на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



14. У королевы

Лишь выйдя из кабинета Людовика XVI, королева оценила всю ту опасность, которую ей удалось избежать.

Она смогла оценить всю тонкость и сдержанность импровизированного свидетельства Жанны, а равно и незаурядный такт, с каким после такого успеха та осталась в тени.

И вправду, Жанна, которой неслыханно повезло с первого разу оказаться посвященной в интимные тайны, хотя куда более ловкие царедворцы, по десятку лет охотясь за ними, так и не могут проникнуть в них, и которая, естественно, поняла, что сыграла большую роль в этот важный для королевы день, ни в малейшей степени не пыталась извлечь из этого преимуществ, а уж надменная подозрительность великих мира сего очень хорошо умеет читать подобные намерения по лицам нижестоящих.

Словом, когда Жанна попросила позволения откланяться и удалиться, королева с любезной улыбкой удержала ее, сказав:

– Поистине, счастье, графиня, что вы удержали меня, не дав нам с принцессой де Ламбаль войти к Месмеру. Какая все-таки гнусность! Меня увидели то ли в дверях, тогда в прихожей, а сочинили, будто я прошла в залу пароксизмов. Кажется, это так именуется?

– Да, ваше величество, зала пароксизмов.

– Но как же так получилось, – удивилась принцесса де Ламбаль, – что агенты господина де Крона ошиблись, хотя присутствовавшие знали, где находится королева? По мне, тут какая-то тайна. Агенты начальника полиции утверждают, что королева была в зале пароксизмов.

– Да, действительно, – задумчиво сказала королева. – Господин де Крон в этом ни в коей мере не замешан: он человек порядочный и хорошо относится ко мне. Дорогая Ламбаль, агентов могли подкупить. У меня есть враги, вы же знаете. Эти слухи должны на чем-то основываться. Графиня, расскажите нам подробности. Кроме того, этот гнусный пасквиль изобразил дело так, будто я была в полнейшем упоении, впала в экстаз и магнетическое состояние до такой степени, что совершенно забыла о женском достоинстве. Есть ли в этом хоть какая-то доля правдоподобия? Была ли там в тот день какая-нибудь женщина?

Жанна покраснела: она ведь стала обладательницей тайны, даже намек на которую мог уничтожить ее роковое влияние на судьбу королевы.

Выдав эту тайну, Жанна теряла возможность оказаться полезной и даже необходимой ее величеству. И тогда все ее будущее погибло бы. Поэтому она решила проявить осторожность.

– Да, ваше величество, – сказала она, – там действительно была одна женщина, крайне возбужденная, и она обращала на себя внимание судорогами и исступлением. Но мне кажется…

– Вам кажется, – мгновенно подхватила королева, – что то была какая-нибудь актриса или, как их именуют, девица легких нравов, а не королева Франции?

– Разумеется, ваше величество.

– Графиня, вы очень хорошо ответили королю, а теперь я хочу поговорить о вас. Скажите, как обстоят ваши дела? Когда вы рассчитываете на признание ваших прав? Принцесса, нет ли у нас кого-нибудь, кто мог бы помочь графине?

Вошла г-жа де Мизери.

– Соблаговолит ли ваше величество принять мадемуазель де Таверне? – осведомилась она.

– Разумеется! До чего же она церемонная – никогда не пренебрежет правилами этикета. Андреа! Андреа! Входите же!

– Ваше величество слишком добры ко мне, – произнесла Андреа, присев в изящном реверансе.

Она взглянула на Жанну; та сейчас же узнала вторую немецкую даму из благотворительного общества, заставила себя залиться краской и приняла притворно скромный вид.

Принцесса де Ламбаль воспользовалась приходом Андреа, чтобы вернуться в Со к герцогу де Пантьевру[97].

Андреа уселась рядом с Марией Антуанеттой, устремив спокойный, пристально-испытующий взгляд на г-жу де Ламотт.

– Андреа, – сказала королева, – это та дама, которую мы посещали в последний день холодов.

– Я узнала ее, – ответила Андреа и кивнула.

Жанна, уже преисполненная спеси, принялась искать в ее лице признаки ревности, но обнаружила лишь полнейшее безразличие.

Андреа, имеющая те же пристрастия, что и королева, Андреа, женщина, превосходящая всех остальных женщин добротой, умом, великодушием, не будучи счастлива, замыкалась в непроницаемой скрытности, которую весь двор принимал за надменное целомудрие Дианы-девственницы.

