на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 9. Beating a Dead Horse

Рон Эштон: «Все это была нескончаемая пытка. Топтаться на месте в надежде, что что-то улучшится… вот действительно – лупить дохлую лошадь, пока не превратится в прах».

Джим Остерберг: «В том, как мы показывали себя тогда, была некоторая извращенная гордость, но нет. Это не были хорошие концерты. Нам нужен был в качестве менеджера большой человек, а Дефриза мы потеряли… ну и всё».

Скотт Эштон: «Они все подряд бросали. Фотоаппараты, пакеты с травой, таблетки, деньги, любую фигню… не только бутылки».

Скотт Тёрстон: «Все знали, что это обречено. Но группа была очень сильная, и стоять там с ними рядом и проходить через все это – очень сильный опыт. Все по-серьезному».

Джеймс Уильямсон: «Говорят, сумасшествие – это когда повторяешь одно и то же действие и думаешь, что получишь другой результат».


Медленная, болезненная, героическая смерть The Stooges началась с унижения, а кончилась градом бутылок. Унижение было больнее.

В начале 1973 года в Голливуде еще оставались какие-то поклонники Игги, и в их числе Дэнни Шугермен. Смерть Джима Моррисона в июле 1971 года оставила в его жизни пробел, Игги мог его собой заполнить, и когда их вышибли из «Мэйнмэна», Дэнни был готов взвалить группу на себя. Кроме того, им повезло найти сверхмощного концертного менеджера в лице компактного (5 футов 6 дюймов) и задиристого Джеффа Уолда, которого вывела на Игги рок-журналистка Лилиан Роксон. Уолд был мужем и менеджером певицы Хелен Редди, – как и ее подруга Лилиан, она приехала из Австралии и была убежденной феминисткой. Супруг же ее Джефф был, наоборот, крутой кокаиновый чувак из Бронкса, а деловые переговоры обычно начинал так: «Со мной шутки плохи – покалечу».

Однако перед тем, как подписать контракт с Уолдом, Джиму пришлось пройти через ритуальное унижение от рук Эйба Сомерса, юриста The Doors, который заверял контракт. «Вы счастливы должны быть, что вами согласился заниматься такой уважаемый бизнесмен, как мистер Уолд, – заявил он бессловесному Джиму. – Вы ему ноги целовать недостойны!» После такой тирады легендарное обаяние изменило артисту. Впервые в жизни, рассказывал Шугермен друзьям, он увидел, как Джим плачет. Психический ущерб от подобных унижений был очевиден; Ник Кент, в частности, считает, что весна 1973 года принесла Джиму нервный срыв: «На него свалилось столько дряни, что нервная система попросту не выдержала». В прекращении финансирования из «Мэйнмэна» была одна положительная сторона: денег на поддержку возобновленного романа с героином больше не было. Плохо то, что постепенно он стал «помоечным» наркоманом и употреблял все, что можно было достать дешево или бесплатно, прежде всего кваалюд, без проблем доступный в Голливуде.

Еще одним унижением был чикагский концерт 15 июня, организованный, видимо, «Мэйнмэном», с новым гитаристом Торнадо Тернером. Очевидцы с трудом вспоминают то выступление, исключительно профессиональное и невероятно унылое. Бен Эдмондс, который тогда работал редактором в журнале Creem, фанат The Stooges, специально приехал на машине в «Арагон», потрепанный зальчик вроде «Гранда». Концерт был такой скучный, что не запомнился ничем, кроме усов Торнадо Тернера: «Вообще полный ноль. Похоже на плохой кавер-бэнд». Но для поддержки штанов, как моральной, так и материальной, надо было работать, и, осознав, что с появлением Тернера вся магия The Stooges ушла, Джим развил бурную деятельность. Пока Джефф Уолд висел на телефоне, забивая концерты и добиваясь от Клайва Дэвиса подтверждения, что «Коламбия» до сих пор готова заниматься группой, Джим наступил на горло своему самолюбию и позвонил Джеймсу Уильямсону, проживавшему в тот момент с Эвитой у ее мамы. Джеймс сохранил веру в эту музыку, хотя по-человечески между ними было все кончено. «Никаких извинений, просто сразу к делу. Ну и я так же. Но с тех пор я держал ухо востро».

Когда Боб Шефф получил известие, что The Stooges опять играют, он без особых объяснений понял, что теперь все иначе. Встретившись с Джимом через несколько дней, он заметил, что его старый друг устал. Прекрасный дом был утрачен, большинство пятнадцатилетних героиновых мотыльков разлетелось, шли разговоры о долгах перед рекорд-компанией, а концертный менеджер взял привычку ходить в банк обналичивать чеки с пистолетом в кармане пиджака. Музыкантов теперь селили в паршивую комнатку в «Тропикане», а потом в еще худшую, с безвкусно-яркими обоями, в заштатном мотеле «Ривьера», полном шлюх и прочих темных личностей; однажды у Джеймса с Эвитой, пока они спали, украли кошельки. И все же после всего, что было, Джеймс Уильямсон чувствовал себя неплохо. Гитарист с подругой угостили Боба обедом, говорили с ним про астрологию, прогресс в репетициях и предстоящий тур, который должен был начаться с серии вечеров в клубе “Whisky a Go-Go” на Сансет-бульваре. Если во времена “Ford Auditorium” всем заправлял Игги, то сейчас, казалось, ответственность взял на себя Джеймс.

Концерты в “Whisky a Go-Go” начались 20 июня, по два за вечер. Последний раз они играли на Западном побережье три года назад, и с тех пор, похоже, наросло много новой публики, так что в первый вечер клуб переполнил молодняк – будущая основа лос-анджелесской панк-тусовки. Многие были ошеломлены увиденным и услышанным: группа была на излете, но мощь ее никуда не делась.

В первый вечер Боб Шефф решил явить миру собственное альтер эго – авангардное существо под названием «Блю» Джин Тиранни. На нем была рваная одежда, а в волосах светились красные лампочки; два обдолбанных персонажа за кулисами перепугались, что у него загорелась голова, и бросились тушить. Он первым вышел на сцену и на приткнувшемся в углу разбитом пианино завел вступление к “Raw Power”. Потом по проходу за экраном, на котором немо крутился закольцованный эпизод из фильма «Убийцы», где Ли Марвин убивает Рональда Рейгана, вышли Уильямсон, Эштоны и Игги. Гитаристы и барабанщик присоединились к Шеффу в чудовищном монотонном риффе. Игги стоял на авансцене, а перед ним пресмыкались две девицы, лапая его за плавки и их содержимое. Пресытившись их вниманием, он просто оттолкнул ногой одну из них, потом взял микрофон и запел. Жизнь подражала искусству. Он писал, что был бы обречен, если бы не драйвовый рок-н-ролльный бит, и теперь воплощал это в жизнь.

Но одним битом сыт не будешь. Предполагалось, что они будут играть каждый вечер по два раза, и через день-другой Игги просто слишком умаялся, чтобы закончить второй сет. На второй вечер Боб Шефф понял, что раздал товарищам по команде все деньги, едва осталось на обратный самолет в Беркли. Шефф попросил у менеджера Джона Майерса расчет за концерт: иначе придется лететь домой, пока он не застрял тут с ними навеки. В ответ Майерс предложил подвезти его в аэропорт. Шефф спасся бегством и больше никогда не разговаривал с Игги; следующие три вечера играли без пианиста.

Отзывы о последних концертах путаные, как вести с фронта, но кое-какие картинки уцелели. Одна такая: Игги продевает микрофонную стойку через плавки и минут пятнадцать сношается с ней, не издавая ни звука; за это время толпа рассасывается, остается человек двадцать. Другая: публика в экстазе передает Игги по рукам, в веселую память о легендарном концерте в Цинциннати. Следующий кадр: Игги отъехал в гримерке, уткнувшись головой в колени Сейбл Старр, «студжи» молча сидят каждый в своем углу, давно пора на сцену. «Мы уже так замучились ждать второго сета, что пошли за кулисы, – вспоминает Дон Уоллер, верный посетитель практически всех концертов в “Whisky”. – Чесали в затылке, не могли сообразить, что происходит. Мы не врубались, в каком они состоянии, насколько Уильямсон и Игги обторчанные».

