ГЛАВА 9. ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ
Возвращаясь с попутным ветром, корабль Конана вошел в бухту Джафара. Теперь над городом возвышался замок Конана — гордыми близнецами застыли сторожевые башни, наблюдая за островами, узкими проливами и далеким кусочком открытого Вилайета на западе. Замок произвел впечатление на многих пиратов, и снова они начали перешептываться о былых днях. Некоторые из пиратов даже расчувствовались и пустили слезу.
Не было таких старожилов, кто мог бы вспомнить, как выглядел замок раньше и как давно был разрушен. Скорее всего, его разрушили сами же пираты, когда впервые захватили этот остров-порт, еще до расцвета империи Турана и до прихода на остров Морских племен.
Большинству иностранных мастеровых и проектировщиков заплатили и развезли их по домам. Однако некоторые решили остаться, потому что Джафар бурлил, став одним из самых богатых портов Вилайета. Тут процветала торговля и вовсю шли строительные работы. В порту собралось множество кораблей, и среди них «Мучительница» — галера Сантиндриссы, пользовавшаяся дурной славой.
Постоялый двор «Красная рука» был переполнен женщинами-пиратами Дриссы и освобожденными ею гребцами, заново открывавшими очарование грога. Однако их высокой женщины-капитана с ястребиным лицом видно не было.
Конан расплатился с командой, пристроил различные награбленные и купленные товары, что привез, в замок или на склады возле доков. Потом широким шагом он поднялся на холм, направляясь в замок, где ждала его прекрасная Филиопа. Вскоре город остался позади. Извилистая дорожка привела его во фруктовый сад, а потом на скалистое пастбище, над которым возвышался замок, неприступный и сверкающий недавно сложенными стенами.
В конце мощеной дорожки был опущенный подъемный мост. Конан подождал, пока морские воры под командой Иваноса не подняли решетки. Если предводитель пиратов отправлялся в путешествие, то вверял кому-то охрану своей женщины и сокровищ. Иванос казался наиболее лояльным и подходящим лейтенантом для такой работы. В любом случае Конан достаточно хорошо знал его.
Пройдя через двор в башню, миновав сводчатый банкетный зал и поднявшись по винтовой лестнице, Конан не встретил ни Филиопу, ни высокого пирата из Коринта. В замке царил покой, но что-то насторожило Конана. Он быстро прошел по коридору с окнами, а потом по винтовой лестнице поднялся в западную башню. Первая спальня была их (его и Филиопы) — узкое верхнее помещение, с балконом, выходящим на залив и город.
На широкой приступке у двери стояла пара сапог. Не нежные сапожки, какие предпочитала Филиопа, а морские сильно поношенные сапоги, испачканные грязью с холмов. И разве не сабельные удары иссекли их голенища? Конан, злясь на себя самого, увидел, что черная кожа изрублена, как ухо старого задиристого кота!
Сжав серебряную ручку, Конан рывком распахнул дверь. Та с глухим стуком ударилась о стену, и за ней капитану открылась темная, окутанная тенями комната… и подтвердились его худшие страхи. В укрытой балдахином кровати отдыхало два сплетенных тела. У подножия шелкового покрывала лежали второпях сброшенное платье Филиопы, черные штаны и кожаная амуниция — настоящий арсенал: сабля, кнут и кинжалы. Вытащив из-за пояса саблю, Конан направился к кровати.
— Проснись, грабитель — кем бы ты ни был! Украсть женщину у мужчины, в его же кровати, пока он плавает далеко в море!.. Что еще ты украл, во имя Ашторета и всех дьяволов? Скажи мне… сколько стоит твоя жизнь?
Острие сабли Конана, проткнув дымчатую занавесь и широкое покрывало и подцепив последнее, отшвырнуло ткань в сторону. Другой клинок — кинжал двух пядей в длину — попытался воспрепятствовать этому… Он оказался искусно выделанным и был спрятан под одеялом! Что смертоносный нож мог делать в постели Филиопы?
