32

Положение ухудшалось уже не с каждым днем, а фактически с каждым часом. Даже контакт с арконцами (с иным разумом!), даже глобальная экономическая депрессия отходили куда-то на периферию. На первый план, затмевая все остальное, выдвигались совершенно иные проблемы. Начала деформироваться вся система международных балансов, с громадным трудом смонтированная за последние десятилетия. Она, надо сказать, и раньше еле-еле держалась, что продемонстрировали, например, российские действия по присоединению Крыма. Здесь западные страны попали в собственную ловушку: поспешно и громогласно осудив данную акцию, они не могли отступить, не потеряв при этом политического лица. Им оставалось лишь будировать миф о «российской угрозе», чем в основном занимались крикливые прибалтийские лимитрофы. Сюжет развивался в жанре трагикомедии: сначала нарисовали портрет хищного монстра, готового всех сожрать, а потом сами же до лошадиного пота испугались его. Последовали санкции с обеих сторон, последовали резкие политические заявления. В результате отношения Европы с Россией зашли в тупик, что, замечу, не помешало европейским концернам покупать российские нефть и газ.

Теперь все это казалось детскими играми.

Текущая реальность словно взбесилась и начала пожирать самое себя.

Сербия внезапно ввела войска в Косовскую Митровицу, откуда сербов медленно, но планомерно выдавливали косовские боевики, а через пару дней присоединила к себе также и Республику Сербску (Босния и Герцеговина), где сербское население составляло подавляющее большинство. Не успел собраться по этому поводу Совет Безопасности Организации Объединенных Наций, не успел Европейский парламент обрушить на Сербию град демагогических резолюций, как вспыхнуло восстание албанцев в северной и западной Македонии: «Армия национального освобождения», формировавшаяся исподволь уже несколько лет, с ходу захватила ряд поселков и городов и объявила о воссоединении края с Великой Албанией. Почти сразу же начались беспорядки в Хорватии, причины которых толком не понял никто, но переросшие в столкновения с боснийскими мусульманами. В самом же Сараево бесновались непрерывные демонстрации, требующие передать всю власть в этой сложносочиненной федеративной конфедерации ее исторически подлинным гражданам – боснякам. Верховный представитель ООН по Боснии и Герцеговине, пытаясь стабилизировать обстановку, отправил в отставку весь Президентский триумвират (коллективного главу государства) и назначил внеочередные выборы в Парламентскую ассамблею. Вечером того же дня его машина была обстреляна неизвестными лицами, убит был шофер. Правительство Македонии начало срочную мобилизацию. То же сделала и Албания, предупредившая, что она «не оставит в беде своих братьев, подвергающихся жестокому геноциду». В общем, Балканы опять задымились, подтверждая свою репутацию «порохового погреба» Европы.

Европе, впрочем, было не до Балкан. Начал растрескиваться весь европейский мир, казавшийся незыблемым после образования ЕС, Совета Европы, Европарламента и ПАСЕ. В конце сентября произошло то, чего ранее никто не мог представить себе даже в бреду: испанский военный флот внезапно подошел к берегам Гибралтара, на берег высадился усиленный армейскими подразделениями спецназ, и пока командование английского гарнизона консультировалось с метрополией, может ли оно открывать огонь по своим союзникам в НАТО, прибрежные укрепления были захвачены, испанские части торжественно пошли по улицам города. В эти же часы Испания блокировала Гибралтар с суши, на посадочные полосы аэродрома был высажен парашютный десант, и испанское правительство заявило о восстановлении суверенитета над своей исторической территорией, оккупированной Великобританией.

Англия ответила незамедлительно. Премьер-министр сэр Эдвард Виллинброк, почти единогласно поддержанный обеими палатами парламента, обвинил Испанию в «грубейшем и неслыханном попрании международных законов», «в прямой, неспровоцированной агрессии против его страны» и ультимативно предупредил, что если в течение трех суток испанские войска не будут выведены из Гибралтара, то Соединенное королевство использует все свои силы и средства для отпора захватчикам. Флот Великобритании начал сосредоточиваться в Гибралтарском проливе. Небо над ним начали барражировать истребители английских ВВС. Одновременно Англия направила жалобу в соответствующие инстанции НАТО, которое, судя по туманному заявлению генерального секретаря о «начале политических консультаций», пребывало в глубоком трансе. Испания, в свою очередь, заявила, что тоже будет отстаивать свое право на владение испанской землей всеми имеющимися у нее возможностями.

