XXII

Жизнью почти сверхъестественною, жуткою для нас, дышат эти звериные образы-идолы: дико ржущий Мас-д’Азильский конь, Фон-дё-Гомский, поднявшийся на задние лапы, пещерный медведь, лортетские лани в «летящем беге», Альтамирский бизон с глянцевито-черною, туго натянутою кожею огромно-тучных боков, с поджатыми, точеными ножками, только что проснувшийся и повернувший голову с настороженным зрачком — весь внимание, слух, страх — вот-вот вскочит, ринется (Morgan, 212. — Breuil, Font-de-Gaume, p. 123. — Piette, L’Art pendant l’^age du Renne, pl. XXXIX. — Breuil, Altamira, p. 105).

Кто-то сравнил пещерных художников по смелости и точности рисунка с Рембрандтом (Schuchhardt, 27). Нет, это совсем другое, большее, — не искусство, а в самом деле «магия». Это было раз, и больше никогда не будет, не вернется, как потерянный рай.