— Ты очень ревниво относишься к своей собственности, Амра с Моря Запада, — голос, раздавшийся из-за занавесок, был грубым и хрипловатым, в нем не прозвучало ни одной теплой нотки. — А что ты стоишь без нее? — Лезвие с легкостью распороло занавесь, в то время как его владелец бесстрашно бросился вперед. — Или ты просто боишься, что кто-то другой может оказаться лучшим мужчиной, чем ты?
— Я не боюсь ни мужчин, Сантиндрисса, ни женщин, которые занимают место мужчин, — сказал Конан женщине-капитану. Глядя на острие ее кинжала, он держал свой клинок наготове, разглядывая высокую пиратку, одетую лишь в скудные шелка, едва прикрывающие ее голые полусогнутые и широко разведенные ноги. — Однако признаюсь, я удивился, обнаружив тебя здесь! Из всех товарищей, кого во время долгих одиноких ночей в море я и мог вообразить в постели моей женщины, ты была последней, кого я мог бы подозревать.
— Дрисса не восхищалась мной, — сонно возразила Филиопа, приподнявшись за спиной женщины-капитана и стряхнув с глаз длинные черные локоны. — Прекратите. — Она отбросила покрывала, открыв большую часть своего обнаженного безупречного тела. — Правда, Конан, мне жаль, что я удивила тебя подобным образом… но тебя не было так долго, и я не знала, когда ты можешь вернуться.
— Я слышала, как тебя приветствовали у ворот замка, — гордо объявила Сантиндрисса. — Но я не видела причин удирать или будить твою хозяйку.
— Ты так пренебрежительно ко мне относишься? — грубовато сказал Конан. Его встревоженный взгляд беспокойно метнулся от развратной Дриссы к расстроенной Филиопе.
Сантиндрисса холодно взглянула на хозяина замка.
— Не понимаю, что тебя беспокоит… от меня она не родит, уверяю тебя! — Дрисса надменно пожала плечами, опустив кинжал. — В развлечениях между праздными женщинами нет ничего нового. Каждая женщина гарема по всему побережью сделает то же для своей сестры, пока их повелитель развлекается с другой женой.
— Жены гаремов! — Филиопа фыркнула от ярости, сев в кровати, и положила руку на плечо Сантиндриссы. — А как насчет жен моряков?.. Я скорее пересплю со всеми молодыми содержанками Джафара, чем с покорными рабынями какого-нибудь императора, пусть те будут даже во сто раз краше! — Вызывающе гордо подняв голову и тряхнув темными волосами, она хмуро посмотрела на Конана. — Если ты мной пренебрегаешь, ты не должен волноваться о том, чем я занимаюсь в твое отсутствие.
Конан, расстроенный и сильно разозлившийся, наконец нашел, что ответить:
— Не должен… я не виню твою жажду плоти. Как могу я винить тебя, когда и сам так же мучаюсь? — Его взгляд снова скользнул от одной женщины к другой. — Но ты, Дрисса, теперь тоже будешь моей женщиной и станешь делить со мной постель в море! Приятель-капитан и соперница. Однако что-то тут не так…
— Но ведь я — не какой-то незнакомец, который обманом пролез в твою постель, — женщина-пират сплюнула. — В твою морскую хижину! — Она посмотрела на Филиопу так, словно хотела узнать, как ее любовница воспримет это. Но обнаженная красавица не убрала руку. — Мы же с тобой плавали на моей «Мучительнице» вместе с моими товарищами, — показав на Конана острием кинжала, кисло прибавила Сантиндрисса. — И давайте объяснимся… Почему ты хочешь обнимать меня на волнах и отталкиваешь на берегу?
— Но, Дрисса, большинство наших встреч кончаются ссорами, и об этом знают все, — запротестовал Конан. ~ Захочу ли я, чтобы здесь, в моей обители…
— Хочешь ты или нет, но сейчас ты у меня получишь, — прошипела женщина-капитан. Она стрелой слетела с кровати и, сделав полшага вперед, нацелила на него свой кинжал. — Хватит пускать слюни. Я знаю все твои уловки! Ты хочешь вернуть себе свою женщину и держать ее под каблуком? Разделять и властвовать? Вы, мужчины, все такие чистенькие! Но это — в прошлом! — Она снова торопливо забормотала что-то, обращаясь к нему, двигаясь вперед с вызовом, несмотря на тяжелую саблю в руках Конана.
