64
Одно дело – догадываться о том, что все в мире тесно переплетается: в истории, науке, поэзии, живописи, в музыке, что люди, места, вещи, мысли имеют непосредственное отношение друг к другу. Проникнуться этой самой связью, пусть даже не в полной мере, – совсем другое.
Девять суток Харман почти не приходил в себя. Рассудок его прояснялся лишь на короткое время, но и тогда мужчина ревел от ужасной мигрени: мозг словно рвался наружу из тесной черепной коробки. Муж Ады обильно блевал и снова терял сознание.
И вот на девятый день Харман очнулся. Боль накатила снова, раскалывая и перемалывая бедную голову, однако худшая часть девятисуточного кошмара наяву осталась позади. Тошнота миновала, желудок был совершенно пуст. Позже мужчина обнаружит, что похудел более чем на двадцать пять фунтов. Теперь же он понимал только, что лежит обнаженным в спальне на втором этаже вагона Эйфелевой дороги.
«Вагона, проект и дизайн которого выдержаны в духе модерна», – мысленно прибавил мужчина, выбираясь из постели и надевая шелковый халат, оставленный подле кровати на подлокотнике пухлого кресла в стиле ампир. В уме шевельнулся ленивый вопрос: неужели где-то на Земле еще разводят тутовых шелкопрядов? И кто этим занимался в течение долгих столетий, пока «старомодные» люди бездельничали, – должно быть, сервиторы? А может, насекомых искусственно выращивали в промышленных резервуарах, так же, как «посты» творили – вернее, воссоздавали, – расу Хармана, поголовье наноизмененного человечества? От мыслей в висках застучало еще громче, и он прекратил раздумывать.
Мужчина задержался на мезонине, закрыл глаза и сосредоточился. Ничего не вышло. Тогда он попытался еще раз. Ничего.
Слегка пошатываясь от головокружения, Харман сошел вниз по кованой лестнице на первый этаж и повалился в единственное кресло у застеленного белой скатертью стола рядом с окном.
Муж Ады не произнес ни слова, пока Мойра ставила перед ним хрустальный бокал с апельсиновым соком, кофе в белом сосуде, яйцо-пашот и ломтик лососины. Женщина налила похищенному чашку черного обжигающего напитка. Мужчина чуть наклонился, позволил ароматному пару согреть лицо и спросил у двойницы Сейви:
– Давно здесь?
В комнату вошел Просперо и замер в болезненно слепящих лучах утра, струившегося через прозрачные двери.
– А, Харман… Или теперь ты предпочтешь имя Ньюмен, Новый Человек? Рад тебя видеть проснувшимся и ходячим.
– Заткнись, – процедил мужчина и, не притронувшись к еде, медленно отхлебнул кофе.
Похищенный понимал, что имеет дело с голограммой, хотя и в телесной оболочке, ибо аватара логосферы каждую микросекунду формировалась из материи, посылаемой с орбиты одним из факс-накопителей массы; что нападать на мага бесполезно, поскольку материя обернется неосязаемой проекцией быстрее, нежели сработал бы всякий человеческий рефлекс.
– У меня был примерно один шанс из сотни выйти живым из хрустального кабинета, и вы это знали, – сказал Харман, даже не посмотрев на старца, окруженного резким светом.
– По-моему, ты несколько преувеличиваешь, – ответил маг и великодушно задернул тяжелые шторы.
Мойра подвинула стул и села рядом с Харманом. На ней был все тот же суровый наряд путешественницы, разве что несколько иной расцветки.
Человек не мигая смотрел на нее.
– Ты знала Сейви в молодости, хотя отрицала это перед ее друзьями на вечеринке Финального факса, устроенной на крыше затонувшего здания Эмпайр-Стейт-Билдинг в Нью-Йоркском архипелаге, а ведь сама навестила покойницу в Антарктике двумя днями раньше.
– Черт побери, откуда такие сведения? – спросила дама.
– Подруга Сейви пыталась найти ее вместе со своим любовником по имени Пинхас и даже описала их приключения в коротком эссе. Его успели распечатать и переплести перед самым наступлением Финального факса, и книга чудом угодила в библиотеку твоего приятеля Фердинанда Марка Алонцо.
– А Петра-то откуда проведала, что я побывала у Сейви перед нью-йоркской вечеринкой?
