1

Помня судьбу дискет, вывезенных с Кавказа, Бурцев не стал вываливать руководству все, что добыл в командировке в Спасо-Кирилловском монастыре. А пленку с записью неофициального допроса головореза Елизарова вообще спрятал в надежное место – зашел к холостяку-приятелю в соседнем доме и, пока тот бегал в магазин за пивом, запихнул кассету под неподъемный старинный буфет на кухне. Остальное хранил в сейфе, еще более надежном, – в собственной голове.

Обеспокоенное руководство меж тем ожидало информации – любой, касаемой исчезновения бывшего хранителя «ядерной кнопки». Оно ждало бури, если каперанга Губского умыкнула какая-нибудь разведка, и потому нервничало.

Бурцев же теперь отчетливо понимал, что его прошлые дела – зубцовский старец и убийство Николая Кузминых – тесно связаны с похищением инока Рафаила. Он вытащил из небытия эти дела и вплотную уселся за их проработку, назначая новые экспертизы. Многие детали и факты теперь воспринимались по-новому, да и круг экспертов за это время сильно изменился, поэтому заключения по некоторым предметам приходили совершенно другие. Особенно потрясла иная интерпретация автографа, оставленного на грамотке в руках старца и затем повторенная на лобной кости его черепа. И удивительно, что об этом и словом не обмолвился дотошный добровольный эксперт-ученый из МГУ. Перевод он сделал точный и верно установил принадлежность зубцовского старца к царскому роду, поскольку аналогичная надпись была на стене подвальной комнаты в доме Ипатьева, где расстреляли царскую семью Романовых.

Только там – кровью и на обоях. И на французском языке она звучала так: «Ici par ordre de la force des tenebres Ie Tsar a ete sacrifie pour la destruktion de I Etat. Avis a tous les peuples». Расшифровку каббалистического письма еще в середине тридцатых годов сделал француз Энель.

Вот это уже было кое-что! Такие глубокие корни питали нынешние события, что от одного прикосновения к ним становилось не по себе!

Но и загадок становилось все больше и больше. Если старец каким-то образом принадлежал к царской семье и после смерти лишился головы, то есть ли они у останков Романовых, до сих пор не найденных? Или все они сложены в одну пирамиду?!

Бурцев угадывал символику за этой пирамидой, однако, будучи человеком реалистичным, воспитанным на следовании букве закона, пока не мог обосновать и доказать на фактах существование символа. А руководству на пальцах не доказать ни связей между разноплановыми уголовными делами, ни их обобщающей сути – ритуальности совершенных преступлений, ни того, что в государстве существует неконтролируемая секретная служба.

Понятно, что мир давно сошел с ума, зараженный бациллой переустройства паранойи, понятно, если ты не вписываешься в общие каноны, не поддерживаешь новаторские социальные и политические идеи, ты просто ретроград и коммуняка, однако стоит тебе сделать шаг вперед, указать на некие ирреальные моменты, и тебя эти же нездоровые люди объявят больным и спишут со счета. Надо было играть даже не двойную, а тройную игру, при этом оставаясь самим собой. Поэтому Бурцев отчитывался перед руководством общими фразами, дескать, требуется дополнительное изучение материалов и немного времени, чтобы подключить к делу оперативную службу. Словом, выклянчивал очередную неделю, хотя всегда просил три, и, не теряя ни минуты, продолжал рыть старые глубокие корни и посылать запросы за подписью Генерального прокурора. Обеспокоенный судьбой Губского, тот охотно их подмахивал, и в первые дни никаких проблем не было.

Зато они возникли, когда стали приходить ответы на запросы. Сначала его пригласил к себе начальник отдела, порылся в бумагах на столе и пустил по крышке приставного стола его же собственный запрос с приколотой визой.

– Если у тебя все в порядке с головой, объясни мне, что это такое?

А это было требование представить Генеральной прокуратуре все материалы, касаемые сноса дома Ипатьева в Свердловске. С полным поименным списком фамилий, начиная от автора инициативы и кончая непосредственными исполнителями – бульдозеристами и экскаваторщиками.

Бумагу подписал начальник отдела и, похоже, получил вздрючку. Он никак не мог соединить Ипатьевский дом и похищенного каперанга Губского.

– Не умничай, Бурцев. Ты же знаешь, главным бульдозеристом был нынешний президент, так что никто эту бумагу исполнять не станет, – внушал начальник. – Да и вообще, какое это имеет отношение к делу?

– В подвале Ипатьевского дома кто-то из расстрельщиков сделал надпись на стене, – пытался объяснить Бурцев. – Аналогичная надпись обнаружена на грамотке старца из Зубцовска, и сделана она тем человеком, который похитил голову. На кубке, выполненном из черепа, эта надпись повторяется. Появляется возможность установить личность покойного.

