Глава 19

Не дожидаясь лифта, он помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки и цепляясь за железные перила на лестничных площадках. Так он добрался до холла – четырьмя этажами ниже, – широко распахнул дверь, потом придержал ее и сразу пошел медленнее, чтобы не привлекать к себе внимания. Небольшая группа людей кружила перед скамьями у стены по разогретым плиткам, это были в основном пожилые люди, живущие по соседству, они заглянули сюда в поисках общения. Несколько пьяниц входили и выходили из освещенной неоновым светом двери шумного кафе. О Боже! Мысли лихорадочно метались у него в голове! Можно, конечно, бродить по ночным улицам, скрываться в переулках, но одинокого человека на незнакомых улицах слишком легко выследить – и неофициальным охотникам, и официальной полиции. Он должен где-то укрыться. Исчезнуть с улицы.

Кафе! Добрые самаритяне! Он поднял воротник кожаной куртки, чуть опустил брючный ремень, чтобы прикрыть щиколотки, и небрежной походкой подошел к двери. Толкая ее, он даже позволил себе чуть пошатнуться. Его встретили густые облака табачного дыма – а может быть, и не только табачного, – он постоял, выжидая, пока его глаза приспособятся к частым пульсациям света, и пытаясь абстрагироваться от раздражающего шума – странной смеси гортанных выкриков и диско-музыки, доносящейся из развешанных по залу динамиков. Его добрые самаритяне исчезли. Он поискал взглядом блондинку, как наиболее яркое пятно, но не обнаружил ее. Их прежний столик был занят четырьмя новыми посетителями, – нет, тремя, – которые подсели к говорящему по-английски студенту, тому, что сидел рядом с ним в машине. Молодые люди находились в различной стадии опьянения. Джоэл направился к ним; проходя мимо свободного стула, он взял его за спинку и потащил за собой к столику. Джоэл уселся и улыбнулся белокурому студенту.

– Интересно, тех денег, что я оставил, хватило на двенадцать кружек пива? – спросил он благодушно.

– О! А я как раз рассказывал им о вас, майн герр американер! Это мои друзья, и все они, как и я, отвратительные студенты! – Трое вновь пришедших тут же представились, но их имена потерялись в грохоте и дыме. Все кивнули – американец был принят.

– А наша парочка уже уехала?

– Я же говорил вам! – перекрывая шум, закричал блондин. – Они торопились добраться до нашего дома и заняться любовью. Наши родители отправились в Бейрут на музыкальный фестиваль, вот они и устроят в доме свой собственный фестиваль! Ну а я вернусь попозже.

– Прекрасно саранжировано, – заметил Конверс, продумывая, как бы поскорее перевести разговор на другую тему, – у него оставалось очень мало времени.

– Отлично, сэр! – воскликнул темноволосый студент справа от него. – Ганс не понял этого, у него не очень хороший английский. А я два года учился по обмену в штате Массачусетс. Английское “arrangement” – это еще и музыкальный термин. Вы объединили эти значения! Очень здорово, сэр!

– Стараюсь, – машинально отозвался Конверс, взглянув на студента. – А вы и в самом деле хорошо говорите по-английски? – спросил он уже с более живым интересом.

– Очень хорошо, майн герр. От этого зависела моя стипендия. Мои здешние друзья хорошие люди, ничего не скажу, но они богатые и пришли сюда поразвлечься. А я мальчишкой жил в двух кварталах отсюда. Таких, как они, здесь не трогают. Пусть себе веселятся – никому не вредят да и денежки свои тут оставляют.

– Вы совершенно трезвый, – сказал Конверс с чуть вопросительной интонацией.

Молодой человек усмехнулся и согласно кивнул:

– Сегодня – да. Завтра после обеда у меня трудный экзамен, нужна ясная голова. Летняя сессия самая мерзкая. Профессора сидят на чемоданах и злятся на любую задержку.

– Я собирался поговорить с ним, – сказал Джоэл, кивая в сторону блондина, который, размахивая руками, спорил о чем-то с остальными двумя, которые отвечали ему весьма сердито. – Но сейчас это бессмысленно. А с вами потолковать можно.

– В каком смысле, сэр, если вы простите множественность толкования этого слова?

– “Множественность толкования”? На каком факультете вы учитесь?

– На правовом. Частное право, сэр.

– Мне нужно не это.

– Какие-нибудь затруднения, сэр?

