2. Бегом по огню в день последний

Клеомед, горы Харана, конец июля 1002 года

Они пришли за Эфием незадолго до заката. Юноша узнал их, пусть лица сородичей были покрыты деревянными масками, а одежды из звериных шкур — одинаково нелепыми, вывернутыми наизнанку и разрисованными углем, охрой и мелом. Кайша с воем кинулась им в ноги, цеплялась и просила пощадить. Ее подхватили и куда-то увели, но пастух еще долго слышал материнские причитания где-то вдалеке.

Старший сказал, что такова воля ушедших предков, и его спутники начали бить колотушками в обтянутые дубленой кожей скорлупы от больших орехов пауди. Эфий поднялся. Несколько дней кряду Кайша уговаривала его сбежать, она рассказала, что сородичи хотят принести его в жертву злым духам. Но куда бежать? Все равно если духи голодны, они схватят его, одного, в лесу. Он видел их могущество.

— Можно мне взять с собой козу? — только и попросил юноша.

Кто мог запретить последнее пожелание? Старший лишь кивнул ужасной маской.

Солнце медленно сходило в вечерние покои. Сырой холод брал свое.

Шли долго. Наконец Эфию стало казаться, будто они держат путь к выжженной земле, что распростерлась у озера, не имеющего берегов. От матери пастух узнал еще тогда, давно, после своего «сна»: ни один солнцескал не посмел бы просто так и ногой ступить на обугленную почву. Это место проклято, место обиталища злых духов мира. Только очень важная причина могла заставить племя вернуться в эти края…

Темнело на глазах. И вот наконец вдали показалась синяя полоска безбрежного озера. Потом — черный лоскут земли. Эфий удивился. Для глаз это место было в точности таким, как привиделось ему во сне, но совершенно другим для сердца. Предчувствие опасности, омута, готового затянуть в неведомый мир, которое испытал пастух после того рокового удара мешком с орехами, сейчас куда-то подевалось. Это было просто мертвое отвратительное место, где даже песок спекся в черное стекло. Ни одна птица не решалась пролететь над ними.

Старший, наряженный в бурую шкуру, из которой наружу торчали острия копий, наконечники стрел и костяные ножи, сделал знак помощникам. Процессия остановилась. Вожак поднял руки, и от сырой шкуры его на Эфия повеяло смрадом:

— Пусть злые духи неба и земли больше не гневятся на нас! — громко завопил он, и люди тесным кольцом окружили пастуха с козой.

— Пусть не гневятся! — тихим, но стройным хором вторили солнцескалы.

Коза тревожно запряла ушами и мекнула.

— Пусть пошлют нам много сытной еды и будут благосклонны. Пусть как раньше нерестится в нашем озере рыба, а звери охотно бегут на наши копья и стрелы! Пусть не уходит вода из великого озера! За это мы дадим им одного из наших!

— Одного из наших дадим мы им, не имеющего рыбьего уха, сладкое мясо! — провыла толпа.

Эфий закрыл глаза. Сейчас его убьют и бросят здесь. Потом придут злые духи и уволокут его неизвестно куда, и это будет еще страшнее, чем гнить в мокрой земле.

Коза снова заблеяла и встряхнула коротким хвостом. На нее по-прежнему не обратили внимания, а между тем скотинка что-то учуяла: перестала жевать, нос ее заходил ходуном, в умных карих глазах засветилось любопытство. Поддернув рогатую голову, она устремила взгляд куда-то вдаль.

Эфия толкнули, снова призывая двигаться. Коза потрусила чуть впереди.

Когда солнце совсем покинуло этот мир, племя вышло к горе с отвесными склонами, похожей на громадный неприступный пень. К горе с начисто снесенной вершиной. Наверное, удалец, у которого получилось бы взобраться на нее, увидел бы перед собой плоскую круглую площадку шагов в триста от края до края через центр. Что срубило «голову» и выточило столбом базальтовые бока скалы, не знал никто.

— Там! — старейшина указал в сторону изножья «пня».

По толпе отчетливо пробежал трепет. Солнцескалам не хотелось подходить к чему-то, куда увлекал их вожак. Однако пастуху послушно скрутили руки и поволокли дальше. Кто-то не забыл прихватить за рога и его козу.

В густо-синем небе нависал тускло светящийся, испещренный дырками коричневатый шар. Он был велик, но не разгонял темноту. Однако его света было достаточно, чтобы увидеть чернеющую прямо в земле у подножья скалы исполинскую дыру. Она выглядела так, будто стесанная верхушка горы однажды ухнула вниз и, пробив остекленевший черный песок, провалилась в неведомые глубины.

Коза громко заблажила от ужаса, и ее почти одновременно с Эфием швырнули в бездонный провал…