Глава 8

Донни и Джулия въехали в округ Колумбия около четырех часов утра и зарегистрировались в мотеле на Нью-Йорк-авеню, в населенной туристами зоне, окаймляющей центр города. Они были слишком утомлены для секса, любви или хотя бы простых разговоров.

Донни поставил дешевый будильник на 8.00 и крепко спал, пока громкий дребезжащий звон не заставил его раскрыть глаза.

– Донни! – тревожно окликнула его тоже проснувшаяся Джулия.

– Милая, сейчас мне необходимо кое-чем заняться. Ты оставайся здесь, выспись как следует. Я заплатил за две ночи.

Я позвоню тебе, как только смогу, и мы решим, что делать дальше.

– О, Донни.

Она захлопала ресницами, отгоняя сон. Даже спросонья с немного опухшим лицом и волосами, спутанными, как крысиное гнездо, она казалась ему несравненной красавицей. Донни наклонился и поцеловал ее.

– Только не делай чего-нибудь слишком глупого и не старайся проявить благородство, – предупредила Джулия. – Они убьют тебя.

– Обо мне не беспокойся, – уверенно ответил Донни. – Со мной ничего не случится.

Он быстро оделся, сел в машину, проехал полтора километра через район города, именовавшийся Юго-восток, миновал Юнион-стейшн, свернул налево на холм, пересек огромную тень купола Капитолия, повернул на Пенсильвания-авеню и в конце концов оказался на Восьмой улице. Он нашел место для стоянки перед магазинами напротив базы, запер автомобиль и направился прямо к главным воротам.

С противоположной стороны Восьмой улицы маленький форпост морской элегантности казался совершенно безмятежным. Выстроившиеся вдоль улицы дома офицеров выглядели величественными и роскошными. В просветах между ними Донни видел толпившихся на «парадной палубе» людей в форменках; они занимались своей бесконечной строевой подготовкой, стремясь безукоризненно овладеть непостижимыми для всех непосвященных требованиями воинских ритуалов. Оттуда доносилась грубая, точная и требовательная брань младших командиров. Трава, которую пестовали отряжаемые в наряд специально для этой цели молодые люди, была, несмотря на удручающе жаркую весну, темно-зеленой, упругой и чистой, как ни в одном другом месте Вашингтона.

Он вразвалочку перешел улицу и оказался возле ворот, откуда за ним уже давно наблюдал дежуривший по проходной рядовой первого класса.

– Капрал Фенн, на разводе вас объявили в самовольной отлучке, – сообщил он.

– Я знаю. С этим я разберусь.

– Мне приказано доложить о вашем прибытии командиру вашей роты.

– Выполняйте приказание, рядовой. Будете вызывать береговой патруль?

– Насчет этого мне ничего не говорили. Но капитану Догвуду я сейчас позвоню.

– Валяй. А я пойду переоденусь в форму.

– Хорошо, капрал.

Донни миновал главные ворота, пересек вымощенную брусчаткой площадку для стоянки автомобилей и, повернув налево, направился по Солдатской аллее к казармам.

На ходу он обратил внимание на странный феномен: мир вокруг него как будто замер, по крайней мере мир Корпуса морской пехоты. Казалось, что марширующие взводы как один останавливаются и все солдаты провожают его глазами. Он чувствовал устремленные на него сотни взглядов; лающие команды, постоянно заглушающие одна другую, внезапно стихли.

Донни вошел в здание и поднялся по лестнице точно так же, как делал это уже сотни раз. Оказавшись на втором этаже – второй палубе, как было принято говорить, – повернул налево и, миновав кубрик отделения, вошел в свою комнатушку.

Он отпер шкафчик, разделся, обул шлепанцы-вьетнамки, завернулся в полотенце и прошествовал в душ, где как следует обдал себя кипятком и густо намылился дезинфицирующим мылом. Вымывшись, он вытерся, вернулся в свою комнату, натянул свежие трусы и вытащил полуботинки.

Вид у них мог быть и получше. В течение следующих десяти минут он полностью сосредоточился на своей обуви, приводя ее в соответствие с извечной модой Корпуса морской пехоты, и в конце концов она засверкала, как новое зеркало. Как только он покончил с ботинками, в двери возникла идеально прямая, как и подобало кадровому военному, фигура взводного сержанта Кейза.

– Мне Пришлось объявить тебя в самовольной отлучке Фенн, – сообщил он тем особым, присущим только кадровым унтер-офицерам морской пехоты голосом, скрипевшим, словно наждачная бумага на меди. – Может быть, ты хочешь, чтобы я надрал твою молодую задницу пятнадцатой статьей?

– Застрял в городе. Были личные дела. Так что прошу извинить.

– Нарядов у тебя сегодня нет. Сказали, что у тебя ровно в десять важное дело по судебной части.

– Да, сержант. На Военно-морской верфи.

– Ладно, в таком случае я исключу тебя из рапорта. Сегодня ты делаешь то, что нужно, морпех. Ты меня слышишь?

– Да, сержант.

Кейз, удовлетворенный ответом, покинул его.

Хотя ему этого и не приказывали – он даже не знал, какая форма назначена сегодня приказом по базе, – он решил надеть парадную форму «синяя А». Натянул носки, подвязал их на икрах, чтобы они ни при каких обстоятельствах не сползли, снял с вешалки пару темно-синих брюк с красными лампасами и надел их. Зашнуровал свои сияющие полуботинки. Поверх свежей футболки надел идеально выглаженный синий форменный китель с горящими ярким блеском пуговицами и красными выпушками, застегнув его на все пуговицы до стоячего воротничка, украшенного рельефно вытканными золотом орлом, глобусом и якорем, подпоясался белым летним ремнем, туго затянув его, отчего его торс сделался похожим на торс молодого Ахиллеса, прогуливающегося под стенами Трои. Белые летние перчатки и белая летняя фуражка придали его облику полную завершенность.

На груди виднелись ленточки медалей – ничего бросающегося в глаза, потому что морские пехотинцы – суровые воины, не делающие ничего напоказ. Красная полоска напоминала о, пожалуй, самом горячем дне, когда он брел по грудь в густой от буйволиного навоза воде рисовой плантации, выволакивая обратно в мир живых, в мир новых шансов раненого рядового, а чуть ли не полмира одиночными выстрелами и очередями садили по нему пули. Лиловая ленточка^[26] говорила о пуле, которая через несколько недель пробила ему грудь. Все остальное было в общем-то чепухой: ленточки медали Национальной обороны, медали за службу в Южном Вьетнаме, ленточка за упоминание в президентском приказе (в приказе было упомянуто все III десантное соединение морской пехоты, действующее в Дурной Земле), вьетнамский «Крест за Храбрость» и знак стрелка-снайпера из винтовки и пистолета с подвесками повторного подтверждения. При взгляде на этот китель ни у кого не могло бы возникнуть ассоциаций с фруктовым салатом, зато каждому стало бы ясно, что перед ним морской пехотинец, участвовавший в настоящих боях и получивший ранение, человек, старавшийся выполнить свой долг.

Донни поправил белую летнюю фуражку, чтобы козырек низко нависал над его синими глазами, вышел из комнаты и отправился на встречу с коммандером Бонсоном.