Шестнадцатилетняя Светлана влюбляется в 42-летнего Алексея Каплера. Василий бросает беременную жену. Сталин обрушивается на Каплера

В конце 1942 года произошло одно небольшое событие в семейной жизни Сталина, которое сделало ее еще горше: Светлана, юная десятиклассница, влюбилась в 42-летнего киносценариста Алексея Каплера (автора сценариев о Ленине). Она называет Каплера «человеком, из-за которого навсегда испортились мои отношения с отцом».

Ей было шестнадцать — возраст нежный и страшный. Сталину было не до нее, они встречались крайне редко, а во время встреч (она приезжала к нему даже из Куйбышева) он ни минуты не мог поговорить с ней без посторонних, поговорить поотцовски, по душам.

После окончательного возвращения из эвакуации Светлана (и еще Василий с женой Галей и младенцем, маленькая дочь Якова — Гуля, вдова Реденса Анна Сергеевна с сыновьями Владимиром и Леонидом) жила в Зубалове. Старый дом был взорван во время приближения немцев, которые, впрочем, так туда и не дошли. Построили новый, «с наполовину усеченной башней, с урезанными террасами».

Василий был уже майором, начальником Инспекции ВВС. Ему шел двадцать второй год.

«В ту зиму на меня обрушилось страшное открытие», — вспоминала потом Светлана. В одном из американских журналов она прочла статью об отце, где было сказано, что его жена, Надежда Аллилуева, застрелилась в ночь на 9 ноября 1932 года. Пораженная этим девушка по-настояшему пережила смерть матери, которую она помнила лишь смутно. «Что-то рухнуло во мне самой и в моем беспрекословном подчинении воле, слову, мнению отца… Я начинала думать о том, о чем никогда раньше не думала: а так ли уж всегда бывает прав мой отец?»

Вот ее тогдашнее состояние. Она была одинока, когда ей остро потребовались участие и доброе слово отца.

Светлану познакомил с Каплером Василий, вокруг которого образовалась полубогемная компания из спортсменов, летчиков, актрис, писателей, кинорежиссеров (Константин Симонов и Валентина Серова, Алексей Каплер, Роман Кармен с женой Ниной, одноклассницей Василия, Л. Целиковская, А. Мессерер с племянницей Суламифью, М. Слуцкий). Каплер предложил Василию стать консультантом какого-то фильма о летчиках. В Зубалове появились новые лица, начались гулянья. Тут-то и растаяло сердечко десятиклассницы.

Василий тоже совсем с ума сошел: выгнал беременную вторым ребенком жену Галину, а заодно деда и бабку Аллилуевых, которые совестили его, и зажил с Ниной Кармен.

«Василий по натуре был человеком шальной смелости, — вспоминала о бывшем муже Галина Бурдонская. — Ухаживая за мной, он не раз пролетал над станцией метро „Кировская“ на небольшом самолете. За такие вольности его наказывали. Но наказывали робко и Сталину Иосифу Виссарионовичу не докладывали»⁴⁶⁷.

Но Роман Кармен сумел донести о проделке Василия самому вождю (через начальника охраны Верховного Н. С. Власика). Сталин распорядился: «Верните эту дуру Кармену. Полковника Сталина арестовать на пятнадцать суток». К тому времени (декабрь 1942 года) майор был произведен сразу в полковники.

В результате своего гусарства Василий оказался на фронте, куда и рвался изо всех сил. Еще с 13 июля 1942 года он как представитель Инспекции ВВС руководил действиями 32-го гвардейского истребительного авиаполка, который был в августе перебазирован под Сталинград. В декабре погиб командир полка майор Иван Клещев, и на его место был назначен Василий.^[34]

Последний, по-видимому, легко забыл «известную московскую красавицу», бывшую одноклассницу Нину. У его же сестры дело оказалось серьезнее.