— Нет, Сантиндрисса! Разве ты не видишь, он просто ревнует? — Филиопа соскользнула с кровати и, сдерживая, обняла за плечи свою любовницу. — По-своему, по-мужски, он уважает тебя, приравнивая к мужчине. — Она обвилась вокруг пиратки и вытянула прекрасную белую ладонь, останавливая Конана. — Когда-нибудь и ты станешь чьей-то женщиной…
— Мужчина, женщина, какая, будь она трижды проклята, разница? — Резким рывком Сантиндрисса вырвалась из объятий Филиопы, оттолкнув нагую девушку в сторону. — Он — дурак. После плавания на север, ныряний и совместного отдыха на нижних палубах долгими холодными вечерами разве я не могу ревновать его? Или тебя?
Повернувшись к ним спиной, с дикими глазами и раскрасневшимся лицом, она заговорила и вовсе неразборчиво:
— Я играла в любовников с вами обоими, как и с другими, для вашей же пользы! Из-за вас я освободила своих рабов-мужчин… сейчас они бездельничают, пьют и плетут интриги, разделив между собой моих женщин! Можете вы вообразить… некоторые из них, из моих яростных кошек, теперь поговаривают о замужестве и жизни на берегу, — она с горечью покачала головой. — Но никто из них, будь то мужчина или женщина, не смеет жениться на мне! Я так одинока!
— Дрисса, — начал Конан. — Я не имел в виду…
— Ты не имел в виду, но ты и не думал обо мне! — яростно огрызнулась она. — И ты сам точно такой же! Ты, со своими кораблями, замками, надменными амбициями… Ты разрушил нашу мирную пиратскую жизнь! Что стало с нашим Братством сестер…
— Послушай, Дрисса. — Конан шагнул вперед, опустив саблю. — Если тебя беспокоит только это, то ты можешь смотреть на меня как на друга…
— Как на друга — никогда! — воскликнула пиратка и рубанула кинжалом, целя в горло Конана. — Мои рабы или мои сестры… они то со мной, то против меня… Как мало все это значит! Мой любовник, мой тюремщик, мой завоеватель и воздыхатель, вот кем ты, Конан, был для меня раньше! — Взмахнув кинжалом и сделав безрассудный выпад, пытаясь обойти клинок, который Конан выставил для защиты, на мгновение Дрисса открылась, но киммериец не воспользовался преимуществом. — Лучше быть выпотрошенным, вонючим трупом, чем другом…
Филиопа, действуя на собственный риск, схватила свою любовницу за запястье и тут же обратила ее гнев против себя:
— Убирайся, шлюха, или умри!
Конан быстро использовал представившийся ему шанс, проведя саблей молниеносный прием, отчего оба клинка со звоном полетели через всю комнату. Но борьба продолжалась и голыми руками. Противники сцепились, осыпая друг друга ударами и проклятиями, хрипло дыша, топая сапогами и босыми ногами по плитам пола. Голая Филиопа, рискуя получить синяки, влезла между двумя сражающимися капитанами и помогла Конану затащить Сантиндриссу назад в постель, где ее завалили одеялами и подушками.
А потом ярость Дриссы прошла… превратившись не в безудержную похоть, а в обиду, смоченную горькими слезами. Потребовалось много времени и терпения (весь вечер и часть ночи), чтобы утешить и успокоить ее.
Постоялый двор «Красная рука» был переполнен и кипел. Тут собирались самые дрянные пираты — отбросы двух десятков портов Вилайета. Песни, проклятия и веселые споры звучали в новом и старом залах, отделенных от полной пара, пропитанной дымом и запахом рыбы кухни и кладовых. Ниже, в сыром полуподвале, были маленькие комнаты для тех, кто хотел пьянствовать в уединении. Сухие грязные прежде складские комнаты и зальчики приютили тех, кто желал уединения.