В мае «Коламбия» наконец выпустила Raw Power, но без связи с серьезным концертным агентством вроде «Мэйнмэна» не горела желанием раскручивать альбом. Стив Харрис, который когда-то занимался промоушеном The Stooges на «Электре», обнаружил, что история повторяется: теперь он стал вице-президентом «Коламбии» и опять пытался расшевелить индифферентных сотрудников. Только на этот раз общая реакция была еще хуже: «Ха-ха, Игги – этот шут гороховый» (“Ha ha, Iggy – the guy’s a joke”). «Коламбия» больше зарабатывала на трехлетней давности пластинке Bridge Over Troubled Water, зачем ей какие-то The Stooges. Но Харрис был настойчив; он решил, что единственный способ заставить нью-йоркские радиостанции заметить The Stooges – устроить серию концертов под названием «Игги “У Макса” в полночь». Поначалу Джефф Уолд усомнился: «Ты что, хочешь, чтоб я отправил его в Нью-Йорк? В эту наркоманскую помойку?» Только когда Харрис уверил его, что будет следить за каждым шагом артиста, он согласился, и начало серии из четырех концертов было назначено на 30 июля.

Эта серия плюс несколько выступлений на Среднем Западе и в Канаде – с горем пополам получался тур, для которого решили найти замену Бобу Шеффу. Это снова взял на себя Джеймс Уильямсон: позвонил Скотту Тёрстону, клавишнику, с которым познакомился в студии Capitol за время изгнания из группы, встретился с ним в Лос-Анджелесе, наскоро прогнал какие-то песни и вручил пластинку Raw Power. Через несколько дней Тёрстон уже летел с роуд-менеджером Джоном Майерсом на Ледовую арену на озере Сент-Клер к северу от Детройта. Первая встреча с группой произошла по дороге на площадку; в тот вечер он впервые выступал с Игги (вся одежда которого состояла из плавок и высоких сапог). Он был ошарашен. Некоторое время так и оставался ошарашенным. По мнению многих знатоков The Stooges, с того концерта начался сплошной цирк. Хаотичные концерты давали возможность насладиться как дурацким нарядом и вызывающим поведением солиста, так и в разной степени захватывающей музыкой. «Жутко смешно было, просто до истерики, – вспоминает Майкл Типтон, друг и фанат, сохранивший записи многих из этих последних концертов. – Можно тысячу страниц исписать, и все же не передашь всего безумия». Сами музыканты не особо обращали внимание на проблемы своего солиста, считая, что он сам виноват, но другие очевидцы, такие как Типтон и Натали Шлоссман, постепенно стали понимать, что у этой комедии черная изнанка. «Стало ясно, что Игги нуждается в профессиональной помощи, – говорит Типтон. – Дошло до того, что люди уже стали его бояться».

В Сент-Клере Игги нарядился в черные обтягивающие трусы, приобретенные некогда в туристических прогулках по лондонскому Сохо. Стояла жара, в гримерке ели арбузы. Пока группа, уже с Тёрстоном, лупила вступление к “Raw Power”, Игги догадался запустить в публику арбузом; арбуз попал какой-то девушке в голову, в результате – сотрясение мозга и проблемы с промоутером. Через несколько песен Игги столкнулся с неотложной необходимостью опорожниться и заскочил за «маршаллы», а потом, говорит Типтон, выскочил обратно и швырялся «этим делом» в толпу. Когда снаряды кончились, он схватил стакан со льдом и опрокинул себе в трусы, а потом вылавливал льдинки и сосал их, и тоже швырялся.

Тёрстон был в полнейшем шоке от своего дебюта, в восторге от мощи живого выступления группы и в ужасе от безнадежности предприятия. Он держался поближе к Джеймсу Уильямсону, единственному, кто еще пытался сохранять какую-то конструктивность. «Он выстраивал фургоны в круг, как в вестернах перед боем. В таких вестернах, где каждый получит пулю, но и сам, погибая, можешь кого-нибудь застрелить». Но никто, даже Джеймс, не был в силах изменить дорожку, по которой катились The Stooges. «Никто не контролировал ситуацию. Полная анархия». Постепенно Тёрстон привык к блеску и обреченности своей новой преступной жизни: прибываешь на площадку без оборудования, занимаешь усилители у разогревающей группы, бросаешь арендованные «маршаллы» в клубе, чтоб не платить за аренду, и сматываешься из отеля через заднюю дверь.

Однако, когда около 28 июля команда добралась до Нью-Йорка, было ощущение, будто вернулись старые добрые времена. «Коламбия» безвозмездно предоставила свою репетиционную базу, уютное утешительное помещение в центре города под присмотром профсоюзного сторожа, который бесстрастно наблюдал, как Игги пляшет на рояле. В процессе подготовки к престижному выступлению «У Макса» появлялись старые друзья: пришла Натали Шлоссман с подругой Пэт, положившей глаз на Рона, прилетели подруга Джеймса Эвита из Лос-Анджелеса и подруга Скотти Эстер Корински из Детройта, а также ее бывший дружок, утраченный “dum dum boy” Дэйв Александер. Дэйв хорошо выглядел, приходил на репетиции и рассказывал, что отлично зарабатывает на бирже. Вскоре был подготовлен сет: к материалу Raw Power добавились новые песни, в том числе “Heavy Liquid” и “Open Up And Bleed”, в которую Тёрстон вставил рыдающую губную гармошку. Сам Джим, казалось, был в хорошей форме и, полный оптимизма, работал вместе со всеми над новым материалом, хотя не обошлось без упущений. Он обещал перед концертом встретить Корел Шилдс в аэропорту Кеннеди, но забыл. На свое счастье, Корел (в панике, без денег на дорогу до Манхэттена и без малейшего представления, где найти группу) повстречала белого рыцаря в лице гитариста Led Zeppelin Джимми Пейджа, которого знала по лос-анджелесскому “English Disco”. Пейдж как раз летел обратно в Лондон после триумфального летнего тура, завершенного тремя аншлагами в «Мэдисон Сквер Гардене», и уговорил Корел лететь вместе с ним. В Лондоне Корел говорила (в частности, Нику Кенту), что разочаровалась в Джиме Остерберге: ему наркотики дороже, чем живые люди.

В первый вечер зал был набит битком. Явились старые знакомые – Дэнни Филдс, Лии Блэк Чайлдерс, Ленни Кей, Элис Купер, Лиза Робинсон; перед клубом выстроилась огромная очередь. Были некоторые проблемы с порталами, так что голос Игги еле пробивался сквозь толстую стену звука, воздвигнутую арендованными комбами, и гитара у Джеймса иногда не строила. Некоторые давнишние друзья фыркали на стандартный грим и смехотворные костюмы, детище голливудского дизайнера Билла Уиттена: Джеймс наряжен космонавтом из сериала «Звездный путь», Игги в образе гладиатора. Несмотря на технические неполадки, команда была великолепна. Боб Чайковски, он же Найт Боб, был нанят на эти четыре вечера следить за бэклайном; задача была добиться «лязга» – жесткого звонкого шума для физического подчинения аудитории. Найт Боб присутствовал на всех репетициях и концертах «У Макса» и понимал: «несмотря на то что все было очень сырое, ясно было, что там все есть. Поэтому с ними хотелось работать. Это тебе не какие-нибудь вялые груверы, обреченные на забвение».