После одного шумного застолья 8 ноября Каплер (близкие звали его Люсей) пригласил Светлану на фокстрот. Она робела, но он заверил, что она «танцует очень легко». И одинокое сердце сразу растаяло. «Мне стало так тепло и спокойно с ним рядом! — объясняла потом Светлана. — Я чувствовала какое-то необычайное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза…»⁴⁶⁸

Она распахнула свою душу, поведав, как ей скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками и что именно «сегодня десять лет со дня смерти мамы, и никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем».

Судя по воспоминаниям С. Аллилуевой, Каплер влюбил ее в себя. Вырвавшись из маленького семейного мирка, она с жадностью внимала рассказам этого много видевшего и много знающего человека. («Нас тянуло друг к другу неудержимо».) Он встречал ее у школы, водил в Третьяковскую галерею, театры. О «Фронте» Корнейчука Каплер говорил, что «искусство там и не ночевало». По тому культурному угощению, которым осчастливил Каплер Светлану, можно сказать, что он приоткрыл ей мир современной западной культуры, и, соответственно, этот мир сильно отличался от советского. Она действительно была поражена.

Они смотрели в пустом зале Комитета по кинематографии веселый фильм Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов», художественную картину «Молодой Линкольн». Светлана прочитала принесенные Каплером книги Э. Хемингуэя «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол», Р. Олдингтона «Все люди — враги», стихи Ахматовой, Гумилева, Ходасевича.

Он заполнил ее жаждущую сочувствия душу отраженным светом незнакомого ей мира.

«Люся был для меня самым умным, самым добрым и прекрасным человеком. От него шел свет и очарование знаний… А он все не переставал удивляться мне, ему казалось необыкновенным, что я понимаю, слушаю, впитываю его слова и что они находят отзвук…»⁴⁶⁹

Возможно, Каплер тоже влюбился, но слова Аллилуевой «он все не переставал удивляться» могут быть истолкованы как признак вполне определенной игры взрослого мужчины с неопытной девушкой.

Еще один признак такой игры — корреспонденция Каплера в «Правде» 14 декабря 1942 года «Письма лейтенанта Л. из Сталинграда».

Побывав в Сталинграде в командировке от главной газеты, Каплер решил напомнить Светлане о себе: «Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля… Думается о близком человеке. Как-то ты живешь сейчас. Помнишь Замоскворечье? Наши свидания в Третьяковской галерее…»

Прочитав «Правду», Сталин, вполне вероятно, был сильно задет. Буквально в тот же день появилась докладная замначальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Александрова, адресованная Андрееву, Маленкову, Щербакову, «О рассказе А. Каплера». Рассказ назывался «антихудожественным». («Письмо обращено к любимой девушке, но у автора рассказа не нашлось ни одного слова или образа для передачи чувства лейтенанта Л. к близкому другу».)

Предполагалось указать руководству газеты на допущенную ошибку. Соответствующее постановление Секретариата ЦК вышло 15 декабря.

Эта скорострельная реакция на вполне заурядный текст заставляет считать очевидным участие самого Сталина. Прямо-таки водевильная история! Какой-то сладкоголосый толстый еврей, успешно подвизавшийся на ниве коммунистической пропаганды, дерзнул увлечь единственную дочь великого вождя. И в ответ — идеологическая отповедь Секретариата ЦК!

Похоже, Сталин был растерян и не знал что делать. Конечно, он мог уничтожить этого Люсю одним движением брови. Или мог объяснить дочери, почему ей не надо встречаться с Каплером. Или даже запретить встречаться. Но он этого не делает. Очевидно, он опасается рокового с ее стороны шага и, не исключено, вспоминает самоубийство жены.

В итоге любовная история Светланы и Каплера на короткое время замирает, влюбленные с тревогой ждут кары, но напрасно. Тогда встречи возобновляются.

Затем Каплеру позвонил заместитель начальника охраны Сталина полковник Румянцев и дипломатично предложил уехать куда-нибудь в командировку «подальше». Тот послал его к черту. Это было уже слишком.