В одной из таких комнат Рондо Туранец сидел во главе скособоченного стола. Когда он встал, приветствуя только что вошедшего, его круглое рябое лицо в дымном, сальном свете свечей выглядело особенно злобно.
— Добро пожаловать, Атрокс! Ты принес деньги? Хороший парень. Садись! Отдохни и давай выпьем по кружке, прежде чем все соберутся, — сказав так, он налил своему гостю маленькую кружку неочищенного, вонючего арраки. — А теперь разве мы не поднимем тост за какого-нибудь героя? Ага, я знаю… за Кналфа Разрушителя, настоящего капитана! Знаю, его давно уже нет с нами, но он, судя по легендам, самый выдающийся пират — Великий предводитель Красного Братства. С тех пор как его убили, прошло чуть больше двух лет… Может, его кости уютно покоятся на дне залива, куда течение унесло его. — Рондо повернулся к двери. — Ну, заходи же, Рафиас. Отсюда слышу, как ты там жадно глотаешь слюну. Сюда… возьми кружечку! Наш первый тост за капитана Кналфа, но мысленно вы отсалютуйте Сергиусу. Его убил Амра, как все вы отлично знаете, но в свое время Сергиус слыл грозной легендой морей! Теперь только от одних воспоминаний о нем у меня на глаза наворачиваются слезы… или в этом виноват этот недоделанный грог? Ладно, несмотря на то что люди скоро все забывают, я уверен: Иванос еще вспомнит капитана Сергиуса, когда не слишком загружен на службе своему новому капитану. В конце концов он восстанет… Джавала, добро пожаловать! Ученый человек, самый первый писец и законодатель нашей банды. И, как я вспоминаю, счастливчик в картах. Мы говорим о великих вождях прошлого, свирепых людях, которые правили пиратами Джафара в добрые старые времена. Вот были дни, разве нет? Тогда пиратская братия могла свободно бродить по Вилайету, отбирать лучшие грузы и ради удовольствия сжигать корабли… Тогда мы не были скованы договорами и альянсами, не пасли купеческие лоханки, вместо того чтобы просто утопить их. Эх, доброе старое времечко! Без сомнения, ты, Джавала, мог бы рассказать нам много историй… Эй, Дикколо, и ты нашел нас! Мы еще не начинали игры, так что можешь водрузить зад вон на ту скамейку и смочить горло. Но, пожалуйста, не испытывай ни на ком из нас свое остроумие! Я часто восхищаюсь твоим острым языком и тем, что при случае ты всегда готов поупражняться на своих приятелях пиратах. Даже повелитель моря Амра дрожит, когда ты начинаешь язвить.
— Я приобрел такую славу лишь за то, что высказывал вслух свои мысли, — без тени улыбки признался Дикколо. — Я готов открыто бросить вызов Амре, это правда… или любому увальню, кто осмелится посчитать себя выше других. Все мои корабельные товарищи знают это, так же как все капитаны.
— И поступают мудро, ценя это, — вставил Джавала.
— Некоторые, — с согласием ответил Рондо. — Ладно, наконец-то нас восемь — достаточно для игры. Да, вы, Гермиус и Зефат, садитесь. В тесноте, да не в обиде. Наливайте себе грогу. Эта келья хоть и ужасно тесная, все же больше той, в которой меня держали в Аграпуре! Зато тут мы можем спокойно поиграть, и нас не будут беспокоить задиристые офицеры. Тут есть свет, грог и настоящие золотые пиастры… один Тарим знает, каким чудом сберег я их, отложив из своего последнего жалованья.
— Дело в том, что мой кошелек почти плоский, — честно признался Рафиас.
— Я здесь для того, чтобы отыграть часть того, что проиграл прошлой ночью, — вставил Джавала. — Хочу снова почувствовать себя богатым.
