Поединок

Улыбчивые точки в тёмных глазах. Небрежный поворот головы:

— Я же убийца, ты помнишь?

Она отвернулась, размешивая чай. Он видел её затылок, шею с отчётливо выступающими позвонками, несколько волосинок, выбившихся из туго стянутого хвоста. Хищница. Опасна.

Это качание между и между. Как он устал.

— Ты хочешь убить бессмертную Силу? — спросил он иронично.

— Пока это не входит в мои планы, — ответила та. — Я говорю о существах.

— В мире Великой Силы мало живых существ. В основном происходит растворение в общей энергетике Силы. Я продержался так долго, поскольку освоил особую технику и был связан с Люком… я ведь не видел там никого. Только ощущал определённую волю… к действию.

Он почувствовал, как она улыбнулась. По-прежнему сидя к нему затылком.

— Как можно убить бессмертную волю? — спросил он.

— Хорошо. Не убить. Уничтожить.

— Как? Не вижу смысла.

— Они наши враги.

— Она?

— Они. Существа в Силе.

— Мы говорили о воле.

— Я говорила о существах.

— Ты знаешь больше, чем я.

— Они враги.

— И слишком воздействуют на вашу жизнь, — не удержался он от насмешки.

— Они воздействуют — на свою, — ответила Рина. Выпила глоток. Встала.

— Ты куда?

— Надо, — сказала она. — Пойду, атлас проверю.

— Какой? — удивился он.

— Звёздный. А ты подумай. О том. Какие они.

Она вышла, прежде чем он успел открыть рот. Ладно. Пусть уходит. Возможно, заподозрила что-то… впрочем… эмоциональная нестабильность — оправдание любого ляпа.

Он прислушался к тому, что творилось там, куда она ушла.

Тишина.

Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам.

Вот только семьи мне и не хватало. И наёмничества. И бродяжьей вольной жизни. Особенно в свете пылкой дружбы, которую продолжает ко мне испытывать один знакомый ситх.

Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен.

Экий романтический бред. Бессмысленные слова. Хотя, может — не бред. Сдача. Отказ от долга и труда. Отказ от себя. Живущего ради долга. Отказ от нынешнего себя. От того, кто будет опасным противником. Но может стать бесценным союзником. Игра на перетягивание — вечная игра. Как притягательно. Как вроде бы прекрасно. Свалить с Татуина. Начать новую жизнь. На Внешних территориях или ещё где-то. Чувствовать себя великолепно. Заделаться наёмником. Рвать большой куш, ходить с гордым видом, обзавестись бабой-другой. Я свободен. Я совершенно свободен. Моё право выбора… в чём? Чтобы плюнуть на всё, пуститься во все тяжкие, убивать, хапать и лапать? Ха. Свобода…

Только нам придётся воевать. Скоро.

Конечно. Придётся. И да. Очень скоро. И я бы даже сказал, с кем. И почти точно назвал бы дату.

С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.

Какая она дура. Сильная дура. Очень сильная дура. Кто же знал, что в учениках у одной нечисти ходит нечисть не меньшего пошиба. Убийца она, видите ли. Кто бы сомневался. Они только и умеют, что разрушать. Убивать, разрушать, сжигать. Не прикладывая ни малейших усилий.

Как бы разговорить её. Ещё раз. Проявить эмоциональную нестабильность. Дать ей почувствовать вкус победы. Лишить осторожности. Зацепить. Понять, что у неё внутри. На что её можно поддеть. У каждого из живущих есть слабое место. На которое нужно давить. Раз, два, три, четыре, тысяча сто. На миллионном ломается каждый. Найти бы её слабое место. Надавить. Вон, как двух могучих ситхов по галактике мотало. Места знать надо.

