, пожелал новобрачным много детей, а Штерн – благополучия и богатства. Даже юная Ольга, густо покраснев, сказала тост о большой и светлой любви.
Два часа спустя молодые уехали к себе на Английскую набережную, где наконец-то остались вдвоем. Елена застыла у зеркала в спальне, не решаясь раздеться.
– Я тебе помогу. – Александр встал за её плечами и, вынув шпильки, отколол кружевное покрывало. Он еле дождался вечера и так хотел жену, что даже решился намекнуть: – Кстати, ты знаешь, почему дядя сказал за столом такой тост?
Желание уже затеплилось в Елене, побежало по жилкам пузырьками шампанского, и она с удовольствием поддержала волнующую игру:
– Нет. Объясни!..
Муж расстегнул её платье, затем корсет и стянул одежду, уронив её на пол шёлковой горкой. На Елене остались лишь чулки и туфельки.
– Ты, может, не знаешь, но нам нужен наследник для князей Понятовских в России, – сообщил Александр. Опустившись на одно колено, он скатал шёлковый чулок с одной маленькой ножки и, сняв его и туфельку, поцеловал тёплые пальцы.
– Потом нам нужен наследник титула князей Понятовских в Пруссии и, напоследок, потребуется наследник графам Василевским, – продолжил он. Скатав второй чулок, Александр снял туфельку и поцеловал пальчики жены.
Сидя на полу у её ног, он смотрел в зеркало. Его Елена Прекрасная – нагая и умопомрачительно красивая – глядела через серебряное стекло прямо ему в глаза. У Александра аж дух захватило. Он поднялся и обнял жену, её тело казалось ещё белее на фоне его чёрного фрака. Елена по очереди поцеловала обнимавшие её руки и улыбнулась:
– Значит, мы будем очень заняты в ближайшие годы… Давай не станем откладывать наши долги на старость, – предложила она.
Елена запрокинула голову, в её ушах, поймав огоньки свечей, сверкнули серьги с алмазными бантами, как будто бы сама фортуна подмигнула Василевскому – дерзай, бери! Он поцеловал тёплые губы жены, и счастье обрушилось на него, перемешав время и место, гордость и предубеждение, нежность и страсть, деревеньку под Малоярославцем и Париж, а потом круг замкнулся, вернув Александра в потерянный рай.



Глава тридцать восьмая
Из письма Елены Василевской графине Апраксиной

«…Должна признать, что невероятные события, случившиеся в моей жизни, стали для меня важнейшим уроком. После пережитого я теперь уже не рискнула бы, как прежде, безоговорочно решать за других. Рана, нанесённая мной Александру, заживёт ещё нескоро. Теперь-то я понимаю, как страдают мужчины, не имеющие права признать горячо любимого ребёнка своим. А дитя? Что придётся пережить моей дочке, когда она вырастет? У меня сердце обливается кровью, когда я представляю, что может найтись “доброхот”, который расскажет Мари правду.
Однако жалеть о чём-то уже поздно. Мари – наследница знатнейшего французского рода, её крёстные – графиня Доротея и сам Талейран, не допустят никаких сомнений в добром имени моей дочери. Мари де Сент-Этьен ждёт блестящий брак и высокое положение при французском дворе. Мне придётся расстаться с дочкой – отпустить её в чужую страну. Как бы я ни была счастлива, скольких бы детей ни родила, неизбежное расставание с моей старшей и самой любимой девочкой – та печаль, которая теперь будет потихоньку отравлять моё сердце. Я знаю, что за всё в жизни нужно платить, но мне от этого совсем не легче.
И ещё одно не даёт мне покоя. Оглядываясь назад, я понимаю, что всё равно ускакала бы с письмом в Петербург. Единственное, что я бы сделала иначе, так это запаслась бы большим и тёплым гардеробом, чтобы всегда иметь под рукой смену сухой одежды. Моё мнение о побеге и Вашем отъезде в Отрадное не изменилось – этого было не избежать. Однако меня гнетёт то, что произошло потом. Если бы Вы не уехали меня искать, не случилось бы того, что случилось. Я всегда любила Долли больше всех остальных сестёр, и мне тяжело сознавать, что я, пусть и косвенно, но виновата в случившихся с ней бедах.
Пожалуйста, тётушка, сами объясните всё это Долли. Пусть и она простит меня, как уже простил Алекс. Моей измученной душе так нужен мир…»




          See more books in http://www.e-reading.life