Содрогнулся «цивилизованный Запад». Казалось, возвращаются времена кровопролитных англо-испанских войн XVI–XVIII столетий. Совет Европы после бурных дискуссий осудил Испанию «за действия, противоречащие международному праву» и потребовал от нее немедленного и безоговорочного вывода войск (сама Испания участия в сессии Совета не принимала). Вместе с тем большинство членов Совета предложило Великобритании «воздержаться от поспешных ответных действий, чтобы не превратить разногласия в горячий конфликт», после чего английский министр иностранных дел демонстративно покинул зал заседаний. Образовался политический ступор. Правда, ликующая Испания тут же получила ответный удар. Уже через трое суток после начала «Гибралтарского инцидента», когда обе противостоящие стороны еще лишь обменивались угрожающими заявлениями, марокканская гвардия таким же внезапным броском захватила Сеуту и Мелилью, колониальные владения Испании на северном побережье Африки, и правительство Марокко точно так же торжественно заявило о восстановлении суверенитета над своими историческими территориями. На другой день в очередной раз провозгласила свою независимость Каталония и начала формировать собственные вооруженные силы для защиты границ, а в Стране Басков вышедшая из подполья партия «Батасуна» заявила о создании временного правительства «независимого Баскского государства», боевики ЭТА (запрещенной террористической организации) начали патрулировать улицы Бильбао.

Не лучше обстояли дела и у Великобритании. Воспользовавшись тем, что все внимание Соединенного королевства было сосредоточено на Гибралтаре, Аргентина вновь захватила спорные Фолклендские (они же Мальвинские) острова. Операция, похоже, давно готовилась, поскольку продолжалась всего двенадцать часов, несмотря на яростное сопротивление обеих расположенных на Фолклендах английских военных баз. К тому же болезненная конвульсия скрутила в эти дни самое сердце Англии: лидер мусульманской фракции в Палате общин Али Ахмад, «сумасшедший Али», как его прозвали парламентарии, объявил о создании «Дисперсной автономной Исламской республики», граждане которой отныне будут жить не по английским законам, а по установлениям шариата, «дарованным Аллахом всем народам Земли». Тут же начались акции демонстративного неповиновения мусульман, которые требовали исламских школ, исламских судов, запрета на продажу свинины и алкоголя, а в районах плотного мусульманского поселения, в так называемых «закрытых зонах», на улицы вместо полиции вышли вооруженные шариатские патрули. Что с этим делать, никто не знал. Европа опять попалась в ловушку собственной маргинальной декларативности: десятки высококвалифицированных юристов с успехом доказывали в английских судах, что право мусульман жить по законам шариата напрямую следует из принципа «свободы совести», утвержденного как «Биллем о правах» собственно Великобритании, так и «Всеобщей декларацией о правах человека» Организации Объединенных Наций.

Положение еще больше обострилось после того, как организация «Викиликс», которая уже давно стала ядовитой занозой для политических элит Запада, опубликовала секретный «План двух Европ», якобы разработанный правительственными экспертами Франции, Германии и Соединенных Штатов. Согласно данному плану нынешний Европейский Союз предполагалось разделить на две части: на сильное экономическое «ядро» и слабую, недостаточно цивилизованную «периферию». «Ядро» будут образовывать старые страны Европы: Бельгия, Германия, Франция, Италия, Голландия, Люксембург и лишь только они будут пользоваться всеми преимуществами общего рынка, а на «периферию» отойдут Балканские страны и страны Восточной Европы, права которых в новом ЕС будут «временно ограничены». Таким образом Европейский Союз сбросит груз, отягощающий его экономику, и встанет на путь динамичного, устойчивого, ускоренного развития.

Грандиозный шум, вызванный этой публикацией, был понятен: «страны периферии» почувствовали себя оплеванными. Они ощутили себя бедными и никчемными родственниками в богатой семье, которым из жалости выделили худшие места в доме. А как же «Согласие в многообразии» – девиз политического единства ЕС? А как же волшебный круг звезд на флаге ЕС, символизирующий Круглый стол рыцарей короля Артура, который, в свою очередь, подразумевает равенство всех сторон? И хотя правительства Франции и Германии яростно отрицали существование подобного плана, называли его медийным фейком, провокацией российских спецслужб, цель которой расколоть Европейский Союз, это слишком походило на правду, проступившую сквозь флер лицемерного дипломатического языка.

