52

Спас Никонова адъютант командира полка Загайнов. Увидел Ивана, лежавшего без сил на земле, и спросил:

— Что это с тобой?

— Все, — ответил Никонов. — Отвоевался.

— Жди меня на месте, не уползай никуда, — предупредил Загайнов.

Вернулся он часа через полтора, принес Ивану кусок подсушенной кожи с шерстью и обглоданную кость. Шерсть Никонов спалил на огне и принялся жевать кожу, чувствуя, как прибывают силы. Казалось ему, что ничего более вкусного в жизни не едал. Потом стал кость на костре обжигать, а потом тоже съел и ее без остатка.

С этой вот пищи Никонов был на ногах. Майор Красуляк его увидел и говорит:

— Мы собираемся на выход, а ты, Никонов, остаешься нас прикрывать. Берешь с собой основной состав и тех, которые так и так останутся на переднем крае…

Командир полка имел в виду бойцов, которые от слабости подняться не могли. На выход не годятся, а стрелять лежа еще могут. Вот и задержат немцев, помогут товарищам собственной смертью.

— А как будете отходить сами, — напутствовал майор Красуляк, — не забудьте имущество сжечь.

Никонов взял выделенных бойцов и ушел на передний край. Там он велел тем, кто может ходить, оставить позиции и идти на выход, а полумертвых слабаков оставил в подчинении.

У ручного пулемета Иван обнаружил двух лежачих. Прикинул: эти вроде могут еще двигаться. Один из бойцов был рыжий и длинный, а второй так себе, обыкновенный.

К пулемету два диска оказалось у них.

— Заряжены диски? — спросил Никонов. Рыжий молча кивнул.

— Закладывайте диск в пулемет!

— Не можем, — прошептал обыкновенный.

— Можете! — прикрикнул на них Иван и взвел затвор автомата. — Живо!

Стали двигаться, заложили диск в пулемет.

— Теперь заряжайте патронами второй диск!

Малость оживились ребята, справили и эту работу.

Тех, кого он с собой привел, Никонов расположил справа и слева от пулемета, решил, что тут у него и будет главная огневая точка. Диск к своему автомату он еще на КП полка снарядил.

Тут немцы загалдели и поднялись в атаку. Никонов скомандовал открыть огонь из всего оружия, и те залегли, затихли. Вскоре опять засуетились, и снова Никонов с товарищами положил их на землю.

Потом еще раз гансы поднимались в атаку. Рыжий боец стрелял аккуратно, прицельно бил, но вдруг отвалился от пулемета, замер. Никонов ощупал его: совсем целый парень, только зрачков в открытых глазах нету, мертвый, значит. «Умер от голода, — смекнул Иван, — от полного истощения сил».

Тут и гитлеровцы угомонились, наступила тишина.

Добрались до КП и там сожгли все, что могло гореть, кроме оружия. Здесь помначштаба Казаков их дожидался. Никонов его спросил:

— Кто проводником у нас будет?

— Меня оставили…

— Ну так веди!

— Не знаю, куда вести… Ты, Никонов, лучше дорогу знаешь, будь за проводника.

Делать нечего, пошел Иван впереди, вдоль ручья, что вел к узкоколейке. Группа растянулась, идет кое-как, силы-то на исходе.

Вдруг впереди раздалась стрельба.

— Ложись! — заорал Иван. — Ложись!

Сам подумал: «Может, ошибка какая, свои обстреляли?.. Да нет, вот они, немцы, в воронке, ведут огонь по нам». Иван, не будь дураком, тоже прыгнул в воронку, за ним его бойцы. Потом перебрались в другую и ушли от опасного места.

…Пребывавший в вечном прикрытии родного полка Иван Никонов, разумеется, не знал о боевых действиях всей 382-й дивизии. Он оценивал обстановку с собственной невысокой колокольни, не ведал, что в последние перед развязкой дни дивизия вышла на рубеж за рекой Глушица и заняла участок, примыкавший к позициям дивизии полковника Кошевого.

