на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Здесь. Тийен

Тийен очнулся. Наполовину. Он знал, что вокруг враги. И не позволил вынырнуть дальше, чем необходимо. Сумеречное сознание. Между и между. Их учили осознавать мир, ситуацию, расстановку сил сразу. Как только ощутил мир. Сильно били за «я не помню, где я» в первый момент.

— Вы должны знать не только где вы находитесь. Вам необходимо тотчас вспомнить, что было до потери сознания. И вычислить, что произошло в промежуток. Воссоздать картину. И главное. До предела возможности не давать понять врагу, что вы уже в состоянии оценивать и мыслить.

Сумеречный промежуток. Сколько раз их задерживали на нём. Сколько раз их вынуждали задерживаться. Учили определять. Сильно били за преждевременный выход наружу.

Всё как в реальности.

Даже обстановка.

Мастера были профи — или на своей шкуре знали, как это бывает?

Не просто сквозь веки. Повёрнутыми, как при сне или обмороке яблоками глаз. Он ощущал ровный, металлический, ослепительный свет. Как в операционной. Такой не даёт тени. Поскольку исходит отовсюду и отражается во всём.

Это не символика. Ещё чего. Практика.

Расслабленные руки и ноги. Как будто подвешенные в пустоте. Поле. Замечательно. Но в поле нельзя даже открыть глаза. Глупо, если подумать. Вопрос, что со способностями. Проверить сразу невозможно. Надо выяснить, если ли у них определитель для этого. Или для этого они приспособили одного из джедаев?

Интересно. Значит, Мон, при всей своей нелюбви к одарённым, использовала-таки сейчас выживших форсьюзеров. А может, как раз вследствие нелюбви. Приятно осознавать себя человеком, который диктует правила потомкам, а может, и самим тем, кто был легендой, мифом, реальной силой в недавней галактике.

Силой, которая смела бы всё.

Если бы не изворотливый, холодный и жестокий ум одного старого ситха.

А его победу над джедаями присвоили себе некие глупцы, не дошедшие до власти.

Кое-какие джедаи выжили. Что не было секретом уже давно. Вопрос лишь в одном: а знает ли Мон, что держит в руках неразбавленный огонь? Сможет ли она вообще понять, как думают одарённые?

Ведь эти джедаи прошли через горнило гонения и геноцида. Они не могут остаться прежними. Просто не могут.

Как не смогли остаться прежними их предки в Силе. Когда они заключили сделку с прочим миром. Из реальной оценки положения дел. Из суровой необходимости выжить. Они выжили… и изменились.

Эти тоже.

Толчок мысли — эмоция — действие. Он оценил обстановку, он всё обдумал, он принял решение. Мгновенно.

И ещё глубже закуклил сознание, одновременно прислушиваясь к миру.

Ага. Именно. Слепящая белизна. И… кто тут живой? Он услышал.

Здравствуйте. Вот и джедаи.

Он упал в ассоциативный ряд прошлого, как в сон.

Их академия создавалась трудно. И насчитывала с учётом всех возрастов, сто двадцать семь учеников. Включая выпущенных.

Сто двадцать семь существ на многотриллионную галактику. Самых сильных. Самых способных. Самых умелых.

Их было двое. Их Мастеров. Учителей. Ситхов. А порой только один. Они не могли распылять свои силы и возиться с середнячковой детворой.

С каждым они работали индивидуально. И каждый стоил того.

Он, Мара, Рик, Рина, ещё с десяток — первый выпуск. Самый трудный. И самый любимый.

— Мы продолжаем жить в воюющем мире. И вам придётся осваивать военные профессии и боевые навыки. Работать шпионами, убийцами, участвовать в сражениях. Вопреки вашим личным способностям и предпочтениям. И я не обещаю вам, что ваши дети не будут жить на войне. Но возможно, внуки. Хотя бы некоторые из них.

Их учили искусно, безжалостно, умело. Вытаскивали наружу все способности. Заставляли использовать все силы. И действовать сверх сил. Весь умственный потенциал. Все способности к Силе во всём их спектре. Все физические возможности. Все боевые.

Тренировки на пределе выносливости. Против мастера. Только к восемнадцати годам понимаешь: а мастер ведь старик. И каков был его собственный предел? Никто не знает.

Приходил Вейдер. Вот этот задавал жару. Доспехи его не смущали. Пять существ разнорасной мелкоты, прополосованные его тренировочным мечом после тренировки тихо отползали в угол и дохли.

— Вы можете упасть только после тренировки. А на ней принимается только один вид отдыха. Если вы потеряете сознание.

