47

На космодроме он заблудился. Карлик не представлял себе, что может быть столько открытых и в то же время цивилизованных пространств, по которым передвигались одни машины: топали чудовищные фигуры погрузчиков, ползали гусеничные тягачи… Море света и звуков обрушилось на него, лишая возможности ориентироваться. И море это было враждебным. Больше всего Все Равно занимала мысль о том, чтобы не попасться никому на глаза. Вначале он шмыгнул в какой-то контейнер и оказался среди пахучих кусков непонятно чего, затем мусорник чуть не сбросил его в утилизационную яму… После этого приключения Все Равно долго приходил в себя. И все же с космодрома ему надо было как-то выбираться — если не для того, чтобы спасти Рипли (он уже и не надеялся на это), то хотя бы просто для того, чтобы выжить. Не слишком его обрадовала и стычка с местным «зубаном», правда, больше похожим на уменьшенную и лишенную полос копию Одинокого: серый шерстистый зверек впился в его ногу, чтобы тут же сдохнуть в страшных мучениях от попавшей на него защитной жидкости. Короче, чем дольше Все Равно находился тут, опасаясь попадаться людям на глаза, тем мрачнее становилось его настроение. Обожженный кислотой зверек стал его последней пищей; он вонял и был противен на вкус — и лишь призрак голода заставил карлика перебороть отвращение.

Он уже был близок к отчаянию и начал слабеть, когда в мелькании звуков, запахов и чужих чувств появилось что-то знакомое.

Не веря себе, он вскочил на ноги (ранка от укуса серого крошечного хищника начала гноиться) и пошел в сторону, откуда доносился слабый, едва уловимый импульс.

«Я спятил, — сказал себе Все Равно, увидев знакомые очертания корабля спасательной службы. — У меня видения!» Он промыл глаза очистительной слезой, смахнул на лежащие внизу плиты лишние капли — корабль не исчез. Мало того, идущее от него ощущение чего-то родного усилилось.

От корабля пахло добром. Во всяком случае, карлик определил это так. Виднеющаяся на боку эмблема Зеленого Края только подтверждала правильность этого впечатления.

«Они прилетели нас спасти! Они прибыли за нами!!!» Он сорвался с места и, забыв об осторожности, помчался прямо к начавшему открываться люку. Затем его настигло предчувствие опасности — и вместе с ним тяжелые винтовочные пули защелкали вокруг по плитам огнеупора.

«Они стреляют? Почему?» — Все Равно пролетел еще несколько метров и перекувыркнулся — боль догнала его, сразу в нескольких местах вонзаясь в тело.

— Почему? — вскрикнул он, поднимаясь.

Еще одна пуля щелкнула в огнеупор и рикошетом ударила в щупальце, заставляя его кончик обвиснуть.

«Вперед! Я должен добежать! — приказал он себе. — Должен, даже если они меня убьют… Наши должны знать про Священника, знать про все…» — Не стрелять! Прекратить огонь!!! — завопил на языке двуногих машинный голос.

Все Равно сделал еще пару судорожных рывков, приближавших его к люку, и упал. Боль уходила, вместо нее возникало странное ощущение, и он не знал теперь — движется он или лежит…

Как в полусне он различил, что дверной проем растет, выпуская изнутри волны света, затем в нем возникла женская фигура… Наверное, он все же умирал: разве что во сне ему могла привидиться женщина такой странной и необычайной красоты: утонченные черты, большие глаза, причудливо изрезанный гребень… Она подняла его нежно-нежно, как маленького ребенка, и, не говоря ни слова, понесла внутрь, где было так тепло, так хорошо и где так хотелось спать…