– Полагаю, они с Пинхасом нашли какие-то записи в ее жилище на горе Эребус, – отозвался Харман.
Кофе не очень-то помог ему избавиться от пульсирующей мигрени.
– Ну что ж, теперь тебе все обо всем известно, не так ли? – произнесла Мойра.
Мужчина рассмеялся в голос, но тут же пожалел об этом.
– Нет, – возразил он через некоторое время, поставив чашку обратно и потирая правый висок. – Я узнал ровно столько, чтобы понять, как мало знаю. Кроме того, в мире осталась сорок одна библиотека, в хрустальные чертоги которой я еще не погружался.
– Вот это тебя точно убило бы, – изрек Просперо.
Сию минуту Харман и сам был не прочь расстаться с жизнью. Каждый взгляд отзывался в голове дикой пульсирующей болью. Мужчина отпил из чашки, надеясь, что тошнота не вернется. Вагон продолжал со скрипом ехать вперед, покрывая (как узнал его пассажир) более двухсот миль в час, и назойливое покачивание туда-сюда отнюдь не способствовало успокоению желудка.
– Хотите расскажу вам об Александре Гюставе Эйфеле? Родился он в Дижоне пятнадцатого декабря тысяча восемьсот тридцать второго года н. э. В тысяча восемьсот пятьдесят пятом окончил центральную школу искусств и ремесел в Париже. Прежде чем предложить идею башни для Всемирной выставки тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, он уже спроектировал вращающийся купол обсерватории в Ницце, а также каркас для статуи Свободы в Нью-Йорке. Потом он…
– Прекрати! – рявкнула Мойра. – Хвастуны нигде не в почете.
– Кстати, шут возьми, где мы? – Харман с усилием поднялся на ноги и раздвинул шторы.
Вагон проплывал в семистах футах над красивой лесистой равниной. Внизу змеилась речка. Вдали, у линии горного хребта, темнели едва заметные развалины старинной крепости.
– Только что миновали Кагор, – пояснил маг. – На следующей станции повернем на юг, по направлению к Лурду.[64]
Муж Ады потер воспаленные глаза, но все-таки распахнул стеклянную дверь и шагнул наружу. Развернутое перед вагоном силовое поле не позволило ураганному ветру сдуть пассажира с балкона.
– А что такое? – поинтересовался Харман через открытую дверь. – Разве не хотите заскочить на север, к своему приятелю, в собор из голубого льда?
Мойра изумленно подняла брови.
– Это еще из какого тома? В Тадже ничего подобного…
– Не было, – согласился мужчина. – Зато мой друг Даэман застал начало всех этих бедствий: он видел, как Сетебос явился на планету. Из книг я понял, что именно сделает многорукий в Парижском Кратере. Так он до сих пор здесь? На Земле, я имею в виду?
– Да, – отозвался Просперо. – Только он нам не приятель.
Харман пожал плечами.
– Это вы двое притащили его сюда в самый первый раз. И прочих тоже.
– Мы не хотели, – сказала Мойра.
Мужчина не выдержал и расхохотался, невзирая на лихорадочный стук в мозгах.
– Нет, это надо же, – вымолвил он, – сначала они находят дверь между измерениями, раскрывают ее во тьму, не запирают за собой, а потом, увидев на пороге воплощенное порождение мрака, говорят: «Мы не хотели!»
– Ты многому научился, – заметил старец, – но далеко не всему необходимому, дабы…
– Да-да, конечно, – перебил его Харман. – Поверь, я бы слушал гораздо внимательней, если б не знал, что ты явился в наш мир через ту же дверь, заодно с нашими нынешними врагами. «Посты» целую тысячу лет искали контакта с пришельцами, чужаками. Ради этого они переиначили квантовую структуру всей Солнечной системы, а получили в гости мозг с руками, да престарелого кибервируса из пьесы Шекспира.
Седовласый маг лишь усмехнулся в ответ. Женщина раздраженно тряхнула головой, налила себе кофе и выпила, не проронив ни слова.
– Даже если мы пожелаем нагрянуть к Сетебосу, – проговорил Просперо, – это невыполнимо. Со времен вируса Рубикона в Парижском Кратере нет ни одной башни-станции.
– Ну да. – Харман вернулся в комнату, взял со стола чашку и стоя допил свой кофе. А потом резко выпалил: – Почему я не могу свободно факсовать?
