ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Федор ушел в лес еще по черной земле, а вышли они с отцом уже на лыжах, всего-то времени прошло чуть более двух месяцев. А уж новостей поднакопилось! Дома разговоров, пересудов! В иные времена не было столько и за годы. Самая большая новость стояла на крыльце: мужик стоял, в островерхой шапке и серой шинели. Он долго всматривался в приближающийся из лесу обоз из одной нарты, потом, узнав, бегом спустился с крыльца.
Брат Гордей!
Он шел им навстречу размашистым мужичьим шагом, длинные полы шинели путались на ходу и хлестали по серым валенкам. Гордей подошел к отцу, который остановился и ждал, обнял батю левой рукой, прижался к его бородатому лицу, густо покрытому инеем. Федор не успел освободиться от нартовой лямки, Гордей обнял и его, похлопал рукой по спине - ничего, брат, ничего, живы еще - помог Федору опять надеть лямку и сам впрягся в нее, упираясь левым, здоровым, плечом. А правую руку так и не вытащил из кармана шинели. Из избы высыпали бабы, впереди всех бежала раздетая Ульяна, даже кожушок не накинула поверх сарафана, подскочила и тоже ухватилась за лямку - помогать. Уже у самого крыльца не удержалась и стыдливо прижалась к Федору, да так и замерла на несколько мгновений, не подымая глаз на мужа.
Федору с отцом велено было зайти в дом раздеваться, а остальные четверо - мать, Гордей, Агния и Ульяна - взялись разгружать нарты и носить добычу в холодную половину избы. Федор освободил Бусько от упряжи и вслед за отцом вошел в дом.
…Новости поведал в основном Гордей. А остальные иногда что-то уточняли, добавляли опущенные им детали. Всего-то два с половиной года обретался Гордей в чужих краях, а досталось ему и горького и соленого… И окопной грязью умылся, и собственной кровушкой. И кости ломало: правое предплечье разбило осколком снаряда - вот и отпустили его домой, долечиваться.
Федор смотрел на младшего брата и удивлялся: совершенный мужик вырос, не узнать прежнего Гордюху. Когда Федор сам уходил на флот, Гордею шел семнадцатый год, охотился он и работал наравне со взрослыми, это уж как положено - но был все-таки пацаном. А теперь вот погляди: вроде и не особо вырос, и вширь еще не так чтобы раздался, кость еще не мужицкая,- но оч-чень стал взрослый. И, кажись, умнющий парняга. Выходит, есть еще бог на свете! Уж какие смутные времена наступили - а собралась-таки семья Тулановых за одним столом. Через боль, через кровь, через немецкое железо, через свои, российские, сдвиги - а собрались. Да еще и невестка, работящая, да дочка на выданье - слава богу, все тут.
Мать, натаскав на стол угощения, не спеша многократно перекрестилась и села на постоянное свое место.
- Ешьте, дитятки. Сегодня щи пустые, дак уж сготовлено, надо съесть. Завтра наварим супу из глухарки, наши добытчики-кормильцы принесли, спасибо им, господи благослови…
- Что попалось, то и доставили,- просто сказал отец.- Федору еще раз придется сходить на Ошъель, там осталось маленько. И дичины, и заячьих туш…
Как ни проголодались Тулановы, но ели степенно, без спешки, не стараясь упредить другого и равняясь на отца. Так же неторопливо текла за столом и беседа под потрескивание лучины в светце.
- Приезжали тут из Кыръядина… Пока вы охотились, мы в Изъядоре сорганизовали большевистскую партъячейку, - сообщил Гордей.- Одиннадцать членов партии у нас теперь и четырнадцать записались в сочувствующие большевикам. Секретарем ячейки меня выбрали.
- Гляди-ко,- удивился Федор,- откуда ж в нашей деревне такая сила большевиков объявилась?
- Фронтовики бывшие в основном. Уже многие возвернулись, у нас Василь Климович, Костя, затем ты да я - уже четверо, из Няшабожа трое, в Горояге пятеро, двое из Кероса да пятеро из Шушуна. Трое партийцев было с фронта да восемь тут приняли. Из Изъядора нашего Васька Зильган вступил в партию. Я тебя, Федя, тоже в сочувствующие записал.
- Чего ж не сразу в партийцы?
- Чтобы в партийцы, нужно было твое присутствие, иначе нельзя. - Смотри, какие строгости, - улыбнулся Федор.- Ну, записал так записал. Мы тут немного хлеба собрали. Часть роздали, а остальное оставили в прок, на зиму-весну. В каждой деревне понемногу.
- Мы, Фёдор, по решению партячейки уже все раздали, - сказал Гордей, - Все, что вы собрали, распределили по справедливости.
