1. ВНИМАНИЕ. В РАЙОНЕ БАНДА
Ночные звонки в последние годы стали редкостью. Но в этот вечер Ольга Ивановна поглядывала на телефон с тревогой. На работе и в магазине, куда она ходила в обеденный перерыв, замучили вопросами: «Нашли? Так кто же это?» Она отвечала: «Знаю не больше вашего», хотя знала больше. Генрих сам формировал оперативные группы, по телефону сегодня утром сказал: «Кроме дружинников и наших, в седьмую группу включите меня, Павлова, Зубовича и Гронского». Гронский работал в милиции шофером на «Волге», и Ольга Ивановна поняла, что, если эта машина появится под окном ночью, значит, надо будет сдержать себя и не расспрашивать мужа, куда он, когда вернется.
— Сто лет мы живем с тобой, — сказала она ему в то утро, — и все сто лет ты морочишь мне голову своей работой. Я никогда не знаю, когда тебе грозит опасность. Это разве правильно?
Обычно он отделывался шуточками, но тут сказал серьезно:
— Это правильно.
Стоял в дверях, большой, добродушный, в кудрявой шапке темно-русых волос. За четверть века, что они вместе, не полысел, не состарился, только вес удвоил, как сам говорит, раздобрел. Потом она вспомнит его именно таким, стоящим в дверях: «Он никогда так долго не стоял передо мной, уходя на работу. Это он хотел, чтобы я на него в последний раз насмотрелась».
Но это было не в последний раз. Вечером он был дома.
— Задали нам эти подонки работу. Пришлось связываться с соседними районами. След может уйти в самую неожиданную сторону.
— Что-нибудь о них известно?
— Известно. От Вовки ничего не было?
Она протянула ему письмо от сына.
Он лег спать рано. Уже в постели сказал:
— Ты, главное, не волнуйся. Совершенно необоснованное волнение.
Она не могла не волноваться.
— Зачем ты включил себя в группу? Начальник в отпуске. Ты его замещаешь. Ты не имеешь права собой рисковать!
— А у всех остальных есть такое право?
— Не знаю. Все говорят, что это особенные преступники.
— На базаре говорят?
— Там тоже.
Очень у него странное было отношение к базару. С детства любил это торговое сборище. В магазин пойдет, а окажется на базаре. Обожал покупать, приценяться. И вместе с тем какое-то высокомерие: если слух какой или сплетня, то непременно: «На базаре слыхала?»
— Спи, — сказала она ему, — на базаре говорят, что быть твоей женой — это все равно, что стоять на посту под ружьем без всякой надежды, что кто-нибудь сменит.
Он уснул. Она на кухне мыла посуду и вспоминала те дни, когда он еще не был ее мужем. В этом, наверное, как ей потом покажется, тоже был какой-то знак, но она тогда не догадывалась. Вспомнилось, как в новогоднюю ночь, погуляв по городу, они пошли к ней домой. Мать с обидой выслушала Генриха и сказала:
— Геночка, ведь Оле всего восемнадцать.
— И мне восемнадцать.
— Вы еще такие молодые.
— Когда-нибудь я состарюсь, — сказал матери Генка, — я буду старый, а Ольга будет всегда молодая, как вы.
Мать улыбнулась и погрозила ему пальцем:
— Ох, Гена, кому хочешь сердце растопишь...
Он спал и не слыхал телефонного звонка, который раздался в половине двенадцатого ночи. Ольга Ивановна положила ему ладонь на лоб:
— Гена...
Он вскочил, сказал в трубку одно слово:
— Иду.
...Машина шла по шоссе. Ехали молча. Недалеко от деревни Вилюши на обочине дороги вдруг показалась фигура мужчины. Гронский нажал на тормоза. Дверцы машины открылись. Зубрович и Павлов вышли. «Он», — шепнул Павлов. Они схватили мужчину и втолкнули в машину. Через несколько секунд у машины в темнота возникла вторая фигура. Гронский включил фары. На шоссе стоял парень в очках. Снял очки, метнулся в сторону, но Гронский и майор Беломестных настигли его.
— Держись! — крикнул Генрих Григорьевич Гронскому, заметив, что парень в прыжке схватился за его плечо.
И в эту минуту он увидел в руках очкастого пистолет, которым тот наотмашь ударил Гронского. Секунда, и руки бандита были схвачены. Майор Беломестных прижал преступника. Но резкий рывок вниз, и бандит освобождается, поднимает руку с пистолетом. Выстрел в упор. Затем восемь выстрелов, которыми он прикрывается, убегая.
Схватка продолжалась четыре минуты.