«Вера – первая жертва. Нам всем суждено погибнуть, нас много, мы все в одной цепочке... Я не хочу умирать... Я знаю, что ты можешь нас спасти. В тебе заложен антикод, ты можешь остановить саморазрушающуюся систему. Надо успеть до того, как все числа приведутся к единице. Этого не произойдет, если ты активизируешь последние четыре числа своего антикода. Торопись, времени очень мало,» – я так отчетливо слышала эти слова, будто эта женщина находилась в палате и в полный голос говорила мне это.

Когда то же самое слово в слово я прослушала во второй и в третий раз, это стало похожим на прокручивание магнитофонной записи. Я поняла, что осознала всю важность возложенной на меня миссии, поэтому сеанс магической связи надо было выключить. Я усилием своей мысли стала двигать портрет на голубом фоне все дальше и дальше от себя. Изображение становилось меньше и более расплывчатым, а голос все тише и тише. Наконец, лицо превратилось в крохотную точку на потолке и вылетело за пределы этого здания. Голос растаял в тишине палаты.

Я посмотрела на числа, обведенные в кружок. «Легко сказать – активизировать, но как? – недоумевала я. – Те же числа встречаются и выше, но как понять, когда и что имеется ввиду? А ведь надо спешить! Это единственное, что я знаю наверняка...»

Я почувствовала, что точка в районе межбровья начала ныть, я попыталась помассировать ее рукой, но от этого ощущения только усилились. Я вспомнила, что именно в этой точке хирург прикасался сверлом своей дрели. Характерный зудящий звук раздавался в моих ушах, и мне показалось, что я начинаю сходить с ума. Я испытывала жуткое чувство страха, еще было не совсем темно, но я уже боялась наступающей ночи, я боялась встать с постели и подойти к выключателю, чтобы зажечь свет. Я сжалась в комок и, как затравленный зверек, смотрела на дверь, ожидая, что она откроется и произойдет самое худшее... Темнело довольно быстро. Холод сковал мое тело, зубы стучали, а вытаращенные глаза, не моргнув, смотрели на дверь. Нет, я никого не ждала, но я боялась, что за мной придут...

«Как я могла довериться этой женщине! Она же ведьма, воплощение зла, на ее лице печать Антихриста! Почему я сразу этого не поняла, не распознала обман? – спрашивала я себя. – На ней была маска! Эта женщина, у нее два лица и два имени. Она уже не принадлежит сама себе. И ей, действительно, угрожает опасность! Но опасность угрожает и мне, и в этом виновата она... Нет, я больше этого не вынесу!»

Боль в межбровье стала нестерпимой... За окном раздался звук, похожий на выстрел. Я совсем забыла про окно, что оттуда тоже можно ожидать угрозы. Я резко перевела взгляд налево. «Боже, это был отвлекающий маневр!» – пронеслось в моей голове, потому что дверь открылась и вспыхнул яркий свет. Я зажмурилась, втянула голову в плечи и закричала, что было мочи: «Нет!»

Горячая рука дотронулась до моего лба.

– Что случилось? – спросил испуганный голос.

Я открыла глаза, сама не понимая, что со мной произошло. Не было ни боли в межбровьи, ни страха, было только чувство неловкости.

– Что случилось? – повторил Александр Геннадиевич. – Ты опять выходила в астрал?

Я почувствовала себя провинившейся школьницей и одновременно осознала, что со мной произошло. После магической связи с женщиной, приславшей мне числовую записку, я вошла в транс и испытала то, что грозило ей и еще многим, о которых она говорила. Я была почти уверена, что угроза состоит в трепанации черепа и последующем зомбировании. Я уже дважды во время транса доходила до одного и того же момента и оба раза, когда страх достигал кульминации, меня приводили к реальности.

Я думала об этом, не пытаясь что-то объяснить Голявину. А он напряженно ждал, переминаясь с ноги на ногу. Я решила: «Сейчас он еще что-нибудь спросит, все равно что и я расскажу ему все сначала». Но он молча пожал плечами, повернулся к двери и собрался уходить. Я так долго его ждала, я так много хотела ему сказать, а он, не успев прийти, сразу же уходит!

