10
За неделю Ставинский вжился в госпитальный быт и привык откликаться на слова «товарищ полковник», на фамилию «Юрышев» или просто на имя-отчество «Сергей Иванович». Офицеры по-прежнему целыми днями травили похабные байки и анекдоты, старательно обходя воспоминания о войне в Афганистане и эпизод с Василевским. Только смеялись своим шуткам и анекдотам чуть громче, чем нужно, и напропалую ухаживали за молоденькими медсестрами. И еще с особым, старательным удовольствием принимали участие в розыгрышах, которые в солдатских палатах больные устраивали новичкам, прибывшим в госпиталь не из Афганистана, а из «тыловых гарнизонов». Эти больные поступали с диагнозами «холецистит», «язва желудка», «гипертония», «диабет» и прочими пустяками. Врачи и раненые заведомо (и часто не без оснований) считали их симулянтами, которые «замастырили» себе болезни, чтобы демобилизоваться из армии и из офицерских училищ. Гипертонию симулянты накачивали себе бешеными дозами кофеина и кодеина, язву желудка вызывали комочками хлорной извести, которую глотали, закатав в хлебные шарики, а какой-то украинский парень, по фамилии Жменя, доказывал врачам, что у него диабет, поскольку его мучит такая жажда, что он ежедневно выпивает по двенадцать графинов воды. Ритуальных розыгрышей было два: анализ пота и испытания клизмой. Стоило в палату поступить новенькому больному, как медсестра, как и положено, ставила ему на тумбочку две баночки с этикетками «анализ мочи» и «анализ кала». И это был самый ответственный в розыгрыше момент – в эту минуту нужно было отвлечь внимание новичка и медсестры и рядом с этими двумя баночками поставить еще одну с этикеткой «анализ пота».
Обнаружив у себя на тумбочке эти три баночки, новичок обычно обращался за помощью к соседям по палате:
– Братцы, про мочу и кал я понимаю, но как пот на анализ сдавать?
Тут ему с совершенно серьезным видом и – главное – почти пренебрежительным тоном объясняли, что нужно лечь в койку, укрыться несколькими одеялами, а еще лучше – двумя или тремя матрацами и потеть. Пот собирать с себя ваточкой и выжимать в баночку. Затем беднягу новичка заботливо укрывали с головой несколькими матрацами и чуть не со всего госпиталя водили экскурсантов поглазеть на идиота, который старательно потеет под матрацами и пытается выжимать ваточку со своим потом в банку. При этом строжайше запрещалось смеяться в палате, но зато разрешалось давать больному самые разнообразные советы:
– А ты где пот собираешь? Под мышками? Чудак! Так ты до завтра эту баночку не соберешь! Ты под яйцами собирай, там самое потное место…
– А ты чай пил? Нет? Интересное дело! Так тебе ж потеть нечем! Братцы, что ж вы ему чаю не дали? Надо выпить стаканов шесть, тогда будет чем потеть человеку…
Испытанию клизмой подвергались больные, поступившие с диагнозами «язва желудка», «гепатохолецистит» и прочими внутренними недугами. Этим врачи назначали рентген желудка, а перед рентгеном для очищения желудка ставили клизму. В момент, когда такому больному медсестра через задний проход вливала из висячей клизмы два литра теплой воды, все ходячие больные и раненые выскакивали из палаты и занимали в туалете все кабины. Через минуту очередная жертва розыгрыша появлялась в сортире и, изо всех сил сжимая ягодицы, суматошно, нетерпеливо тыкалась в кабины. Но двери кабин были закрыты изнутри, кабины были заняты. Курившие же солдаты хмуро говорили новичку:
– Ты куда прешься? Не видишь – очередь!
– Братцы, мне невтерпеж, я ж после клизмы! – сжимая ноги, просил парень.
– Перед рентгеном, что ли? – сочувственно спрашивал кто-нибудь.
– Ну да!