Рина теряла. Несколько раз. Она была самая слабая из них. Физически. Мара в несколько десятков раз сильней. А уж они с Риком…

Вот только марафон выиграла она. Такая форма тренировки. Уже почти взрослых. На выносливость. Забрасываешь на определённую планету. На этой планете с помощью дроидов-убийц, разного рода техники, а главное самих приятелей-одногруппников и мастеров за каждым по очереди ведётся охота. Без передышки. Без возможности спать, есть, пить. И почти использовать Силу. Потому что её блокировали одногруппники и мастера. Пока не свалишься. Соответственно, пока условно не убьют. И тебя не отнесут в лазарет. Это было элементарно и ясно. Потому что мастера ещё в их пять-шесть лет отслеживали ложное «я не могу». И доказывали, что могут. Понятно доказывали. С тех пор «не могу» для них означало смерть. Всё просто.

Им было тогда по четырнадцать-семнадцать. Буйный возраст. Он сидел с Риком в общей каюте. Глядел на болтовню двух девчонок. И обронил:

— Ученица Вейдера…

Он помнит, как Рина вскинула голову. Мара была проще. И грубей. Она в высокохудожественных выражениях за пять минут рассказала ему всю его забрачью генеалогию. Она всегда покровительствовала более слабой подруге. Рина молчала. Смотрела. Два провала тёмных глаз. Потом опустила взгляд. На планете её марафон был последним. Она продержалась четверо суток. Упала как труп. А когда он, чья очередь была, остановив дроидов, подошёл к трупу, труп ожил, вскочил и полоснул его мечом.

Он мог поклясться, что сознание до этого она потеряла всерьёз.

А потом ему уже рассказали. На больничной койке. Она полоснула его по груди. Тренировочным. Хотя использовали боевой. Переключила. После того, как он рухнул от болевого ожога, она переполовинила дроидов уже боевым. А последний обесточила и перепрограммировала. На сигнал: охота закончена. Всё в порядке. Перетащила всё в лес. Расстреляла в упор парализующими бригаду подмоги. Взяла корабль и улетела. Около суток была в гипере. Когда вернулась, пришла к императору и поинтересовалась, в достаточную ли норму она смогла привести сама себя.

Тот только головой покачал.

— Для того, что ты с собой сделала — в достаточную.

И тут же отправил в лазарет.

У неё был надорван весь организм. Настоящим образом. Потом император их всех учил использовать для самолечения их собственную Силу.

Она выиграла марафон не потому, что продержалась дольше. При помощи даже заблокированной Силы можно много преодолеть. Всё равно что-то остаётся. Он с Риком смогли по шести. Мара — пять.

Рина выиграла потому, что смогла уйти. Выжить. А остальных убили.

— Вы изначально полагали, что она слабей вас, — пояснил им мастер. — Что она свалится раньше. Что её легче будет убить. Это она и использовала. А вы на этом попались.

Когда они летели обратно, он пришёл к ней. Она всё ещё лежала. Постоял в дверях. Сказал:

— Ученица Вейдера.

Поклонился и вышел.

С тех пор они дружили. На четверых.

Всего в их группе было одиннадцать. Старшая группа. Самая старшая. Первая после уничтожения Храма. После выздоровления от смерти лорда Вейдера. Когда появилось время, желание, смысл.

Их искали целенаправленно, но не параноидально. «Если ребёнок сильный, мы его заметим», — говорил Палпатин. Где бы он ни был. И когда бы он себя не проявил. В сущности, их группа набиралась постепенно. От трёх до пяти. Их привозили на Корускант в возрасте от трёх до пяти лет. Император считал, что в это время происходит самый сильный выброс способностей. Если они есть. Не в младенчестве. Именно на грани сознающего себя возраста. И, кажется, он был настроен на то, чтобы этот первый, закладывающий душу возраст они проводили вне Корусканта. И вне обучения. В семье, в подворотне, в больнице, на войне. Половина детей была с воюющих планет. Вторая половина так или иначе испытала эмоциональный нокаут. И сумела встать.

Он-то был ребёнком нижних ярусов. Коренным жителем Корусканта. Отловили стандартно: в мусорной яме во время зачисток. На протяжении первых лет Империи реорганизованные силы правопорядка были заняты методичным освобождением дна столицы от преступного элемента. Зачистка шла чётко, распланировано, методично. Закончена была, в сущности, только через десять лет. Но закончена не формально и не показушно. Всерьёз. Весь преступный элемент, который смог убежать до отлова, переместился на периферию галактики. Центр Империи неожиданно стал одной из самых безопасных планет. Неожиданно, потому что такое вот уже тысячу лет никому даже не снилось.