– Вы знаете, – обратилась к ней королева, – что наговорили обо мне королю?

– Должно быть, самое худшее, – отвечала Андреа, – и только потому, что не сумели бы, как должно, сказать хорошее.

– Вот самая прекрасная фраза, какую мне доводилось когда-либо слышать, – заметила Жанна. – Я назвала ее прекрасной, потому что в ней точнейше выражено главное чувство всей моей жизни и потому что я со своим слабым разумом не сумела бы так сформулировать эту мысль.

– Я сейчас расскажу вам, Андреа, – продолжала королева.

– Я уже знаю. Его высочество граф Прованский только что рассказывал об этом, и одна моя подруга слышала его.

– Прекрасный способ распространять ложь, говоря чистую правду, – гневно бросила королева. – Ладно, оставим это. Я тут расспрашивала графиню, как обстоят ее дела. Кто вам покровительствует, графиня?

– Вы, ваше величество, – дерзко отвечала Жанна. – Вы, потому что позволили мне приехать сюда поцеловать вашу руку.

– У нее благородное сердце, – заметила королева Андреа, – и мне нравятся ее порывы.

Андреа промолчала.

– Ваше величество, – продолжала Жанна, – когда я пребывала в стесненных обстоятельствах и безвестности, немногие решались покровительствовать мне, но теперь, когда меня один раз увидели в Версале, весь свет наперегонки будет оспаривать право понравиться королеве, то есть, я хотела сказать, особе, которую ее величество удостоила взглядом.

– Что же, – поинтересовалась королева, усевшись, – не было никого, кто оказался бы достаточно мужествен или достаточно развращен, чтобы покровительствовать вам ради вас самой?

– Поначалу была госпожа де Буленвилье, мужественная женщина, – отвечала Жанна, – потом господин де Буленвилье, развращенный покровитель… Но после того, как я вышла замуж, никто, о, никто! – Она весьма искуссно сделала ударение на слове «никто». – Ах, прошу прошения, я забыла об одном благородном человеке, великодушном принце…

– Принц! Кто же это?

– Его высокопреосвященство кардинал де Роган.

Королева резко повернулась к Жанне и с улыбкой сообщила:

– Мой враг!

– Кардинал – враг вашего величества? – воскликнула Жанна. – Не может быть!

– Можно подумать, графиня, вас удивляет, что у королевы есть враг. Видно, что вы не жили при дворе.

– Но ведь кардинал преклоняется перед вашим величеством, я это точно знаю, и если я не ошибаюсь, его почтение к августейшей супруге короля равно его преданности.

– О графиня, я верю вам, – сказала Мария Антуанетта с обычной своей веселостью. – Верю – в некоторой части. Кардинал действительно преклоняется передо мной.

Сказав это, она повернулась к Андреа де Таверне и заразительно рассмеялась.

– Да, да, графиня, его высокопреосвященство преклоняется передо мной. Вот потому-то он мой враг.

Жанна де Ламотт разыграла удивленную провинциалку.

– Значит, графиня, вы – протеже принца-архиепископа Луи де Рогана. Расскажите, как это произошло.

– Очень просто, ваше величество. Его высокопреосвященство оказал мне поддержку самым благородным, самым деликатным образом, проявив самое изобретательное великодушие.

– Прекрасно. Принц Луи расточителен, в этом ему нельзя отказать. Как вы думаете, Андреа, не сможет ли кардинал исполниться преклонением и перед этой прекрасной графиней? Ну, графиня, а что скажете вы?

И Мария Антуанетта опять залилась заразительным веселым смехом, но Андреа не поддержала ее, все так же сохраняя серьезность.

«Возможно, это столь бурное веселье наигранно, – подумала Жанна. – Ну, ну, погладим».

Вслух же с самым значительным видом и самым проникновенным голосом она произнесла:

– Я имею честь уверить ваше величество, что господин де Роган…

– Хорошо, хорошо, – прервала ее излияния королева. – Уж коль вы так преданы ему, коль вы… его друг…

– О, ваше величество, – с умилительной смесью стыдливости и почтительности произнесла Жанна.

– Хорошо, хорошо, – повторила с мягкой улыбкой королева. – Но все-таки при случае поинтересуйтесь у него, что он сделал с прядью моих волос, которую подговорил украсть одного парикмахера, весьма дорого поплатившегося за свою проделку: я прогнала его.

– Ваше величество, я просто поражена, – выказала удивление Жанна. – Неужели господин де Роган решился на такое?

