Глава седьмая

Станислав Стуруа (Мистер Серый) по прозвищу Родезия был сыном русских эмигрантов, которые в 1986 году уехали в ЮАР из Франции. Кто тогда мог знать, что скоро на свободу выйдет Нельсон Мандела и в этом африканском раю для белых начнется черт-те что и сбоку бантик? Мать умерла почти сразу после переезда. А через два года отца застрелили на улице в ходе какого-то местного этнического конфликта. Станиславу было всего четырнадцать лет, когда он остался один в чужой стране. В отличие от других подростков, волею судьбы оказавшихся в схожей ситуации, ему необычайно повезло – он воспитывался в полицейской школе (некое подобие наших суворовских училищ). Благодаря этому Стас сумел выжить, закалиться и заматереть духом в атмосфере абсолютной враждебности и опасности, которая является особой «фишкой» ЮАР. Причем, как во времена белого апартеида, так и в наступившую затем эпоху «апартеида черных». Годы, проведенные в этой удивительно красивой (для туристов) и удивительно жуткой (для местных аборигенов) стране, сформировали характер, навыки, взгляды на жизнь и особое мироощущение Стуруа. Здесь поневоле да сформируется! А как вы хотели? По данным местной ассоциации дилеров вооружений и боеприпасов, шансы обычного человека столкнуться с попыткой опасного преступления в свой адрес в любое взятое время здесь составляют один к шестидесяти. Как результат, к примеру, в том же Йоханнесбурге полицейские безо всякого предупреждения стреляют преступникам сразу в башку, дабы избежать дальнейших «разборов полетов» и судебных разбирательств. Соответственно, преступники, не рассчитывающие на предупредительные окрик и выстрел в воздух, ведут себя адекватным обстановке образом. Вот и Стуруа стрелял. А впоследствии, вынужденно лишившись полицейского жетона («полиция – только для черных»), случись такая необходимость, никогда не закладывал многомильного кругаля и всегда ехал напрямки через черные районы Alexandra и Sebokeng. Даже ночью. Что, по местным меркам, сродни самоубийству. О потере службы он не сожалел. Будучи солидарен здесь со своим любимым писателем: «Только тот, кто страшится жизни, мечтает о твердом жалованье». Пусть это она, жизнь, опасается его.

Эдуард Линчевский (Мистер Чёрный) родился и вырос в Питере. Его отец сильно пил, так что Эдик с лихвой хватил коммунального детства с его пьяными скандалами, окурками и объедками в грязных тарелках. Так получилось, что вторым домом Эдика стала улица, она его и воспитала. С детства он привык стоять за себя сам, отвечать за свои слова и поступки. Весьма примечательно, что, несмотря на ту действительность, в которой ему пришлось взрослеть, он умудрился-таки закончить среднюю школу. Вскоре после выпускного вечера, когда у него на руках уже имелась мятая военкоматовская повестка, он совершил квартирную кражу и попался. (То ли хотел таким образом закосить от армии, то ли просто не повезло.) Линчевскому дали три года общего режима, которые он отсидел все звонком. Время, проведенное за решеткой, не прошло для него даром. Но это вовсе не означает, что Эдик заболел воровской идеей. Просто он четко решил для себя, что квартирным вором с семью ходками к сорока годам быть, мягко говоря, нерентабельно. Посему он принял решение «выбиться в люди». Немногие, кто действительно знал его, впоследствии утверждали, что у Линчевского имеется лишь одно слабое место – сын, о существовании которого он узнал относительно недавно. Его матерью была одноклассница Эдика, которую тот бросил перед тем, как его закрыли. И сейчас, по прошествии времени, он испытывал по отношению к ним чувство вины. Иногда испытывал. Линчевский обожал гонять на своей спортивной «Ауди» по городским набережным. Он был одинок и иногда бесплатно подвозил девушек, которые голосуют. После каждой такой поездки (заметим, что он ни разу ни к одной из них не приставал) Эдик приговаривал: «Хороша, как моя жизнь…»

Стас и Эдик случайно познакомились осенью 2005 года при весьма оригинальных, отчасти трагикомических обстоятельствах.