– Но не в области права… Послушайте, у меня есть одна проблема, а времени очень мало. Мне нужно убраться отсюда. А пока я хочу подыскать какое-нибудь местечко, где можно остаться до утра. Уверяю вас, я не сделал ничего плохого или противозаконного, хотя мой внешний вид и моя одежда, возможно, свидетельствуют об обратном. Это совершенно личное дело. Вы можете мне помочь?

Какое– то мгновение молодой темноволосый немец колебался, как бы не желая отвечать, но потом заговорил, пригибаясь к собеседнику:

– Поскольку вы сами завели об этом разговор, майн герр, я уверен, вы понимаете, что студенту, посвятившему себя изучению права, неудобно помогать человеку в сомнительных обстоятельствах.

– Именно поэтому я и заговорил об этом, – быстро ответил Конверс, наклоняясь к уху студента. – Я – адвокат, и, несмотря на свой наряд, весьма солидный. Просто мне пришлось столкнуться здесь с одним не очень хорошим американским клиентом, и теперь я жду не дождусь, когда сяду на утренний самолет.

Не сводя с Джоэла глаз, молодой человек внимательно выслушал его и кивнул:

– Значит, вы ищете какое-то прибежище?

– Такое, где на меня не могли бы наткнуться. Хорошо бы провести эту ночь как можно незаметнее.

– В Бонне таких мест очень мало, сэр.

– И это делает Бонну честь, советник. – Зал с его непритязательной клиентурой навел Конверса на новую мысль. -

Сейчас лето! – горячо заговорил он, перекрикивая шум. – Есть где-нибудь поблизости молодежные общежития?

– Все общежития в окрестностях Бонна и Кельна переполнены, сэр, преимущественно американцами и голландцами. Те же, где могут быть свободные места, находятся дальше на север, ближе к Ганноверу. Однако я полагаю, что есть и другое решение.

– Какое?

– Да, сейчас лето, сэр. Студенты разъехались, и в университетском общежитии освободилось много комнат. В моем доме, например, на втором этаже пустуют две комнаты.

– А я понял так, что вы живете где-то здесь поблизости.

– Это было давно. Выйдя на пенсию, мои родители переехали вместе с сестрой в Мангейм.

– Я очень тороплюсь. Удобно уйти прямо сейчас? Я заплачу вам, что смогу, сегодня вечером, а остальное – завтра утром.

– Мне показалось, вы сказали, что завтра утром улетаете.

– Но сначала мне придется нанести два визита. Вы можете сопровождать меня – покажете дорогу.

Они извинились перед остальными, прекрасно понимая, что их не станут удерживать. Студент двинулся к двери, ведущей в холл отеля, но Конверс, взяв его под локоть, повел к выходу на улицу.

– А ваш багаж, сэр? – прокричал немец сквозь грохот музыки.

– Утром я воспользуюсь вашей бритвой! – крикнул в ответ Конверс, волоча за собой молодого человека сквозь вихляющиеся тела. За несколько столиков от выхода на пустом стуле лежала смятая кепка. Он наклонился, незаметно прихватил ее и нес перед собой до самой улицы. На тротуаре Джоэл обернулся к идущему позади студенту.

– Куда теперь? – спросил он, напяливая кепку.

– Сюда, сэр, – ответил молодой немец, указывая в направлении потрепанного полотняного навеса рядом со входом в отель.

– Идемте, – сказал Джоэл, делая шаг вперед. И тут они остановились, вернее, остановился Конверс и, схватив студента за локоть, повернул его в сторону здания. Почти напротив навеса резко затормозил мчавшийся по улице черный седан. Два человека выскочили из задних дверец автомобиля и бросились ко входу в отель.

Под пристальным взглядом молодого немца Джоэл наклонил голову, как будто поправляя кепку. Он узнал обоих – американцы, которых восемь дней назад он видел в аэропорту Кельн – Бонн, тогда они пытались поймать его в ловушку, это же они делали и сейчас. Черный автомобиль отъехал подальше от ярко освещенного входа и остановился у обочины – настоящий катафалк в ожидании груза.

– Что происходит? – спросил молодой немец, не скрывая страха.

– Ничего особенного. – Конверс опустил руку и дружески похлопал студента по плечу. – Пусть это послужит вам уроком на будущее, коллега. Перед тем как жадничать и принимать слишком большой задаток, узнайте, кто ваш клиент.

– Та-ак… – отозвался молодой немец, безуспешно пытаясь улыбнуться и не отводя взгляда от черного автомобиля.