Нью-йоркская публика теснилась «У Макса», охваченная восторгом и ужасом: ведь, как замечает Биби Бьюэлл, модель агентства «Форд» и знаменитая подруга Тодда Рандгрена, «был элемент опасности: все знали, как он ведет себя на сцене». На вторую ночь клуб был опять переполнен, и когда Игги пошел по столам и стульям, зыркая в толпу, случилась беда: стул покачнулся (или его нарочно отодвинули), Игги оступился и грохнулся на уставленный стаканами стол. Когда он поднялся, Найт Боб увидел, что грудь и подбородок у него изрезаны битым стеклом, а под ребром колотая рана; покачнувшись, Игги прислонился к нему и запачкал его кровью. «Стоп, стоп! – крикнул Боб. – Прекратите концерт, так нельзя!»

Окровавленный Игги продолжал петь. Он обнаружил, что если отвести левую руку назад, кровь хлещет струей. «Ужас, прямо римская арена, – говорит Уэйн Каунти. – Я взбегал по лестнице посмотреть – “аааааххх!” – и обратно». Биби Бьюэлл вспоминает: «Мы не видели, как он упал, но когда он встал, было жуткое количество крови; с наших мест казалось, что там огромная рана». Найт Боб замечает: «У нас была такая поговорка: все что угодно можно починить с помощью куска изоленты. Но тут кровищи столько, что даже изоленту не прилепишь».

Как объясняет сегодня Джим Остерберг, «это просто так вышло. Случайно». (Единственная из всех свидетелей, Эвита уверена, что он поранился нарочно, от горя и вины, что Корел уехала в Англию.) Но вместо того, чтобы уйти со сцены, как сделал бы любой другой артист, Игги завершил сет из семи песен, и струящаяся по груди кровь стала определяющим образом в его карьере.

Это кровопускание было кульминацией процесса, начало которому положил концерт в апреле 1968 года, когда Игги был впервые освистан фанатами Cream. В те времена конфликт с аудиторией напоминал физиологический «театр жестокости» Антонена Арто – как и Игги, он верил: если жестко конфликтовать с бесчувственной публикой, брать ее на испуг, можно достигнуть некоторой чистоты. Но теперь, упиваясь своими физическими повреждениями, Игги, кажется, пошел дальше и вторгся в сферу перформанса, приближаясь к таким художникам, как Крис Берден, чье произведение «Выстрел», как известно, состояло в том, что ассистент выстрелил в него из ружья. (Впоследствии Берден был воспет в песне Боуи “Joe the Lion” с альбома “Heroes”.) Без сомнения, некий расчет в поведении Игги был, но при тогдашнем его нестабильном психическом состоянии было неизвестно, чем кончится этот нарастающий конфликт.

Через несколько дней пошел слух, будто бы Игги поранил себя от роковой любви к Биби Бьюэлл. По мнению некоторых давних поклонников, например Дэйва Марша, шумиха вокруг кровопускания – «пошлятина (fucking clich'e). Типа: вот до чего мы дошли!» Скотт Тёрстон вспоминает реакцию команды: «Шок… Мне было жалко Джима, и я немного злился. Какой-то протест против самого себя». После этой инициации Тёрстон понял, что «в группе как-то принято было хранить спокойствие в любой ситуации. Паники не было… но неприятно, конечно, плохой момент. Но впереди еще много было плохих моментов».

Когда все кончилось, Элис Купер протолкался в гримерку и, настояв, чтобы Игги была оказана медицинская помощь, отрядил своего пресс-агента Эшли Пэндла отвезти его в больницу. Ночью, весь в бинтах и швах, Джим вернулся в клуб – вполне возможно, повидать Биби Бьюэлл; позже фотограф Линн Голдсмит запечатлела их вместе: Джим с явным одобрением глядит на эталонную американскую красавицу. Более чем вероятно, что ранимый артист воспользовался увечьями, дабы завоевать ее симпатию, и вряд ли препятствовал слухам о своей неразделенной любви как причине этих увечий, – что, конечно, уже чересчур, если учесть, что познакомились они только после концерта. Как бы то ни было, он тут же включил по отношению к новой пассии свой фирменный режим: неустанное обаяние и некоторое хитроумие.

В результате повреждений следующие два концерта были отложены, но нет чтобы лечиться и восстанавливаться – на следующий же вечер раненый отправился на концерт New York Dolls в “Madison Square Garden’s Felt Forum”. “The Dolls” быстро набирали силу, претендуя на замещение The Stooges в роли главных икон декаданса. В тот вечер Игги выглядел жалко; он еще столкнулся со стеклянной дверью, упал и повредил голову, а нью-йоркская гламурная тусовка буквальным образом со смехом перешагивала через него. К счастью, на этот концерт Биби Бьюэлл затащила Рандгрена – она-то и увидела поверженного героя, склонилась над ним и вытирала кровь влажным полотенцем из гримерки, невзирая на хихиканье своих спутниц Сиринды Фокс и Синди Лэнг и раздражение Тодда. Раздражался он вполне обоснованно – к тому моменту Бьюэлл уже решила, что Игги «абсолютно fucking великолепен. Сложен, как Адонис. Да еще эти синие глазищи, прямо как блюдца. Ходячая секс-машина, честное слово. Немножко поломанная, не совсем на ходу, но любая девушка задумалась бы: “Хм, интересно, как это работает после душа и хорошего сна?”»

В конце концов Рандгрен уволок шатающуюся на своих платформах Бьюэлл, но в краткой беседе Биби успела назвать свой адрес, уверенная, что Джим в таком состоянии вряд ли что-то запомнит. Как бы не так: назавтра, через две минуты после того, как Тодд вышел из квартиры в Гринвич-Виллидже пополнить запас носков перед поездкой в Сан-Диего, раздался стук в дверь. Биби подбежала к двери, думая, что это ее приятель забыл кошелек, – но там, в тонкой футболке и штанах, уже пританцовывал от нетерпения Джим Остерберг, улыбаясь: «Ты сказала – Горацио 51, правильно?»

Усевшись, он с почти избыточной вежливостью объяснил, насколько у него нет денег и негде жить, и тут же вернулся из магазина Тодд. Подозрительность его только усилилась, но отменять поездку было уже поздно – тем более что (по предположениям Биби) в этой поездке его, известного продюсера и мультиинструменталиста, ожидали собственные романтические приключения. Единственное, что ему оставалось, – это строго-настрого наказать ей: «Ни под каким видом не оставляй его одного. Он проторчит все наши вещи. И ни в коем случае не отпирай третий этаж и не подпускай его туда даже близко».

Биби попрощалась с Тоддом, заверив его, что волноваться не стоит и что к третьему этажу, где он хранил гитары и ценное студийное оборудование, Джим подпущен не будет. И началась романтика: они ходили в кино на «Бумажную луну», гуляли по Гринвич-Виллиджу, сидели в парке, ели бургеры с соусом табаско в “PJ Clarke’s” – обитом красным деревом оживленном заведении в Верхнем Ист-Сайде. Джиму повезло: он был сложен примерно как Тодд, правда, не такой длинный, так что, обрезав их на несколько дюймов, Биби выдала ему джинсы долговязого гитариста, чтобы у ее нового красавчика были свежие штаны.

6 августа The Stooges вернулись в “Max’s Kansas City” доиграть два концерта. За это время Найт Боб поменял порталы, так что голос теперь стало слышно, да и группа как с цепи сорвалась – подача стала настолько жесткой, что в небольшом верхнем помещении звуковое давление было почти невыносимым. Рона, конечно, по-прежнему не радовала смена инструмента, но басистом он оказался превосходным; мелодически изобретательный, безжалостно агрессивный, он безошибочно совпадал с братом в едином «штурм унд дранге», и бас его вел длинные инструментальные пассажи в непрерывную адреналиновую атаку. В те две ночи, невзирая на все свои беды, The Stooges предстали во всем великолепии. «Они были на пике взлета, прямо американские “Роллинги” периода Exile On Main Street», – говорит Боб Чайковски. При этом продолжалось становление нового материала – они все еще планировали новый альбом для «Коламбии»; к последней ночи “Open Up And Bleed” с новым переработанным текстом зазвучала как гимн этой бурной серии концертов. «Это было что-то особенное, – утверждает Стив Харрис: в этих концертах, которым суждено было стать последним появлением команды на Манхэттене, ему понравилось практически все. – Причем, что характерно, совершить прорыв в смысле продажи пластинок так и не удалось».