— Увы, брат, — соболезнующе произнес Рондо, — боюсь, ты никогда не станешь богаче нас, своих товарищей. Большая часть золота честных пиратов попадает в лапы шулеров и торговцев, которые кишмя кишат и жиреют в Джафаре при новом порядке.
— Конечно, — глубоким, печальным голосом подтвердил Атрокс. — Все мое золото уплыло… кроме этого! — Он покачал слабо позвякивающим кошельком с грязной тесемкой.
— Может, правду говорят, что сокровища короля Кобольда были проклятыми, — печально добавил Рондо. — Вероятно, наше золото вернулось назад, откуда пришло, — на морское дно. Не получится ли так, что Амра и колдун зря подняли сокровища из глубин, заплатив за них жизнями наших товарищей, — он нахмурился, скривился… а может, он скривился из-за грога.
— Вы, двое, новенькие. Возможно, вы не знаете всей истории, — поправился Рондо, повернувшись к Зефату и Гермиусу, одновременно раздавая карты. — Вы ведь из банды Гарфалка, не так ли? Он — последний капитан, убитый по приказу Амры. Так вот какая история произошла немного раньше: корабль, доверху набитый лейтенантами и капитанами, — злополучный «Ворон» Амры — отправился в плаванье. По дороге пираты поймали галеру с колдуном на борту, и вместо того, чтобы убить чернокнижника, взяли его с собой. Занимался тот колун поисками сокровищ. Вот Амра и решил заполучить подводные богатства. Пираты поплыли на север в темные, таинственные воды, полные страшных предзнаменований и угроз. Колдун нашел обломки утонувшего корабля с сокровищами, галеру Кобольда Рыжего, которая давно стала легендой… При помощи слуг колдуна, игнорируя волю богов и духов, они подняли сокровища с морского дна. Но ярость богов породила шторм, уничтоживший «Ворон». Некоторые говорят, что гигантский меч, зажатый в руке бога, обрушился с небес и разрубил корабль надвое. Все они исчезли — Амра, его женщина и колдун. Галера колдуна вернулась в Джафар, привезя часть сокровищ, и из них лишь каплю заплатили выжившим морякам. Потом Амра вместе со своей дамой вернулся, то ли будучи, один Эрлик знает каким, колдуном, или дело все в его дьявольском везении… и потребовал львиную долю добра, достроил свой замок, заключил договор с гирканийцами… Он словно принц бережет свои богатства, обманывая прежних друзей и изгнав настоящих пиратов с морских просторов Вилайета! Теперь еще говорят, что он поведет пиратов на войну, чтобы мы сражались и умирали за Гирканийскую империю.
Пираты помрачнели, нахмурились и бормотали что-то про себя, в то же время не прерывали игру. Насколько позволяла им игра, они грубо сетовали на несправедливость правления Амры… все, кроме Дикколо, который наконец заговорил громко, заглушив бормотания остальных:
— Хорошо, Рондо, ты предъявил Конану страшный счет! — Маленький кофит наградил своего приятеля кривой улыбкой. — Ты говоришь так, потому что знаешь: Амра никогда не заводил шпионов. И, Тарим знает, я никогда не стану точить нож на своего капитана. Я брал свою долю медяков из рук киммерийца как плату за то, что с одинаковым искусством держусь за рукоять весла и ножа. Однако мне кажется, Конан всегда по справедливости обходился с теми, кто бросал ему вызов. Никогда он не уступит ни одному из нас без боя, даже если ему придется бороться с самой смертью.
Худой пират одновременно поглощал выпивку и говорил.
— И плавая в этих водах достаточно долго, я не вижу причины оплакивать добрые старые дни. — Он обвел рукой тесное, наполненное дымом помещение. — Посмотрите вокруг! Лично я никогда не видел, чтобы Джафар был таким богатым и чтобы в нем жилось так уютно. Здесь безопасная гавань для гордых пиратов.
