57

Обращенные на восток окна штаб-квартиры парижской полиции в теплые месяцы года во время завтрака обычно сплошь оккупировали молодые полицейские в надежде увидеть Симону Синьоре^[86], пьющую утренний кофе на террасе своего дома, выходящего на соседнюю площадь Дофина.

Инспектор Попиль подошел к своему столу, не подняв взгляда даже тогда, когда разнеслась весть, что двери на террасу киноактрисы открылись, и остался невозмутим, когда раздался всеобщий стон – на террасе появилась всего лишь служанка, вышедшая полить цветы.

Его собственное окно было распахнуто, до него доносились отдаленные звуки коммунистической демонстрации на набережной Орфевр и на Новом мосту. Демонстранты – по большей части студенты – скандировали: "Свободу Ганнибалу! Свободу Ганнибалу!" Они несли плакаты "Смерть фашизму!" и требовали немедленного освобождения Ганнибала Лектера, который теперь стал в некотором роде знаменитостью. Читатели в своих письмах в "Юманите" и "Канар эншен" защищали его, а "Канар" даже опубликовала фотографию горящих остатков "Кристабель" с подписью "Людоеды поджариваются".

Трогательные детские воспоминания о блестящих результатах коллективизации, также опубликованные в "Юманите" в виде статьи за подписью самого Ганнибала, были контрабандой вынесены из тюрьмы и добавили ему популярности среди сторонников коммунистов. Он с такой же готовностью написал бы и для изданий самого крайне правого толка, но правые были не в моде и не могли выйти на демонстрацию в его поддержку.

Перед Попилем лежал меморандум из прокуратуры с запросом, какие именно обвинения можно реально предъявить Ганнибалу Лектеру. В свете царящих настроений возмездия – l'epuration sauvage^[87], – сохранившихся после войны, приговор за убийство фашистов и военных преступников должен был быть абсолютно обоснованным, но даже полностью справедливый, он все равно будет политически непопулярен.

Убийство мясника Поля Момуна имело место много лет назад, и единственной уликой служил аромат гвоздичного масла, отмечал прокурор. "Поможет ли взятие под стражу этой женщины Мурасаки? Может быть, ее можно обвинить в тайном сговоре и соучастии?" – спрашивал прокурор. Инспектор Попиль отверг идею об аресте женщины Мурасаки.

Конкретные обстоятельства смерти ресторатора Кольнаса, или "скрывающегося фашиста, ресторатора и дельца черного рынка", как его именовали газеты, так и не были выяснены. Да, на его темечке имелась дыра непонятного происхождения, а его язык и небо были проткнуты неизвестными лицами. Он стрелял из револьвера, что подтверждено парафиновой пробой.

Мертвецы в плавучем доме превратились в пепел и прах. О них было известно, что это похитители людей и торговцы живым товаром, "белыми рабами". Разве не был обнаружен фургон с двумя пленными женщинами – на основании данных о его номерных знаках, сообщенных "этой женщиной Мурасаки"?

У молодого человека не было никакого криминального прошлого. Он был первым в своей группе на медицинском факультете.

Инспектор Попиль посмотрел на часы и пошел по коридору в камеру номер 3, лучшую из всех камер для допросов, потому что в нее попадал хоть какой-то солнечный свет, а все граффити на ее стенах были замазаны толстым слоем белой краски. Возле двери в камеру стоял охранник. Попиль кивнул ему, и тот отодвинул засов, впуская инспектора внутрь. Ганнибал сидел за пустым столом в центре камеры. От его щиколотки к ножке стула тянулась цепь, руки были прикованы к кольцу на столе.

– Снимите эти железки, – велел Попиль охраннику.

– Доброе утро, господин инспектор, – поздоровался Ганнибал.

– Она уже здесь, – сообщил ему Попиль. – Доктор Дюма и доктор Руфен приедут после обеда. – И Попиль оставил его одного.

Теперь Ганнибал мог встать на ноги, когда леди Мурасаки вошла в камеру.

Дверь за ней затворилась, она отвела руку за спину и приложила ладонь к двери.

– Ты спал? – спросила она.

– Да. Со сном все в порядке.

– Чио шлет наилучшие пожелания. Пишет, что очень счастлива.

– Рад это слышать.

– Ее приятель закончил университет, и теперь они помолвлены.

– Очень за нее рад.

Пауза.

– Они занялись выпуском мотороллеров, таких маленьких мотоциклов, создали совместное предприятие с двумя братьями. Шесть уже выпустили. Она рассчитывает, что они смогут выпускать больше.

– Конечно, будут... я сам у них один куплю.

Женщины быстрее мужчин чувствуют наблюдение со стороны – это умение составляет часть их инстинкта выживания; да и желание они распознают тут же. Или его отсутствие. Она ощутила произошедшую в нем перемену. В глазах его чего-то недоставало.

На память пришли слова, написанные ее далекой прапрапрабабкой, тоже Мурасаки Сикибу, и она произнесла их вслух:

Быстро под чистым небом

Стынут бурные воды.

И лунный свет и тени

Гаснут и уплывают,

Словно судьбы капризы.

Ганнибал ответил в классическом стиле принца Гэндзи:

Воспоминанья о любви прошедшей

Как снег под ветром падают в сугробы.

Они остры, как утки по-пекински,

Остры, горьки, мучительно прекрасны —

Плывут, плывут во сне друг с другом рядом.

– Нет, – сказала леди Мурасаки. – Нет. Теперь остался один лед. Все ушло. Разве нет?

– Вы для меня – самое любимое существо в мире, – сказал он вполне правдиво.

Она поклонилась ему и вышла из камеры.