Я не могла этого допустить, поэтому крикнула:

– Куда вы уходите? Почему вы меня бросаете, точнее уже бросили? Вы не хотите не лечить меня, ни просто посидеть со мной, когда я в таком состоянии! Я вас совсем не понимаю! Ну, поговорите же со мной...

Последние слова я произнесла почти шепотом. Голявин, разумеется, остановился и растерялся еще больше. То, о чем мне не хватало времени подумать, теперь яснее ясного говорило мне моими не сверх, а самыми естественными чувствами. Нервная дрожь сменилась усиленным сердцебиением и горячим румянцем на щеках. Пожалуй, если бы он снова развернулся и ушел, я бы не стала больше его задерживать.

Алксандр Геннадиевич сел на край кровати, чего раньше никогда себе не позволял, и произнес:

– Ольга, нельзя же жить одними паранормальностями, тем более, если это вредит здоровью. Мы стараемся сделать все возможное, чтобы не было никаких осложнений, а вы пренебрегаете всеми нашими рекомендациями. Но вы, видно, совсем не бережете свое здоровье. Посмотрите на себя, до чего вас довели эти безрассудные прогулки по астралу...

– До чего? – не своим голосом спросила я.

– До навязчивых страхов... вы... вы вслух разговариваете сами с собой и пугаетесь звуков и даже теней. Никакое лечение не пойдет на пользу, если, если...

– Так что же если?

– Если постоянно доказывать, что у вас есть паранормальные способности. Это никому не нужно ни вам, ни мне. Да, для моей диссертации нужны примеры, подтверждающие мою гипотезу о том, что экстрасенсы выживают, получив даже смертельную травму... Это я вам на простом языке объясняю... Можно сказать еще так... Чем выше энергетический потенциал был у больного до травмы, тем быстрее будет идти выздоровление...

– Я вас поняла! – почти крикнула я. – Вы, Александр Геннадиевич, потеряли ко мне интерес, потому что я перестала являть собой живой пример, подтверждающий вашу «дурацкую гипотезу». Ну не идет мое выздоровление так быстро, как вам этого хотелось. Интересно, на каком основании вы, вообще, судите о моем здоровье? Неужели, анализы мочи и электрокардиограмма могут судить о том, в каком состоянии у меня мозги? Лично я здесь совсем никакой связи не вижу.

Я заметила, что Голявин, стал улыбаться. «Интересно, что его так веселит? – недоумевала я. – Наверно, я со всех сторон выказала себя полной дурой. Теперь он снова стал разговаривать со мной на „вы“, чтобы увеличить между нами дистанцию».

– Чему вы улыбаетесь? – едва не плача, спросила я.

Александр Геннадиевич мгновенно стал серьезным. Мне казалось, что мое сердце выпрыгнет из груди. Странная мысль пришла мне в голову: «Если бы сюда сейчас кто-нибудь зашел и увидел доктора на моей кровати, как бы он оценил обстановку? Надеюсь Голявин не вскочил бы с койки. Это было бы по-мальчишески глупо».

– А хотите кофе с молоком? – вдруг спросил он.

– Хочу, – не задумываясь, ответила я. – Только без молока.

– Вот от крепкого кофе вам как раз надо воздержаться... И потом, у меня пакетики только «три в одном»: кофе, сахар и сливки.

– Хорошо, я согласна, – покорно сказала я.

А сама подумала, что согласилась бы даже на кипяченое молоко без всякого кофе, на какой-нибудь суррогат из желудей и цикория и даже...

Мне хотелось узнать Александра поближе, поговорить с ним о чем-нибудь другом, только не о моем сотрясении мозга и не о моих экстрасенсорных способностях. Я, в сущности, совершенно не знала, что он за человек. Но по тому, что у него всегда был один и тот же светло-зеленый цвет ауры, можно было предположить, что у него спокойный, уравновешенный характер и что его трудно вывести из себя.