Двадцать восьмого февраля 1943 года Светлане исполнилось 17 лет. Она привела Каплера в пустую квартиру Василия возле Курского вокзала и молча целовалась с ним. Дверь в соседнюю комнату была открыта, там сидел ее охранник Климов и читал газету.

Через день, 2 марта, когда Каплер собрался уезжать в командировку в Ташкент, его арестовали. Причина: связи с иностранцами. Он действительно был знаком со многими иностранными журналистами.

Третьего марта Сталин встретился с дочерью. Разыгравшаяся между ними сцена показывает его полное бессилие.

«Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу комнаты… Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: „Где, где это все? — выговорил он, — где все эти письма твоего писателя?“

Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово „писатель“… „Мне все известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь! — он похлопал себя рукой по карману. — Ну! Давай сюда! Твой Каплер — английский шпион, он арестован!“

Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями, которые он привез мне из Сталинграда. Тут были и его записные книжки, и наброски рассказов, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и длинное печальное прощальное письмо Люси, которое он дал мне в день рождения — на память о нем.

„А я люблю его!“ — сказала, наконец, я, обретя дар речи. „Любишь!“ — выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову — и я получила две пошечины, — впервые в своей жизни. „Подумайте, няня, до чего она дошла! — Он не мог больше сдерживаться. — Идет такая война, а она занята!..“ — И он произнес грубые мужицкие слова, — других слов он не находил…

„Нет, нет, нет, — повторяла моя няня, стоя в углу и отмахиваясь от чего-то страшного пухлой своей рукой. — Нет, нет, нет!“

„Как так — нет?! — не унимался отец, хотя после пощечин он уже выдохся и стал говорить спокойнее. — Как так нет, я все знаю! — И, взглянув на меня, произнес то, что сразило меня наповал: — Ты бы посмотрела на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!“ И ушел к себе в столовую, забрав все, чтобы прочитать своими глазами.

У меня все было сломано в душе. Последние его слова попали в точку. Можно было бы безрезультатно пытаться очернить в моих глазах Люсю — это не имело бы успеха. Но, когда мне сказали — „Посмотри на себя!“ — тут я поняла, что действительно кому могла быть я нужна? Разве мог Люся всерьез полюбить меня? Зачем я была нужна ему? Фразу о том, что „твой Каплер — английский шпион“, я даже как-то не осознала сразу. И только лишь, машинально продолжая собираться в школу, поняла, наконец, что произошло с Люсей… Но все это было как во сне.

Как во сне я вернулась из школы. „Зайди в столовую к папе“, — сказали мне. Я пошла молча. Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии. „Писатель! — бормотал он. — Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!“ То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего…»⁴⁷⁰

Уничтожение писем, пощечины, оскорбления — разве это не признаки бессилия? Против него был ребенок, его дочь Сетанка, которую он любил больше всех. Записи ее телефонных разговоров с Каплером показали ему, что он беззащитен с этой стороны, в своем семейном тылу. Оказалось достаточно легкого флирта, незначительных усилий в обрамлении американских культурных затей, чтобы в его семью ворвался чужак.

Сталин не был антисемитом. Среди его соратников и наркомов было немало евреев, жены многих членов Политбюро были еврейками. Поэтому замечание С. Аллилуевой о том, что отца больше всего задела национальность Каплера, нуждается в дополнении. Надо учитывать не только национальность, но и отрицательное отношение Каплера к советской пропаганде («Фронт»), внешнюю лояльность (работа над Ленинианой) и приверженность к западной культуре, что в сумме рисовало Сталину портрет расчетливого дельца от советской культуры.

Каплера сослали на пять лет в Воркуту, где он работал в местном театре. В 1948 году ему разрешили вернуться в Киев, откуда он был родом, однако он своевольно приехал в Москву (не к Светлане), после чего получил еще пять лет лагеря.

Трудно объяснить, почему он дразнил Сталина. Хотел стать его зятем? Увлекся? Ответа нет.