Они быстро прошли мимо стоящей машины с неподвижно застывшим водителем – о его присутствии можно было догадаться лишь по огоньку сигареты. Джоэл глубже натянул на глаза кепку и снова отвернулся от своего соотечественника.

Правда – всего лишь игра воображения, питаемая ложью… чтобы выжить, надо бежать и прятаться. Безумие!

Утро, слава Богу, не принесло никаких новых осложнений, но Конверса по-прежнему одолевали тяжелые мысли. Студент, которого, как выяснилось, звали Иоганном, нашел ему комнату в общежитии, хозяйка которого с радостью приняла предложенную им сотню марок. Это с избытком перекрывало ее расходы на бинты, пластырь и антибиотики, которыми она снабдила его для перевязки. Конверс хорошо выспался, хотя обуревавшие его страхи воплотились в кошмары, часто прерывавшие его сон. К семи он окончательно проснулся.

Предстояло весьма срочное и рискованное дело – получить деньги: риск, конечно, был велик, но ему, как никогда, требовались наличные. На Миконосе хитрый, как змея, Ласкарис по его просьбе отправил по сто тысяч долларов на секретные счета в банки Парижа, Лондона, Бонна и Нью-Йорка, используя давно отработанную практику подписывания определенным набором цифр при снятии денег со счета. Тот же Ласкарис посоветовал Джоэлу не пытаться запоминать четыре комбинации многозначных и совершенно не похожих друг на друга чисел. Просто он известит телеграфом бюро путешествий “Америкэн экспресс” в четырех городах, а там в ближайшие три месяца Конверса будет ждать конверт на фамилию… “На какую фамилию, мистер Конверс? Она должна быть известна вам, и никому более. Это и будет вашим паролем, никаких удостоверений не потребуется. Подобная процедура принята и у вас в стране при осуществлении определенных банковских операций по телефону… Вы предлагаете фамилию Карпентье? Что ж, пусть будет Карпентье, Дж. Карпентье”.

Джоэл понимал, что он мог рассказать обо всем этом под воздействием наркотиков. Но с равным успехом мог и не сделать этого – тогда его ум занимали никак не деньги. Денег у него в то время было довольно много, а наркотики заставляют говорить только о насущных проблемах. Он узнал все это в лагерях, в той, другой жизни, когда дважды с изумлением узнавал, что не раскрыл им тактики, используемой во время побега. Кроме того, у него было и преимущество, хотя и сомнительное с этической точки зрения. Молодой немец, Иоганн, станет его защитным экраном. Полностью риска избежать нельзя, но свести его до минимума можно. Конечно, если мальчишку схватят, его будет мучить совесть, но ничего страшного немцу инкриминировать не смогут. Впрочем, на эту тему лучше пока не думать.

– Вы только войдите и спросите, есть ли у них что-нибудь для Дж. Карпентье, – втолковывал Джоэл студенту. Они сидели в такси, остановившемся на улице напротив “Америкэн экспресс”. – Если вам ответят утвердительно, скажите им следующие слова: “Должна была прийти телеграмма с острова Миконос”.

– А это обязательно, сэр? – спросил темноволосый Иоганн, поморщившись.

– Да, обязательно. Если вы не упомянете Миконос и не скажете, что сообщение передано по телеграфу, конверт вам не отдадут. Только так они могут вас идентифицировать. Никаких расписок не потребуется.

– Все это как-то очень странно, майн герр.

– Если вы решили стать юристом, придется привыкать к странным формам связи. Здесь нет ничего противозаконного, это просто одна из форм соблюдения конфиденциальности.

– Похоже, мне предстоит еще многому научиться.

– Вы не делаете ничего другого, – спокойно продолжал Джоэл, глядя прямо в глаза Иоганну. – И даже наоборот: помогаете доброму делу, а я щедро оплачу ваши услуги.

– Хорошо, – сказал молодой человек.

Конверс остался ждать в такси, непрерывно осматривая улицу, припаркованные автомашины, прохожих, идущих слишком медленно или стоящих на месте, и даже тех, чей взгляд просто скользил по фасаду “Америкэн экспресс”. В горле застрял комок, и Джоэл часто сглатывал. Тягость ожидания усиливалась еще и тем, что он прекрасно понимал, какому серьезному риску подвергается студент. На мгновение он подумал о проигравших: об Эвери Фоулере – Холлидее и Коннеле Фитцпатрике. У этого молодого немца значительно больше шансов дожить до глубокой старости.