При этих словах шепот в комнате изменился, превратившись в кислое, недовольное бормотание. Присутствующие переключили все внимание на звон золотых монет на дощатом столе. Но скоро Рондо заговорил снова. Его голос, как и подобает голосу бывшего арестанта, был скрипучим:
— Я могу согласиться с тобой, Дикколо, только в одном… в свое время ты взял слишком много денег из рук Конана! — Он подождал, пока не стих грубый смех пиратов. — Но я никогда не стану доверять ни тебе, ни твоему любимому капитану. Я не обвинял его ни в чем, кроме корысти и жажды власти… и еще в чрезмерной жестокости по сравнению со всеми другими пиратскими вождями в истории нашего Братства.
Глупая улыбка на его круглом лице казалась примиряющей, и, раздавая карты, выходец с Ильбарса изложил свою точку зрения:
— Нет, в самом деле, я дал капитану Амре фору… Чтобы он смог подняться, построить замок и укрепиться в нем, собрать побольше кораблей и золота, чем ухитрились другие, которые ушли, оставив все невесть кому.
Слава и богатство тогда не достались достойным. Я не могу придраться к Амре ни в том, как он хранит сокровища, ни в том, как он продал своих товарищей ради гирканийцев… но то же часто происходило раньше, и все доставалось тем, кто приходил следом.
— Кто придет на смену Конану и когда? — Дикколо, пришел в ярость от елейности хозяина, со злостью потребовав ответа. — Кто возьмет себе дворец Амры? Ты предлагаешь, чтобы мы посадили туда тебя — речного пирата? — Он зло осмотрел собравшихся, вспоминая, кто из них участвовал в знаменитом рейде на Аграпур. — Как можешь ты говорить, что Конан продал нас иностранцам, когда он всегда действует против Турана? Ведь это он убил Кналфа, который заключил договор с Туранской империей? Может, ты и не видишь, но замок, который он построил, не даст чужеземцам править Джафаром!
— Но разве замок построили для этого? — с усмешкой воскликнул Рондо. — А я-то думал, Конан построил крепость для того, чтобы хранить свое золото и баб подальше от нас — своих братьев-пиратов!
Язвительный, острый как жало язычок Дикколо на этот раз подвел его. Под смех игроков Дикколо снова повернулся к ухмыляющемуся речному пирату:
— Я вижу, к чему идет дело, Рондо, и предупреждаю тебя: не рассчитывай на меня. Я не стану помогать тебе свалить Амру, чтобы ты смог вскарабкаться на вершину груды обломков.
Сказав это, он поднялся из-за стола, поставил свою кружку и покинул комнату. Пока остальные скептически смотрели ему вслед, Рондо толкнул Атрокса в бок и что-то прошептал ему на ухо.
Дикколо по лестнице поднялся в общую комнату, обеспокоенный и негодующий по поводу того, что услышал. Конечно, жалобы и мятежные планы не были чем-то необычным среди пиратов, но этот негодяй Рондо имел слишком уж четкий план и казался достаточно хитрым, чтобы возложить выполнение своего плана на чужие плечи. Без сомнения, было бы мудрее остаться внизу, притворившись согласным, выслушать планы заговорщиков, но язык и раньше причинял Дикколо много неприятностей. Какая ирония, что в этот раз он защищал Конана, вместо того чтобы насмехаться и подкалывать воинственного быкоголового капитана!
Ему нужно было найти доверенное лицо, кого-то, с кем можно было бы поделиться услышанным. Когда Дикколо осмотрел наполненную людьми галерею, то первым знакомым, кто попался ему на глаза, был старый Йоркин — жрец пиратов — скальд, слагающий стихи. Он слыл чудаком, которого любили многие, и образцом мудрости в житейских делах. Йоркин был сморщенным от старости, почти беззубым пиратом. Для людей его профессии продолжительность жизни человека казалась мимолетно коротким отрезком времени.
Йоркин сидел на бочонке возле кладовой, пил пиво из деревянной кружки, которую то и дело ставил на более высокую бочку, возле которой сидел. Когда Дикколо подошел и уселся на пустующий бочонок рядом со стариком, Йоркин повернулся и улыбнулся молодому человеку улыбкой, обнажившей множество дыр и всего несколько зубов:
— Привет, юноша, что занесло тебя в этот уголок?
