Пролог
…Опасность Петруха чувствовал инстинктивно. И когда его прямо с перрона затолкали в старый вонючий «воронок» — сразу понял: добром это приключение не закончится. Тем более что нравы сибирских «мусоров» он знал не понаслышке. Хотя и не был на родине больше трех лет.
Сейчас завезут в «обезьянник», надают по почкам и станут проверять на причастность ко всем резонансным преступлениям последних лет… Нет, не надо было приставать на предложение столичной братвы: «Езжай, разберись на месте, почему твои земляки не отстегивают в “общак”, не придерживаются “понятий” и в то же время тесно сотрудничают с “красножопыми”. Даже проценты с прибыли им отчисляют. За крышу…»
«Вам надо — вы и разбирайтесь, — вспылил тогда Петруха. — А мне там лучше не появляться!» Но его не стали даже слушать. «Сходняк постановил»… Старый урка хорошо знал, к чему может привести непослушание.
Скорее бы очутиться в привычной обстановке СИЗО или КПЗ, осмотреться, отдышаться, прикинуть, в чем могут обвинять его менты и какими козырями они располагают.
Но нет… «Воронок» непривычно быстро катит в сгущающиеся сумерки. Ощущение опасности не проходит, напротив — усиливается с каждой секундой. Хотя безусый юнец, с которым его связывают стальные «браслеты», выглядит спокойным и равнодушным. Его гладко выбритое, холодное лицо демонстрирует полное безразличие к судьбе задержанного. Только битого зэчару, проведшего за решеткой больше двадцати лет, так просто не проведешь. Он нутром чувствует напряженность и отчаянную решимость в колючих взглядах милиционера…
«Непохоже, чтобы мы ехали по городу… Скорость водила не переключает, перед светофорами не останавливается, валит по прямой под девяносто — и не сбрасывает газ! — лихорадочно рассуждает Петруха. — Опять же: никто ему не посигналит, не затормозит сбоку или сзади, лихо, по-русски, так, чтобы асфальт расплавился под раскаленными скатами… Нет, не нравится мне это!»
Минут через сорок автомобиль, наконец, остановился. Снаружи донесся скрежет открываемых замков.
— Вылазь, собака…
Молодой конвоир с дьявольской улыбочкой на устах расстегнул наручники и решительно толкнул вора в осеннюю слякоть. Двое его товарищей, доселе пребывавших в кабине, особо не церемонясь, подхватили беднягу под руки и поволокли к глубокому оврагу.
Петруха понял все. Но тень испуга ни на миг не исказила его лицо. Подыхать — так подыхать, воровской чести он не уронит. Ползать на коленях и молить о пощаде — не станет.
— Эй, дайте хоть закурить напоследок! — требовательно бросил обреченный, буравя палачей исполненным ненависти взглядом.
— Свои иметь надо, — огрызнулся веснушчатый детина, шедший справа, подкрепив свою несговорчивость ударом кулака под дых.
— Есть у меня свои, есть, — превозмогая боль, взмолился вор. — Поищи во внутреннем кармане!
«Мусор» запустил руку под куртку и достал… нет, не пачку сигарет, а портмоне. Жадно начал пересчитывать мелкие зеленоватые купюры.
— Сигареты в другом кармане. Здесь — только пару баксов и паспорт, — наблюдая за ним, тихо, но твердо произнес Петруха. — Бабло можешь оставить себе, а ксиву положь на место, — добавил, все еще надеясь на благополучный исход.
— Она тебе больше не понадобится, — под гоготанье коллег, заключил рыжий…