42

Что-то громадное, как слон, топталось в голове Габриэлы, силясь выбраться наружу. Таранило тупо и очень больно.

Во рту было что-то ужасное, как будто уксус с лекарствами. Бе-е. «Открой глаза. Не могу. Они такие тяжелые, будто их заклеили». Внизу было что-то мягкое. Кровать? Где она? Пахнет не как в ее комнате. Или доме. Воняет как в каком-то гнилом, страшном месте. Где же она?

Скрип-скруп.

Где она? Что все-таки случилось? Гуляние. День рождения у Джоанни Тайсон, в парке. Карусель. Бабочки в животе. Ронда Кинг блеванула. Фу-у! Дядька у двери туалета. Джексон… Джексон! Он нашел Джексона. И разрешил ей тайком глянуть на него в грузовичке.

«Хочешь содовой?» Ты тут пролила немного, но… мокрая тряпка… не дышится… Джексон лает… тряпка с каким-то поганым лекарством… брыкаюсь… пинаюсь…

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

«Не открывай глаза!»

Что-то… кто-то коснулся ее щеки. Мягкая теплая ручка. Маленькая, слабая.

«Пожалуйста. Ну пожалуйста. Не делай мне больно».

Пришлось открыть глаза. А что делать? Ладно. Какой-то мальчик, маленький. Стоит на коленках и смотрит сверху вниз. Мельче, чем она, и неотрывно смотрит на нее. Она моргнула и принюхалась. Мальчик был грустный.

— Ты кто? — спросил он.

— Я? Габриэла Нанн. А ты?

— Дэнни.

— Где я? Ты видел Джексона, мою собачку?

Дэнни не ответил.

— Где мистер Дженкинс? Он знает моего папу.

Дэнни все смотрел круглыми печальными глазенками.

— Что это за место? Где оно?

Дэнни ничего не сказал.

Габриэла села и смотрела на него до тех пор, пока в ней не затеплился огонек узнавания.

— Ты, наверно, тот мальчик из телевизора, которого похитили? Точно!

— Где мой папа? — вместо ответа спросил Дэнни. — Я теперь могу идти домой?

Окна здесь были заклеены газетами. Снаружи была как будто ночь. И что это за решетки, как в тюрьме?

С потолка свисала тусклая лампочка, как в папином гараже. Она кое-как освещала грязные, в трещинах стены. Где телевизор? И есть ли тут люди, которые могут отвезти ее домой? Где Джексон? А мистер Дженкинс, где он? Габриэла была растеряна. Это место ей не нравилось. Здесь лежали три разорванных матраса, из которых торчала вата. От них пахло. Почему матрасов три? Дверь была закрыта, а пол весь в хламе и мусоре. Фу!

— Дэнни, — спросила Габриэла, — кто здесь, в таком месте, живет?

Мальчик квело сидел с перепачканным грязно-белым личиком, как будто был болен или спросонья.

— Мне это место не нравится. Я хочу домой, — решительно сказала она.

Дэнни предложил ей шоколадную печеньку с ванильным кремом.

— Она уже надкусанная, — отказалась от угощения Габриэла.

Дэнни флегматично печеньку надкусил.

Габриэль теперь знала, что находится с тем самым мальчиком, которого похитили и везде показывают по телевизору. А еще его всюду ищут.

И тут до нее дошла ужасная вещь.

Ее ведь тоже похитили!

— Дэнни, это место — где оно?

Он смотрел, не понимая.

— Что же теперь с нами будет? — оторопело спросила она.

Пальцы Дэнни были липкими от печенья. Он был гораздо мельче ее.

Его подбородок сморщился, рот поехал набок, и он заплакал, хрипло, как будто только этим здесь и занимался. Габриэле тоже хотелось удариться в слезы, но что-то внутри ее взяло верх.

«Большие дети присматривают за маленькими» — так их учили в школе. Габриэль обняла его.

— Не плачь, Дэнни, — шмыгнув носом, сказала она. — Мой папа отвезет нас домой.

— Я хочу домой прямо сейчас.

— Я тоже. Интересно, кто же здесь живет?

Дэнни указал пальчиком на дверь.

— Дядька, который меня утащил.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Он был там!

Габриэле подвело живот, а руки покрылись гусиной кожей.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Мистера Дженкинса она теперь ненавидела, кем бы он ни был. Он обманул ее. Солгал. Где ее Джексон? Должно быть, он его у нее украл. Плохой человек. А она теперь попала в беду. Мама и папа говорили ей: «Никогда не разговаривай с незнакомцами». Никогда и ни о чем. Но у этого Дженкинса был Джексон, а еще он сказал, что знает папу. «Никогда и ни о чем». А она это правило нарушила и сама виновата. Мама с папой теперь рассердятся. Непонятно даже, что им сказать. Наверное, что она просит прощения и больше так не будет. Они придут и заберут ее, если она расскажет им все. Может, таких уж больших неприятностей у нее и не будет. Габриэла знала, что нужно сделать. Рассказать все маме и папе. Но как?

