15
Ну почему они всегда все выглядят, как старые девы? Разве трудно покрасить, например, волосы? Купить красивые очки. Или вообще, перейти на линзы. Подтянуть сиськи – если не у пластического хирурга, то хотя бы нормальным лифчиком. Геннадий знал о женщинах все. Из чего получается их красота – тоже. Всю техническую сторону. Срезание кожи у ногтей, отшелушивание ороговевших слоев кожи, подпиливание, обертывание, депиляция, клей для ресниц, тугие трусы. Это не мешало. Ты же не любишь свою машину меньше оттого, что в ней надо менять масло. Геннадий любил женщин. Но только ухоженных.
Некрасивые раздражали его пустым упрямством, ленью, а больше всего – эстетической тупостью. Из некрасивой всегда можно стать интересной. Но почему же они – пальцем для этого не шевельнут?
Женщины в таких местах работали сплошь неинтересные.
Заседания комитета по культуре, визиты в разнообразные культурные учреждения Москвы поставляли Геннадию обильную пищу для желчных раздумий.
Музей сценического искусства имени купца Говорушина, в московском просторечии известный как Театральный, не был исключением.
Геннадий смотрел на витрину, в которой манекен показывал миру расшитый лепестками костюм Нижинского, и видел, как в стекле отражение женщины приближается – по тихим коврам музея шаги ее были неслышны.
Что вот ей, например, мешает? Римма Петровна была убийственно неинтересна. Причем по собственному выбору. Деньги на то, чтобы стать красивой, у нее были. Геннадий это точно знал.
Он сам нашел ей покупателей, например, на эскизы Льва Бакста. С некоторых пор они считались утраченными в результате несчастного случая (прорыв трубы). А Римма Львовна, имевшая доступ в хранилище, получила сумму наличными.
Геннадий повернулся, широко улыбнулся и тут же склонился поцеловать не знающую крема и маникюра руку.
Риима Львовна выслушала.
– Тальони… – пробормотала она. – Трудновато.
В глазах у нее уже стоял гончий блеск, обычный для тех, кто любит деньги. Тем не менее женщина изображала недотрогу:
– Ну не знаю… Вы меня застали врасплох. Все-таки Тальони…
– Я вас понимаю, – заверил, скорчив ханжескую мину, Геннадий.