Длинные полутемные сырые коридоры. Многочисленные лязгающие металлические решетки. Как непривычно скованным наручниками запястьям. Руки затекли, их покалывают иголки боли. Идти бы так вечно.

Молодой милиционер остановился у тяжелой стальной двери с решетчатым окошком, зазвенел ключами.

Распахнув дверь камеры, он втолкнул Василия Михайловича внутрь, отщелкнул браслеты.

– Одиночка, – прошептал Бубнов, морщась от спертого, пахнущего мочой и хлоркой воздуха.

Он очень боялся, что попадет в битком набитую всяким сбродом камеру.

– Это пока одиночка, – милиционер бросил взгляд, полный нескрываемой ненависти. – Надеюсь, тебе, тварь, пожизненное не впаяют. Пойдешь на зону, а там таких, как ты, ой как не любят. Нам начальство все время вставляет: относитесь к обвиняемым и заключенным вежливо. И как к такой тварюге, как ты, нормально относиться?! Тоже мне, занятие придумал. Баб на кусочки резать. Слава Чикатило покоя не давала? Тварь...

Звук закрывающейся двери вызвал у Василия Михайловича панику. Он больше никогда отсюда не выйдет? Вот эта пара метров пространства с решеткой на небе и досками вместо кровати – навсегда? А как же лекции, студенты, книги и библиотеки? Ведь он не может без всего этого. В камере СИЗО он всего пару минут, а кажется, что всю жизнь, и страх и отчаяние парализуют мысли...

Его профессор опустился на нары и глубоко вздохнул. Как стыдно перед коллегами. Что они подумали, когда Василия Михайловича забрали прямо из академии?

Его преступнику было хорошо. Свое он уже отбоялся. Все самое страшное с ним случилось. Можно не пугаться волков с красными глазами и серой вздыбленной на загривке шерстью. Шаги тех, кто идет арестовывать, прозвучали и смолкли. Как спокойно.

Его убийца испытывал неописуемое раздражение. Задуманное не доведено до конца. Грязная, неочищенная Дагни растворилась в лабиринтах московских улиц. И он так и не понял, почему женщина не пришла на свидание. Эта пиявка высосала его и осталась безнаказанной.

Как назло, преподаватели академии сегодня вечером долго не расходились по домам. После лекций проходило заседание деканата. Потом выяснилось, что у младшего научного сотрудника Аллочки день рождения, и она приглашает всех выпить по бокалу шампанского с тортом. Женщины раскраснелись, принялись флиртовать. Какой мужчина, когда с ним кокетничают, заспешит домой?

За окнами художественной академии темнела ночь. Медленно и торжественно кружились подсвеченные прожекторами фонарей снежные хлопья. Сделался тише гул текущих по проспекту автомобилей.

Кафедра же шумела, спорила, звенела заливистым женским смехом.

Василий Михайлович незаметно покинул общее застолье. В конце концов, он ничем не рискует. Сейчас быстро включит компьютер, проверит почту, и все.

– Здесь находится Василий Михайлович Бубнов?

На вошедших в комнату бритоголовых парнях были джинсы, короткие кожаные куртки, кроссовки. Громовой голос, широкие плечи... Они раздражали, как заноза. Кафедра замерла, готовясь взорваться возмущением.

Его профессор в ужасе подумал: «Стыд какой, как неудобно».

Его преступник, как загипнотизированный, смотрел на волков с красными глазами.

Убийца злился, потому что понимал, что не успеет просмотреть почту. Не сможет выяснить, почему не пришла Дагни. И не полюбуется ее скопированной в отдельную папку фотографией. Не отомстит. Не очистит...

– Пройдемте, – сказал один из парней, когда Василий Михайлович поднялся из-за компьютера.

– Что все это значит?

– Да по какому праву? Уважаемого человека...

– Василий Михайлович, обязательно мне перезвоните, когда все выяснится...

Поток преподавателей тек по лестнице, выплеснулся на улицу, к припаркованным у входа милицейским «Жигулям».

Бубнов кивал. Да, все прояснится. Разумеется, недоразумение. Перезвонить? Конечно!

На машине с орущей сиреной его привезли к тому самому следователю, который пил его энергию.

– Да, это я убивал женщин, – с порога заявил Василий Михайлович, – подробностей не помню.

Следователь пожал плечами и принялся оформлять какие-то бумаги. Потом он вышел из кабинета и через пару минут вернулся.

– Ничего, в камере посидите, вспомните. Ребята, в СИЗО его.

Эта новость была для Василия Михайловича шоком. Он не сомневался, что после того, как во всем признается, его отпустят. Хотелось скорее покинуть кабинет, убежать от следователя, выпивающего его энергию.

Потом хотелось идти по длинному сырому коридору и не останавливаться.

Теперь, на жестких нарах, в вонючей душной камере, профессор, преступник и убийца вдруг заговорили все разом, перебивая друг друга и рассказывая все новые и новые подробности.

Василий Михайлович бросился к двери и заколотил в нее что было сил.

– Голоса! Сделайте тише эти голоса! Мне плохо!

Дверь так и не открылась...