А его отловили на третий год. То, что он одарённый, понять было просто. Штурмовиков он двинул. Но это были не просто люди — клоны. Спокойные и неистеричные. У них начисто отсутствовала аллергия на одарённых. Мальчишку аккуратно взяли за рога и доставили во дворец. Тийен это запомнил, и до сих пор вспоминал с усмешкой. В Империал-сити было утро, в не слишком большую, но для него тогда слишком просторную комнату вошёл старик в утреннем аккуратном халате. Остановился. Посмотрел на него. В ответ он увидел сверкающий взгляд зверёныша. Неожиданно легко рассмеялся.

— Можете идти, — сказал штурмовикам. — Это не джедаёнок.

Едва штурмовики вышли, старик взял его за плечо и получил попытку двинуть его в бок рогатой головой. Попытка не удалась. Старик оказался на удивление лёгким в движениях. И очень сильным.

— Ну-ну, мы эти приёмы знаем, — сказал он и железной рукой увёл его в ванную. И отбил ещё одну попытку: двинуть, как и штурмовиков, мозгами. С тем же железным спокойствием. Кажется, ещё ничему мальчишка так не сопротивлялся, как резервуару воды. Он отчаянно и ожесточённо брыкался и вопил. Любые пытки казались игрушками перед чем-то неведомым, прозрачным и чуждым. Старик сам оказался в воде и мыле, пока его вымыл.

Потом коротко рассмеялся.

— Ну, — спросил он, садясь на пластиковый стул в ванной. — Я тебя совсем убил или всё-таки рога остались?

Он подумал. Ничего, кроме странного ощущения, будто с него смыли кожу, у него не было. Ощущение непривычное, но не болезненное. При этом он не знал, куда девать руки и ноги и что делать со ставшей слишком тонкой кожей.

Старик вытащил его из ванной, вытер, одел во что-то столь же слишком лёгкое и со странным запахом. Похожим на запах той пены, которой его мыли. А потом накормил.

Когда забрачёныш откинулся в кресле с животом, напоминающим барабан, старик потёр подбородок и вымолвил:

— Мда… Учить тебя надо. Дитя подвалов.

Он выглядел очень довольным.

— Я ничего не буду делать, — заявил Тийен.

— А это мы посмотрим, — благожелательно улыбнулся старик.

Железную руку, волю и Силу этого старика он ещё не раз имел возможность испытать и проверить. А тогда перед ним просто тихо всплыла и закружилась модель корабля. Виктории.

— Подарок ученика, — сказал тот. — Ты его ещё увидишь.

Потом император шутил, что он использует лорда Вейдера для впечатления тех, кого не впечатлил сам. В этой шутке было очень много от правды. Лорд Вейдер впечатлял всех и сразу. Маленькие ситхята от него буквально тащились. Что и доказывало их извращённый вкус и ситховскую натуру. Когда лорд Вейдер доезжал до школы, его неизбежно окружала куча ребятни. Он приносил с собой запах кораблей, боёв и звёзд. И особой, одному ему присущей ауры Силы.

Тийен помнил, как обалдел он сам, когда увидел его впервые. Как будто что-то в грудь вошло. Толкнуло в сердце. И всё. Тёмный воин стоял перед ним. А забрачёныш до неистового спазма знал: хочет быть таким же.

— Упадёшь в лаву — станешь, — мерный глубокий голос с глубоко скрытым смешком. — Я вижу, учитель, вы нашли ещё одного.

— И где. В нашей старой навозной куче.

— В нашей старой навозной куче, повелитель, можно найти всё. И этого всего хватит до конца жизни. Не из Храма?

— Даже близко не был.

— Я — Вейдер, — сказал воин, обращаясь к нему. Неожиданно протянул руку в перчатке.

Тийен помялся, а потом с видом независимого превосходства важно подал свою.

— Тий.

— Тийен, — сказал император. — Бодучий, драчливый и обжорливый… Очень сильный.

— Я слышу.

Только когда прошли годы, в ночь их формального выпуска, на подоконнике спиной к окну, обрывающемуся в пустоту и огни ночи, до него дошла о той встрече одна простая вещь.

— А ведь вам тогда было двадцать шесть, мастер.

— И что?

Лорд Вейдер стоял перед их счетверённой группой. Они ушли от бушевавших в одном из залов молодых ситхов. Им отдали на вечер и ночь целый сектор дворца. А они ушли. Забрались в одном из коридоров на подоконник. Он, Рик, Рина, Мара. А потом туда пришёл мастер. Неторопливо, как бы размышляюще.