Все очевиднее становилась ошибка конструкторов Объединенной Европы, которые поставили телегу впереди лошади: создав единое экономическое пространство – единую валюту, единый рынок, единые тарифы на все, – они даже не попытались создать национальности «европеец». Им, видимо, это в голову не пришло. Или, возможно, они полагали, что данная социокультурная общность возникнет сама собой. Результаты такого «экономического шовинизма» оказались плачевными. Социологические опросы («Евробарометр»), регулярно проводимые в странах ЕС, неуклонно свидетельствовали, что национальная идентичность в Европе по-прежнему доминирует над европейской. Тут интересно, что европейцами в значительно большей степени считали себя албанцы, румыны, литовцы, а также почему-то нынешние украинцы, нежели традиционные европейские нации – англичане, немцы, французы. Это, кстати, непосредственным образом сказывалось и на экономике. Зачем европейцы должны помогать европейцам, понятно: мы – единый народ. А вот зачем немцы должны помогать грекам, которые просто «проели» бюджет страны, – это тяжелый вопрос.

«И вообще, – анализируя состояние Евросоюза, делал выводы польский культуролог Мартин Закревски, – единственными «настоящими европейцами» являются сейчас лишь брюссельские чиновники, получившие наибольшую выгоду от этого объединения. В определенном смысле нынешняя Европа повторяет судьбу Австро-Венгерской империи конца XIX столетия, где при всем внешнем державном блеске не существовало национальности «австриец». Никто даже не пытался ее сформировать. Упор также делался на конфедерацию наций. И потому при первом же серьезном кризисе, вызванным Первой мировой войной, величественная империя легко, «как глиняный горшок», развалилась на части».

Другую ошибку Европы, по мнению автора, породил до конца не изжитый ею «имперский синдром». Как только распался СССР, Европейский Союз поспешно, не думая о последствиях, заглотил более десятка бывших социалистических восточно-европейских стран, осуществив тем самым рискованное «имперское расширение». При этом ЕС не только перегрузил себя их слабыми экономиками, согласовать которые с европейскими экономическими структурами было достаточно тяжело, но и разбавил мировоззренческую палитру Европы провинциальным национализмом стран Прибалтики (Латвии, Эстонии и Литвы) и опять-таки не изжитым еще до конца «имперским синдромом» Польши.

И наконец трагической ошибкой Европы, писал Мартин Закревски, является механизм консенсуса, путем которого в ЕС принимаются все ответственные решения. Согласовывать по любому вопросу мнения двадцати восьми государств – это, надо сказать, труд, достойный Сизифа. Тем более что в критических случаях механизм консенсуса не работает – он слишком медлителен и выдает решения с большим опозданием. Это наглядно продемонстрировал финансовый кризис 2008 года: вместо быстрых и жестких решений, которые могли бы смягчить экономический спад, в Европейском Союзе начались долгие и муторные дебаты. Решения, разумеется, принимались, но, во-первых, паллиативные: свою лепту в них старался внести каждый из двадцати восьми членов ЕС, а, во-вторых, утверждались эти решения лишь тогда, когда существенного влияния они уже оказать не могли. В общем, полный абсурд: жильцы дома, где внезапно вспыхнул пожар, вместо того чтобы вызвать пожарных, собираются на совещание и, следуя всем демократическим процедурам, обсуждают, что следует предпринять: может быть, залить пылающие балки из чайника, или, может быть, заколотив двери, изолировать горящий этаж, или, быть может, не делать вообще ничего: оно погорит, погорит и как-нибудь погаснет само?

«Кстати, – напоминал Мартин Закревски, – история уже знает подобный пример. Это парламент Польского королевства XVIII столетия. Достаточно было любому шляхтичу крикнуть на заседании «Не дозволяю!», и решение, даже самое нужное, оказывалось заблокированным. Результат: к концу XVIII века Польша как государство перестала существовать. Похоже, что к аналогичному результату движется и нынешняя Европа».

