Глава 8

Маша сидела на работе и глазела в монитор без всякого понимания. Час назад она открыла отчет о рекламе за последний квартал – следовало выяснить, что там происходит с доходами – рост или падение, но цифры никак не укладывались в голове.

Вчера Никита усадил Машу на диван, велел залпом выпить бренди и сообщил новость, от которой Маша на несколько часов впала в паралич и так до сих пор и не оправилась. Друг Никиты, известный промышленник, купил погибающий от нищеты политический еженедельник и собирался сделать из него процветающее издание. Для этого им нужен крепкий главный редактор, способный вести через весь журнал финансовую линию. Ему в придачу нанимают шеф-редактора, который будет заниматься творческой составляющей, а вот место главного редактора Никита предложил Маше.

– Но я же не могу... – мямлила Маша.

– Маш, послушай, ты здорово ориентируешься, что можно продать, а что нет, – убеждал Никита. – Им это и требуется.

– То есть я буду надзирателем? – волновалась Маша.

– Ты думаешь, им там нравится считать копейки? – настаивал Никита. – Прежний владелец играл в игрушки: хочу журнал. А потом ему все это надоело, и они там все, как на бомбе – если рванет, все без работы останутся. Им сейчас платят от случая к случаю – аж штаны висят. В прямом смысле. Ты их всех сделаешь богатыми, они на тебя молиться будут. Ты же не абы кто, ты – финансовый директор отличной радиостанции. У тебя репутация, опыт...

– Не знаю, не знаю... – ныла Маша. – Я не директор, я зам директора...

Для того чтобы пережить острый приступ паники, пришлось напиться: под влиянием бренди все стало не так страшно и даже показалось, что ТАК бывает – встречаешь хорошего человека, тебе предлагают чудесную работу, все складывается.

«Сходи в церковь, поставь свечку», – посоветовала бы домработница Капитолина Васильевна, которая была убеждена, что исполнение желаний – очередное испытание в жизни. Капитолина Васильевна была редким сейчас типом прирожденных домработниц – тех, что приезжали в Москву из деревень, селились в особой комнате для прислуги и жили с хозяевами всю жизнь. Капитолина Васильевна строго следила за приходящей к Маше няней – была уверена, что няня недоглядит; готовила – выжила двух кухарок, которые провинились в том, что варили борщ без каких-то особенных ухищрений; каждый день мыла под кроватью и утешала маму, когда отец не приходил домой ночевать.

Три года назад Капитолина умерла, и Маша с предубеждением нанимала бывших библиотекарш, которые подрабатывали уборкой: их приходилось держать в ежовых рукавицах. Домработниц передавали из рук в руки со строгими установками: не баловать, больше денег не платить, богатым знакомым не отдавать – развратят.

Варя таким образом испортила Маше трех уборщиц: жалела, накидывала денег, и вот они уже требуют тысячу рублей за уборку, убегают в богатые дома, а потом еще и жалуются, что их заставляют с мылом драить лепнину и каждый день протирать хрусталь на пятнадцати люстрах.

Маша вспомнила, как соседский мальчик Степа заявил Капитолине: «Вы здесь уборщица – вот Машка скажет родителям, что вы нас тряпкой бьете, и вас уволят!» Степа выкрал у своего отца сигареты и начал было курить их у Маши на балконе, но Капитолина унюхала и пыльной тряпкой принялась лупить Степину сигарету. Маша тогда разрыдалась, вообразив, что злые силы могут лишить ее Капитолины.

Но Маша не очень-то верила насчет свечек и всего такого. Она рассчитывала, что уж как-нибудь сама решит, что хорошо, что плохо.

Но, увы, ничего не получалось. Маша пялилась в компьютер и думала: что делать? Ей даже на секунду померещилось, что все это заговор – кто-то так нарочно подстроил, чтобы... да хотя бы выгнать ее с места финансового директора, должность-то сытная! А что? Нанимают красавца Никиту, делают из него «издателя», он предлагает ей мифическую вакансию «главного редактора»... Но зачем? Может, на радио отмывают героиновые деньги и Маша не вписывается в систему «черной» отчетности? Или что там еще может быть?

– Бред! – вслух произнесла Маша, а ее коллега, бухгалтер Лариса, обернулась и тревожно спросила:

– Что-то не так?

Маша отмахнулась:

– Ларис, не обращай внимания, это я сама с собой о личном.

– Не увлекайся, у тебя в три совещание у Толика, – посоветовала Лариса и пошла за кофе.

Толиком за глаза называли генерального директора, он же владелец радиостанции. На пять лет старше Маши, энергичный, как фокстерьер, темноволосый, красивый, с черными кругами под глазами, порывистый и нервный Анатолий с загадочной фамилией Мизрахи был кумиром всех девушек на радио. И даже Маша одно время болела идеей стать Марией Мизрахи и страшно страдала оттого, что Анатолия влекло к тощим восемнадцатилетним манекенщицам с ручками-веточками и ножками-палочками. Кроме того, Анатолий не выносил, когда его называли Толиком – грозил увольнением, ругался и топал ногами, но за спиной все его только так и называли.

Варя, как только увидела Мизрахи – измученного, несчастного, но почему-то ужасно мужественного и сексапильного, – немедленно принялась изображать из себя восемнадцатилетнюю модель.

– Похудею, подделаю паспорт... – мечтала она. – Выгляжу на пятнадцать, а мозги – как у зрелой женщины. Он на мне сразу женится, и все вы будете мне завидовать. А морщины на лбу, скажу, от страданий.