Шли минуты, пот по волосам стекал Конверсу на шею, время в страхе остановилось.

Наконец Иоганн вышел на улицу, моргая от яркого солнца, – истинное олицетворение невинности. Он перешел улицу и забрался в такси.

– Ну, что они вам сказали? – спросил Джоэл, стараясь говорить как можно небрежнее и продолжая по-прежнему следить за улицей.

– Меня спросили, долго ли я жду этого сообщения. Я сказал, что, по-моему, это должна быть телеграмма с Миконоса. Я просто не знал, что мне говорить.

– Все прекрасно. – Джоэл вскрыл конверт и развернул телеграмму. Она состояла из сплошного ряда цифр – судя по первому взгляду, значительно больше двадцати. И он снова припомнил инструкции Ласкариса: “Выбирайте каждую третью цифру с начала и остановитесь на третьей цифре с конца. Сосредоточьтесь на тройке. Это довольно просто – обычно так и делают, – во всяком случае, никто не сможет написать эти цифры за вас. Это всего лишь предосторожность”.

– Все в порядке? – спросил Иоганн.

– Мы сделали шаг вперед, и вы теперь на шаг ближе к своему гонорару, коллега.

– Но ближе и к экзамену.

– Когда он у вас?

– В три тридцать.

– Хорошая примета. Сосредоточьтесь на тройке.

– Простите?

– Нет, ничего. Давайте поищем теперь телефон-автомат. Вам предстоит еще одно небольшое дельце, и тогда вечером вы сможете заказать своим друзьям самый роскошный обед во всем Бонне.

Такси ждало на углу, а Конверс с молодым немцем стояли у будки телефона-автомата, и Иоганн выписывал из справочника номер телефона нужного банка. Студенту явно не по душе были все эти экзотические задания.

– В случае чего вы просто скажете правду! – наставлял его Джоэл. – Только правду. Вы встретили американского адвоката, не владеющего немецким, и он попросил вас помочь ему в телефонном разговоре. Этот адвокат хотел снять деньги с конфиденциального счета и просил узнать, к кому именно ему следует обратиться в банке. Вот и все. Кстати, в банке никто не станет спрашивать вашу фамилию, мою – тоже.

– А как только я это сделаю, у вас тут же найдется какое-нибудь новое поручение? Нет, это не для меня! Вы сами можете…

– Я не могу позволить себе ошибиться! Я могу не понять какого-нибудь слова. Больше никаких просьб у меня нет. Просто подождите меня потом, где хотите – у банка, на соседней улице. А когда я выйду из банка, я сразу же даю вам две тысячи марок, и считайте, что мы с вами никогда не встречались.

– Такие деньги за такую маленькую услугу, сэр. Вы можете понять, почему я боюсь.

– Ваши страхи – ничто по сравнению с моими, – сказал Конверс негромко, но горячо. – Очень прошу вас сделать это. Мне не обойтись без вашей помощи.

Как и прошлой ночью в шуме, дыме и вспышках резкого света, молодой немец пристально смотрел на Джоэла, как бы пытаясь найти нем то, в наличии чего он не был уверен. Наконец он кивнул без особого энтузиазма и вошел в кабину телефона-автомата с горстью мелких монет.

Конверс следил через стекло, как студент набрал номер, а потом коротко переговорил с двумя или тремя различными людьми, пока не попал на нужного ему человека. Этот односторонний разговор, за которым наблюдал Джоэл, почему-то затягивался – ведь требовалось всего лишь узнать фамилию лица, заведовавшего денежными переводами. Однако, записав что-то на клочке бумаги с номером телефона, Иоганн, казалось, начал о чем-то спорить, и Джоэл с трудом удержался от того, чтобы не открыть дверь и не прервать разговор. Наконец молодой немец вышел из кабины, выражение его лица было сердитым и смущенным.

– Что случилось? В чем проблема?

– Проблема в часах работы банка, сэр.

– А именно?

– Подобные счета оформляют только с двенадцати часов. Я сказал, что к двенадцати вам нужно быть в аэропорту, но герр директор заявил, что они не могут изменять установленный порядок. – Иоганн протянул Конверсу клочок бумаги. – Вам следует обратиться к какому-то Лахману на первом этаже.

– Придется отложить вылет. – Джоэл взглянул на шоферские часы. Было десять часов тридцать пять минут, ждать оставалось около полутора часов.