И тем не менее это был триумф, расхваленный критикой (прессу Джим всегда внимательно изучал), хотя некоторые журналисты, в частности Ленни Кей, восприняли эти концерты как показатель того, что группе «дальше идти некуда… разве что самих себя калечить». Были и не совсем восторженные отзывы; в модном, полном фотографий журнале Rock Scene, основанном Лизой Робинсон, была допущена знаменательная ошибка – по ней можно было судить об отношении издателя к Джеймсу Уильямсону: его фото было подписано «Джонс Уильямсон»[14]. Что же касается Джима, то он в полной мере насладился великолепным нью-йоркским летом с Биби Бьюэлл на Горацио-стрит. Первые пару дней они просто разговаривали, не могли остановиться; Джим в своем милом щенячьем амплуа вел себя с Биби как с какой-нибудь скандинавской принцессой крови – пока не случилось неизбежное и Биби не рухнула в свою первую измену с тех пор, как стала жить с Тоддом: «Когда мы наконец занялись любовью, это было… не хочу соплей, но это было невероятно прекрасно, просто сказка. И мы такие: О Господи! Мы только и делали, что трахались, по семь раз на дню, где угодно, как угодно».

Тодд был влиятельной фигурой нью-йоркской музыкальной индустрии, но Джим и Биби позабыли о его неизбежном гневе. Они, как изумленные подростки, наслаждались моментами редкостной чистоты среди того хаоса, который грозил поглотить Игги. По утрам Биби сидела с ним на огромном круглом водяном матрасе, восхищаясь его балетным телом – «дух захватывало, произведение искусства», – а он импровизировал ей серенады своим лучшим синатровским баритоном. В эти утренние часы Джим Остерберг был лучшим в мире гостем: готовил омлеты, пылесосил, убирал, ухаживал за двумя собачками Биби, – правда, с течением времени Биби обнаружила, что иногда вечерами Джим уходит с кем-то встретиться, и вместо него возвращается Игги. А Игги мог быть «мерзким, злым и вредным». Бьюэлл казалось, что Джим может с легкостью «включить Игги», а вот выключить не всегда: «В том-то и дело: призвать демона легко, избавиться от него сложнее».

Однажды утром Биби рано ушла по своим модельным делам; Джим был настолько беспроблемным гостем, что она решила махнуть рукой на предостережения Тодда и оставила Джима спать дома. Вернувшись к вечеру, она не обнаружила Игги: наверное, ушел на очередную встречу. Биби решила воспользоваться случаем и хорошенько отдохнуть. Поднялась в спальню на втором этаже, растянулась на большом круглом водяном матрасе и в ту же секунду заснула.

Довольно скоро она проснулась от того, что на нее что-то льется: с потолка капала вода. Метнувшись по лестнице на запретный третий этаж, она ворвалась в ванную и увидела Джима в ванне. Он крепко спал, голова нежилась на надувной подушке, ступня перекрывала верхний слив, а на плечах уютно устроились обе собачки: одна на правом, другая на левом, и обе в полном отрубе.

Биби освободила слив и вдруг заметила на туалетном бачке аккуратный ряд синеньких таблеток. Тут она стала тормошить его:

– Джим, что ты сделал?

– Ничего, – отвечал он сонно, – просто немножко валиума, отдохнуть…

– Что с Паппетом и Фербургером?

– Я им дал немножко валиума…

Вне себя от гнева и страха за собак, Биби влепила Игги пощечину, похватала зверей под мышки и помчалась в скорую помощь. Через две минуты она была уже в больнице Сент-Винсент.

– Помогите! Помогите! У моих собачек передоз!

– Мы тут собак не лечим, барышня. Это скорая помощь. Это для людей… А что они принимали?

– По два с половиной миллиграмма валиума.

– Не волнуйтесь, они не умрут, – утешил ее добрый доктор. – Несите домой, поспят – проснутся.

Возвратившись на Горацио-стрит, Биби напустилась на Джима: он же мог погубить ее драгоценных песиков! «Да я обожаю собак, – уверял он. – Я вообще с животными на “ты”».

Чуть поостыв, Биби сообразила, что Джим действительно что-то понимает в собачьей анестезии. И сегодня она вспоминает, до чего было милое зрелище – спящий Джим с мохнатыми друзьями на обоих плечах. Проснулись они, правда, только на следующее утро, но, к счастью, оба живые и здоровые, и все их функции полностью восстановились. Дэнни Филдс нашел мастера починить потолок, и Тодд так и не узнал, что новый соперник вторгался в его святая святых.

Через день-другой Джим отбыл на гастроли по Канаде и Аризоне; связь держали по телефону, за счет Тодда, – за что, конечно, тоже должно было влететь, – и договорились на 19 августа о свидании перед концертом в Кеннеди-центре в Вашингтоне. Несколько человек знали от Джима, что Биби собирается на концерт, и это их тревожило, ибо, как замечает Натали Шлоссман, «это была игра с огнем. Я волновалась. Все знали, что Тодд очень влиятельный человек». Кеннеди-центр был прекрасным престижным залом; на концерт собиралась мама Биби Доротея; хедлайнерами были заявлены Mott the Hoople, а The Stooges наслаждались тем фактом, что их поселили в гостиничном комплексе «Уотергейт», том самом, где Ричард Никсон пытался установить подслушку в штаб-квартире Демократической партии. Биби с Джимом решили вместе ехать на поезде из Манхэттена – этот план особенно привлекал Джима, как считает Бьюэлл, так как он мечтал о запретном трахе в поезде. Увы, Биби прибыла не одна, а с девушкой, с которой ее познакомила подружка Элиса Купера Синди Лэнг.

Прибыв в шикарный современный театральный комплекс, Джим был еще раздражен, что ему не дали воплотить в жизнь смелые железнодорожные фантазии; когда подруга Синди вошла в гримерку, он зарычал на нее: «А ты хули тут делаешь?» Может быть, как раз в надежде смягчить его и проявить какую-то полезность непрошеная гостья насыпала ему щедрую дорожку чего-то с виду похожего на кокаин, и он моментально занюхал его, не осознав, что это на самом деле ТГК. И тут же упал, бормоча что-то в ответ на неведомо какие видения, а мощный синтетический галлюциноген набирал силу. Биби и роуд-менеджер Крис Эринг били его по щекам, пытались прогуливать по гримерке, давали пить, но все тщетно. Остальные «студжи» курили, разглядывая своего бесчувственного лидера. Тут вошел Дон Лоу – промоутер концерта, восходящая звезда местного музыкального бизнеса – напомнить, что они уже на час задерживают начало, и умолял выйти на сцену; наконец, поняв, что Джим даже ходить не может, Лоу потерял самообладание, расстегнул свой «ролекс» и швырнул об стену с криком: «Вы fucking guys в этих местах больше не играете!» «Студжи» только плечами пожали: они уже привыкли.

Мало-помалу Джим оклемался и сообщил, что в состоянии петь. Группа выскочила на сцену и начала молотить вступление к “Raw Power”. Они повторяли его опять и опять… и опять; Тёрстон уверен, что это продолжалось минут пятнадцать, пока наконец Крис Эринг не вынес на сцену Игги и не сгрузил его там. Кое-как Игги запел, с трудом выговаривая слова вдвое медленнее, чем надо, потом решил выйти в публику, в большинстве своем наряженную в жатый бархат и совершенно равнодушную к представшему перед ней странному зрелищу. Игги попытался залезть обратно на сцену. Музыканты смеялись над его жалкими попытками, пока Тёрстон не подошел помочь – и в ужасе отшатнулся: «Мне показалось, что он как-то страшно покалечился, мясо свисало прямо кусками, кошмар». В ужасе и отвращении он вернулся за пианино; Эринг рванулся проверить и вскоре уже хохотал: плоть и кровь оказались на самом деле арахисовым маслом и желе с бутерброда, который кто-то об Игги размазал.