Доставка боеприпасов и продуктов, и до того неправдоподобно скудная, прекратилась вовсе. Побывавший в дивизии Зуев, худой и изможденный, как и все вокруг, повздыхал-повздыхал, стиснул руку комдиву, сказал:

— Все там будет, за кольцом окружения… Терпите! Вся надежда на прорыв…

— Силами одной дивизии вряд ли прорвешь, — возразил Карцев. — Да и от дивизии одно название осталось…

— Понимаю, — просто сказал Иван Васильевич. — Пришлем все, что наскребем.

Слово комиссар сдержал. Первым прибыл артдивизион без орудий, их затопили в реке Ровань, затем стрелковый полк подполковника Назирова числом около полусотни пехотинцев, без единого пулемета. Такое вот было пополнение… На другие силы рассчитывать не приходилось, рады были и этим штыкам.

В ночь на 25 июня подразделения 382-й дивизии собрались у Дровяного Поля, был там и 1267-й полк, отход которого прикрывал Никонов. На КП комдива Карцева пришел командир 57-й бригады, подполковник Маньковский.

— Есть идея, сосед, — сказал он Кузьме Евгеньевичу. — Ударим вместе по немцу, не дожидаясь остальных, и прорвем кольцо. Немцы и очухаться не успеют.

Карцев заосторожничал.

— Толково говоришь, — согласился он. — Только как быть с приказом по армии? Вроде как вразрез с ним…

— Ну и что? — загорячился Маньковский. — Нам что нужно: следовать букве приказа или вырваться из лап врага?!

— И то, и другое, — усмехнулся Карцев.

— Хочешь и рыбку съесть, и в кресло сесть… Так не бывает, сосед. Да, нам предписано оглядываться назад, чтобы не допустить ударов противника с тыла. В этом есть, конечно, резон… Но при такой системе мы никогда не выберемся отсюда.

— Давай дождемся общей атаки, — примиряюще сказал Карцев, и Маньковский, не простившись, ушел.

Когда началась атака, немцы ответили сильным артиллерийским огнем. Появились самолеты, безнаказанно забрасывая бомбами рванувшиеся к Долине Смерти части. Небо над Дровяным Полем закрыли бурые клубы дыма. Нарушилась связь не только со штабом армии и соседями, но и с собственными полками.

Карцев поднял тех бойцов, до которых могла дойти его личная команда, и повел их на прорыв. Первый эшелон, ее авангард, части стрелковой бригады Маньковского и 176-й полк 46-й дивизии прорвали кольцо и вышли к Мясному Бору. Но это были только передовые отряды. Остальные под сокрушающим огнем противника продвигались медленно, несли тяжелые потери, обрастали огромным количеством раненых. Тех, кто мог еще идти, выползающая из мешка дивизия захватывала с собой, некоторых тяжелораненых тащили на руках, но большая часть так и осталась в болотах.

Пока Карцев упрямо проламывался вперед, за его спиной в коридор проникли крупные силы немцев. Об этом сообщил чудом пробившийся к ним связной. Он передал приказ полковника Виноградова, начальника штаба армии, — ликвидировать опасность в тылу. Кузьма Евгеньевич развернул часть дивизии назад, не останавливая тех, кто пробивался вперед.

Вражеские автоматчики были уже в ста шагах от карцевского КП.

— Всем рассредоточиться и вступить в бой! — приказал комдив штабистам. Началась рукопашная схватка.

— А Никонов собрал последних красноармейцев и двинулся на выход.

Тут ему старый однополчанин Поспеловский говорит:

— Прости, командир, не могу больше идти. Слепну…

Посмотрел на него Иван, и сердце защемило. Такой справный телефонист был Поспеловский, а теперь вот и у него зрачки в глазах исчезли, глядит прямо, а ничего не видит.