— Вы тут? — остановился перед ними с риторическим вопросом. — Остальные устроили под музыку лазерное шоу с элементами акробатики. А четверо самых сильных учеников…

— Синдром отличника, — хмыкнул Тийен. — И потом, мы не самые сильные.

— Вы четверо. Совокупность.

Они переглянулись.

— Наверно, да.

Это он сказал. Они с Марой были в их четвёрке наибольшими говорунами. Рик и Рина — молчунами. Тихий Рик, тихая Рина. Самые опасные из них четверых. Опасные именно потому, что и не подумаешь.

А не-человеком изо всей их компании был только он. И для остальных старшим братом. По жизни. По реалу. Потому что изнутри они знали друг друга иначе. Физически слабая Рина могла в Силе расцветать чёрным смертельным цветком. А Рик — прожечь остриём резкого ослепительного света. Узким лезвием. Мара была пульсаром от холодного синего до жгущего алого. То холод, то неистовый жар. Он сам… просто тьмою. Без конца и без края. Очень редкий дар.

Он умел поглощать свет. Любой свет. И любую силу. В него уходило и переставало быть.

Это умел перебарывать только император. С его воистину смертельной способностью вспарывать любое поле, любое полотно Силы. Тийена корчило на таких тренировках. Как будто взмахом бритвы по коже. И одни лоскутья. Потом он научился. Не держать блок: император объяснил, что любой блок перед этим бесмыссленен — но создавать и удерживать такую консистенцию своей внутренней сути, в которой бритва воли императора или увязала или шла как через туман. Больно было всё равно. И получалось через раз на третий. Но дело того стоило. И не только в боевом плане. Его тьма научилась объединять в себе разноцветье других.

— Мир жесток, потому что безразличен. Это аксиома. Живые существа эгоисты, потому что такими рождаются на свет. Большинство к вам враждебно. Есть те, кто сознают себя врагами. И это честно. Постарайтесь не потерять эту честность в себе. Она мешает жить. Но она сохраняет сущность. Бросить соплеменника умирать ради спасения своей жизни — тяжкий, но честный выбор. Бросить соплеменника умирать ради своей выгоды и силы — подлость. Предательство выгодная вещь. И ощущение силы тоже неплохо. Самое простое: никому не доверять. Это кажется самым правильным. И самым лёгким. Образовать круг сильных и не размыкать его ни ради себя, ни ради своей жизни, ни ради своего могущества, и при этом остаться собою — невыносимо трудно. Когда ты один, тебе нужна сила только на одного. Когда ты берёшь ответственность за другого, тебе нужна сила в два раза больше. Когда ты входишь в круг, тебе нужны силы для всего круга. Для каждого, кто стоит в нём. Для себя, чтобы не разомкнуть цепь. И ещё для того, чтобы и в цепи быть свободным. Это невыносимо трудно. Поэтому я и не хочу, чтобы вас было много. Много — это толпа. А вы видите лица и чувствуете руки друг друга. Выберете круг — выберет каждый. Глаза в глаза. Захотите остаться свободными, тоже скажете кому-то. Оставите умирать ради своей силы, каждый узнает о вашем выборе. И тогда это будет действительно выбор. Сильного. В толпе невероятно легко бросить, предать, солгать. Толпа не заметит. И в ней это не сила и не выбор. Это трусость и слабость. Подлая слабость, которая называет себя силой. Если сможете бросить того, кого знаете перед лицом тех, кого знаете, возьмёте на себя ответственность. Последствия вашего выбора. Я хочу, чтобы вы отвечали перед собой за свои поступки. И не называли их другими именами. Если есть сила на подлость, назовите её так. Если есть сила на то, чтобы признать себя слабым, признайте. Только никогда не лгите себе. Пусть всё, что вы сделаете, останется с вами. Пусть это станет вашей правдой.

Это не было напутствующим словом императора на выпуске их группы. Это он сказал однажды, между слов одной из лекций. Между разбором ситуаций, значений, смыслов. Говорить важные вещи раз в жизни — значит говорить ложь. То, что важно, впаяно в кровь и в волю. И разлито в действиях и словах.

Это не было кодексом. Только информацией к размышлению. Только презрением к тому, что император считал достойным презрения.

А потом был выпускной. Они четверо сидели на подоконнике открытого окна. Спиной в ночь. К ним тёмной фигурой подошёл лорд Вейдер.

— Раз вы решили не пить и не танцевать, пойдёмте со мной. Император как раз ждёт меня.

— Не нас.

— Теперь и вас тоже.


Танец со смертью на обрыве над пропастью. За миг, как обрушится свод. Там. Кемер и Куай-Гон | Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса | Дом-2. Мотма и Борск