- Эва, удивился Федор, - собирал-то комбед… Ему бы и раздавать, комбеду. А то непорядок, одни собирают, другие раздают. Да и весна впереди, самое трудное…
- Пока вы охотились, распоряжение вышло Совета Народных Комиссаров. Декрет. Комбеды упраздняются. Но мы раздали по вашим записям, Федя. Вася Зильган нам хорошо помог, у него в бумагах порядок.
- Ну, это-то ладно,- легко согласился Федор с упразднением своей неоплачиваемой должности. - А чего весной заведем делать? Ведь вот как припереть может…
- А весной… Да. Сказывают, в Ляпине, за Уралом, в больших амбарах много хлеба запасено. И оттуда хотят вывезти этот хлеб голодающим на Эжве. Да и мы попросим, придется. Тем более, что приказ вышел: нам и уквадорцам от Горояга до Митрофаново на Печоре пробить зимник. По тому зимнику и вывезем ляпинский хлеб. Завтра из Изъядора пойдут туда четыре подводы, наших. Да из других деревень наберется - всего двадцать должно. До Рождества надо бы зимник закончить.
Мать зашмыгала носом, вытерла передником глаза:
- И Агнию нашу туда посылают… Господи, да мыслимо ли, девчонку на этакое мужицкое дело… Мы же и хлебушек свой первые отвезли, сами без хлеба остались… Теперь сестру вашу… Будто нету больше человека в деревне…
- Мама, да полно, у нас же шестеро взрослых,- отвечал Гордей.- Из таких, семей партячейка и Совет и назначали подводы. Я бы сам поехал, да ведь с таким коромыслом я пока не работник.- Гордей качнул раненой рукою.
Федор положил ложку на стол, наелся:
- Агнию, конечно, не отправим туда… Трое мужиков в доме. Я и поеду.
- Ты…- мать всплеснула руками,- да ты ж только в дом зашел, в баню сходить еще не успел, да столько недель по лесу мотался…
- Сегодня попаримся, это обязательно, мама. Ну, а в Ошъель за добычей придется кому другому сходить…
Ульяна перебила мужа, ласково обняла Агнию:
- Да мы туда по утоптанной лыжне завтра с Агнюшей сходим. Сходим ведь, Агния?
Агния, потрясенная, молча кивнула. В самом деле, отец с Федором более двух месяцев в лесу бились, уж она-то знает, каково там мужикам достается… И опять Федору из дома идти…
- Да, уж это вот как ни к чему,- молвил отец.- Что, так уж всенепременно ехать требуется?
- Да, батя, обязательно, такой приказ,- кивнул Гордей.
- Тогда, конечно… Федору придется. Он теперь покрепче меня. Уж зимник пробивать - вовсе не бабье дело. А что добыли, то из лабаза не уйдет. Доставим,- заключил отец.
- Я бы и сам, батя,- снова оправдался Гордей,- но, видишь…
- О тебе пока разговору нету.
- Да ведь не все еще,- снова оборотился Гордей к брату.- Нужно свой красный отряд сколотить. Белые кругом зашевелились, с кулацкой помощью захватили Мылдин и в низовьях Печоры поубивали многих…
- О, господи, господи, что ж творится на белом свете,- запричитала мать.- Люди друг друга убивают… видано ли? И не стыдно ведь, и бога не боятся…
Она повернулась лицом к иконам и стала молиться.
- Господи, прости и побереги. Не дай худому случиться. Сколько уж и так досталось моим деткам тяжелого и боли всякой…
- Господь, конечно, побережет, если отряд сколотим,- подчеркнул Гордей значительно.- Потому я и хотел, чтоб мужики, особенно фронтовики бывшие, далеко не расходились. Оружия вот нету. Неделю назад красный отряд заходил на Ижму, белых отогнал. Просил я у них, но ни единой винтовки не дали. Вчера в Кыръядин отправил Василь Климовича, может, волостной военком хоть чего выделит. Одни охотничьи ружья… да с ними много ли навоюешь?- жаловался Гордей старшему брату.- Съезди, Федор, нынче ты. Поправлюсь маленько, следующий раз я поеду. Но в отряд я тебя тоже запишу. Ты - как?
- Пиши, конечно, не навек же туда еду. Но думаю, никакие белые сюда не дотянутся. Нужен им наш медвежий угол…
- Кто знает! - покачал головой Гордей.- Видел я, как они в России лютуют… Лучше бы приготовиться.