Еще один сюрреалистический эпизод в драме The Stooges, которой уже маячил скорый и неутешительный конец. Он тоже сработал на репутацию, из-за которой их скоро станут снимать с тура только за то, что кто-то из них съел пирожок, предназначенный для J. Geils Band. Несмотря на весь хаос (в котором, как в случае с ТГК, не всегда был виноват Игги), группа не растеряла свое среднезападное трудолюбие, хотя число залов, где их хотели видеть, таяло. Боб Чайковски, впоследствии работавший с рядом крупных ансамблей, в том числе Aerosmith и Limp Bizkit, считает The Stooges одной из самых трудолюбивых групп, когда-либо ему попадавшихся. «Было желание. Было большое желание играть, изо всех сил; они хотели что-то сказать в музыке. Была своего рода чистота. Дело было не в бизнесе, а в музыке, себе в ущерб». Даже когда все уже разваливалось, не было никакой жалости к себе. «Рон, например, несмотря на терки с Джеймсом, всегда сохранял конструктивный, позитивный подход. Ко всему относился с юмором: “Ой, знаете, тут у нас вокалист встать не может, барабаны загорелись, и брат мой куда-то делся, ну а что, обычный день из жизни Студжа”». Даже когда все вообще летело к черту, говорит Джеймс Уильямсон, на это не принято было обращать внимание: «Просто мы были молодые и ничего лучшего не видали. И вообще, ну а что еще делать?»

Доиграв около дюжины концертов по Восточному побережью и Канаде, The Stooges вернулись в Лос-Анджелес. Но базы для работы у них не было, жизнь не налаживалась, Игги болтался без пристанища, пока не осел в отеле «Хайятт Континентал» (известном благодаря разрушительному июньскому постою Led Zeppelin); когда 29 августа в город приехали New York Dolls, он стал зависать там с Джонни Сандерсом. Всю неделю постоянной партнершей Джонни была Сейбл Старр, а Корел вернулась из Лондона и снова подружилась с Джимом, так что Джонни и Игги были теперь вроде как рок-н-ролльные родственники. Скрепило семейные узы, по словам Сила Сильвейна из “The Dolls”, знакомство Джонни с героином. «Игги и Джонни постоянно сидели у Джонни в комнате, и там я впервые увидел Джонни под героином. Они все на нем торчали. Именно тогда он изменился и никогда больше не был таким, как раньше».

Подсадка на героин у Сандерса была значительно более серьезная, чем у Игги, всегда похвалявшегося своей физической несокрушимостью. Вскоре жизнь Сандерса покатилась под откос, он уже не слезал с героина или метадона и умер в Новом Орлеане в возрасте тридцати восьми лет.

На тот момент у Игги главная забота была – вырубить героин. Однажды поздно вечером у Энни Эппл, знакомой Игги по заведению Родни, зазвонил телефон: «Привет, думаю, ты меня знаешь, я Игги Поп». Получив утвердительный ответ, он, с легкостью пользуясь своей известностью, спросил, есть ли у нее деньги. В три часа ночи он постучался в дверь «Коронета», некогда роскошного здания в стиле «средиземноморское возрождение», где в 1930-е годы находился шикарный бордель. Теперь это был притон, набитый драгдилерами, шлюхами и артистами, в двух шагах от «Хайятта». С ним явились Стэн Ли, позже гитарист местной панк-группы The Dickies, и ухоженный, элегантный европеец Макс, знаменитый голливудский драгдилер. Как оказалось, Игги хотел за 25 долларов продать ей знаменитую куртку «с гепардом», запечатленную на обложке Raw Power, и Энни уже протянула деньги, но тут Макс понял, что происходит: «Только не куртку!» Он забрал куртку и вернул Энни 25 долларов. «Спасибо, что помогла», – вежливо сказал Игги, и все трое исчезли в голливудской ночи. (Куртку с гепардом Ли таскал в Лос-Анджелесе много лет. Она была ему слегка мала и постепенно разлезлась по швам.)

Все уже знали, что Игги попрошайка – бытовала даже городская легенда, будто он стоит на Сансет-стрипе под огромным биллбордом «Коламбии» с рекламой Raw Power и, указывая на свое фото, клянчит на кайф, – но умственные способности он не проторчал. За краткий визит к Эппл он успел разглядеть в «Коронете» определенный потенциал; это место называлось также “Piazza Del Sol”, а заведовал им Джерри Флэнаган, эксцентричный тип, изящным почерком писавший постояльцам устрашающие послания за подписью «Корпорация». Эппл как раз собиралась выезжать из своей квартиры под номером 404, но, вернувшись из недолгой поездки в Сан-Франциско и открыв свою входную дверь, выкрашенную в небесно-голубой цвет с веселыми белыми облачками, обнаружила, что Флэнаган уже отдал ключи Рону Эштону. Некоторые скудные пожитки ей удалось забрать, но пришлось оставить «студжам» кастрюли и сковородки, и даже спальный мешок младшего братишки – им завладел Джим, спавший прямо на фанерном полу. Так что у нее был предлог время от времени заходить и поглядывать, что там происходит. Когда Джеймс Уильямсон с Эвитой въехали в отдельную квартиру номер 306, ветхое здание стало основной базой команды.

3 сентября, после двухнедельного отпуска, The Stooges вернулись в “Whisky” сыграть серию концертов, но ходили на них плохо, если верить Дону Уоллеру и приятелю-фанату Фаст Фредди Паттерсону, который издавал журнал Back Door Man. «Когда осенью он вернулся, народу было несравнимо меньше, – говорит Паттерсон. – Иногда придешь, а там кроме нас еще пара человек, и всё». Если раньше был такой биток, что хоть по головам ходи, теперь Игги мог танцевать на танцполе, а вокруг всего несколько зрителей. «Но все равно он делал все свои иггипопские штуки», – говорит Паттерсон; в какой-то момент Игги даже покапал на себя горячим воском от свечи, как в прежние времена. И все же, по словам Уоллера, Паттерсона и прочих, команда зажигала, играли новые вещи, в том числе “Heavy Liquid”, и зачастую провоцировали публику. Как-то раз Игги объявил: «Нас нельзя купить, даже в этом городе. Нас не купят никакие пидарасы в мире. Даже за все деньги Израиля». Есть соблазн предположить, что еврейский контингент в тот вечер был представлен Дэнни Шугерменом и Джеффом Уолдом; во всяком случае, Уолд принял решение сразу по окончании этой серии разорвать контракт; он говорит, что его раздражало вызывающее поведение Игги, и, кроме того, не хотелось быть запятнанным укрепляющейся за ними репутацией неудачников. «О человеке судят по успеху, а где тут успех? Я не хотел, чтобы они становились моей визитной карточкой, чтобы по этим артистам судили о моих организаторских способностях. Можете считать, что это жестокое решение… Я бы скорее сказал – рациональное».

Уолд всегда предпочитал увольнять лично – это был не тот человек, который посылает на подобные жестокие задания подчиненных, – и вспоминает, что Джим отреагировал сдержанно и даже не слишком удивился. Тем не менее было намечено еще много концертов по всей стране, и через несколько дней группа вернулась на родную детройтскую землю, чтобы сыграть два концерта в “Michigan Palace”, первый – 5 октября.