– А какая связь этого старца с Губским?

– Да тут все как в сказке: бабка за дедку, дедка за репку… Иначе не вытащить.

– Ну вот что, хватит сказки рассказывать. Сроки кончаются! А результатов никаких. Давай не мудри, а работай.

Спустя сутки Бурцева вызвал к себе вновь назначенный Генеральный: иногда за неделю на прием не попадешь, а тут сам… и мрачно спросил:

– Откуда ты выудил эти фамилии – генерал Клепиков и полковник Скворчевский? Кто тебе их дал?

С новым Генеральным, когда он еще был следователем по особо важным делам, они вместе работали и по знаменитому хлопковому делу, и по переброске оружия на Кавказ, так что пуд соли съели.

– Как всегда, сорока на хвосте принесла, – ухмыльнулся Бурцев.

– Ты хоть представляешь, что это за… офицеры?

– Не представляю, потому и запрос послал.

– Так вот, забудь эти фамилии, – посоветовал Генеральный. – Иначе и тебе, и твоей сороке хвосты выщипают.

Бурцев ничуть не сомневался, что так, скорее всего, и будет, поскольку неконтролируемая специальная служба, к которой принадлежал головорез Елизаров, уже успела проявить себя после того, как Бурцев вернулся из командировки.

Она не останавливалась ни перед чем и имела руки невероятной длины: из музея криминалистики при странных обстоятельствах исчез кубок, изготовленный тульскими мастерами из черепа зубцовского старца. По этому факту возбудили уголовное дело, арестовали музейную сиделку – бывшую милицейскую майоршу и теперь раскручивали эту бедную старуху на Петровке.

Бурцев и соваться туда не стал. Операция «Пирамида» скорее всего близилась к завершению, череп безвестного старца уложили наконец в некую пирамиду черепов, вероятно, похожую на ту, что изображена на известном полотне художника Верещагина «Апофеоз войны».

Или увенчали ее золоченым кубком?

Он бы внял совету Генерального и не стал подставлять свой хвост, но зло взяло, и больше из-за нагло похищенного кубка.

– В таком случае я напишу официальное представление в Верховный суд, обидевшись, заявил Бурцев. – И все подробно изложу. А потом пусть щиплют. С меня, кроме анализов, взять нечего.

– Поглядите на него! Герой! – От негодования Генеральный стал грызть ногти – это была его старая привычка. – Представление!.. Тогда уж в ООН пиши, или Господу Богу!.. Есть вещи, с которыми не шутят.

Последняя фраза тоже была знакома, много раз слышима и означала растерянность. Бурцев сидел напротив за приставным столом, а Генеральному, наверное, казалось, висел над душой.

– Короче, так, – наконец определился он. – Эта спецслужба мне известна. Если хочешь, находится под моим контролем. Правда, все относительно… А занимается она заговорами. Ты удовлетворен? Информации достаточно, чтобы спал спокойно?

– По-моему, она плетет заговоры, а не раскрывает.

– Поди разберись…

– Да и какие могут быть заговоры? Если серьезно?

– Какие? – Генеральный многозначительно помолчал. – В глаза в верности клянутся, а за глаза такое плетут! Когда обстановка в стране революционная, кажется, так легко ее к рукам прибрать! Прецедент создан… Запросто может быть колумбийский вариант. Красные, белые, коричневые, зеленые, черные – все цвета радуги, и все хотят.

– Это так объясняют Клепиков и Скворчевский? – зацепил за живое Бурцев.

– У меня своя голова на плечах, – рассердился Генеральный. – И мне отсюда кое-что видать!

– Тогда скажите мне, слепому и тупому, зачем они режут головы покойникам и кубки делают? У нас в стране что, питейной посуды не хватает?

– Слушай, Бурцев, прекрати ерничать, – налился кровью Генеральный, готовый громыхнуть, как бомба, – было ясно, он сам ничего объяснить не может. – Иначе я вообще отстраню тебя от этих дел. И поедешь прокурором в районный центр Запупинск.

После этого случая у Бурцева пропала охота звонить Скворчевскому по телефону связи, оставленному Елизаровым, и договариваться о встрече. Прямой контакт, как всякая прямая дорога, на этом этапе грозил завести в тупик. Голова спецпрокурора ни в какие пирамиды не укладывалась, и потому они бы ее и отрезать не стали, просто бы размозжили, а тело выбросили на видном месте – в назидание Генпрокуратуре.

Елизарова он отпустил с миром, договорившись о неразглашении содержания их беседы. Естественно, этот гробокопатель выложил все своему резиденту, но в выгодном для себя свете, то есть навел Клепикова или Скворчевского на место, где может находиться кубок из черепа зубцовского старца. Вероятно, они искали его на таможенной вертикали снизу доверху и не забирались еще в прокуратуру. Елизаров откупился перед своим начальством за провал, однако наказать или уничтожить его не составляло труда: стоило заслать копию аудиозаписи, где головорез называет фамилии резидентов и хоть косвенно, но указывает на кровную заинтересованность своей конторы в личности инока Рафаила.