– Так если перед рентгеном – сразу в сортир нельзя. Нужно, чтоб вода весь желудок и кишки обошла. Иначе рентген ничего не покажет. Вон хоть у лейтенанта спроси, он шесть раз на рентген ходил, а все потому, что не промыл желудок как следует…
– А что ж делать? Как промыть-то?
– Приседать надо. Двенадцать приседаний. Давай начинай. Раз… Два… правильно, молодец, глубже приседай. Три…
На четвертом или пятом приседании бедняга не выдерживал и…
…Через неделю Ставинскому стало полегче, но рука все еще была в гипсе и разбитая челюсть забинтована. Вообще-то, прыгая с поезда, Ставинский не собирался ломать себе руки или уродовать лицо.
Скандал в вагоне-ресторане он провоцировал нарочно, чтобы были свидетели его пьяного состояния, а когда прыгал с поезда, его главной заботой было – не угодить в один из телеграфных столбов, которые мелькали вдоль железнодорожной колеи. Он прыгал в снег, полагая, что снег смягчит удар от падения (в юности он легко спрыгивал на ходу с любого саратовского трамвая, это было шиком всех саратовских мальчишек), а затем он рассчитывал просто симулировать сотрясение мозга, ретроградную амнезию и юрышевскую хрипоту. Врач по высшему медицинскому (хотя и незаконченному) образованию, он знал, что разоблачить грамотную симуляцию сотрясения головного мозга практически невозможно.
В столб он, по счастью, не угодил, но снег оказался неглубоким и – главное – жестким, слежавшимся, позавчерашним. Но и при этом он не почувствовал боли от скрытого перелома кости в правой руке – куда больней было исцарапанному жестким снегом лицу, а главное – куда важней было «выдать» выскочившим из остановившегося поезда железнодорожникам и солдатам натуральные симптомы сотрясения мозга – потерю сознания и рвоту. Это удалось ему блестяще, но вовсе не потому, что он заранее, еще с Краснодара, готовил себя к этому. Просто когда, лежа в снегу под откосом, он увидел, что поезд остановился и из вагонов бегут к нему железнодорожники, директор вагона-ресторана и пассажиры-солдаты, которых он задирал в вагоне-ресторане, он отчетливо понял – сейчас будут бить.
За то, что он оскорблял их, за то, что поезд из-за него остановили. И лучшим способом избежать избиения было закрыть глаза и изобразить потерю сознания. Лежачего не бьют – таков уж старый закон в России. Но первый же мужик, который подбежал к нему – бригадир поезда, – с ходу саданул его ботинком по ребрам. И второй, и третий. Злость накопилась в России, успел подумать Ставинский, такая злость, что готовы избить любого, лишь бы отвести душу – был бы предлог…
Меховая куртка плохо смягчала удары, но, сжав зубы, Ставинский с закрытыми глазами приказал себе молчать. Главное – не вскрикнуть, не застонать, не охнуть. «Стоп! Может, он мертвый?» – крикнул кто-то, и это было последнее, что слышал Ставинский: чей-то ботинок угодил ему в челюсть, и он действительно потерял сознание. Когда Ставинский очнулся в вагоне, ему уже не нужно было симулировать признаки сотрясения мозга – рвота, головокружение и головные боли были натуральные, двух нижних передних зубов как не бывало, он выблевал их вмеcте с кровью, еще два зуба шатались, и подбородок был рассечен до кости. Но заявить в милицию, что его избили железнодорожники и работники вагона-ресторана, он не мог – ведь он «потерял память». А кроме того, разве не должен он сказать «спасибо» тем, кто его избил, – они устроили ему натуральное сотрясение мозга и сломали правую руку будто по заказу – ни в одной медицинской книге не было сказано, что при потере памяти больной может забыть свой почерк. А из-за выбитых зубов он еще долго будет шепелявить, что совсем неплохо для имитации голоса Юрышева.
И тем не менее накануне визита начальника Генерального штаба Советской Армии маршала Опаркова и бывших сослуживцев Юрышева по Генштабу Ставинский нервничал. Визит маршала был назначен на завтра. По этому случаю во всем госпитале мыли полы и окна, а Ставинского перевели в отдельную палату.