Но вот маленькая подробность, о которой спустя много лет Каплер рассказал своей жене Юлии Друниной, а та — своим ближайшим родственникам. После окончательного возвращения Каплера в Москву в 1953 году Светлана хотела вернуться к прежним отношениям, но он отказался. Да простится эта деталь, ему даже не нравился ее запах. А как известно специалистам, запах женщины в любовном флирте или просто ухаживании для мужчины играет немалую роль. Если запах неприятен или отталкивающ, о чем можно говорить?

И еще одно свидетельство из ближайшего окружения Светланы, указывающее на сомнительную игру Каплера с шестнадцатилетней девушкой. Оказывается, в то же время у него был еще один роман⁴⁷¹.

Нет, она не была дурнушкой. Черчилль, видевший Светлану осенью 1942 года, говорит о «рыжеволосой красавице». Наверное, она была простушкой, дикаркой Бэллой (из лермонтовского «Героя нашего времени»). Опытный Люся поиграл, пощекотал себе нервы и нанес Сталину непоправимый ущерб. Вероятно, Каплер осознавал, что рискует, но выигрыш казался ему важнее призрачной кары.

Через год Светлана вышла замуж за Григория Морозова (Мороза), сотрудника московской милиции (ГАИ). Он тоже был евреем. Сталин согласился на замужество дочери, но поставил условие, чтобы Морозов не появлялся у него в доме. «Слишком он расчетлив, твой молодой человек, — говорил он мне. — Смотри-ка, на фронте ведь страшно, там стреляют, а он, видишь, в тылу окопался…»⁴⁷²

Но Сталин, по ее словам, никогда не требовал, чтобы они развелись. Хотя это и случилось в 1947 году, но по желанию самой Светланы.

Молодоженов поселили в Доме правительства (Дом на набережной), у них родился сын, названный в честь вождя Иосифом. Сталин относился к малышу очень сердечно.

Распад же этой семьи, по словам двоюродного брата Светланы Владимира Аллилуева, выглядел так: «Опасения Сталина о „расчетливости“ стали подтверждаться. Светланину квартиру заполнили родственники мужа, они докучали ей своими просьбами и требованиями об устройстве того или иного чада в „тепленькое местечко“ и наивными ожиданиями всяческих благ, которые должны, как манна небесная, посыпаться на них. Но, как говорится, в нашей семье „этот номер не плясал“, обращаться к Сталину или его окружению с подобными вопросами было и бесполезно, и небезопасно. В итоге отношения между супругами стали охлаждаться, а среди наших новых родственников воцарилось уныние…»

Так что дело не в Каплере, не в Морозове, не в евреях вообще, а в том, что Сталин во время победного перелома в войне потерял душевную связь с детьми.

В 1943 году была выпущена из тюрьмы Юлия, жена Якова. Убедившись в том, что Яков ведет себя в плену достойно и что вины Юлии в его пленении нет, Сталин распорядился освободить невестку. Ей дали квартиру в центре столицы в Большом Комсомольском переулке, неподалеку от Старой площади, где размещался ЦК партии.

Говоря о детях Сталина, надо сказать в целом и о молодом поколении той поры. Оно заметно отличалось от сурового поколения отцов. Дети позволяли себе немыслимые забавы, сравнимые только с развлечениями «буржуазных сынков». Так, Леонид Хрущев застрелил офицера во время вечеринки (у того на голове стояла пустая бутылка, а Хрущев демонстрировал свою меткость); Василий Сталин организовал рыбалку с глушением рыбы при помощи авиационных бомб (погиб летчик-инженер); сын наркома Шахурина по причине юношеской влюбленности застрелил дочь дипломата Уманского и застрелился сам, пистолет молодой человек взял у сына Микояна.

«Ах вы, каста проклятая!» — мог бы повторить наш герой. Напомним, что так он выразил свое отношение к устройству в Куйбышеве специальной школы для эвакуированных детей московского начальства.