Да. Неприятно. Она действительно что-то сделала с Силой. Здесь нет Силы как таковой, как всеобщей энергетики, которую используют его друзья. Чтобы видеть всё, чтобы слышать всех, чтобы помогать или контролировать, в зависимости от задачи. Здесь есть что-то вроде локальной сетки, которую ситхи протянули между собой. Ну и что? Связь есть связь, всё равно в ней выигрывает тот, кто сильнее. Лучше видит. Громче слышит. Бытовала среди них такая шутка. Громко слышать — так, как чтобы заглушить тех, кто хочет услышать тебя. У них возникла проблема. У них возникла серьёзная проблема. Но он здесь. Ситхи его тоже притянули. И они считают его лёгкой добычей. Слишком эмоционален, слишком привязчив, слишком слаб. По крайней мере, одна из них так считает. Что будет, если он вдруг окажется среди неприветливо настроенных двух повелителей галактики? С одной стороны, они имеют к нему счёт, и немалый. С другой — они сейчас сами, между прочим, эмоционально нестабильны. Хотя на публике изображают холод и лёд. Он знает, как их мотает. Непреклонных и сильных. Даже учитывая то, что Вейдер выздоравливает — и ведь кто-то считает это благом — а Палпатин высвобождает огромную часть энергии, которую раньше тратил на своего ученика. Эмоционально они нестабильны. Даже старый ситх. О чём тот, конечно, знает. Любая зацепка. Любой скрут эмоций. Любая привязанность. Подчёркиваю: любая. Любая повышенная эмоциональность. Легко делают существо орудием в руках других. Учитель объяснил ему это. Чётко. На примере. Жизненном примере. Его самого. Если не дурак — понимаешь сразу. Если более чем не дурак — учишься использовать на других. Эмоции — наиболее доступный канал к душе человека. А ещё они сильно замутняют взгляд. Тот, кто занят внутренней бурей, с трудом воспринимает внешний мир. На его глазах будто рябь помех, через которые плохо видно. Вейдер будет занят собой. Внезапно открывшейся ему правдой о мире.

Ха. Ему хватит надолго.

К тому же: каждый хочет увидеть поверженного и униженного врага. Самый умный. Самый трезвый. Увидеть Кеноби, которого обработала его ученица. Кеноби, которого мотает, Кеноби, которого ломает, который впадает в истерику, который теперь у него во власти, и который вроде бы даже за них… не то ли, что так жаждет его сердце? Увидеть не убитого, а признавшего поражение врага. Это приятно.

Скидка на вылезание из мира Великой Силы. Скидка на мастерство Рины. Ученицы. Киллера. Палачиха-червячиха, иронически подумал он. Червячиха-палачиха…

Голосок посмеялся внутри. Он на секунду нахмурился, отслеживая диссонанс. Всё-таки пребывание в силовой дыре… странные вещи здесь происходят. Разрыв пространства. Прореха. Дыра. В некотором смысле все мы решили пройтись в открытый космос. В таком месте он никогда ещё не работал. В таких условиях, в таком месте. Но он вообще работал в новых местах. Жизнь. После смерти. Взять тот же Татуин. Или себя — контактёра в мире Великой Силы. Теперь вот в стане врага. Раздавленный, с умственной кашей. Косячество под простачка. И слабачка. Сколько таких, кто попался на это? Сколько таких будет.

А… это… что?

Голос. Ненавязчивый. Мягкий. Будто пришёл из тьмы и коснулся. Будто вздохнуло пространство. Тьма. Ветром прошлась по щеке. Что за причуды разрыва?..

Он закрыл глаза. Сконцентрировался. Или это выкрутасы ситихи. Или это… и это, к сожалению, оказывалось всё более вероятным — причуды пространства. Что-то в нём нарушилось. Сильно. Что-то начало протекать…

Что это за незапланированные ситхи на оборотном изгибе мира?

Горела чёрным пламенем тьма. Касалась лица. Он закрыл глаза, холодный и ожесточённый. Прореха в мире… в мирах. Всё гораздо хуже, чем думал. Последствия неумного обращения с тканью мира могут оказаться незапланированней и сильнее. Протечка сама по себе не страшна, страшно то, первым звонком чего она может явиться. Он собрал в холодный ком мысли. Ещё кое-что. Что настораживало, напрягало и заставляло вставать в боевую стойку. Эти песни не имеют место быть. Не могут. Не будут петься. Если даже здесь большинство мрази гибнет и задыхается, то уж ещё где-то там… Там никто не может выжить. Против мира не пойдёшь. Против структуры, связей, законов. Мир безразличен к скопищу живых существ. До тех пор, пока они не нарушают своим существованием равновесие и заведённый порядок. Или потенциально могут нарушить. Есть закон мира. Живому существу даётся то, что оно может вынести. Так определяется справедливость. И на сильного нагрузят столько, сколько только он и выдержит. Так, чтобы не убить, поскольку смерть — зло. Но как раз по мерке, по грани. Настолько, чтобы выживать, а не жить. Бороться, так сказать, с трудностями. Ты счёл себя сильным? Ты говоришь, выдержишь? Ну, давай.