Общая атмосфера зала группе не очень понравилась, но народу в старом театре собралось много, и тут команда была в своей тарелке. Детройтская публика больше, чем какая-либо, понимала и принимала их отчаянную агрессию из серии «прямо в морду» и «пленных не берем», и в тот вечер они были встречены бурным энтузиазмом, а под конец публика заполонила всю сцену. В какой-то момент Игги пригласил всех желающих в отель «Детройт Хилтон», где они остановились, – наверное, на самую безудержно-разнузданную вечеринку за всю историю группы.

Майкл Типтон и Натали Шлоссман, двое ближайших друзей группы, тоже ночевали в «Хилтоне», но, как и большинству гостей в ту ночь, поспать не особо удалось. Майкл Типтон болтал у себя комнате со Скотти Тёрстоном, как вдруг заявился Джеймс Уильямсон с двумя разнополыми друзьями: его комната занята, и нельзя ли воспользоваться ванной? – после чего они втроем там закрылись. Минут через двадцать в поисках Джеймса зашла Натали Шлоссман; она постучалась в ванную, и после паузы Джеймс с друзьями вылезли оттуда, извиняясь за беспорядок. Заглянув туда, Типтон увидел, что стены заляпаны кровью.

Через пару часов Натали позвонил Рон Эштон: надо поговорить. Она как раз собралась в душ, отвлеклась и спустилась не сразу. Когда она постучалась, дверь распахнулась, и Рон сказал: «Заходи, тут клево». Рон и Скотти Тёрстон, оба без штанов, занимались одной дамой, на которой ничего не было, кроме экзотического парика.

Ближе к утру Натали слышала два звонка; набрав оператора, она обнаружила сообщения от Джима: «Спускайся, забери меня и пошли поедим». Она уже собиралась на завтрак с Майклом Типтоном, и по пути вниз они зашли к Джиму. В номере находилось человек двадцать в самых разнообразных позах; одна парочка пристроилась у стеклянной двери в ванную и долбилась об нее с такой силой, что дверь, казалось, вот-вот треснет. Джим в майке, но без штанов, стоял перед девушкой, державшей его за ноги. «Извините, – вежливо сказал он вошедшим, – я передумал, я, наверное, буду дрыхнуть».

Через десять минут Джим ввалился в ресторан и сел завтракать, шепнув уткнувшимся в утренний кофе Типтону и Шлоссман: «Я от них смылся».

На следующий вечер концерт тоже был триумфальный; в Детройте новую утяжеленную программу принимали лучше, чем в сравнительно сдержанном “Ford Auditorium” полгода назад. Один из детройтских фанатов, фотограф Роберт Мэтью, вспоминает: «Нам всем страшно понравилась песня “Cock In My Pocket”, на какое-то время стала прямо местным гимном». Через несколько дней группа подписалась на серию концертов с 8 по 13 октября в маленьком клубе “Richards» в Атланте (Джорджия) – Джеймс Уильямсон считает их лучшими. Несколько фанатов, в том числе Бен Эдмондс из журнала Creem, сговорились устроить сюрприз для поднятия настроения и пригласили Элтона Джона.

Элтон тогда с огромным успехом катал по стране грандиозный тур, значительно обогнав своего друга и соперника Дэвида Боуи. Ради прикола он взял напрокат костюм гориллы и решил устроить «вторжение обезьяны».

Creem приготовил фотографа, дабы запечатлеть событие. Увы, никто не удосужился приготовить Игги. А он тем временем приготовился сам: предыдущую ночь провел у очередной «богатой сучки» (“Rich Bitch”), как ласково называли «студжи» подобных девушек, и рано утром она привезла его в гостиницу в бесчувственном состоянии: он сожрал у нее весь запас кваалюда. Скотт Эштон с приятелем команды Дугом Карри извлекли мертвое тело из ее «корвета», занесли в гостиницу, сгрузили на какой-то средиземноморский кустик и не могли удержаться от смеха, глядя, как их лидер мирно спит на колючей подстилке.

К вечеру Дуг и Скотти транспортировали его, так и не очнувшегося, в клуб («Один Бог знает, что подумал бедный хозяин!» – смеется Карри), и после краткого военного совета Дуг объявил, что у него есть подходящее лекарство. Джеймс Уильямсон раздобыл шприц, и они старательно надвигали вокалиста сульфатом метамфетамина.

Не удивительно, что на сцену, где Элтон Джон собрался устроить свой веселый розыгрыш, Игги вышел, по собственным словам, «в практически неизлечимо упоротом виде, так что перепугался до смерти». Когда Элтон появился из-за кулис в горильем костюме, Игги решил, что у него галлюцинации – или что это настоящая горилла. Фотография у корреспондента получилась очень смешная – Джеймс Уильямсон пронзает дерзкого пришельца красноречивым взглядом: «Еще немного, и прибил бы. К счастью, он вовремя догадался снять горилью голову и показать свою».

Когда Элтон, сияя, явил свое истинное лицо, Игги понял, что происходит, и протанцевал с мохнатым гостем пару песен; событие было надлежащим образом освещено в Creem, с прямой речью Игги: «Элтон – клевый чувак». (Не для протокола он говорил, что Элтон затеял все это с дальним прицелом залезть в штаны к крутому гитаристу Джеймсу Уильямсону.) Несмотря на переговоры с менеджером Элтона Джоном Ридом и его лейблом Rocket, поднять боевой дух «студжей» так и не удалось, и чем дальше, тем яснее было, насколько они вымотаны. Кажется, именно в то время у них появились трогательные талисманы. У Игги – вязаный зайчик. У барабанщика Скотта – счастливое полотенце, которым он повязывал голову в критических случаях. У гитариста Рона – драгоценная подушечка с маминой вышивкой, и он зверел, если кто-то из приятелей ее прятал.

К концу года концерты иссякли, и The Stooges связались с нью-йоркским агентством ATI. Пошел слух, что они распадаются или уже распались. В Лос-Анджелесе завсегдатаи “Rodney’s English Disco” поговаривали, что Игги запросил у нью-йоркского промоутера миллион долларов за то, что покончит с собой прямо на сцене «Мэдисон Сквер Гардена»; Энди Уорхол звонил своей приятельнице Энн Верер и сказал, что слышал, будто это произойдет на новогоднем концерте в нью-йоркской «Музыкальной академии». Слухи дошли до самих музыкантов, но реакция, по словам Боба Чайковски, была вялая: «Вряд ли у него хватит духу». Вечер запомнился другим: каждую песню Игги объявлял как “Heavy Liquid”. К этому моменту уже никто – ни музыканты, ни техники – не знал, прикалывается он, или под чем-то, или в самом деле сошел с ума.

Все чаще посторонние, видя перед концертом невменяемого вокалиста, спрашивали: «Думаете, у него получится?» «Вроде всегда получалось», – отвечали им. Но тот новогодний концерт оказался поворотной точкой, говорит Найт Боб. «До того все было как бы весело. А теперь стало совсем не весело. Впереди как будто маячил дорожный знак: “Конец Близок”». Весть о том, что Зик Зеттнер, бывший роуди и одно время басист The Stooges, 10 ноября умер от героинового передоза, еще сильнее омрачила общее настроение. В последнее время единственной тягловой силой оставался Джеймс Уильямсон, но и тот уже иссякал. «Я, конечно, и так уже знал, но, наверное, урок надо было повторить несколько раз: на Игги полагаться нельзя. Такая группа, такой мог бы быть [успех]… а вышел полный провал».