– Да, из преклонения. Все из того же преклонения. После того как он гнушался мною в Вене, после того как испробовал все способы и средства, чтобы не допустить заключения брака между королем и мной, он вдруг обнаружил, что я женщина и королева, а он, великий дипломат, совершил огромную глупость и может навсегда оказаться не в ладах со мной. И тут наш дражайший принц перепугался за свое будущее. Он стал действовать, как все представители его профессии, которые больше всего заискивают перед теми, кого больше всего боятся, а поскольку он знал меня совсем юной и поскольку считал меня тщеславной и глупой, он превратился в Селадона[98]. Испробовав вздыхания и томный вид, он, как вы уверяете, перешел на преклонение. Он преклоняется передо мной, не правда ли, Андреа?

– Ваше величество! – с поклоном промолвила та.

– Вот и Андреа не хочет скомпрометировать себя, но я, так и быть, рискну; королевская власть должна хоть в чем-то проявиться. Итак, графиня, и мне и вам известно, что кардинал преклоняется передо мной. Это бесспорно. Ну что ж, передайте ему, что я на него за это не гневаюсь.

Слова эти, таящие горькую иронию, глубоко запали в растленное сердце Жанны де Ламотт.

Будь Жанна чиста, благородна и прямодушна, она поняла бы, что это всего-навсего выражение высочайшего негодования женщины, обладающей возвышенным сердцем, выражение совершенного презрения, которое испытывает высокая душа к постыдным интригам тех, кто копошится у ее ног. Такие женщины, редчайшие ангелы, никогда не защищают свою репутацию от козней, которые строятся против них на земле.

Они даже не желают замечать ту грязь, которая их пачкает, ту смолу, в которой они оставляют самые яркие перья своих золотистых крыльев.

Жанна, натура вульгарная и испорченная, в этом проявлении гнева королевы из-за поведения кардинала увидела лишь сильную досаду. Она припомнила слухи довольно скандального свойства, ходившие при дворе и просочившиеся из Эй-де-Беф даже в парижские предместья, где наделали столько шуму.

Кардинал, любивший в женщине женщину, сказал Людовику XV, который питал к ним любовь точно такого же свойства, что дофина – не вполне женщина. Не забыты были и весьма своеобычные слова, произнесенные Людовиком XV во время свадьбы его внука, и вопросы, заданные некоему простодушному послу.

Жанна, совершенная женщина, ежели такое бывает, женщина с головы до ног, суетная и тщеславная во всем, испытывающая потребность нравиться и покорять, используя преимущества, отпущенные ей природой, была просто не способна поверить, чтобы женщина думала об этих деликатных материях иначе, чем она. «Ее величество испытывает сожаления, – решила она. – Но раз есть сожаления, должно быть и что-то большее».

И тогда, подумав, что следует ковать железо, пока оно горячо, она стала защищать г-на де Рогана со всем умом и актерством, каким природа, подобно заботливой матери, щедро наделила ее. Королева слушала.

«Слушает», – отметила Жанна.

И, введенная в заблуждение своей испорченной натурой, графиня даже не заметила, что королева слушает ее только из великодушия, так как при дворе никто никогда не скажет доброго слова о том, к кому дурно относится монарх.

Это нарушение всех традиций, отступление от обычаев дворца весьма понравилось и чуть ли не обрадовало королеву.

Мария Антуанетта увидела сердце там, куда Господь вложил лишь сухую жаждущую губку.

Беседа продолжалась при благожелательном внимании королевы. Жанна была как на иголках и чувствовала себя все более и более неловко: она не видела возможности уйти, не получив на это позволения, хотя еще совсем недавно так отлично сыграла роль случайной посетительницы, попросившей разрешения удалиться; вдруг в соседней комнате раздался молодой жизнерадостный голос.

– Граф д'Артуа! – сказала королева.

Андреа тут же встала. Жанна собралась уходить, но принц так стремительно ворвался в кабинет королевы, что уйти оказалось просто невозможно. Тем не менее г-жа де Ламотт разыграла то, что на театре именуется ложным уходом.

Увидев красивую даму, принц остановился и поклонился ей.

– Графиня де Ламотт! – представила ему королева Жанну.

– Очень рад! – промолвил граф. – Только, графиня, вы не должны из-за меня уходить.

Королева сделала знак Андреа, и та удержала Жанну. Этот знак означал: «Я должна была щедро отблагодарить госпожу де Ламотт, но не успела, так что мы еще к этому вернемся».