В тот день Стуруа неторопливо прохаживался по галерее бутиков в самом центре Питера. Ничего особенного увидеть здесь он не надеялся, так как в Кейптауне видел: a) всё; b)…и ещё много; c)…и не такого. Ну да, по большому счету, ничего изрядного здесь ему и не попалось. В какую бы модную секцию Стас ни заходил, везде молодые любовницы хозяев продаж, оформленные продавщицами, мило спрашивали: «Чем я могу вам помочь?» И всем им Стуруа одинаково отвечал: «Спасибо, я разбираюсь». И в ответ также улыбался, но, скорее, своей словесной находке. Конечно, он не разбирался. Но и не хотел.

Что тут поделаешь? Ну не нравились Стасу облегающие маечки и трусики! Он любил цвет хаки, но при этом обязательно… расхристанный. На спине его мешковатого пиджака типа «БОМЖ пустыни» были выдавлены английские литеры «THE А». В ЮАР этот слоган известен много больше, нежели какая-нибудь «кока-кола». Но здесь никто не пытался расшифровать эту надпись. И все же Стуруа не переставал надеяться, что кто-нибудь да попадется. Из тех, кто осведомлен. А осведомлен мог быть лишь тот, кто был там. У него на родине.

В одной из витрин Стас случайно увидел бусы – короткие и пухлые, как сливы. Причем такого же цвета. Чем-то они ему приглянулись, и Стуруа их тут же купил. Хотя стоила цацка прилично – в районе четырехсот долларов. Искренние возрадовавшаяся редкому покупателю девица предложила заполнить анкету на получение дисконтной карты. Стасу не нужна была карта, но сам процесс его увлек. В результате, едва вписав в графу свою фамилию, он нарвался на отчасти предсказуемый, но все равно дикий вопрос:

– Ой, а вы, наверное, из Молдавии?

– Какой Молдавии? – переспросил Стас и вспомнил, что где-то на глобусе действительно есть такая земля или область.

– Ой, извините, наверное, из Франции, – сделала поправку на его акцент продавщица бус.

– При чем здесь Франция? – Он никак не мог понять логики и взаимосвязи, а потому добавил, уточняя: – Я из Африки.

– Это где джунгли? – решила пошутить девушка.

– Это где буры, – буркнул Стас. Сейчас его отчасти успокаивало лишь то, что о какой-то неведомой Молдавии у нее, скорее всего, примерно такое же представление.

– Буры – это такие гребни на барханах? – продолжала модная тусовщица. Было заметно, что парень ей очень понравился.

– Буры – это такие мужчины, которые считают, что белые и негроиды одинаково ущербны. Они живут поодиночке, пока их не трогаешь.

– А если тронуть?

– Пробовали, – нехорошо ухмыльнулся Стас. – Они ломтями стругают.

– Что стругают?

– Кожу. Ломтями со спины настругивают и потом на ремни пускают.

– Ужас какой!

– Зэ А, – сказал ей на прощание Стас и, к глубокому разочарованию девицы, вышел из секции.

Его присказку о бурах и «зэ А» случайно услышал Эдуард, который здесь же примерял пиджак. Было видно, что примерял его неохотно, поэтому продавщица, используя все свое красноречие, из последних сил настоятельно убеждала в преимуществах последней коллекции. В какой-то момент Линчевскому стало окончательно скушно.

– Прошу пардону, а можно нецензурно выразиться? – Эдик приблизил лицо к её прическе.

– Вам – да.

– Ёбынь это. Для геев, – тихонько шепнул он, отбросил пиджак и осторожно пошел вслед за Стуруа.

За стеклянными углами стеклянных переходов появилось кафе. Здесь оба одинаково взяли по чашке эспрессо и, усевшись неподалеку друг от друга, на полсекунды переглянулись.

«Лицо человека, знающего, что такое жить кость в кость», – подумал Стуруа.

«Хавелло опасное. С таким лучше играть вежливо», – мелькнуло у Эдуарда.

Кондиционер давал приятную прохладу, и это был единственный плюс заведения. Всё остальное – в минус. В первую очередь, чужие лица вокруг. Особенно морды двух мопсов, вертящихся на руках пары девиц, изображавших из себя избранниц Голливуда и тонких знатоков минета. Но ни то, ни другое не катило. Ибо про Голливуд они знали лишь то, что живут в нем богато, но не они. Да и с сексуальными фантазиями также было туго – это Стуруа определил по тонким и противным губам. Мопсы вроде как были призваны доказать обратное, но у них это получалось скверно. В какой-то момент Стас и Эдик снова взглянули друг на друга и… заржали, поняв, что их оценки совпадают. Поняли это и девицы, которые дико скривились. Одна из них в досаде, возможно, даже ляпнула: «Лохи!»