Hе зря тревожился Гордей. Отовсюду шли худые вести. Ляпино захватили белогвардейцы, красные отряды отступили, запасы хлеба оказались в белых руках. И все труды по прокладке зимника из Горояга на Митрофаново пропали даром. А Федор, вместе с другими, уродовались там три недели… Начинали бить зимник в тридцать шесть подвод, а до конца дошли всего десять… Кто простыл, ночуя без крыши, кто руку ногу поранил, кого лошадь подвела, а кто и просто из последних силушек выбился: всухомять не больно-то поработаешь…
Вот и надейся на чужой хлеб! Правду говорят, на чужой каравай - рот не разевай…
Теперь одна надежда: что красные обратно отобьют Ляпино вместе с хлебом. Да ведь брюхо такими надеждами не прокормишь.
Самые тревожные вести шли с верховьев Печоры: там появились отряды белого адмирала Колчака и захватили деревню Якшу. А через короткое время дошло и вовсе страшное: в Троицко-Печорске, совсем рядом, кулаки выступили против Советов, разогнали их и во всех деревнях захватили власть. Гордей собрал ячейку и сочувствующих:
- Мужики, вы сами знаете, как жмут белые с севера, по Печоре и Ижме, в нашу сторону жмут. Мешкать не приходится, земляки. Надо самим готовиться к обороне,еще до прихода помощи из Кыръядина. Кто скажет мнение?
- А что тут баять? Никуда ведь не побежим. Здесь дом наш, жены, детишки… Здесь и оборону держать,- солидно высказался многодетный Василь Климович.
- Пусть только сунут свой белый нос, покажем, где раки зимуют,- бормотнул Вася Зильган, без особой, правда, уверенности.
- Тогда принимаем резолюцию,- подвел Гордей.- Пиши, Вася: «Изъядорские коммунисты и сочувствующие большевикам призывают жителей волости - все на защиту Советской власти на коми земле! Кованые сапоги англо-американских интервентов и их наймитов - белогвардейцев и кулаков никогда не будут топтать наши поля! Только через наши трупы смогут белогвардейцы перешагнуть Изъядорскую волость! Каждый сознательный крестьянин должен взяться за оружие и стать солдатом революции!» Написал, Вася? Ну, мужики, кто за такую резолюцию - подыми руку…
Приняли резолюцию. Федор подумал еще, что Гордей вот как изменился, надо же. Давно ли тележного скрипу боялся… А теперь вот лозунгами говорить может.
- Ты, Василий, резолюцию перепиши на отдельные листы, мы ее во всех деревнях расклеим, нам массовая поддержка нужна, всего населения. Сопротивляться белым мы уже сегодня вполне можем, у нас в отряде тридцать пять человек, фронтовики да охотники. Трусливых нету. Да еще запишутся, как собрания проведем. Вот незадача только - оружия мало. Смех сказать, на весь отряд две винтовки, пятнадцать патронов и три шашки. Остальное - охотничьи ружья. Так откуда доставать станем?
Мужики помялись, ни у кого готового решения не было.
- Ты, Гордей, давай сам предлагай, ты ж командир…
- Может, на какой белый отряд напасть?- предположил вслух Васька Зильган.- Скрытно подобраться…
- Во-во, давай-давай, Вася, подберись. Белые тебя давно ждут не дождутся… Только не забудь, перед тем как подбираться начнешь - под носом утри. А то шмыгнешь невзначай - часовой и услышит…- зло отозвался кто-то из бывших фронтовиков.
- Не пререкаться, мужики, не до того. Тайно подобраться к белым по снегу… невозможно, Вася. Они, брат, тоже не лопухи. Я вот чего предлагаю. Надо за оружием послать в Усть-Сысольск Туланова Федора Михайловича.
Федор удивленно посмотрел на брата:
- Да что ты, Гордей? Кто это меня там ждет-сожидает? Да еще и с оружием?
- Погоди, Федор, сейчас расскажу. Тут дело такое: в конце марта в Усть-Сысольске соберется съезд Советов. Вот мы тебя туда и пошлем как делегата. Расскажешь там, как мы здесь живем-поживаем. И там же обратишься к Андрианову, есть такой матрос-большевик, прошлой осенью с нами беседовал, с солдатами, которые с фронта. Тут самое главное, что Андрианов - тоже матрос. Может, даже где рядом с тобою служил. Я бы и сам поехал, но вот знаю - матрос матроса завсегда уважит, в беде не оставит. Потому только ты и подходишь по всем статьям, Фёдор. Беднякам нашим хоть сколько-то хлебушка, а отряду - оружие. Винтовки, патроны, гранаты, хотя бы один пулемёт. И мы нашу волость не дадим в обиду. Так, мужики?
- Так-то оно так, но что из этого выйдет?- колебался Фёдор, очень ему не хотелось собираться в дорогу, устал он за зиму, зверски устал, пора бы дома пожить, отмякнуть.