– Тогда я закончу обход, поставлю чайник и потом мы будем пить кофе, – как-то по-приятельски сказал Голявин и вышел.

Я с замиранием сердца смотрела ему вслед и боялась, что он не вернется. Меня посетила шальная мысль о том, что никакого кофе не будет, что Александр просто нашел хороший предлог, чтобы скорее избавиться от меня. «Завтра он скажет, что кому-нибудь из больных было плохо, он долго суетился около него, а обо мне забыл», – такую мрачную картину рисовала я в своем воображении и постоянно поглядывала на часы. Естественно, мне казалось, что время шло медленно, где-то в пропорции: одна минута за пять.

Когда прошло пятнадцать минут, я решила выйти в коридор и там встретить Голявина, но какая-то неведомая сила остановила меня от этого безрассудного поступка. «Не будь слишком навязчивой, – сказал мне внутренний голос. – Если он обещал, то обязательно придет». Мне было нечем возразить самой себе, оставалось только сидеть и ждать.

Я достала косметический набор с зеркальцем, и сразу же закрыла его, едва увидела свое отражение. Я убедилась в том, что выглядела ужасно, но меня это почему-то не слишком огорчило. Мое внутреннее состояние волновало меня гораздо больше. Я поняла, что ради Голявина я могла бы пожертвовать своей независимостью, которой так дорожила! Я не могла даже объяснить, что именно мне в нем нравилось. Я еще раз отметила, что практически ничего не знала о нем, кроме того, что он не женат. Это сказал мне Андрей Вадимович, но разве можно было доверять этому бабнику! Моя следующая мысль исходила откуда-то из области сердца: «Александр Геннадиевич – живой человек, у него нервная работа, возможно, он снимает стрессы, пускаясь во все тяжкие... Нет, даже, если бы я узнала наверняка, какой аморальный образ жизни он ведет в свободное от работы время, это бы не изменило моих чувств к нему...»

Я пыталась сформулировать сама для себя, что такое любовь, и понять, это ли чувство испытывала я. Только, когда он вошел без колпака на голове и с электрическим чайником в руках, я задала себе не менее важный вопрос: «Как он относится ко мне?»

Александр Геннадиевич достал из кармана два одноразовых пластмассовых стаканчика и два пакетика кофе.

– Ложки забыл, – посетовал он и хотел было снова удалиться, но я остановила его.

– У меня есть и, кажется, две.

Ложки, действительно, нашлись в моей тумбочке, одна пластмассовая от йогурта, который мне приносили сотрудники, а другая обычная алюминиевая. Голявин долго рассматривал и ту, и другую. Я подумала, что он проверял их на стерильность. Слава богу, обе были чистыми. Наконец, он остановил свой выбор на казенной чайной ложке, засыпал содержимое пакетика в один стакан, добавил чуть-чуть кипятка и стал ложкой размешивать кофе со сливками. У него так ловко это получалось, будто он работал не в больнице, а в кофейне. Я откровенно разглядывала его лицо, его руки так, будто хотела запомнить все мельчайшие детали и написать портрет.

Я впервые видела Александра без высокого белого колпака. Светло-русые волосы были очень коротко подстрижены, а со лба к темени наметилась залысина. Эта деталь даже делала Голявина старше. Теперь я была почти уверена, что он перешагнул за тридцатник. Глаза были карими, что редко встречалось у блондинов, а вот усы – темно-русыми, небольшими, не выступающими за уголки губ.

Наконец, Голявин перестал делать рукой энергичные круговые движения, добавил воды и сказал:

– Это тебе.

Затем он принялся проделывать то же самое со второй порцией кофе со сливками. Движения руки были четко отработанными, мне показалось, что он даже считал про себя до определенной цифры. Я решила, что как-нибудь попробую сделать также.

За все это время Александр Геннадиевич не взглянул на меня ни разу, а мой пристальный взгляд к его лицу нисколько не смущал его. Только сделав первый глоток, он посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– Ну как?