В этот момент между парнями присела компания, состоящая из трех бандитов-переростков. Возможно, они решили, что быть бандитами модно, возможно, просто промахнулись во времени лет на десять, но вели они себя скверно, показывая всем, даже витринам, что такое крутость в их интерпретации. А главное – вокруг стало громко, не уютно и не смешно.

Эдуарда это разозлило. Стуруа, напротив, заинтересовало.

– Вечерком нюхнем… погудим… Бабец там нормальных… с дойками… Все дела… – слышалась дрянь с деланым хохотом.

Наконец они двинули столом так, что раздался омерзительный скрежет круглой ножки по полу. Это окончательно взбесило Эдика, который не переваривал резких неожиданных звуков.

– Парни, а можно мне спокойно кофе допить?! – не выдержал он.

– Можно! – раздался гогот.

«И зачем только я сказал „А“? – подумал Эдуард. – Теперь надо и „Б“ произносить».

– Ты мне это как кто позволяешь? – рявкнул он.

Наблюдавший за ним Стуруа все понял и под столом аккуратно разломал пополам две палочки, заботливо лежавшие на случай заказа японской кухни. Затем пододвинул к себе перец.

– А тебе какая разница?! Если тебе позволяют? – хохотнул бычок. Впрочем, хохотнул чуть неуверенней, так как увидел глаза Эдуарда.

– Разница есть. Ты чей такой громкий? – Эдик встал. Стуруа увидел, как он незаметно прихватил пепельницу. «Н-да, бур», – усмехнулся он про себя.

– Скажи спасибо, что место здесь гламурное тебя волтузить… – начал привставать старший в компании по комплекции.

Но как привстал, так и осел. Поскольку стеклянная пепельница вошла ему ровно сверху. Сильно вошла. И легла, как бескозырка. Еще одного, сидящего, Эдик попытался жахнуть ногой. Но неудачно – нога провалилась в воздух.

Воспользовавшись его промахом, двое, чуть мешкаясь и мешая друг другу, вскочили. И тут, неожиданно для всех, рядом оказался Стуруа, который до крови воткнул заранее намеченной жертве сломанные рисовые палочки в плечо и сильно надавил. Парень развернулся, причем левой рукой Стуруа помог ему это сделать быстрее. Таким образом голова парня оказалась повернутой затылком к Стасу с намертво зафиксированной шеей. Свободной правой Стас аккуратно посыпал перец ему в глаза и чуть-чуть растер. Судя по звуковой реакции – прием удался. Стуруа отпустил оппонента. Тот сразу присел на корточки, мудро не стал растирать глаза, а лишь приложил к ним ладонь и на ощупь начал двигаться между стульев. Ему не мешали.

Тем временем третий вошел в ноги Эдику, и оба рухнули на пол. Эдик – первый, но боли почему-то не почувствовал. Стуруа не стал вмешиваться в их честную возню, а подошел к робкому охраннику, столбиком выкрикивающему SOS в свою радиостанцию с явно севшим аккумулятором.

– Не бойся, они сейчас за все заплатят администратору, – пообещал Стуруа и отошел в отдел обуви, наблюдая за окончанием эпизода через стекло.

Попыхтев, орлы расцепились и, отряхиваясь, расстались. Нелепость ситуации дошла до обоих быстрее, чем возможные последствия. Поэтому типичных, нестрашных и банальных угроз далее не последовало.

– Черт-те что!.. – зло сказал Эдик через витрину Стасу.

Стас вытащил голову из-за двери секции и предложил:

– Ты за банкет-то рассчитайся!

Эдик, практически не считая, передал бармену какие-то деньги. Затем махнул рукой добровольному помощнику: мол, валим, перекурим…

Вышли на Невский. Эдик первым протянул руку:

– Эдуард.

– Станислав.

– Прибалт?

– Африканец, – улыбнулся Стуруа.

– Бывает. Давно в Питере обосновался?

– Так… с недельку.

– Извини, но по манерам вижу, что в колонию заезжал.

– Нет, – заржал Стуруа. – Я же говорю, я из ЮАР. Это далеко. В Африке. Я, вообще, полицейский. Правда, бывший. Из эмигрантов.

– Ебануться, – затянулся Эдик. – Меня спас мент из Африки. Дела…