К январю 1974 года, когда The Stooges вернулись на Западное побережье сыграть четыре концерта в сан-францисском клубе “Bimbo’s”, толпа сильно поредела: в зале, рассчитанном на 700 человек, кучковалось возле сцены всего несколько десятков. Джоэл Селвин, корреспондент Chronicle, вспоминает, что, несмотря на недостаток публики, группа, изрядно потрепанная, рубилась как полагается, и Игги выкладывался по полной. Когда он сиганул в зал, кто-то стянул с него плавки, и все услышали прямой репортаж в микрофон: «Происходит отсос, происходит отсос!» (“Somebody’s sucking my dick, somebody’s sucking my dick!”) Наконец ему это надоело, он заорал: «Отдай обратно, сука!» – и продолжил выступление. Селвин включил в отчет этот случай, обильно пользуясь «звездочками». «Но я, так сказать, гендеризовал эту историю, – говорит он, – я написал: дескать, одна девушка, и так далее. На следующий день звонит мне какой-то тип и говорит: “Никакая не девушка, это были мы, я и мой кузен Фрэнки!”» Энни Эппл тоже была на концерте и думает, что Игги вообще не отсёк, что происходит, и вряд ли получил удовольствие, просто «с волками жить, по-волчьи выть».

Когда The Stooges вернулись на Средний Запад, состояние Джима, несмотря на поддержку таких помощников, как Натали Шлоссман, еще ухудшилось. Физически он был в неплохой форме, по-прежнему строен – держался на бургерах с соусом «табаско», а то и просто на сыром мясе, которое обожал заказывать в ресторанах, ужасая официанток. Лицо у него, однако, стало опухшее и изможденное; под гримом, с высветленными волосами, он выглядел не андрогинно, а скорее просто страшно. Им овладели усталось и апатия. «Коламбия» записала новогодний концерт в “Academy of Music”, чтобы издать живой альбом, но в январе было решено, что издавать это не стоит, да и контракт продлевать тоже. В Толедо (штат Огайо) пришлось разогревать Slade – старый добрый глэм-рок для рабочего класса; The Stooges они, понятное дело, презирали. Для начала их техники-«брамми»[15] нахамили Натали и ее подруге Пэт, но Рок Экшн пугнул их, и они ретировались. Когда дошло до дела, Игги (в белом гриме и маленьком галстуке-бабочке) дважды прыгал в толпу, но толпа расступалась, аки Чермное море, и пренебрежительно смотрела, как он грохается на пол.

Равнодушие публики обломало всю команду, особенно Джима, и в ту ночь Рон попросил Натали последить за ним и уложить спать. Одежду Джима он спрятал, надеясь, что это удержит его от всегдашнего ночного шатания по коридорам в поисках веществ. Натали как-то умудрилась убаюкать Джима, подождала для верности минут двадцать и ушла. Через полтора часа Майкл Типтон и Скотт Эштон выскочили на шум в коридоре: Джим, голый, съежился в углу, а техники Slade кидались в него выдранными из лифта флюоресцентными трубками.

Рон называет эти последние месяцы «нескончаемой пыткой». Что касается Джима Остерберга, сегодня он вспоминает эти физические и ментальные испытания без особых эмоций. Но тогда, в январе 1974 года, все, даже ближайшие товарищи по команде, видели: этот некогда амбициозный, увлеченный человек – неудачник и банкрот. И что бы он ни принимал, говорит Майкл Типтон, Джим всегда осознавал, что происходит, и страдал гораздо сильнее, чем могла предполагать группа. «Все думают, что он не в себе, – а он все сечет, этот человечек. Все он понимал».

Следующие две недели The Stooges метались по Северной Америке: из Висконсина в Торонто, из Торонто на Лонг-Айленд. Через несколько дней, в понедельник, 4 февраля, было назначено выступление в крохотном клубе на окраине детройтского Вест-сайда, по дороге в Ипсиланти. Это был бар “Rock and Roll Farm” в Уэйне (Мичиган) человек на 120, где, как правило, играли традиционный блюз и рок-н-ролл. Увидев, в какое пространство придется впихивать громоздкую аппаратуру, техники сразу заныли; кучка приехавших заранее фанатов оценила количество припаркованных мотоциклов и поняла: дело пахнет керосином. Роберт Мэтью стоял на парковке, курил на морозце и прикидывал, как бесплатно просочиться в клуб. На большинство детройтских концертов он брал фотоаппарат, но тут, зная, куда едет, предпочел оставить его дома. Он знал: «это не то место, куда люди приезжают на чей-то концерт. Скорее так: The Stooges приехали играть в ихний бар».

Прибыл заранее и Боб Бейкер – он занял удобный наблюдательный пункт справа от сцены, на краю танцпола. Его тоже встревожило количество заполонивших бар байкеров. Несколько десятков рассеялось по залу, человек шесть-семь сгрудилось на танцполе: могучие бородатые парни лет по тридцать, большинство в темных джинсовых куртках, некоторые с символикой «Скорпионов», мотобанды детройтского Вест-сайда.

Бейкер любил The Stooges; последний раз он был на их концерте в “Ford Auditorium”. С тех пор их музыка стала мрачнее и жестче, да и внешний вид экстремальнее: Игги в гимнастическом трико, Джеймс Уильямсон тоже в странно-андрогинном образе – «По пьяни и не поймешь, мужчина или нет»; в общем, далеко не то, что могло бы понравиться типичному мичиганскому байкеру. Программу по-прежнему открывала “Raw Power”, но добавились и новые песни, в том числе еще один отчаянный гимн обреченности, “I Got Nothing”. В задних рядах со старта началась потасовка. До Роберта Мэтью и его друга Марка доносились угрозы, со сцены прозвучало слово “motherfucker” – «а это не то слово, которое можно говорить байкеру. Потому что он ведь может и обидеться». В толпе то и дело вспыхивали драки, невозможно было рассмотреть, что происходит; Мэтью с Марком решили, что с них хватит, и свалили. В какой-то момент компания байкеров достала упаковку яиц и стала швыряться ими на сцену.

Дальнейшие события подверглись мощной мифологизации, в основном усилиями лидера The Stooges. Реальность, по свидетельству Боба Бейкера, находившегося в паре метров, была, наверное, еще страшнее. Он видел, как Игги бросился в толпу и направился прямо к этой компании. В позднейшем изложении самого Игги эта встреча носит чуть ли не ритуальный оттенок: толпа расступается, дабы явить ему врага в шипастых перчатках, подобного Голиафу, вышедшему против Давида. С точки зрения Бейкера, все произошло гораздо быстрее, страшнее и жестче. «Игги спустился в зал и пошел прямо на одного из байкеров. Здоровенный такой тип. И он тут же ударил Игги прямо в лицо, и тот отлетел назад в толпу. Простой закон физики: если весишь 300 фунтов[16], у тебя удар гораздо мощнее, чем у того, кто весит 100. Так что Игги просто улетел через весь зал, как в кино. И они все засмеялись».

«Я слыхал, будто у того байкера были перчатки с шипами или кастет, – говорит Скип Гилдерслив, юным фанатом видевший это поражение любимого артиста. – Не было ничего такого. Просто незачем».

Забравшись обратно на сцену, Игги крикнул: «Все, мы уходим» – и они с боем покинули помещение. «Мы все думали, что умрем», – говорит Эвита, приезжавшая на концерт; кого-то из байкеров по пути из гримерки, однако, удалось уложить.

Сегодня Игги вспоминает этот страшный случай скорее философски: он столько раз нападал на публику, что неизбежно должен был когда-нибудь получить обратку. Но друзья-«студжи», верившие в его непобедимость, испытали глубокое потрясение. «Все изменилось, – говорит Джеймс Уильямсон. – Наша непобедимость пошла прахом. Подумать, сколько раз мы выступали, и каждый раз Игги наезжал на толпу. А тут кто-то взял и отправил его в нокдаун. И весь наш мир рухнул».

