Глава 1

Никто не думает о смерти чудесным весенним днем.

Осень — пора для смерти, отнюдь не весна. Осень навевает мрачные мысли, вызывает в воображении жуткие картины и напоминает о смерти сухостью и блеклостью всеобщего увядания. Осень коротка, быстротечна, наполнена запахами плесени и тлена. Люди часто умирают осенью. В природе все часто умирает осенью.

Напротив, смерть весной непозволительна. По этому поводу закон гласит следующее (Уголовный кодекс. Статья 5.006): «Смерть весной»: «Умерший, либо послуживший причиной смерти, либо скрывающий мысли о смерти в период весеннего равноденствия считается виновным в совершении уголовного преступления, наказуемого…» И так далее. Этот закон строго-настрого запрещает умирать между 21 марта и 21 июня, но что поделаешь, на каждый закон находятся свои нарушители.

Человек, вышедший из здания на Калвер-авеню, вот-вот должен был стать таковым. Вообще-то он был вполне приличным гражданином, трудягой, верным мужем, любящим отцом и прочее, прочее, прочее. Он и не собирался нарушать закон. Он не знал, что смерть запрещена законодательной властью, а если бы и знал, то в тот ясный весенний день это интересовало его меньше всего на свете.

Как раз наоборот, он думал о жизни. Он думал, что на следующей неделе у него день рождения и что ему исполнится сорок пять, хотя он чувствует себя ничуть не старше тридцати пяти. Ему казалось, что седина на висках только прибавляет шарма его благородной внешности, что плечи его по-прежнему широки, что теннис дважды в неделю позволил ему избавиться от начавшего было беспокоить его животика.

Он думал обо всем этом, когда в свежем весеннем воздухе просвистела пуля, выпущенная с крыши дома напротив. Бешено вращаясь на лету, она пронеслась высоко над крышами автомобилей и головами прохожих, наслаждавшихся весной, и с безошибочной точностью попала ему между глаз.

Он почувствовал сокрушительный удар, и на мгновение у него мелькнула мысль, что он наткнулся на стеклянную дверь, отделявшую вестибюль от улицы, а потом все пропало. Пуля пробила кость, вонзилась в мягкую ткань мозга и вырвала часть затылка, оставив дыру размером с бейсбольный мяч. Мысли оборвались, чувства оборвались, наступило ничто. Удар пули отшвырнул его фута на три прямо на проходившую мимо девушку в желтом платье. Едва девушка инстинктивно отпрянула, он упал на спину — тело его осело наподобие брошенного аккордеона, мышцы теннисиста расслабились — он был мертв еще до того, как ударился о тротуар. Из большой дыры в переносице вытекла тоненькая красная струйка, а из огромного выходного отверстия у основания черепа фонтаном хлынула теплая дымящаяся кровь и ручейком побежала по тротуару в сторону оцепеневшей от ужаса девушки. Она отдернула ногу как раз вовремя — еще мгновение, и кровь коснулась бы носка ее туфли.

Детектив Стив Карелла посмотрел на тело на тротуаре и с удивлением подумал, что десять минут назад, когда он выходил из участка, мух на улице не было — для них еще слишком прохладно. Теперь же, когда он смотрел на труп, из которого уже перестала течь кровь, мостовая была покрыта мухами, они роились в воздухе и еще полдюжины облепили рану между глаз убитого.

— Вы что, накрыть его не могли? — раздраженно бросил он одному из врачей. Тот пожал плечами и с невинным видом указал на полицейского фотографа, который вставлял новую кассету в камеру, укрывшись в тени стоявшей у обочины машины «скорой помощи».

— Нужно его снять, — не поднимая головы, буркнул фотограф.

Карелла отвернулся от трупа. Это был высокий мускулистый человек с крутыми скулами и коротко подстриженными каштановыми волосами. Прищурившись от яркого — солнечного света, отчего его лицо приобрело обиженное и даже несколько страдальческое выражение, он подошел к девушке в желтом платье, окруженной несколькими репортерами.

— Позже, ребята, — сказал он, и газетчики, странно притихшие в присутствии покойника, подались назад в кружок зевак за полицейским кордоном.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Карелла.

— Нормально! Во дела!

— Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?

— Конечно. Ничего себе! В жизни такого не видела! Ой, я еще своему расскажу!

— Как вас зовут, мэм?

— Миссис Ирвинг Грант.

— Ваше имя?

— Лизенн. Через «з».

— Ваш адрес, миссис Грант?

— Гровер-авеню, 1142. Это за Первой.

— Угу, — пробормотал Карелла, записывая адрес в блокнот.

— А то еще подумаете, что я живу в пуэрториканском квартале.

— Нет, не подумал, — ответил Карелла. Неожиданно он почувствовал себя очень усталым. На тротуаре лежал труп, а возможная свидетельница убийства волновалась только о том, не подумал ли он, что она живет по соседству с пуэрториканцами. Ему захотелось объяснить ей, что ему совершенно наплевать, в каком квартале она живет — в пуэрториканском или чехословацком, — лишь бы она с минимумом эмоций и максимальной точностью могла рассказать, что она видела и что произошло с убитым, у которого теперь уже не было никакой национальности. Продолжая записывать, он пристально посмотрел на нее, надеясь, что выразил в этом взгляде все свои чувства.