– Я собирался попасть в университетскую библиотеку задолго до полудня.

– Вы можете туда отправиться, – сказал Конверс без всяких задних мыслей. – Остановимся где-нибудь, купим конверт с маркой, вы напишете свою фамилию и адрес, и я перешлю вам деньги.

Иоганн уставился взглядом в тротуар, даже не пытаясь скрыть обуревающих его сомнении.

– Я думаю, этот экзамен… не такой уж и сложный. Это один из моих любимых предметов.

– Да, конечно, – тут же откликнулся Джоэл, – у вас нет абсолютно никаких оснований доверять мне.

– Вы меня неправильно поняли, сэр. Я верю, что вы пошлете мне деньги. Просто я не уверен, следует ли мне получать этот конверт.

Конверс улыбнулся – теперь он понял.

– Отпечатки пальцев? – спросил он без всякой обиды. – Общепринятое вещественное доказательство?

– Дактилоскопия – один из моих любимых предметов.

– Отлично, значит, вам придется провести со мной еще пару часов. У меня в кармане примерно семьсот марок. Знаете какой-нибудь магазин готовой одежды, где я мог бы купить пару брюк и пиджак?

– Да, сэр. И позвольте сказать, если вы собираетесь снять со счета такую сумму, что сможете дать мне две тысячи марок, неплохо бы вам купить свежую сорочку и галстук к ней.

– Правильно. Всегда обращайте внимание на внешний вид вашего клиента. Вы наверняка далеко пойдете, советник.

Ритуал, принятый в “Боннер шпаркассе”, мог бы служить образцом громоздкой, но железной эффективности. Джоэла препроводили в кабинет герра Лахмана на первом этаже, где ему не перепало ни рукопожатия, ни приветливой улыбки. Не было и светской болтовни. Только дело, и ничего более.

– Скажите, пожалуйста, откуда был сделан перевод? – сухо потребовал полноватый чиновник.

– Банк “Родос”, отделение на Миконосе, контора на набережной. Фамилия отправителя – так он, наверное, у вас именуется? – Ласкарис, имени его я не запомнил.

– В данном случае не требуется и фамилии, – сказал немец, делая вид, что не слышал сказанного. Казалось, ему неприятна даже сама операция.

– Извините, я просто хотел помочь. Как вы знаете, у меня мало времени. Я должен успеть на самолет.

– Мы не можем уклоняться от установленных правил, майн герр.

– Естественно.

Банкир пододвинул к нему через стол листок бумаги.

– Вам придется пять раз написать набор цифр, заменяющих вашу подпись, столбиком, один под другим, а я тем временем зачитаю вам правила, по которым работает “Боннер шпаркассе” и которые полностью соответствуют действующим на территории Федеративной Республики Германии законам. Затем я попрошу вас подписать – опять-таки цифровым кодом – заявление о том, что вы ознакомлены с текстом, поняли его содержание и обязуетесь соблюдать содержащиеся в нем запреты.

– Мне послышалось, вы говорили о правилах.

– Это одно и то же, майн герр.

Конверс достал телеграмму из внутреннего кармана только что купленного спортивного пиджака и положил ее рядом с фирменным бланком. Подчеркнув нужные цифры, он принялся выписывать их.

– “Вы, подписывающийся цифровым кодом, чью личность можно установить у отправителя, – монотонным голосом читал невозмутимый немец, откинувшись на спинку кресла и держа в руках листок с текстом, – клянетесь в том, что, какие бы суммы ни были получены вами в “Боннер шпаркассе” с данного конфиденциального счета, с них уплачены все установленные налоги, как государственные, так и местные, как личные, так и корпоративные, и налоги эти были оплачены в месте отправления, где бы это место ни находилось. Что деньги эти не были получены в результате валютных операций, имеющих целью уклонение от уплаты вышеперечисленных налогов, и что они не предназначаются для противозаконных выплат отдельным лицам, компаниям или корпорациям, занимающимся противозаконной деятельностью, а также…”

– Довольно, – прервал его Джоэл. – Мне все понятно. Давайте я подпишу.

– “…для тайных операций, противоречащих законам Федеративной Республики Германии или законам стран, жителем и полноправным гражданином которых является подписавшийся”, – все тем же тоном продолжал немец.

– А как поступают с неполноправными гражданами? – спросил Конверс, приступая к последнему набору цифр. – Я знаю одного студента юридического факультета, который нашел бы немало дыр в этой инструкции.