Засыпавшийся агент не подозревал, что такая запись существует, диктофона он не видел, поэтому наверняка хорохорился, что удалось выкрутиться из рук прокуратуры во второй раз. Он так же был уверен, что Бурцев не полезет в лапы всесильных резидентов, не выяснив, кто они, чем занимаются и под чьим покровительством орудуют.

А если где и заикнется, назвав фамилии Клепикова и Скворчевского, ему сразу скажут «ша!»

И все-таки Елизарову можно было отомстить за все – за его каннибальскую профессию, за его принадлежность к некоему тайному ордену, собирающему черепа, за его пренебрежение к закону.

Можно, только не в нем, обыкновенном исполнителе, дело, да и нет смысла дразнить гусей, когда вопросов стало больше, чем ответов…

Что ни говори, а контора у них была серьезная, если судить об операции по отстрелу переводчика с охотбазы Николая Кузминых. Задействовали иностранного агента – голландца Гюнтера, а его товарища по охоте, лишнего свидетеля, убрали после возвращения на родину. Гюнтер получил всего лишь два года, и то с учетом времени нахождения под следствием, однако отсидел всего четырнадцать месяцев и освободился по какой-то очередной амнистии.

Своих в обиду не давали, кадрами не разбрасывались, если гробокопателю простили его промахи…

Тут же Бурцеву пришлось переквалифицироваться в гробокопатели. Не ожидая весны, еще по мерзлой земле, он довольно быстро установил местонахождение могилы родителей Николая Кузминых в Угличе и провел эксгумацию. Как и следовало ожидать, в полуистлевшем гробу отца черепа не оказалось, но среди костей нашлась маленькая меднолитая иконка – по утверждению экспертов, старообрядческого происхождения, на обратной стороне которой был выцарапан уже знакомый приговор на языке, который существовал, по заверениям ученого дьячка из МГУ, только в среде сатанистов.

Теперь Бурцев не сомневался, что род Кузминых каким-то образом относится к царскому роду Романовых – всех связывала эта символическая надпись. То ли это были родственные, кровные связи, то ли какие-то иные, позволяющие головорезам рассматривать эту ничем не выдающуюся семью равновеликой романовской династии. Причем их интересовала только мужская линия, если считать зубцовского старца родственником Кузминых, как утверждал бесхозный агент КГБ акушер Сливков. Для полной уверенности следовало бы разыскать и вскрыть могилу Николая, но было неизвестно, куда дядя Алексей Владимирович свез и где похоронил тело племянника.

А потом и сам исчез вместе со всей семьей…

И еще бы лучше найти захоронение останков Романовых, расстрелянных в Ипатьевском доме. И если там не окажется черепов, то пирамида выкладывается только из царских…

Бурцев не ожидал, что все его действия, как бы неосознанная еще погоня за тонкими материями, связующими вещи несвязываемые, незримо отслеживаются и вызывают реакцию неожиданную и, главное, непредсказуемую. После командировки в Углич пресса организованным хором заговорила о малоизвестном писателе, который вдруг отыскал близ Екатеринбурга останки расстрелянной царской семьи.

Это был сильный ход, вышибавший из рук Бурцева веские козыри. Все скелеты оказались с черепами – факт, говорящий о том, что никаких пирамид из голов никакими спецслужбами не выстраивается и все это – домыслы следователя или его горячечные фантазии.

Поступила команда – сделать отвлекающий маневр и найти останки, что и было выполнено с достойным прилежанием…

А у Бурцева в то время, благодаря бывшему каперангу и хранителю «ядерной кнопки», были полностью развязаны руки, так что он не особенно-то испугался сильного хода противника, ибо помнил, что если хорошо прищучить такую мелкую рыбешку, как Елизаров, то и она выдаст черную икру. Особенно не обольщался, но, следуя методике Фемиды, стал долбить в одну точку с монотонностью отбойного молотка.

Мысль объединить два уголовных дела – надругание над мертвым телом старца и убийство переводчика Кузминых – у Бурцева появлялась. Теперь их можно было смело сводить под одну обложку, назвать, допустим, «Дело семьи Романовых» и раскручивать его уже в ином направлении. Для этого требовалась еще одна срочная командировка в Студеницы, дабы уточнить происхождение и судьбу старца, жившего у Кузминых, и старца, похороненного в Зубцовске. А потом начинать следующий этап – подтягивание к объединенному делу еще одного – о похищении инока Рафаила, который кровно интересует спецслужбу Скворчевского. Только так можно нарисовать общую картину.

Так похожую на «Апофеоз войны».