– Что? – переспросила Мойра.
– Почему? Я уже знаю, как вызвать функцию без помощи воображаемых фигур, но даже теперь ничего не выходит. Мне нужно обратно в Ардис.
– Сетебос отключил факс-систему планеты, – ответил маг. – Как павильоны, так и свободное перемещение.
Мужчина кивнул, задумчиво потер подбородок и щеки. Ладонь оцарапала полуторанедельная поросль, почти полноценная борода.
– Стало быть, вы двое, да еще, наверное, Ариэль, можете квант-телепортироваться куда вам вздумается, а я сиди в этом чертовом вагончике, будто приклеенный, до самой Атлантической Бреши? Вы что, всерьез решили, что я доберусь пешим ходом по дну океана до Северной Америки, а там и до Ардиса? Да прежде Ада умрет от старости.
– Нанотехнологии, наделившие вашу расу функциями, – промолвил маг печальным старческим голосом, – не предусматривают возможность квантовой телепортации.
– Но ты ведь можешь перенести меня домой, – возразил Харман, возвышаясь над сидящим на тахте собеседником. – Возьми меня за руку и квитируйся. Это же так просто.
– Все далеко не так просто, – ответил Просперо. – И ты уже достаточно грамотен, чтобы понимать, что ни Мойра, ни я не поддадимся твоим угрозам или запугиванию.
Очнувшись, похищенный первым делом сверился с орбитальными часами, а когда узнал, что пробыл без сознания почти девять суток… Мужчине вдруг захотелось перебить кулаком посуду и сломать стол.
– Мы следуем по одиннадцатому маршруту, – начал Харман. – За Эверестом полагалось свернуть на дорогу Ха Ксиль Шань – и мимо Тарима Пенди. Может, я нашел бы там соньеры, оружие, вездеходы, левитационную упряжь, непробиваемые латы – все, что так необходимо Аде и остальным уцелевшим, чтобы сражаться и выжить.
– Мы… отклонялись от курса, – ответил маг. – Было бы довольно опасно выходить из башни в Тариме Пенди.
– Опасно! – хмыкнул мужчина. – Как будто бы этот мир безопасен, а, маг и Мойра?
– Прежде чем погрузиться в хрустальный чертог, ты казался мне более зрелым, – презрительно бросила женщина.
Харман не стал с ней спорить. Он поставил чашку, уперся руками в стол, пристально посмотрел Мойре в глаза и произнес:
– Насколько мне известно, Глобальный Халифат послал войниксов через время для того, чтобы убивать евреев. Но зачем вы, «посты», сохранили девять тысяч сто четырнадцать соплеменников Сейви, направив их в космос? Почему бы не взять их с собой на кольца или куда-нибудь еще в надежное место? К примеру, вы ведь уже нашли в другом измерении Марс и терраформировали его. Разве так уж нужно было превращать людей в нейтрино?
– Девять тысяч сто тринадцать, – поправила Мойра. – Сейви осталась.
Возлюбленный Ады ждал ответа на свой вопрос.
Женщина поставила кофе. Взор ее полыхал от гнева, в точности как у покойницы.
– Мы уверяли, будто заключаем народ Сейви в нейтринную петлю всего лишь на несколько тысяч лет, пока не приберемся на планете, – глухо сказала она. – Люди решили, что речь идет о реконструированных из РНК чудовищах – динозаврах, кошмар-птицах, а также первобытных саговниковых лесах, разбросанных по всему свету еще со Времен Безумия, но мы имели в виду и прочие мелочи вроде войниксов, Сетебоса, той ведьмы в орбитальном городе…
– Но вы не убрали войниксов, – перебил Харман. – Они были активированы и возвели свой Третий Храм на Мечети Купола…
– Мы не смогли истребить их, – ответила Мойра, – зато поменяли программу. Серые твари служили вам добрых четырнадцать веков.
– А потом принялись убивать нас направо и налево, – заметил Харман и обратил пристальный взгляд на мага: – И все началось после того, как ты подучил меня и Даэмана разрушить орбитальный город, где вы с Калибаном… отбывали заключение. Ради чего, Просперо? Чтобы вернуть себе еще одну утраченную голограмму?