Это был понедельник – просто небольшой попутный концерт с целью немножко подзаработать перед серьезным выступлением в “Michigan Palace”, некогда шикарном, а ныне быстро ветшающем кинотеатре 1920-х годов на Бейли, неподалеку от Гранд-ривер-авеню, в субботу, 9 февраля. За эти несколько дней телефонные линии Детройта раскалились: кто-то опять предсказывал самоубийство, кто-то хвалился, что The Stooges подписывают себе в защиту другую мотобанду, кто-то вообще сомневался, что они выйдут на сцену. На самом деле никаких сомнений быть не могло: все они, и музыканты, и техники, отчаянно нуждались в тех 5000 долларов, плюс процент от входа, которые им причитались. Позже могло казаться, что движущей силой тут был героизм, а на самом деле, скорее, нищета. Группа была растеряна, напугана и просто-напросто сыта по горло; тем не менее они появились на детройтском радио WABX и в эфире пригласили «Скорпионов» в “Michigan Palace”.

Джим Остерберг славился физической храбростью. И он, без сомнения, вышел бы на поединок со своим недругом так же бесстрашно, как в детстве заступался за ребят, которых травили в школе. Но он знал, что его уже выносит на обочину. Все предыдущие пять лет, даже когда приходилось, вроде бы для пользы дела, кидать друзей (и Рона Эштона, и Джеймса Уильямсона), он оставался верен своей музыке и не шел на компромиссы, даже если это облегчило бы ему жизнь. Теперь Джим лучше, чем кто-либо, понимал, что его музыка превращается в самопародию. Были, конечно, и проблески, например “I Got Nothing”, но были и такие вещи, которые следовало забыть, как дурную шутку, вроде “Rich Bitch” (“when your cunt’s so big you could drive through a truck”). Но если верить слухам, то глядеть реальности в глаза приходилось нечасто. Майкл Типтон: «Мы слышали, что, когда они вернулись домой отдохнуть перед лебединой песней, Игги уболтал каких-то ребят из Мичиганского университета, которые давали обезьянам кокаин с целью медицинских исследований. Он забрал весь обезьяний кокаин и весь употребил. И остались обезьяны жить на сахарной водице. Там потом всех поувольняли».

Перед злосчастным “Rock and Roll Farm” общее настроение «студжей» по отношению к своему вокалисту было, наверное, ближе всего к презрению. Много лет он так властно командовал ими, а теперь заваливал концерт за концертом. Но с приближением субботы былая симпатия, казалось, возвращается. Джеймс Уильямсон, человек достаточно амбициозный, был свидетелем того, как Игги отправил в мусор все свои шансы на большой успех. Несмотря на всю внешнюю браваду, Уильямсон и себя ощущал неудачником. Но, готовясь к выступлению в “Michigan Palace”, он понимал: Джиму еще гораздо хуже, чем ему. И так же, как и он, чувствовал: с меня довольно. «Нам всем этот рок-н-ролл уже был поперек горла. Месяц за месяцем, месяц за месяцем на гастролях, сжав зубы, и – не работает. Думаю, все мы уже понимали: хватит». Скотти Тёрстон тоже говорит о том, что все были «потерянные. Потерянные люди, без всякого ментального, финансового и физического ресурса, чтобы снова собраться и сделать что-нибудь».

Но все это было не важно, когда они вышли на сцену. Все было по-прежнему: на Джеймсе тот же аляповатый космический наряд от Билла Уиттена, правда, теперь уже засаленный и поношенный; Джим в трико и балетках, с шалью вокруг талии. Вечер был промозглый, мрачный, тротуары Гранд-ривер-авеню покрыты жидкой грязью, и все же зал на 1200 мест был полон, то есть гонорар был уже обеспечен. Сотни поклонников The Stooges собрались поддержать группу, которая, после медленной и бестолковой кончины MC5 в Англии, оставалась последней большой надеждой Детройта.

Никакие «Скорпионы» не появились, так что на своем финальном шоу The Stooges лишены были даже возможности гордо встретить грудью неприятеля, готового их уничтожить. А те, кто пришел, поддерживали детройтскую «фак-ю»-традицию чисто для порядка. «Черт-те что, – говорит Скип Гилдерслив, который так и ездил за группой с самого “Ford Auditorium”. – Пришли какие-то персонажи, которые как будто в лесу все время сидят и только изредка вылезают. Какие-то прямо последователи Чарли Мэнсона. В “Michigan Palace” тогда были проблемы со звуком, сеть вырубалась, отопление слабое. Холодно, страшно». Ни психоделиков, ни травы, которыми сопровождалась синклеровская попытка революции, больше не было. Те, кто уцелел, грызлись, накачанные виски “Jack Daniels” и кваалюдом. «У детройтских байкеров принято было давать девочкам кваалюд, а самим пить “Jack Daniels”, – говорит Роберт Мэтью, отмечая также, что более продвинутые клиенты потребляли ТГК: – От него здорово перло. По-моему, изначально это был конский транквилизатор».

Мероприятие было стремное даже по детройтским меркам, но The Stooges подписали байкерскую банду из Ипсиланти “God’s Children”, чей лидер Джон Коул частенько помогал Джону Синклеру и корпорации “Trans Love”. Коул хладнокровно наблюдал разворачивающуюся бойню; видал он и похлеще. Некоторым фанатам, например Гайавате Бейли, даже понравилось, когда с началом “Raw Power” запахло опасностью и над головами засвистели стаканы и другие предметы. Роберт Мэтью поднялся на балкон и оттуда смотрел, как в Игги летят снаряды, а он швыряет их обратно. «Скоро это превратилось в целый театр. Игги явно готовился». К счастью, благодаря размерам сцены попасть в музыканта бутылкой было сложно, хотя Скотт Эштон и Скотти Тёрстон, будучи сидячими мишенями, рисковали сильнее. Именно тогда Рону в лоб угодила монета, оставив шрам на всю жизнь.

Майкл Типтон, записывавший звук на пленку, был уверен, что Игги знает: это конец. «И потому он особенно тащился от этой битвы с толпой». За последние несколько месяцев все уже привыкли: если в аудитории есть представитель рекорд-лейбла, Игги гарантированно залажает концерт. Теперь, разгуливая по сцене в своем шутовском наряде, он упивался ненавистью: по крайней мере половина зала жаждала его крови. Звук был хреновый, пение – просто крик, музыка – примитивный аудиобандитизм, но настоящее представление содержалось в непрерывном потоке изрыгаемых в публику проклятий. Всякий летящий в него снаряд, будь то монета, кубик льда или яйцо, вызывал новый взрыв красноречия. Бросали и подарки: Бейли швырнул старинное бархатное колье, принятое как «сертифицированное кольцо для болта», и четверть фунта травы, которую Джон Коул спрятал в бас-бочку. Видя, как Игги не дрогнув отражает атаку, некоторые в публике решили, что группа все же выживет. Другие, как, например, Боб Бейкер, который в Уэйне тоже присутствовал, были уверены, что все кончено. «Я был чрезвычайно подавлен. Точно известно не было, но чувствовалось, что это его прощальный концерт. Очень враждебная обстановка, люди явно хотели размозжить ему голову… Я думал: вряд ли этот парень доживет до старости».

«Я решил, что они сдались, – говорит Скип Гилдерслив. – Кончалось что-то по-настоящему хорошее».

«С одной стороны, печаль и вина, – вспоминает Скотт Тёрстон, – видишь, как гибнет нечто, что наверняка заслуживало лучшей участи. А с другой – просто боишься получить бутылкой по башке».

Ненадолго покинув сцену, The Stooges вернулись сыграть последний номер, “Louie Louie”: дескать, что-то более утонченное – бисер перед свиньями, не поймут. Игги на ходу сочинял новый непристойный текст на гаражный стандарт, с которого начинал еще в «Игуанах». С последним аккордом на сцену полетел финальный град снарядов, в том числе большая бутылка рома “Stroh”, которая грохнулась Скотти на пианино. «Вы чуть не убили меня, но опять промахнулись, – ухмыльнулся Игги, – так что на следующей неделе цельтесь лучше».

Но никакой следующей недели не было.


Глава 8. She Creatures of the Hollywood Hills | Игги Поп. Вскройся в кровь | Глава 10. Kill City