Всегда надо соблюдать грань выживания. Тогда люди послушны. Точней, их не хватает больше ни на что. Они слишком заняты процессом жизни.

Тоже мне, песня-стихи. Что вы можете сделать? Выплеснетесь. И умрёте. Вот дыра в пространстве может быть опасна. Потому что неконтролируема. И влияние её предсказать невозможно. А надо. Надо. Голова болела, а надо было думать. И работать на чёрном сквозняке. А сквозняк пробивает мозги. Как. Иногда. Бывает трудно. Завершить работу. Довершить перерождение — не месть.

Голова, на место. Мысли, разложитесь по полочкам. И перестаньте, в конце концов, реагировать на раздражитель. Одна из главных целей появления здесь — сбор информации. Для уничтожения источника опасности, сколько можно более полно. Лучше всего добраться до Вейдера и Палапатина, и добраться до них легче всего через Рину. Считать информацию о её способностях, смоделировать ситуацию, смоделировать способности, потом работать с моделью. Создать то, что подцепит лично её. То, что цепляет Вейдера и Палпатина, уже создано. Главное — суметь удержаться рядом. Эмоции у меня есть. Дело за малым. Обратить их вовне иной эмоцией, которую жаждет их сердце. Общеситске сердце. Одно на всех.

И чтоб она потом хвост свой съела, дура ситская. Ладно, не такая уж дура. Конечно, она поддела. В некотором смысле. Прошла слишком близко от того, что слишком важно. Расскажи мне про твой Мустафар. Я чуть не подумал…

Хорошо, что она сразу заговорила.

Да-да, Мустафар, а я был в истерике. Никакой истерики, моя милая ситиха, я точно знал, что делаю, мы всегда это точно знаем. Потому что смерть в ярости — нехорошая смерть. В Великую Силу врезалось бы такое сильное и невменяемое существо, что… он должен умереть, признав свою вину, свою ошибку, свою зависимость от того, кто якобы дал ему свободу и силу. Признать, что его так называемое могущество — блеф, что мы сильнее, нет, даже не так — что именно за нами стоит Великая Сила.

Нам не нужно, чтобы Вейдер умер. Мы хотим, чтобы он раскаялся. От всей души.

Ибо раскаяние — признание нашей правды. И как только это произойдёт, деться никуда не возможно. Добровольность преображает душу. Передаёт её в полное распоряжение тому, кому она предалась. Ей никуда не уйти. Ей не поможет то, что она отвергла. Она будет среди тех, кого допустила внутрь. И не сможет освободиться от присутствия и взглядов.

…Ситский ад — это когда невозможно быть одиноким. И избавиться от тех, кто окружает тебя. Невозможность не видеть, не реагировать, не слышать. Ты становишься прозрачным, доступ в твою сферу открыт всем. И ты будешь вечно жить, ощущая на себе взгляды, бессильный перекрыть доступ шуму и чужим голосам. Да и зачем? Что ты сам по себе представляешь? Ты будешь слышать то, что говорит мир — зачем тебе свой голос. Вплети его в хор. И не избавляйся от доброжелательных глаз тех, кто хочет тебе блага. Ты примешь это благо. Ты переродишься.

То есть умрёшь.

Он услышал смешок. У себя в голове. Отчётливый, хоть и тихий. Это усмехался он сам. Над какой-то забавной вещью. Он что-то понял. А, что, собственно говоря?

Свою функцию в мире? А что в этой функции такого? Кто-то ведь должен чистить загоны.

Ничего, ничего. Все мы через это проходим. Они пройдут тоже. Это справедливо. Должна же быть плата за всю эту боль. Возможность самому стать неотгоняемой тенью. Самому стать тем, кто переводит в свою веру. Это насыщает справедливость. И платит счастьем.

Он отнял руки от лица, резко встал, вышел в каюту. Рина сидела, уткнувшись носом в атлас. На его появление она не обернулась.

— Я подумал, — сказал он.

— И как? — поинтересовалась она спиною.

— Я не могу доверять тебе.

— Какая новость.

— Ты хочешь уверить, что вам нужна моя помощь?

— Нет, — она повернулась к нему. — Вопрос лишь в том, на чьей стороне ты будешь во время боя.

— А бой будет?

