XX

Этот страх, усиливаясь, порождал новые обиды, каковые его не только не рассеивали, но еще усугубляли, так что большая часть граждан жила в беспрерывном недовольстве. Ко всему этому надо добавить еще дерзкое поведение мессера Джорджо Скали и мессера Томмазо Строцци: они пользовались большей властью, чем магистраты республики, и каждый гражданин мог опасаться, что они, опираясь на поддержку народных низов, станут чинить ему обиды. Так что тогдашнее флорентийское правительство казалось несправедливым и тираническим не только честным гражданам, но и смутьянам. Однако самоуправству мессера Джорджо Скали все же должен был наступить конец. Случилось, что один из его сторонников обвинил в заговоре против государства некоего Джованни ди Камбио, но капитан признал его невиновным. Тогда судья решил, что обвинитель-клеветник должен понести кару, угрожавшую обвиняемому, если бы тот оказался осужденным. Видя, что ни просьбы его, ни влияние не могут спасти этого человека, мессер Джорджо вместе с мессером Томмазо Строцци и большим количеством вооруженных людей силой освободили его, разгромили дворец капитана, которому ради спасения пришлось от них спрятаться. Поступок мессера Джорджо преисполнил весь город таким возмущением, что враги его решили воспользоваться этим и нанести ему сокрушительный удар и вырвать город не только из его рук, но и из-под власти черни, которая целых три года дерзновенно держала его под своим игом. Способствовал этому также и капитан, который, едва беспорядки прекратились, явился в Синьорию и сказал, что он охотно принял пост, до которого возвысило его доверие синьоров, ибо надеялся послужить людям благонамеренным и готовым взяться за оружие для защиты правосудия, а не для того, чтобы чинить ему препятствия; но что, убедившись на собственном опыте, как этот город управляется и как живет, он свою должность, добровольно им принятую в надежде обрести в ней честь и выгоду, добровольно же и возвращает Синьории, дабы избежать ущерба и гибели.

Синьория, однако, подняла дух капитана, пообещав ему вознаграждение за понесенные ущерб и обиду и безопасность на будущее время. Некоторые из членов Синьории устроили совещание с участием ряда граждан, считавшихся искренними сторонниками общего блага и вызывавшими у правительства меньше всего подозрений, и на совещании этом решено было, что сейчас представляется исключительно благоприятный случай для того, чтобы избавить город от самоуправства черни и мессера Джорджо, который своими последними наглыми выступлениями заслужил почти всеобщую ненависть. Использовать же эту возможность следовало еще до того, как возмущение уляжется, ибо совещавшиеся хорошо понимали, что народное сочувствие можно и обрести и утратить вследствие любой пустячной случайности. Сочли они также, что для успешного проведения в жизнь их замысла необходимо заручиться поддержкой мессера Бенедетто Альберти, без согласия которого замысел этот представлялся им крайне опасным.

Мессер Бенедетто был человек очень богатый, благожелательный, непоколебимо преданный свободе отечества и глубоко враждебный всяческой тирании, почему и нетрудно было успокоить его совесть, склонив его к согласию на действия против мессера Джорджо. Сторонником народных низов и врагом благородных пополанов и гвельфов стал он именно из-за их дерзости и самоуправства. Но увидев, что вожаки народных низов уподобились своим противникам, он отошел от них и не имел никакого отношения к тем преследованиям, которым они подвергали своих сограждан. Таким образом, он порвал с плебейской партией черни из-за тех же причин, по которым примкнул к ней. Склонив мессера Бенедетто и глав цехов в этом деле на свою сторону и позаботившись о вооружении, Синьория арестовала мессера Джорджо, а мессеру Томмазо удалось скрыться. На следующий же день мессер Джорджо был обезглавлен, и на людей из его партии это нагнало такого страху, что никто в его защиту и пальцем не шевельнул — наоборот, все, спасая свою шкуру, старались посодействовать его гибели. Когда его вели на казнь и он увидел, что глазеть на нее собрался тот самый народ, который только вчера боготворил его, он стал сетовать на горькую свою участь и на озлобление против него сограждан, вынудившее его заискивать перед чернью, чуждой какой бы то ни было верности и благодарности. Заметив среди вооруженных граждан мессера Бенедетто Альберти, он сказал ему: «Как, Бенедетто, ты допускаешь, чтобы надо мной чинили расправу, которой я никогда бы не допустил в отношении тебя? Но вот я предвещаю тебе, что день этот будет концом моих бедствий и началом твоих». Затем он стал упрекать самого себя за то, что слишком доверял народу, который можно поднять и вести куда угодно одним словом, одним жестом, одним бездоказательным обвинением. И с этими жалобами на устах принял он смерть, окруженный вооруженными и радующимися его гибели врагами. Затем преданы были смерти некоторые из ближайших его друзей, а народ завладел их трупами и поволок их по улицам.