Телефон.

«Габриэла, если потеряешься, просто позвони домой».

Это и надо сделать. Позвонить домой прямо сейчас.

— Дэнни, где телефон?

Он указал на дверь:

— Вон там.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

Габриэла была напугана. Она снова оглядела комнату.

— А ты уверен, что в этой комнате телефона нет?

— Он там.

Габриэла встала, при этом у нее слегка вскружилась голова. Может, просто посидеть здесь, подождать?

Нет! Надо это сделать. Надо очень-очень, чтобы не попасть в беду. Она должна позвонить домой.

А еще очень хотелось пи-пи.

Скрип-скруп. Скрип-скруп.

На пути к двери зашевелились засаленные коробки и пакеты из-под бургеров.

Что, если этот человек наблюдает за ними из шпионской норы и готов в любую секунду выскочить? Зашуршали обертки, салфетки, пустые стаканчики, коробки и пакеты. Что-то противно чавкнуло.

Фу. Недоеденный бургер. Под туфелькой растекся несвежий кетчуп. В дальнем углу шевелились какие-то бумажки.

Сами по себе!

Габриэла застыла.

Пакеты заметно шевелились и подрагивали, словно их с той стороны кто-то грыз.

Габриэль наблюдала. Может, это Джексон? Ну а кто же еще? Конечно, Джексон, больше некому.

Габриэла подошла с угла.

— Собачка моя, — проворковала она, поднимая мешок. Оттуда на нее сиганула здоровенная крыса, у которой из пасти капал кетчуп. Близость была такая, что тварь своим хвостом шлепнула девочку по ладони.

Габриэль с криком отпрянула, оступилась и упала.

Мимо крысиной головы пролетела печенька с ванильным кремом.

— Уходи! — крикнул Дэнни, выуживая из пакета еще одну.

Габриэла поспешила к Дэнни. Вместе они стали пулять в крысу печеньем. Одно пришлось ей по башке. Было очень страшно.

В эту секунду распахнулась дверь, и на пороге возник мистер Дженкинс. Только теперь вид у него был не такой дружелюбный, а на шее болтался большой серебряный крест. Завидев крысу, он исчез и вскоре возвратился с бейсбольной битой.

— Нечисть! — возопил он, нанося проворный удар, но промахнулся. Крыса отозвалась противным ржавым писком; от удара битой во все стороны полетели ошметки мусора.

Мистер Дженкинс с воплем ударил снова.

Свирепость его броска напугала детей больше, чем крыса. Глаза у него были вылуплены луковицами, волосы встопорщены и спутаны, как змеи. На бороде переливались брызги слюны.

Келлер метнулся снова, и его бита издала чмокающий звук. При виде на ней крысиной крови он победно взревел.

— Кончено! — объявил он, оборачиваясь к детям.

Лицо его переменилось. Перед ним стояли Рафаил и Гавриил. Над ними явственно сияли нимбы.

«Очищенные светом сонма солнц».

Ярость в Келлере сменилась исступленным восторгом. Словно победоносный, израненный в битве солдат, он возложил к царственному трону голову врага.

В шаге от Габриэлы и Дэнни валялась мерзкая голохвостая туша в клочьях шерсти и с вываленными наружу кровавыми внутренностями. Габриэла, стараясь не смотреть, сдавливала в себе рыдания.

— М-мы хотим домой. Пожалуйста, мистер Дженкинс, — умоляюще пролепетала она.

Келлер ее не слышал.

— Ты пришел, Гавриил. Посланец Бога. Ты явился ко мне!

— Пожалуйста, Мистер Дженкинс. Дайте мне позвонить моим маме с папой.

Вспомнив о бите, Келлер поднес ее к лицу, зачарованно оглядывая кровь.

— Я очищен в свете Господа. Я вкусил кровь моих врагов. Никто не победит меня, ибо миссия моя божественна, и я воистину непобедим.

Он провел пальцами по окровавленной бите.

— Я очищен светом… Я вкусил кровь моих врагов, — повторил он, как мантру. — Миссия моя божественна. Я воистину непобедим.

Габриэль притянула к себе Дэнни.

Келлер поднялся в ванную и стал наливать воду.

Бог внял его молитвам и дал ответ.

Еще один ангел, и все будет по чину.

А затем начнется преображение.

Отирая с лица слезы, он встал и поцеловал распятие.

Близился момент второго крещения.