— Отдохни немного, Поспеловский, — сказал Иван, стараясь бодрым голосом говорить. — Может быть, еду какую найдешь, пожуй и проглоти, тогда полегчает. А потом и нас догонишь…

Остался Поспеловский, а Никонов с бойцами вперед заспешил. Только соединился с полком, как слева по ним ударили из пулеметов. Залегли все, а майор Красуляк рукой Ивану махнул: подберись, мол, ко мне поближе. Подполз к нему комполка и приказал развернуть бойцов в цепь во фронт, не давать гансам сюда выйти, иначе коридор они закроют,

В этот момент противно завыла мина. Упала она рядом с командирами, никто даже отползти не успел. Взрывом разнесло в клочья инженера полка, а командира тяжело ранило. А вот комиссара и Никонова даже не оцарапало. Отнесли они майора Красуляка подальше, оставили с ним начальника санчасти Сидоркина и Загайнова.

— Кому командование поручим? — спросил комиссар.

— Вам положено принять, — сказал кто-то. — Кому же еще…

— Но я совсем не-военный человек, — растерялся комиссар, — и командовать не умею…

— Ладно, — вмешался Никонов, — готов взять ответственность на себя. Надо местность разведать, куда идти дальше.

Осмотрелись и увидели: неподалеку, в кустарнике, стоят немецкие минометы, рядом никого не видно.

— Мы в стыке между ихними частями, — объяснил Иван комиссару, все-таки он старший по званию. — Нас обстреляли с левого фланга, а это их минометные позиции. Думаю, что когда мы сюда вклинились, немцы решили, что их обошли, и смылнсь. Надо идти вперед, товарищ комиссар, без остановок.

Так и сделали… За ними двинулись остальные. Все на пути выходящих и выползающих из Долины Смерти вставало вверх дном. Летели в воздух обломки деревьев, болотная грязь, разорванные на части трупы. Пространство окуталось черным дымом, даже ракеты, пускаемые немцами, были едва видны.

Трупы валялись повсюду. Через них уже не перешагивали, из трупов настил образовался, из свежих и уже разложившихся на июньской жаре. Наступишь на такой, а под ногою воздух выходит: фу, фу… Смрада не различали, привыкли, чесноком сильно пахло, да и этого уже никто не замечал.

Километра три одолели — не все, конечно, многие погибли в пути — тогда стало потише. Добрались до воронки от двухтонной авиабомбы, такой огромной, что дом двухэтажный в нее войдет. Забрались в нее передохнуть, отсидеться. Накопилось их здесь десятка два. И стало Ивану жутко.

— Давайте, ребята, уберемся отсюда, — сказал он. — Немец эту яму наверняка пристрелял…

Едва сам выбрался, остальные потянулись за Иваном, потом ахнул снаряд прямо в воронку. Кто не успел ее покинуть, там навеки и остался.

До речки Полнеть добрались лишь втроем, а на другой берег Иван выбрался уже один, двух спутников на западном берегу снайперы подстрелили,

От речки он взял левее. Вскоре заметил человека, ползущего на восток. «Кто?» — крикнул Иван. «Свой! Младший лейтенант…» — «Будем вдвоем выходить, все веселее». Потом еще боец на них выполз, сказал, что левее забирать не стоит, его товарищи там только что попали в плен.

Пошли правее и вышли к танку, до башни заваленному трупами. Смотрят — немец на башню взобрался и кричит: «Рус! Давай ходи сюда!» Младший лейтенант выстрелил, и немец свалился с башни.

Пошли дальше, ужасаясь тому, что можно сделать с землей, так испохабить ее и обезобразить донельзя. Ни лесники, ни травинки здесь не было. Ямы, бугры, гигантские царапины-шрамы. Будто и не земля это вовсе… И мертвецы повсюду. Но к ним глаза уже притерпелись, и окаменевшая душа молчала, для сочувствия павшим не оставалось у нее больше сил. И Никонов был вроде еще живой, но уже как бы и убитый тем, что происходило вокруг. Он еще двигался на восток и, услыхав окрик «Стой! Кто идет?», оцепенело замер.

Это был передний край.

Иван равнодушно подумал: «А может быть, и край света?»