– Скорее эквивалент лобной доли мозга, – проговорил старец. – И потом, войниксы начали бы резню, даже если бы вы не тронули контрольные элементы моего города на экваториальном кольце.
– Почему?
– Сетебос, – пояснила аватара логосферы. – Истек полуторатысячелетний срок его заточения на иных Землях и терраформированном Марсе. Стоило многорукому открыть первую же Брано-Дыру и почуять здешний воздух, войниксы тут же вернулись к первоначальной программе.
– Заложенной три тысячи лет назад, – прибавил мужчина. – Да, но среди «старомодных» нет ни одного человека иудейского происхождения.
Маг пожал плечами.
– Безголовые твари не знали этого. Во времена Сейви все люди были евреями, следовательно… Войниксы ведь не слишком умны. Они заключили, что люди и есть евреи. Если А равняется В, а В равняется С, выходит, что А равняется С. Крит – остров, и Англия – остров, а значит…
– Крит и Англия – одно и то же, – закончил Харман. – Однако вирус Рубикона явился не из лабораторий Израиля.
– Ты совершенно прав, – кивнул Просперо. – На самом деле Рубикон стал единственным существенным вкладом исламского мира в науку всего остального мира за две тысячи лет беспросветного мрака.
– Одиннадцать миллиардов смертей. – Голос мужчины дрогнул. – Девяносто семь процентов населения были стерты с лица Земли.
Маг снова пожал плечами.
– Война затянулась.
Харман опять рассмеялся.
– И вирус добрался почти до всех, кроме тех людей, ради уничтожения которых его создавали.
– Ученые Израиля накопили к тому времени богатый опыт нанотехнического манипулирования с генами, – промолвил старец. – Они поспешили обезопасить свой народ, пока не поздно.
– Могли бы поделиться спасительной технологией с другими, – вставил Харман.
– Они пытались. Увы, времени уже не было. Хватило только, чтобы… сохранить про запас ДНК вашего рода.
– А ведь Глобальный Халифат не изобретал способа странствовать во времени, – не слишком убежденно, полувопросительно произнес мужчина.
– Верно, – подтвердил маг. – Первый рабочий пузырь для подобных путешествий создал один француз…
– Анри Делакур, – пробормотал, припоминая, Харман.
– …чтобы вернуться в тысяча четыреста семьдесят восьмой год н. э. с целью подробно изучить весьма любопытную рукопись, приобретенную императором Священной Римской империи Рудольфом Вторым[65] в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году, – без запинки продолжал Просперо. – Казалось бы: ничего страшного, быстрый и несложный прыжок в далекое прошлое. Это сейчас нам известно, что манускрипт с его зашифрованным тайным языком, полный роскошных миниатюр с изображением неземных растений, звездных систем и обнаженных людей, – сплошная мистификация. Доктору Делакуру и его родному городу пришлось расплатиться за эту поездку, когда черная дыра, которой команда пользовалась в качестве источника энергии, вырвалась за пределы защитного силового поля.
– И все-таки французы вместе с Новым Европейским Союзом передали чертежи машины времени Халифату, – сказал Харман. – Зачем?
Просперо воздел морщинистые, опутанные синими венами руки, будто желая благословить собеседника.
– Члены Союза водили близкое знакомство с учеными Палестины.
– Интересно, – проговорил мужчина, – мог ли торговец редкими книгами Вилфрид Войнич,[66] живший в начале двадцатого века, представить себе, что в его честь окрестят расу саморазмножающихся чудовищ?
– Мало кто из нас подозревает, какое наследие оставит после себя, – изрек седовласый маг, по-прежнему не опуская воздетых дланей.
Мойра вздохнула.
– Может, закончите ваши странствия по мглистым долинам памяти?
Харман посмотрел на нее.
– А ты, грядущий Прометей, прикрыл бы хозяйство, хватит уже твоему красавцу на меня пялиться. Если это игра в гляделки, так он победил: я первая моргнула.
Мужчина покосился вниз и спешно запахнул свой халат, полы которого разъехались в самом начале беседы.
– Ближайший час вагон будет проезжать над Пиренеями, – продолжала дама. – Теперь, когда у Хармана в голове завелся не только градусник телесных утех, нам найдется что обсудить и решить по дороге. Предлагаю: пусть наш Прометей идет наверх, примет душ и оденется. Дедуля может пока вздремнуть. А я, так и быть, помою посуду.