– Итак, вы возвратились с охоты на волков, – промолвила королева, подавая принцу руку по английскому обычаю, широко распространившемуся и вошедшему в моду.

– Да, сестра, и я прекрасно поохотился, убил семь волков, а это страшно много, – ответил принц.

– Сами убили?

– Я не очень в этом уверен, – рассмеялся граф д'Артуа, – но мне так сказали. А кстати, сестра, знаете, что я заработал семьсот ливров?

– И каким же образом?

– Так вот знайте: за голову каждого из этих ужасных хищников выплачивают по сто ливров. Это дорого, но я без колебаний отдал бы двести ливров за голову газетчика.

– Ах, так вам уже известна эта история?

– Граф Прованский рассказал мне ее.

– Вам уже третьему, – заметила Мария Антуанетта. – Право, Месье – беззаветный и неутомимый рассказчик. И как же он вам рассказывал ее?

– Так, что вы предстали белее горностая, белее Венеры-Афродиты. У нее есть еще другое имя, кончающееся на «ена»[99], вам его могут подсказать ученые. Например, мой брат граф Прованский.

– И тем не менее он рассказал вам эту историю?

– С газетчиком? Да, сестра. Ваше величество с честью вышли из нее. Можно бы даже сказать каламбуром, вроде тех, что ежедневно сочиняет господин де Бьевр[100], история с ванной отмыта.

– Чудовищная игра слов!

– Сестра, не обижайте паладина, который пришел предложить для вашей защиты свое копье и руку. К счастью, вам паладины не нужны. Ах, дорогая сестра, вам поистине везет!

– Вы это называете везением? Андреа, вы слышали?

Жанна рассмеялась. Граф не сводил с нее взгляда, и это придало ей смелости. Вопрос был обращен к Андреа, а ответила Жанна.

– Да, да, везением, – стоял на своем граф д'Артуа, – потому что, дорогая сестра, вполне могло случиться так, что, во-первых, госпожи де Ламбаль не было бы с вами.

– Неужели бы я пошла туда одна?

– Во-вторых, госпожа де Ламотт могла не встретиться вам и не помешать вам войти.

– Вы даже знаете, что там была госпожа де Ламотт?

– Сестра, когда граф Прованский рассказывает, он рассказывает все. И наконец, могло быть так, что госпожи де Ламотт не оказалось бы в Версале, чтобы свидетельствовать в вашу пользу. Вы, разумеется, скажете мне, что добродетель и невинность подобны фиалке, которую не обязательно видеть, чтобы распознать. Но фиалку, если ее видят, срывают для букета, а когда нанюхаются, его выбрасывают. Вот такую я вывожу мораль.

– Прекрасная мораль!

– Она такова, какова есть. Таким образом, я доказал, что вам повезло.

– Отнюдь не доказали.

– Хотите более убедительных доказательств?

– Они были бы нелишни.

– Ну что ж, – промолвил граф и шлепнулся на софу рядом с королевой. – Вы совершенно напрасно вините судьбу, так как вывернулись после небезызвестного приключения с кабриолетом…

– Раз, – сказала королева и загнула палец.

– После истории у Месмера…

– Хорошо, сочтем и это. Два. Дальше.

– И наконец, в истории с балом, – шепнул ей на ухо граф д'Артуа.

– С каким балом?

– С балом в Опере.

– Простите, где?

– Я сказал, с балом в Опере.

– Я вас не понимаю.

Граф д'Артуа расхохотался.

– Ну и сглупил же я, заговорив с вами о тайне.

– О тайне? Право же, брат, вам придется рассказать про этот бал в Опере: я заинтригована.

Жанна уловила слова «бал», «Опера» и удвоила внимание.

– Тс-с! – шепнул принц.

– Нет уж, давайте объяснимся, – настаивала королева. – Вы упомянули про какую-то историю в Опере. В чем там дело?

– Сестра, умоляю вас, сжальтесь.

– Граф, я настаиваю. Я хочу знать.

– А я прошу вас, не заставляйте меня говорить.

– Вы намерены огорчить меня?

– Ни в коем случае! Но мне кажется, я сказал уже вполне достаточно.

– Вы совершенно ничего не сказали.

– Сестричка, теперь вы меня интригуете… Так что же, вы это серьезно?

– Честное слово, я не шучу.

– Значит, вы хотите, чтобы я говорил?

– Да, и немедленно.

– Тогда, может быть, не здесь? – спросил граф д'Артуа, указав глазами на Андреа и Жанну.