Ночью Ставинский открыл в туалете окно и на всякий случай съел весь снег с подоконника. Утром у него была ангина и температура 37,6° по Цельсию.
В 9 часов утра в палату принесли свежие газеты. И в газете «Известия» Ставинский натолкнулся на заголовок:
СПРАВЕДЛИВОЕ НАКАЗАНИЕ
В статье он прочел:
«С разными целями приезжают в нашу страну иностранные туристы. Некоторых влечет сюда русская экзотика, другие интересуются нашей культурой и искусством, третьи – старинной архитектурой, шедеврами Эрмитажа и Третьяковской галереи, четвертые хотят своими глазами увидеть загадочный социализм, где бесплатное медицинское обслуживание, где нет безработицы и страшной болезни капитализма – страха простого человека за свой завтрашний день. И мы с радостью и широко известным русским гостеприимством встречаем этих туристов: смотрите и учитесь! Но среди тысяч и тысяч туристов бывают и другие «гости» – те, кто под видом туристов приезжает к нам с далеко не дружественными целями. Иные пытаются провезти в СССР антисоветскую и сионистскую литературу, другие ищут контакты с так называемыми диссидентами и другими подобными отщепенцами нашего общества. Так, недавно в Москву из далекого Потомака, штат Мэриленд, США, приехали молодожены супруги Роберт и Вирджиния Вильямс. «Интурист» встретил их с обычным радушием – лучший номер «люкс» в гостинице «Националь», билеты на лучшие спектакли в Большой театр и другие московские театры, поездка в Ленинград и т.д. Но оказалось, что молодоженов вовсе не интересует ни русская культура, ни русское искусство. Доктор Вильямс и его молодая жена – статистка Голливуда – целую неделю почти не покидали свой номер в гостинице, не были ни в Третьяковке, ни в Пушкинском музее и даже ушли из Большого театра после первого акта «Спартака». Что ж, это дело вкуса. В конце концов, вполне возможно, что в далекой благословенной Америке молодоженам было негде уединиться в медовый месяц, и они прикатили для этого к нам, в гостиницу «Националь». Как известно, у людей бывают причуды.
Но вскоре эта так называемая «причуда» объяснилась. Заинтересовавшись таким странным поведением молодоженов, соответствующие органы безопасности установили, что, несмотря на крайнюю увлеченность друг другом, господа Вильямс урвали у своего медового месяца эти десять дней для визита в СССР вовсе не ради экзотического свадебного путешествия. В Ленинграде Вильямсы тайно встретились с тремя подонками, так называемыми диссидентами, которые выдают себя за представителей советской молодежи. У этих подонков господа Вильямс получили антисоветскую литературу – некий безграмотный призыв к американскому президенту ввести свои войска на территорию СССР и освободить их от «коммунистической тирании». Вшив эти «документы» в подкладку своей одежды, господа Вильямс пытались провезти эти пасквили через советскую границу и в момент задержания в Шереметьевском аэропорту оказали властям вооруженное сопротивление и даже убили советского офицера.
Недавно по обвинению в соучастии в террористическом акте гражданка США Вирджиния Вильямс предстала перед Московским городским судом. Суд признал ее полностью виновной, но вынес воистину мягкий приговор: три года лишения свободы с отбытием наказания в одном из исправительно-трудовых учреждений на территории нашей страны…»
Дальше в статье шли пространные рассуждения о гуманности советского суда и о том, что эта история послужит наглядным уроком и предупреждением всем тем, кто под личиной туристов пытается приехать в СССР совсем с другими, «темными» целями…
Ставинский сжал в руке газету: подонки, ни слова о том, что она беременна! «Мягкий, гуманный приговор»! Какой он кретин! Какой он кретин, что согласился на всю эту авантюру! Ладно, он вытащит их из тюрьмы, вытащит – и ее, и ребенка! В палату вошла-вбежала дежурная медсестра:
– Полковник Юрышев! К вам маршал Опарков!