2-11 октября

Начало октября прошло в приготовлениях к концерту. После того, как я кончил партитуру «Апельсинов», стало свободнее. Но в общем, октябрь проходил довольно бледно и скучновато. С отъездом Стеллы, с окончанием большой работы было пусто, да и вокруг как-то не было видно интересных людей. Появился виолончелист Иосиф Чернявский, мой горячий поклонник ещё со времён исполнения «Скифской сюиты» в Петербурге, где он играл на виолончели и защищал моё имя от ругавших его оркестрантов. Время от времени я обедал с Blanche, один раз она даже была у меня на квартире, я играл ей, но разговоры были, конечно, о Стелле. Я жил в то время в огромной, довольно по-мещански обставленной квартире совершенно один. Эту квартиру мне на месяц устроил задарма В.Н. Башкиров, так как один его знакомый кооператор снял её, а затем уехал, и таким образом квартира всё равно стояла пустая.

Вместе с Blanche мы были у одного художника, который написал в красках портрет Стеллы. Художник был молодой, довольно жалкий, довольно бедный, хотя, может быть, не без таланта. Стелла мне говорила про этот портрет: её тщеславию очень льстило, что с неё пишет портрет настоящий художник (как она думала). Она даже в один из последних вечеров, просидев у меня до одиннадцати часов вечера, удрала к художнику, чтобы он сделал последние мазки (ночью-то!), а потом выражала мне удивление, что я отпустил её. Словом, я чуточку ревновал (впрочем, не к художнику - он был слишком жалок, а ко всей этой портретной истории) и был критически настроен. Портрет был ужасно жёлтый.

Приятной новостью было получение визы (американской) для мамы. Теперь я хлопотал, чтобы отсюда заплатить ей за пароходный билет, и чтобы она в Чёрном море могла прямо сесть на пароход и приехать в Нью-Йорк. Таких русских пароходов было несколько. Я хлопотал через Башкирова, но он был порою непростительно небрежен, что впоследствии даже повело к ссоре, несмотря на дружбу и заботы его о моих квартирах.