– Там есть и другие формулировки, но вы сказали, что подпишетесь и без них.

– Уверен, что в инструкции предусмотрены все случаи, и я конечно же подпишу. – Джоэл пододвинул к нему листок с рядами цифр. – Вот. Теперь можете выдавать деньги. Сто тысяч американских долларов за вычетом причитающейся вам платы за услуги. Разделите их на три равные части. Две трети в американской валюте, треть – в марках ФРГ. Банкноты должны быть не крупнее тысячи марок и пятисот долларов.

– Это очень много бумаги, майн герр.

– Ничего, справлюсь. И пожалуйста, как можно быстрее.

– Это полная сумма вашего счета? Я, естественно, узнаю это, когда сканеры подтвердят подлинность вашей подписи.

– Это полная сумма счета.

– На это уйдет несколько часов, naturlich.

– Почему?

– Оформление документов, обеденный перерыв, майн герр. – Тучный человек беспомощно развел руками.

– У меня нет нескольких часов!

– Но что я могу сделать?

– Что вы можете сделать? Тысяча долларов… для вас лично.

– Один час, майн герр.

– Пять тысяч?

– Пять минут, мой дорогой друг.

Конверс вышел из лифта; только что полученный пояс для денег был куда менее удобным, чем купленный им в Женеве, но отказываться от него не имело смысла. Это был подарок банка, если верить Лахману, прикарманившему почти двенадцать тысяч марок. “Пять минут” – явное преувеличение, подумал Джоэл, взглянув на настенные часы, показывающие двенадцать часов сорок пять минут. Весь ритуал занял более получаса, начиная от “инструктажа” до проверки его подписи электронным сканером, способным подметить малейшее отклонение. Установленные правила соблюдались неукоснительно, а если выполнение их граничило с правонарушениями, то хитро сформулированные статьи инструкции возлагали всю ответственность на получателей.

Направляясь к бронзовым дверям банка, Конверс заметил на мраморной скамье в фойе Иоганна, выглядевшего здесь довольно неуместно, но отнюдь не смущенного этим. Молодой человек читал какую-то брошюру, изданную банком. Вернее, делал вид, будто читает, бросая быстрые взгляды поверх бумажного листа на снующую по мраморному холлу публику. Когда Иоганн увидел Конверса, тот кивнул ему; студент встал со скамьи и, выждав, пока Джоэл подойдет к выходу, направился вслед за ним.

Что– то произошло. Люди на тротуаре взволнованно метались то в одну, то в другую сторону, но в основном вправо, громко разговаривали, выкрикивали какие-то вопросы, в их репликах звучало сердитое недоумение.

– В чем дело, черт побери? – спросил Конверс.

– Не знаю, – ответил Иоганн, шагая рядом с ним. – Думаю, что-то неприятное. Все бегут к киоску на углу. За газетами.

– Давайте тоже купим газету, – сказал Джоэл, тронув его за локоть, и они вместе с толпой устремились к киоску.

– Attentat! Mord! Amerikanischer Botschafter ermordet! ^[87] Газетчики что-то выкрикивали, раздавая газеты, и, принимая мелочь и бумажки, не очень-то заботились о сдаче. Паника нарастала, как всегда, когда какое-то непонятное событие предваряет большое несчастье. Люди вокруг них шелестели газетами, быстро пробегая глазами броские заголовки и напечатанные под ними статьи.

– Mein Gott! – воскликнул Иоганн, взглянув на сложенную газету у прохожего слева. – Убит американский посол!

– Возьмите! – Конверс бросил на прилавок горсть монет, и молодой немец выхватил газету из руки киоскера. – Давайте выбираться отсюда! – крикнул Джоэл, схватив студента за руку.

Но Иоганн не трогался с места. Он застыл посреди орущей толпы, глядя в газету расширенными от ужаса глазами, его губы дрожали. Конверс грубо оттолкнул плечами двух мужчин и потянул за собой молодого человека. Теперь на них со всех сторон напирали орущие немцы, которые тоже хотели пробиться к киоску.

– Вы!… – Испуганный крик застрял в горле Иоганна. Джоэл вырвал газету у студента. Вверху на первой странице были фотографии двух мужчин. Слева – убитый Уолтер Перегрин, посол США в ФРГ, справа – фотография американского Rechtsanwalt – одно из немногих известных ему немецких слов, оно означало “адвокат”. На него смотрело его собственное лицо.