ТОНКИЙ ЛЕД
Пылкая любовь порой кончается столь же неожиданно, как и возникла. Пока Петр выламывал хребет России под западный камзол, пока обагрял брусчатку Красной площади кровью стрельцов и в Тайном приказе подвешивал несчастных на крюки за ребра, он не забывал Кукуй-городок. Кукуйцы встречали герра Питера радушно: танцы, выпивки, хорошенькие женские лица, жаркие объятия Анны — все это веселило душу, уставшую от перестройки государства.
— Тебе, Аннушка, единственной я верю без оглядки, всю натуру свою распахиваю, — доверительно говорил царь девице Монс.
Не ведал Петр того, о чем давно шушукались за его спиной: Анна была блудлива, мало кому из ухажеров в ласках отказывала. Меншиков как-то случайно застал ее в беседке, в одиночестве задумчиво глядевшей в голубое небо. Решительный в любви, он тут же, возле резных перил, шанса своего не упустил. С Кенигсеком и вовсе Анхен крепко спуталась.
Царь об этом узнал нечаянно. Вскоре после виктории над шведами под Нотебургом Кенигсек по пьяному делу и неосторожности свалился в глубокий ручей, ушел под лед. При утопленнике нашли тугую пачку писем, а с раздувшейся груди Петр снял большой медальон. Письма положили возле огня просушиться, ибо выяснить следовало: не содержат ли тайн государственных? А царь колупнул ногтем золотую крышку, раскрыл медальон и вельми изумлен был:
— Портрет Аннушки? Как? Почему? А это что — прядь волос с ее очаровательной головки? И эту прядку я, неразумец, может целовал!
Брезгливо — двумя пальцами, взял письмо, начал читать. Потом другое, третье. Содержание их было пустяковым: «Ежечасно, мой прекрасный друг, воздыхаю о вас… Меня пожирает страсть, которую вы разожгли в душе моей… Когда вас нет, жизнь делается постылой… Вечно посылающая вам любовные вздохи Анна».
Петр швырнул письма, плюнул вслед:
— Ах, дура! А как лгала мне замечательно, я ведь и впрямь думал, что без меня ей нет радости. Блудница вавилонская!
Кликнул Меншикова:
— Алексашка, отправь срочную депешу московскому начальству
«Анну Монсову под строгим караулом заточить в доме ее. Из оного запретить любые отлучки под страхом смерти. К ней никого окоромя прислуги не допускать. За все ее худые поступки запретить выходить даже в кирху. Зело извольте выполнять все написанное со всей неукоснительностью. Петр».
Гонец, молотя шпорами по лошадиным бокам, полетел в Москву.