— Да он уже…

— Хм…

— Так на чьей стороне?

— И ты мне поверишь? Если скажу, что на вашей?

— А можно без «если»?

Он подумал. Усмехнулся.

— Возможно, — сказал он тихо, — что я действительно не очень люблю джедаев. Храм, в котором я рос. Но я столь же не люблю и ситхов. Знаешь, я не хочу быть ни на чьей стороне. Тем более встречаться с моим бывшим. Я хочу уйти. Но ты не отпустишь. У вас же бой. И каждый срочно должен определиться, с кем он.

Она засмеялась:

— Отпущу. Выбирай планету. Только быстрей, мне надо на Эльгир.

— Но…

— Нет ничего хуже, чем нейтрал, который путается под ногами. Мы сами разберёмся. А то… Люку мозги проешь, мастер будет пытаться тебя не убить, хотя чего там пытаться? И вообще явление тебя в большую тесную компанию будет сопровождаться ярко выраженным ущербом. Так что давай. Выбирай. Ты озвучил мои тайные желания и мысли.

— А… информация о мире Великой Силы… тебе не нужна?

— Так ты ж всё равно не скажешь. А допрашивать я плохо умею… Что-то я вижу тень раздумья на твоём благородном лице, — насмешка была не обидной.

— Ты отпускаешь врага.

— Есть вариант тебя убить. Ты его предпочитаешь?

— Я не верю, что ты меня отпустишь.

— Давай проверим.

— Я не верю, что даже если ты высадишь меня куда-то, то не будешь за мной следить. Ты. Или ещё кто-то.

— Это твои проблемы.

— Ты всерьёз решила, что я буду сражаться рядом с вами?!

— Шанс был. Не потому что ты за нас, а потому что против того, что тебя сломало.

— Ничего меня не ломало, — ответил он машинально.

— Тем радостней будет твоя жизнь на воле.

— Воле? Да что ты понимаешь про волю? Нет её! Нет.

— Я и так только и делаю, что веду философские споры. Вот уже несколько часов. Я к этому не привыкла. Тебя высаживать или нет? О свободе воли ты сможешь подумать на этой самой воле.

— Ты что, действительно не понимаешь? — упавшим голосом спросил он.

— Что именно? Объясни.

— Я не могу уйти.

— Ты только что хотел.

— Хотеть и мочь — разные вещи, до тебя это доходит?!.. — он развернулся, стиснул зубы, сжал кулаки. — Я хочу уйти. И никого из вас больше не видеть. Но я — не могу — жить — сам. Пока, по крайней мере. Я попал на этот корабль не через дверь и не на стоянке. Я вылетел через Великую Силу… я труп. Здесь. Давно. Если я останусь один. Велик шанс быть втянутым. Раствориться. Обратно. Ты что-то сделала, — голос звучал отрывисто и глухо. — Сначала притянула. Вы. Все. Притянули. Теперь образовала дыру. Мне кажется. Только рядом с тобой. С вами. Мне пока… не грозит. Я не хочу. Обратно.

На него смотрели тёмные глаза.

— Какой же ты нейтрал? — сказала Рина. — Ты только что озвучил, на чьей ты стороне. На стороне тех, кто против Силы. И обозначил, кто тебя сломал. Те, кто ей служит. Видишь, как просто.

Он молчал. Она не торопила, поглядывая то на голографическую страницу звёздного неба, то в пустую темь экрана.

— Ненавижу, — сказал он тихо.

— Что?

— Зависимость от тех, кого я ненавижу.

— Да?

— Если я не буду с вами, то растворюсь в Силе. Я ненавижу — вас.

— Нас или Силу?

— Вас. А Сила… безлична. И… опасна. Она… растворяет. Это не ненависть. И даже не страх. Это… нутряной ужас. Что ты об этом знаешь, ситиха!..

— Ну, может, узнаю. А что касается ненависти — так это не важно. Если бы каждый отряд объединяла пылкая и неистовая любовь… Это была б групповуха.

Рина потянулась.

— К планете Эдьгир мы выходим через три стандартных часа, — добавила она обыденным тоном. — Готовься, рыцарь. Там будут все. В конечном счёте. Говорят, — она улыбнулась, — что это удивительно щедрая планета. Почти курорт.

— Хорошо, — сказал он. — Ладно.

Повернулся спиной. Аккуратно вышел. Кажется… всё получилось.