Я заглянула в свой пустой стаканчик, содержимое которого я выпила залпом. Оно мягко легло на голодный желудок. У меня всегда, когда я занималась расследованиями, пропадал аппетит, и я сбрасывала два-три килограмма.

– Вкусно, – похвалила я.

Крепкий черный кофе, без которого я не могла жить, стоял с этим напитком совершенно в другом ряду и сравнивать их было нельзя. Но не отдать дань проявленному ко мне вниманию, я считала неприличным.

– Очень вкусно. Кто вас этому научил? – спросила я для поддержания разговора.

– Матушка, – ответил он, и я поняла, что Голявин бессовестно соврал.

Мое разыгравшееся воображение уже представляло его этаким бабьим угодником, приносящим дамам кофе в постель. Нет, это была еще не ревность, хотя, может быть уже и она.

– Эти цветы как называются? – неожиданно спросил Александр. – Похожи на искусственные, но я знаю, что они настоящие и жутко дорогие...

– Герберы, – ответила я. – Но если честно, я люблю розы...

– А ваш друг об этом не знает? – с издевкой спросил Голявин.

– Васик-то? – непринужденно переспросила я. – Нет, не знает. Ему и не нужно это знать... Да, так мы на «ты» или на «вы»?

– Да как хотите?

– Я думаю, что поздним вечером наедине пьют кофе со сливками те, кто обращаются друг к другу на «ты». Но когда настанет утро, и доктор будет мерить давление и слушать свою пациентку, он должен обращаться к ней исключительно на «вы».

Голявин сдержанно улыбнулся и снова спросил:

– Так почему Васику не нужно знать, какие ты любишь цветы?

– Потому что это – Васик! И этим все сказано. Если я ему это скажу, он все равно забудет и купит тот букет, который дороже.

– Так, значит, вот надо каким быть, чтобы понравиться девушке, которая смотрит на всех «тремя глазами»? – витиевато спросил Голявин, желая уточнить суть наших отношений с Васиком.

– Нет, Нина, его жена, смотрит на него двумя глазами, а что касается меня, то слово «понравиться» здесь неуместно...

– А какое уместно?– продолжал уточнять Александр.

– О, да это уже допрос с пристрастием! – пошутила я.

– Еще с каким, – ответил доктор.

Наш разговор и дальше носил характер легкого флирта, будто мы сидели где-нибудь на лавочке в сквере, а не в больничной палате. Я несколько раз пыталась подбросить для обсуждения тему о паранормальностях, но Голявин ловко от нее уворачивался. Даже когда я напрямую спросила, откуда у него такой интерес к больным с экстрасенсорными способностями и почему тема его диссертации затрагивает эту проблему, Александр Геннадиевич ничего мне не объяснил. Такая загадочность только разжигала мои чувства к нему, но, в конце концов, я была вынуждена оставить биоэнергетику и магию в покое.

Я решила, что все равно до завтрашнего дня, пока Даша не принесет мне пособие по нумерологии, я не смогу ничего предпринять для активизации последних четырех чисел антикода.

Едва время «перешагнуло» за полночь, Голявин сказал мне:

– Тебе надо выспаться.

– Но я не хочу спать! – возразила я.

– Надо, – произнес он тихо, и в то же время безоговорочно. – Иначе снова проспишь утренний обход, а я не смогу тебя защитить.

Только после этих слов я сообразила, что если у Александра сегодня ночное дежурство, то завтра весь день его не будет в больнице. Это обстоятельство стало казаться мне невосполнимой потерей.

– А меня завтра не выпишут без тебя?

– Нет, воскресенье – не выписной день, – успокоил меня доктор и, пожелав спокойного сна, направился к выходу. Я смотрела ему вслед, уверенная в том, что засну сладким сном, что меня не будут мучить кошмары, спровоцированные впечатлениями от последнего астрального путешествия сеанса магической связи с незнакомой женщиной. Так и случилось. Я быстро провалилась в небытие и наступил полноценный сон. Отдыхало не только мое сознание, но и подсознание, потому что я не давала ему никаких установок и не ставила перед ним никаких вопросов. Я заснула счастливой и влюбленной.