В воспоминаниях Маша провела еще около получаса и на встречу с Мизрахи отправилась, так и не уяснив, как идут дела в компании.

Толик был на удивление добрый, с ним такое случалось с похмелья, а Олег, финансовый директор, босс Маши, наоборот – хмурился и делал вид, что он злой и страшный начальник.

– Ну, что у нас там? – поинтересовался Толик. – Делаем успехи?

Маша незаметно для Мизрахи подмигнула Олегу: мол, выручай, но тот почему-то не отреагировал и уставился в чашку с зеленым чаем.

– Ну... – промычала Маша и попыталась увести разговор в сторону козлов из «Эстле», которые в сотый раз отказываются утвердить ролик, пьют кровь, мучают, дикторы воют, звукорежиссеры плачут...

Но как она ни выкручивалась, Анатолий быстро раскусил ее хитрость и потребовал короткого и внятного изложения по отчету за квартал. Еще спустя пять минут выяснилось, что от Маши добиться ответа невозможно.

– Мария, – строго заявил Олег. – Я же позавчера попросил тебя подготовить отчет!

«Предатель!» – обиделась Маша.

– Маша, бля, ну че за дела? – всплеснул руками Толик. – Мне что, делать нечего? У меня время свободное появилось? Твою мать, ну что же вы меня все терзаете?

– Я займусь этим, – мрачно поддакивал Олег. – Взыщу по всей строгости.

«Ах ты, сволочь!» – возмутилась Маша.

Олега на радио не любили. С одной стороны, он – важная шишка, и его побаивались. Но на «Эстраде» никто не соблюдал субординацию: Анатолий мог в любую минуту ворваться в студию к диджеям и выложить байку о том, как он познакомился с моделью сказочной красоты, но в ресторане она ела, положив лицо в тарелку, и пришлось везти ее домой – к ней домой, без всяких там. (Женщинам Анатолий мог простить все, кроме алой помады, неэстетичного поведения за столом и чулок – особенно с подвязками. Женщины-вамп наводили на него ужас, а экземпляры вроде Памелы Андерсон провоцировали гастрит.)

Маша или там Лариса всегда могли зайти к Мизрахи и попросить больничный из-за того, что ее бросил парень и жить нету сил. Больничный Мизрахи ни за что не даст – работа прежде всего, но от души пожалеет и разрешит за счет редакции отдохнуть в СПА-центре.

А Олег, напротив, фамильярностей не выносил. Он был уверен, что начальник потому и начальник, что во много раз лучше подчиненных: когда простые смертные лезли к нему с вопросами о том, как с «Динамо» добраться до Внукова, интересовались, где он купил стильные мокасины, или садились за один с ним стол в кафе – Олег с таким непониманием взирал на них и так лаконично отвечал на вопросы, что его избегали, а втихаря обзывали долдоном и сухарем.

Но главное, Олег не понимал, что вечером можно напиться, а утром прийти на работу с квадратной головой, не понимал, что разбитое сердце – все равно что сломанная нога, не верил, что можно попасть в пробку и три часа проторчать на набережной. «Значит, надо выходить из дома за три часа», – утверждал он, не шутя.

Маша установила с начальником более-менее сносные отношения: не очень подчеркивала, что она – живой человек, у которого утром может случиться расстройство желудка, а Олег в благодарность за то, что она считается с его принципами, время от времени делал послабления – не зудел, если она опаздывала, и принимал на себя вспышки ярости Анатолия, который славился тем, что мог в любую минуту взорваться без всякого повода.

Но сейчас он вел себя как законченная сволочь – и без уважительной причины! Отчет о рекламных поступлениях Олег составил еще неделю назад – он лежал у него в папочке, распечатанный на цветной бумаге, с какими-то графиками, схемами и прочей бюрократической ерундой, и почему надо было выставлять ее, Машу, халтурщицей, она не понимала, пока они с Олегом не вышли из кабинета генерального.

– Ты чего... – начала было Маша, но босс перебил ее:

– Могла бы предупредить, что не пойдешь на «Стомпс», я бы пригласил кого-то еще, – сообщил он, не глядя на нее. – А то я оказался в глупом положении.

И тут Маша с ужасом вспомнила, что она обещала Олегу пойти с ним на выступление «Стомпс», и начисто забыла об этом! Ну, конечно, они же договорились за месяц до того... Олег все делал заранее и потом нудно требовал подтверждений, но за последнее время столько всего произошло, – она познакомилась с Никитой, – что просто из головы все остальное вылетело...

«Ну надо же! – возмутилась она про себя. – Не позвонил, не спросил на следующий день – нет! Отомстил, как Яго! Вот дундук!»

– Олег, извини... – пробормотала она.

Он вдруг остановился, развернулся и визгливо произнес:

– Попрошу вас, Мария, больше на работу не опаздывать! Иначе мне придется взыскать с вас штраф. Жду вас завтра в девять ноль-ноль у себя в кабинете. С отчетом!

В теории Олег и правда мог наказать ее деньгами: в ее контракте было написано, что она должна являться на работу к такому-то часу, уходить на обед с такого-то по такое-то время, но если Олег не шутит, то она будет единственной, кроме утренних диджеев и секретарей, кто окажется на работе в девять утра. Сотрудники, как правило, стекались часам к одиннадцати, а то и к двенадцати, даже Олег подъезжал к десяти... И что, неужели она как дура будет теперь вставать в шесть, чтобы пару часов без дела сидеть на работе?

«Гадина! – подумала она вслед Олегу. – Хоть бы тебе кирпич на голову упал – тогда, может, мозги на место встанут!»