- И ещё, как я разумею, надо бы попросить на том съезде, чтоб наши деревни от Кыръядина отделили да содеяли самостоятельной волостью, - подал голос Дмитрий Яковлевич, - А то мы как кобыла с жеребенком, который давно от сиськи оторвался…
- Правильно староста говорит, - поддержали мужики. - Не староста он, а председатель Совета,- поправили другие.
- Не староста, но старшой,- не сдавались первые,- Давно пора своей волостью жить. А то всякий раз за тридевять земель… киселя хлебать…
- Пошлем Федора Туланова с таким нашим заданием?- спросил Гордей напористо.- Если посылаем, давайте голосовать.
Избрали Федора делегатом. До выезда в Усть-Сысольск, столицу всего края, нужно было еще успеть сходить на лосей. Отец, как узнал про новое назначение Федора, только крякнул и головой покрутил.
- Н-ну… захомутали. Однако, ничего не попишешь, общество выбрало, нужно уважить народ. Терпи, сынок.
На охоту и перевозку мяса ушло пять дней. Зато уезжать было легче: в этакий тяжкий год все подмога. До нового урожая, ох, много еды надобно, без хлеба-то…
В дальнюю дорогу собирали Федора всей семьей. Бабы ему на полмесяца еды наготовили, хоть он и отнекивался, мол, станут же делегатов чем-то кормить.
- Коли будет чего, накормят. Так ведь отсюда не видно, что у них там в загашниках, в Усть-Сысольске… Дед как говаривал? Выходишь в дорогу на день - бери запасу на неделю. Идешь на неделю - запасайся на месяц,- рассуждала мать.- Дорога твоя, сынок, дальняя, туда да обратно, да там пожить, да задержат где… Мать пригорюнилась, и Федор потом, позже, часто вспоминал ее именно такой - пригорюнившейся, словно бы предчувствующей, какая дальняя дорога ему предстоит. Он и сам не знал, какой страшной окажется та дорога… Отец готовил Федору сапоги. Сам осмотрел каждую строчку шва, укрепил, подшил, где надобно. Двое суток держал сапоги в дегте - не промокнут.
- Наденешь с шерстяными носками и портянкой,- повелел батя.- Сегодня еще морозец, а в конце марта приотдаст, да потом и ручьи понесет. Не в валенках же ехать.
- Ты, главное, тельняшку надень и бушлат свой матросский,- подсказывал Гордей.- Андрианов увидит, сам к тебе подойдет, вот попомни мое слово - подойдет.
Федор улыбался. Гордей сердился:
- Чего лыбишься? Зачем мы тебя туда посылаем?
- Да знаю зачем. Что могу - все сделаю, а чего не могу…
- Нет, ты и через не могу - сделай,- настаивал Гордей.
Ульяна собиралась вместе с Федором. Еще вечером, накануне, узнав про Усть-Сысольск, она начала проситься:
- Федюшко, возьми по пути к родителям. Соскучала. Ты дай-ка руку… но… чуешь, как живот округлило?
- А чего вдруг?- тупо спросил Федор, взволнованный предстоящей дорогой. До него теперь простое, бытовое, доходило с трудом.
- Как - чего?- Ульяна прижалась к мужу, счастливо потерлась лицом о его шею, щеки.- Я же отяжелела, Федя…
- Как это?
- Дурачок… Беременная я, Федюшко. Ты у нас скоро папенькой станешь…
Федор смотрел в сияющие глаза жены:
- В самом деле так?!
- Не стану же я тебя обманывать, Федя…
Он бережно освободился от объятий Ули, встал с постели и, как был, раздетый и босиком, вышел на крыльцо остудить жаром вспыхнувшее лицо, грудь, сердце…
На крыльце он похватал полной грудью холодный, уже чуть отдающий весною чистый воздух и зашел обратно в дом, крепко обнял жену.
- Ой, сам простынешь и меня простудишь,- ласково шепнула она.
- Уля, милая, да, может, мне тогда отказаться, пускай в Усть-Сысольск другого пошлют?
- Дурачо-ок…- тихо засмеялась Ульяна.- Ведь не скоро еще. Съезди, раз посылают. А меня к родителям отвези попутно, с мамой надо обговорить. Как будешь возвращаться, меня и прихватишь, вместе вернемся, разом. До Кыръядина Федора и Ульяну повезла Агния. Ненадолго собирался Федор в Усть-Сысольск, справить дело да и назад. Ан не все так просто повернулось. Прав был дед, а перед ним - его дед, а перед тем дедом - прапрапрадед: уходишь в дорогу на неделю - бери хлеба на месяц…