– Нет, здесь! Здесь! Не может быть лишних свидетелей при объяснении.

– Сестра, поберегитесь!

– Я рискну.

– Разве вы не были на последнем балу в Опере?

– Я? На балу в Опере? – воскликнула королева.

– Ради Бога, тише.

– Нет, тут нужно кричать… Итак, вы утверждаете, что я была на балу в Опере?

– Да, несомненно, вы были там.

– Быть может, вы меня там видели? – насмешливо поинтересовалась королева.

– Да, я видел вас там.

– Меня?

– Да, вас.

– Однако!

– Именно это я и сказал себе, увидев вас там.

– А что ж вы не скажете, что разговаривали со мной? Это будет еще забавней.

– Я хотел поговорить с вами, но толпа масок разъединила нас.

– Вы сошли с ума!

– Я так и думал, что вы скажете это. Я совершил ошибку, заведя этот разговор.

Королева вдруг вскочила и в крайнем возбуждении сделала несколько шагов по комнате.

Граф с удивленным видом смотрел на нее.

Андреа трепетала от страха и беспокойства.

Жанна изо всех сил старалась не потерять самообладания.

Королева остановилась.

– Друг мой, хватит шуток, – обратилась она к принцу. – У меня весьма скверный характер, вы видите, я уже теряю терпение. Немедленно признайтесь, что вы хотели разыграть меня, и я буду только рада.

– Если вам так угодно, сестра, готов признаться.

– Шарль, будьте же серьезны!

– Я серьезен, как никогда.

– Ради Бога, скажите, вы ведь сочинили эту небылицу?

Граф д'Артуа искоса глянул на дам, потом произнес:

– Да, сочинил, извините меня.

Андреа и Жанна скрылись за гобеленовым занавесом.

– Так вот, сестра, я сказал правду, – прошептал граф, когда дамы ушли. – Надо было раньше предупредить меня.

– Вы видели меня на балу в Опере?

– Так же, как сейчас. И вы меня тоже видели.

Королева вскрикнула, позвала Жанну и Андреа, но тут же бросилась за занавес и, схватив их за руки, втащила в комнату.

– Сударыни, – объявила она, – граф д'Артуа утверждает, что видел меня в Опере.

Андреа тихо ахнула.

– Хватит уверток, – продолжала королева. – Докажите…

– Ну что ж, – вздохнул принц. – Я был с маршалом де Ришелье, с господином де Калонном, с… Да, Господи, с нами была тьма народу. У вас упала маска.

– Маска?

– Я хотел вам сказать: «Сестра, это уже переходит границы смелости», но вы исчезли: кавалер подал вам руку и увел.

– Кавалер? Боже мой, у меня такое чувство, что я схожу с ума.

– В голубом домино, – уточнил принц.

Королева провела ладонью по лбу.

– Когда это было? – спросила она.

– В субботу, накануне моего отъезда на охоту. Утром, когда я уезжал, вы еще спали, так что я не мог сказать вам то, что говорю сейчас.

– Господи! Господи! В котором часу вы меня видели?

– Должно быть, в третьем.

– Решительно, либо я сошла с ума, либо вы.

– Повторяю, это я… пусть это я ошибся… и тем не менее…

– Тем не менее?

– Не огорчайтесь так, ничего же не известно… Я было подумал, что вы с королем, но ваш спутник говорил по-немецки, а король знает только английский.

– По-немецки?.. Немец?.. Брат, но у меня же есть доказательство! В субботу я легла спать в одиннадцать.

Граф с самым недоверчивым видом улыбнулся и отвесил поклон.

Королева позвонила.

– Госпожа де Мизери подтвердит вам это, – сказала она.

Граф расхохотался.

– Тогда уж позовите заодно и Лорана, привратника, пусть он тоже засвидетельствует, дорогая сестричка, ведь это же я отлил эту пушку, так что не палите из нее в меня.

– О! – гневно воскликнула королева. – Мне не верят!

– Я поверил бы вам, если бы вы не так гневались и горячились, но доказательства! Если я говорю вам «да», то другие, придя сюда, скажут «нет».

– Другие? Какие еще другие?

– Бог мой, да те, кто видел вас так же, как я.

– Это уже любопытно! Значит, есть еще люди, которые видели меня? Так назовите их мне.

– Хоть сейчас. Кстати, там был Филипп де Таверне.

– Брат, – прошептала Андреа.

– Да, мадемуазель, он был там, – подтвердил принц. – Сестра, хотите расспросить его?