— Вы можете сказать, что произошло?

— А кто он?

— Пока не знаем. Его еще не обыскивали. Жду, когда закончит фотограф. Так расскажите, что произошло?

— Я просто шла мимо, а он налетел на меня, — пожала она плечами. — Потом упал, и смотрю, а из него кровь течет. Во дела, говорю вам, ничего подобного…

— Как это налетел на вас?

— Ну так, попятился.

— В него уже выстрелили, да? И, падая, он натолкнулся на вас?

— Не знаю, может быть, и стреляли. Наверное, да.

— Он отшатнулся или упал, или… как это было?

— Не знаю, не обратила внимания. Я ведь просто шла мимо, а он как врежется в меня! Вот и все.

— Ну, хорошо, миссис Грант, а потом?

— Потом он упал на спину. Я отошла, посмотрела, а из него кровь течет. Вот когда я поняла, что он ранен.

— И что вы тогда сделали?

— Да не помню я. Кажется, просто смотрела на него и все. — Она покачала головой. — Вот муж-то удивится.

— Вы слышали выстрел, миссис Грант?

— Нет.

— Вы уверены?

— Я шла и думала о своем. Я и представить не могла, что такое может случиться. То есть, возможно, выстрел и был, могло быть и целых шесть выстрелов, но только я ничего не слышала. Он вдруг- как налетит на меня, а потом упал, и все лицо у него было в крови. Фу! — Миссис Грант передернуло от такого воспоминания.

— А вы никого не видели с пистолетом?

— С пистолетом? Нет. С чем, с пистолетом? Нет-нет.

— Итак, вы шли и думали о своем, но это до того, как его застрелили, а что потом, миссис Грант? Вы никого не видели в окнах домов через дорогу или на крышах? Вы не заметили ничего необычного?

— Я не смотрела по сторонам, — покачала головой миссис Грант. — Я смотрела на его лицо.

— Этот человек ничего не сказал до того, как упал?

— Ни слова.

— После того, как упал?

— Ничего.

— Спасибо, миссис Грант, — чуть заметно, но добродушно улыбнулся Карелла и закрыл блокнот.

— Это все?

— Да, спасибо.

— Но… — Миссис Грант огорченно пожала плечами.

— Да, миссис Грант?

— Ну… мне не надо будет идти в суд или еще куда-нибудь?

— Не думаю, миссис Грант. Большое спасибо.

— Ну, ладно, — произнесла миссис Грант, продолжая разочарованно смотреть вслед Карелле, который снова направился к тому месту, где лежал труп.

Полицейский фотограф исполнял свой замысловатый «обрядовый танец», то и дело щелкая спуском камеры и меняя разовые вспышки, то изгибаясь всем телом, то вставая на колени, чтобы сделать снимок пол нужным углом. Двое медиков-практикантов стояли, покуривая, у «скорой помощи» и обсуждали неотложную трахеотомию, которую один из них делал накануне. В двух шагах от них, рядом с патрульным полисменом беседовали детективы Монохэн и Монро из отдела убийств северного сектора. Карелла посмотрел в сторону фотографа и подошел к детективам.

— Вот так так! Чем мы заслужили такую честь?

Монохэн, в черном пальто и котелке, похожий на полицейского 20-х годов времен Сухого закона, обернулся и увидел Кареллу.

— Ба, да это Карелла из Восемьдесят седьмого! — сказал он Монро таким тоном, словно был крайне удивлен, видя его здесь.

— Ей-богу, он самый, — кивнул Монро, отвернувшись от патрульного. Он тоже был в черном пальто, серая шляпа сдвинута на затылок. От нервного тика лицо его всякий раз подергивалось, когда к нему обращались, словно включалось и выключалось записывающее устройство, спрятанное за мясистыми щеками.

— Надеюсь, мы не оторвали вас от обеда или еще чего-нибудь важного? — осведомился Карелла.

— Что мне нравится в. полицейских из Восемьдесят седьмого, — ухмыльнулся Монохэн; а Монро подмигнул, — так это то, что они всегда заботятся о своих коллегах из Управления.

— К тому же они очень забавные, — заметил Монро.

— Меня всегда поражали их заботливость и чувство юмора, — сказал Монохэн, засунув руки в карманы пальто и выставив большие пальцы наружу, точь-в-точь как Сидней Гринстрит, которого он видел в каком-то фильме.

— Меня тоже, — согласился Монро.

— Кто покойник? — спросил Монохэн.

— Пока не знаю, — ответил Карелла. — Жду, когда фотограф закончит.

— Он хорошо снимает, — сказал Монро.

— Я слышал, он подрабатывает портретами на стороне, — добавил Монохэн.

— Знаешь, до чего эти ребята сейчас додумались? — спросил Монро.

— Какие?

— Фотограф. Те, кого посылают со следовательскими бригадами снимать трупы?

— Нет. До чего?

— Снимают «поляроидами».

— Да? Они что, торопятся?