— Так уж получилось, старик… хотя меня сильно тошнит от того, что я услышал внизу от круглолицего Рондо и его игроков-обманщиков. — Выудив маленькую деревянную кружку из-за пояса, Дикколо с глухим стуком поставил ее перед собой на бочку, и служанка, разносящая арраки, наполнила ее из запотевшего кувшина. Оба мужчины сидели молча, пока она не ушла. — Они хотят выбить палубу из-под ног капитана Амры, — продолжал Дикколо. — Собираются обрубить ему весла и мачту! Идут разговоры о том, что он слишком выставляется и меняет привычный порядок вещей.
— Достаточно, — отмахнулся старик. — Есть много рифов и отмелей в Южном проливе, много фальшивых протоков! Если бы все, что говорят об Амре, было бы правдой, мы бы давно пошли на дно, — говоря это, Йоркин любезно улыбался. Его водянистые стариковские глаза внимательно следили за залом пивной и кладовой.
— Да, старик, — согласился Дикколо и, на мгновение замолчав, сделал глоток пальмового вина. — Я — единственный, кто не попался на вздорную болтовню Рондо. Я вижу, что с тех пор, как правит Амра, наша гильдия стала сильнее и на взморье творятся великие дела.
— Конечно, — согласился Йоркин. — Мудрый рулевой полагается на шкипера и на впередсмотрящего. — Подняв кружку, он глотнул пива. — Но когда налетает южный ветер, лучше брать рифы, а не поднимать паруса.
Дикколо понял, что советует ему старик. А тот словно и забыл о присутствии молодого пирата.
Пивной зал был немного больше, чем маленький, разделенный стойкой укрепленный альков, отделявший пиратов от распечатанных бочек пива. Когда девушки Филиопы в скудных платьях спеша пробегали туда-сюда с кружками, им приходилось подниматься на цыпочки, чтобы отвернуть кран пивной бочки, или, наоборот, низко нагнуться, чтобы налить арраки из стоящих на земле кувшинов. Так как Йоркин сидел у двери, активность служанок не ускользала от его взгляда, и в промежутках между жадными глотками он присматривался к девушкам.
— Благодарю, старый Йоркин, — сказал Дикколо, поднимаясь с места. Почувствовав внезапное желание выполнить совет старика, молодой пират направился к дверям, прошел через залитый светом, заполненный толпой переулок. Ночь вдали от вонявшего рыбой залива была свежей и душистой. Оставив за спиной толпу бездельников, Дикколо со всевозрастающей уверенностью поспешил на холм.
Мостовая кончилась, и дальше дорога превратилась в ленту застывшей грязи, но осталась твердой и ровной. Домов вдоль дороги стало меньше. Они отступили, спрятавшись за фруктовыми деревьями. Далеко впереди и выше над усыпанным пылающими звездами горизонтом поднимались двойные башни замка.
Сзади раздались шаги — два человека спешили за Дикколо. Пират метнулся в сторону, под защиту фруктовых деревьев, но налетел на ствол. Когда он пришел в себя, то почувствовал, как крепкая рука легла ему на плечо. Низкий голос Атрокса прогремел ему прямо в ухо:
— Он здесь!
— Дикколо, да ты никак заблудился? — тонкий голосок Рафиаса присоединился к голосу Атрокса. — Ты забрел слишком далеко от моря, парень! Тут нет ничего для тебя… Или ты спешил в замок богатого капитана, которого давно уже ничего не волнует?
— Он просто заблудился, — пробормотал Атрокс, сдавив шею Дикколо.
— Может, он собирался заглянуть к своему старому капитану, рассказать ему историю-другую? Ведь такое может быть? Но это было бы глупо.
— Да, Дикколо. Глупое желание, — добавил Атрокс.
— Это же не для такого языкастого парня вроде Дикколо. Острый язык шутника может ранить как клинок. Но я знаю, как воспрепятствовать этому.
Рафиас шагнул ближе, и в руке его сверкнул кинжал.