– Я немедленно вызываю его сюда.

– Боже мой! – вздохнула Андреа.

– В чем дело? – осведомилась королева.

– Моего брата вызывают, чтобы он свидетельствовал.

– Да, я так хочу, – бросила королева.

Королева отдала приказ: слуги помчались на розыски Филиппа, побывали у его отца, которого молодой человек только что покинул после описанной нами сцены.

Филипп, победивший на дуэли де Шарни и оказавший королеве весьма серьезную услугу, радостно шагал к Версальскому дворцу.

Посланцы нагнали его, передали приказ королевы. Филипп прибавил шагу.

Мария Антуанетта устремилась навстречу ему и, едва оказалась лицом к лицу с ним, задала вопрос:

– Сударь, вы способны сказать правду?

– Да, ваше величество, и не способен лгать, – ответил он.

– В таком случае скажите, только честно, видели ли вы меня неделю назад в публичном месте?

– Да, ваше величество.

В комнате стояла такая тишина, что, казалось, было слышно, как стучат сердца присутствующих.

– Где вы видели меня? – душераздирающим голосом спросила королева.

Филипп молчал.

– Сударь, только не надо меня щадить. Мой брат, присутствующий здесь, заявил, что видел меня на балу в Опере. А вы где видели меня?

– Там же, где и его высочество граф д'Артуа, – на балу в Опере, ваше величество.

Королева точно громом пораженная рухнула на софу. Но тут же со стремительностью раненой пантеры вскочила и объявила:

– Это невозможно, потому что я не была там. Поостерегитесь, господин де Таверне, я замечаю, вы строите из себя пуританина, это, быть может, хорошо в Америке с господином де Лафайетом, но тут, в Версале, живут обычные, учтивые французы.

– Ваше величество оскорбляет господина де Таверне, – побледнев от гнева и возмущения, заявила Андреа. – Если он говорит видел, значит, он видел.

– И вы тоже! – бросила Мария Антуанетта. – Не хватает только, чтобы вы тоже видели меня. Ей-богу, вместо друзей, встающих на мою защиту, у меня одни враги, которые губят меня. Но одно свидетельство, господа, это еще не доказательство.

– Я как раз вспомнил, – вмешался граф д'Артуа, – что в миг, когда я увидел вас и понял, что голубое домино – не король, то подумал: это племянник господина де Сюфрена. Как зовут того храброго офицера, который совершил подвиг с флагом? Вы, сестра, так хорошо приняли его однажды, что я решил: он ваш придворный кавалер.

Королева покраснела, Андреа побледнела как смерть. Они взглянули друг на друга, и обе вздрогнули, увидев, как каждая прореагировала на слова графа.

Филипп тоже залился мертвенной бледностью.

– Господин де Шарни? – пробормотал он.

– Шарни! Вот именно, – обрадовался граф д'Артуа. – Не правда ли, господин Филипп, осанкой голубое домино несколько смахивало на господина де Шарни?

– Я не заметил, ваше высочество, – сдавленным голосом ответил Филипп.

– Но почти тут же я понял, – продолжал граф д'Артуа, – что ошибся, так как господин де Шарни попался мне на глаза. Когда ваша маска упала, сестра, он стоял рядом с герцогом де Ришелье как раз напротив вас.

– И он видел меня? – совершенно забыв об осторожности, воскликнула королева.

– Если только не был слеп, – ответил принц.

В полном отчаянии королева стала дергать за сонетку.

– К чему это вы? – полюбопытствовал граф д'Артуа.

– Я хочу спросить и господина де Шарни, чтобы испить чашу до дна.

– Я не уверен, что господин де Шарни в Версале, – пролепетал Филипп.

– Почему?

– Мне говорили… Кажется, он плохо себя чувствует.

– Дело очень серьезное, и ему придется прийти, сударь. Я тоже плохо себя чувствую, но тем не менее готова идти на край света, босиком, чтобы доказать…

Филипп, сердце которого разрывалось на части, направился к Андреа; она смотрела в окно, выходящее на цветник.

– Что там? – поинтересовалась королева, подойдя к ней.

– Нет, ничего. Говорят господин де Шарни болен, а я вижу его.

– Вы видите Шарни? – вскричал Филипп и подбежал к сестре.

– Да, это он.

Королева, забыв обо всем, с необыкновенной силой распахнула окно и громко позвала:

– Господин де Шарни!

Шарни поднял голову и, потрясенный, растерянный, направился во дворец.


| Ожерелье королевы |