— Нет. Просто когда ты работаешь с трупами, а фото не получилось, ты же не сможешь пригласить его позировать еше разок. К тому времени его в морге на куски искромсают. А так они сразу видят, что вышло, — пояснил Монро.

— Ну надо же! Чего они только не придумают! — покачал головой Монохэн. — Что новенького, Карелла? Как начальство? Как ребята?

— Все в норме.

— Есть что-нибудь интересное?

— Это дело обещает быть интересным, — сказал Карелла.

— Да, снайперы — это всегда интересно, — согласился Монохэн.

— У нас однажды был снайпер, — сказал Монро. — Меня тогда только назначили детективом в Тридцать девятом участке. Тот тип стрелял только старух. Была у него такая слабость — маленькие старушки. Глушил их из сорок пятого калибра. Хорошим был стрелком, черт возьми! Помнишь Микки Данхилла?

— Помню, — кивнул Монохэн.

— А ты помнишь? — спросил Монро Кареллу.

— Нет, кто это?

— Детектив первого класса из Тридцать девятого участка. Такой коротышка, а сильный, как бык, мог так припечатать, что в два счета окажешься на заднице. Мы нарядили его старушкой. Так и поймали того малого. Он пульнул в Данхилла, а тот задрал свои юбки, догнал его на крыше и чуть дух из него не вышиб.

— Да-да, помню, — кивнул Монохэн.

— Ну вот. Привезли мы его в участок, снайпера этого, и все хотели выяснить, почему он убивал именно старушек. Подумали, может, у него Эдипов комплекс? Но…

— Что? — переспросил Монохэн.

— Эдип, — повторил Монро. — Это был такой греческий царь. Он спал с собственной мамашей.

— Это же преступление! — сказал Монохэн.

— Знаю. Короче, мы решили, что этот снайпер просто псих, понимаешь? Ну, и все допытывались — почему маленьких старушек? Почему не маленьких старичков? Или еще кого-нибудь, если уж на то пошло? Почему только милых маленьких старушек?

— И почему? — спросил Монохэн.

— Он так и не сказал, — пожал плечами Монро.

— То есть?

— Так ничего и не сказал.

— Тогда зачем ты все это рассказывал?

— Что значит — «зачем»? Был человек, который стрелял старушек! — возмутился Монро.

— Да? Ну и что?

— Что «ну и что»? Что значит — «зачем»? В том-то все и дело.

— А как насчет другого парня?

— Какого?

— Ну, этого грека, — нетерпеливо сказал Монохэн.

— Какого еще грека?

— Да царя, царя! Ты ведь сказал, что там был еще и греческий царь!

— О, Господи Боже, да он здесь ни при чем!

— И все-таки надо было его проверить, — настаивал Монохэн. — Всякое бывает.

— Как мы могли его проверить? Он же из мифа.

— Откуда?!

— Из мифа!

Монохэн понимающе кивнул.

— Тогда другое дело. И все же надо проверять любые зацепки.

— Кажется, фотограф закончил, — сказал Карелла.

— Мы тебе нужны? — спросил Монро.

— Не думаю. Я пришлю вам копию протокола.

— Знаешь, что нужно сделать? — вдруг спросил Монохэн.

— Что?

— Переоденьте этого вашего рыжего бугая, как его…

— Коттон Хейвс?

— Да-да. Переоденьте его маленькой старушкой. Может, ваш снайпер на него клюнет?

— Судя по всему, ему больше по вкусу мужчины средних лет, — возразил Карелла.

Монохэн обернулся к трупу.

— Ему не может быть больше сорока, — слегка раздраженно заявил он. — С каких это пор сорок — средний возраст?

— Я хотел сказать — зрелый, — поправился Карелла.

— Да, так правильнее, — хмыкнул Монохэн. — И пришли нам две копии, у нас введен новый порядок.

— Да бросьте вы, имейте совесть!

— Я, по-твоему, устанавливаю правила?

— А разве не ты? — с удивленным видом спросил Карелла.

— Вот, опять начинается. Ты понял, о чем я говорил? Штаны со смеху намочишь. Пришли две копии, Карелла. Увидим, кто будет смеяться последним.

— Думаешь, это сделал тот грек? — спросил Карелла.

— Какой грек?

— Ну, не знаю, тот, о котором говорил Монро.

— А я бы его все-таки проверил, — сказал Монохэн. — Тот, кто спит с собственной матерью, способен на все.

Все еше улыбаясь, Карелла подошел к фотографу, который упаковывал свое снаряжение.

— Ну что, закончили?

— Заходите, если надо, — ответил тот.

— Мне понадобится несколько фотографий.

— Конечно. Вы из какого участка?

— Из Восемьдесят седьмого.

— Понял, а ваше имя?

— Карелла. Стив Карелла.

— Фотографии будут завтра. — Он взглянул на подкатившую машину и ухмыльнулся. — Ого!

— Что такое?

— А вот и ребята из лаборатории. Теперь вам придется ждать, пока и они не закончат.

— Да нет, мне ведь только нужно узнать, что это за тип! — сказал Карелла и повернулся навстречу двум сотрудникам лаборатории, которые вышли из машины.