Между тем Европа, несмотря на все инциденты, чувствовала себя еще сравнительно благополучно. Самый опасный огонь рождался все же не здесь. Главным его очагом стал Большой Ближний Восток, где пламя, стремительно разгораясь, охватывало один регион за другим. Нескончаемые судороги сотрясали бывшее Саудовское королевство. «Исламской народной армии» (переименованная «Аль-Хазгар») удалось потеснить шиитских повстанцев в провинции Аш-Шаркия (основной нефтеносный округ страны) и взять под контроль его административный центр Эд-Даммам. В ответ шииты зажгли нефтяные скважины на побережье, и жирная копоть, превращая день в ночь, повисла над Персидским заливом. Началось бегство граждан из Катара, Бахрейна и ОАЭ, где хлынули «черные ливни» и чисто физически стало невозможно дышать. «Благословенная Аравия» погрузилась во мрак. Одновременно произошел государственный переворот в Египте: к власти опять пришла партия «Братьев-мусульман», только недавно отстраненная от нее светскими генералами. Израиль заявил, что он «внимательно наблюдает за ситуацией в этой стране», и ввел войска на Синайский полуостров, где резко активизировался «Вилаят Синай», за спиной которого стояло «Исламское государство» (ИГИЛ). Снова вспыхнула гражданская война в Алжире, где развалился режим Джебара Ясмина, продержавшийся у власти более восемнадцати лет. В Ливии «народный маршал» Максат внезапно взял Триполи и объявил себя президентом страны. Военные перевороты произошли также в Таджикистане и Туркменистане: обе среднеазиатские республики оказались захлестнутыми волнами хаоса. В который раз объявил о своей независимости Белуджистан и сумел остановить на своих границах правительственные войска. То есть собственно Пакистан перестал существовать как единое государство.

Политическое землетрясение докатилось и до России, которую «долгоиграющий» президент страны, находясь, видимо, в эйфории от стремительного роста цен на нефть, объявил «островом стабильности и благополучия». Точно взорванный этой неудачной метафорой, внезапно забурлил Красноярск. Многотысячная толпа заняла здание местной администрации, все чиновники были оттуда изгнаны, и тут же, на площади, избран был «народный губернатор и мэр», который под громовые аплодисменты провозгласил, что теперь все средства, заработанные краем и городом, будут оставаться исключительно здесь и пойдут на улучшение жизни сельских жителей и горожан. «А Москве – шиш!» – сложив из пальцев соответствующую фигуру, крикнул он… Мания региональной субсидиарности охватила страну. Через три дня «народные мэры» были избраны уже в двадцати восьми городах, а к концу недели число их достигло семидесяти шести. Впору было отмечать красными флажками на карте «триумфальное шествие народной власти». Полиция после первых двух-трех столкновений предпочитала сохранять политический нейтралитет (как сказал один из рядовых полицейских в интервью телевидению: «Нам же тут дальше жить»), а части Росгвардии были стянуты в столицы национальных республик и в крупнейшие мегаполисы, которые российская власть надеялась удержать. Судя по всему, в России начинал зарождаться очередной революционный шторм.

Подземные толчки следовали один за другим. Трескалась земная кора, извергалась раскаленная магма. Дым и пепел пожаров затмевали тусклое небо. Все, что копилось десятилетиями и веками, теперь выплескивалось наружу. Никто не мог понять, как потушить этот жадный огонь. Аналитики и советники глав государств пребывали в растерянности. Управленческие элиты тонули в потоках невразумительных слов. Резолюции и решения, поспешно принимаемые ООН, мгновенно сгорали, не оставляя после себя никаких следов. В этой обстановке нарастающего геополитического кошмара мало кто обратил внимание на обмен предупредительными выстрелами американского и китайского крейсеров в Восточно-Китайском море недалеко от спорного архипелага Сенкаку (Дяоюйдао), закончившегося, впрочем, ничем (крейсера разошлись), и уж точно незамеченными проскочили в лентах новостей сообщения о столкновениях украинской армии (подвластной Киеву) с ополченцами «независимого государства Галичина» (подвластной Львову), лишь украинский министр иностранных дел (стрижка дворовым бобриком, нелепый мятый костюм), которому на очередной сессии Генассамблеи не предоставили микрофон, встал у здания ООН в Нью-Йорке, держа над головой плакат, призывающий «все мировое сообщество осудить агрессию России против свободной и демократической Украины»…