Глава 9

По обочине размытой грунтовой дороги брел человек. Он направлялся к городу.

Взгляд у человека был полон творческого безумства. Время от времени путник останавливался, прикладывал руку ко лбу и мучительно о чем-то размышлял; потом — так, судя по всему, ни до чего хорошего и не додумавшись — брел дальше. Пешеход был одет в перепачканный камуфляж, но что-то неуловимое выдавало в нем штатское лицо. Левую руку он держал согнутой в локте, бережно придерживая некий предмет, спрятанный за пазухой. Иногда человек начинал распространять вокруг себя бессмысленное мяуканье, на которое не обращал внимания, и продолжал путь.

Дорога была пустынной. Лишь однажды идущего обогнал вихлявший велосипед с бесформенной огородницей в седле. Она обернулась и тяжело привстала, налегая на педали. Машина застонала, ускорила ход; равнодушный путник проводил ее глазами.

У Будтова имелись все основания останавливаться и тереть лоб. Чего только не было в бумагах, которые принес ему разгулявшийся ветер! Пентаграммы, иероглифы, тройные шестерки в разных пространственных комбинациях, кощунственные символы, военные стрелки, атаковавшие схематично представленное сознание Спящего. Тарабарские заклинания, невозможные телефонные номера, на полях — праздные изображения юных ведьм с продавленными носами. Беспардонный триумф нечисти, наглядная демонстрация дерзкой силы, не знающей сопротивления.

Но Захария Фролыч не слишком вчитывался в бумаги. И лоб он тер вовсе не от пентаграмм. Откровенно говоря, он вообще не думал о документах, его мыслями почти всецело завладело Слово.

Будтов очень быстро сообразил, что происходит, но не мог воспротивиться неизбежному. Бомба празднично мигала огоньками, постукивал невидимый метроном. Консерваторы, погибая, ускорили события и приблизили конец Бытия не самого по себе, но его формы, которая их не устраивала. Отчаявшись добиться своих целей путем эволюции, они в последнюю секунду включили обратный отсчет. Возможно, они воспользовались телепатией или еще как-то наворожили. Эфир — деликатная вещь, его не ущипнешь! Захария Фролыч понимал, что это — крайняя, вынужденная мера, в успехе которой его педагоги навряд ли были уверены. Но сделанного не вернешь, и все пути были отрезаны. Будтов не знал, когда взорвется бомба. И не мог вообразить, каким окажется обновленный мир. Возможно, это будет совершенно другая реальность, а человечество канет в бездну, в общество мифических атлантов и гиперборейцев, где скрежет и стон. Но чем, несмотря ни на что, силен россиянин? Надеждой и верой, где вера есть предельное развитие надежды. Имя ей — навязшее в зубах «авось», непонятное другим государствам. А потому Де-Двоенко, которого нужно было обязательно найти, уверенно присутствовал среди обрывков прочих мыслей, сновавших в голове Захарии Фролыча. Обрывки были совершенно фантастичны, и каждый из них скрывал в себе кучу возможностей. "Промасленные концы могут самовозгораться, — думал Будтов, тогда как ноги его делали свое природное дело: шли. — Чемпионат по конкубинату среди юниоров. Из ягод, собранных корявыми руками отъявленных мерзавцев, получается натуральный «Добрый» сок. Отдаленные предвестники сифилиса. Иноземец, приговоренный к шпионажу за двадцать лет каторжных работ". Этот сумбур, как догадывался Спящий, являлся ошметками прошлого, отжившего мира. И Слово, создающее вселенные, упорно прокладывало себе дорогу сквозь густую бессмыслицу.

Захария Фролыч строил фонетические фигуры, на первых порах ограничиваясь планиметрией. "Ме-есто, — тянул он тихо, растягивая рот. Чи-исто! — восклицал он высоко, уводя звук вверх. И дальше снова тягуче и ровно: — Че-естно".

Звук возвращался на прежнее место. Будтов, продолжая его вниз, басил заключительное "Ча-асто!" и завершал тем самым словесный ромб, углы которого образовывались гласными звуками. Ромб, как и положено ромбу, имел двухмерную структуру.

Построив одну фигуру, Захария Фролыч тут же принимался за новую. Играя гласными, он творил треугольники, квадраты, параллелепипеды и круги. Де-Двоенко маячил где-то сзади, выступая как фон; беззащитное солнце готовилось к последнему закату. Фигуры переплетались, обнаруживая настойчивое желание приобрести объем и перейти в третье измерение. За полчаса до города Захария Фролыч покончил со школьными азами и взялся за стереометрию. Звуки и слова соединились в непонятные фразы, оборачиваясь шарами, конусами и пирамидками. Добавился цвет, и мысли Спящего все больше и больше походили на витрину "Детского Мира". Он мимоходом отметил, что сложные тригонометрические функции становятся априорным свойством его чудесного сознания.

"Показать бы Дашке эту красоту, — подумал он и скрипнул от ярости новенькими зубами. — Скоты! Скоты! Скоты!.."

Ярость сменилась эгоистической досадой. Что проку было в знаниях, которыми его напичкали? К чему теперь левитация, зачем гипноз? Захария Фролыч верно предчувствовал, что дивный новый мир потребует от него совершенно иных качеств.

Правда, гипноз все-таки пригодился. Показался магазин, а у Будтова не было денег. Конечно, теперь он мог применить грубую силу и взять все, что понравится, но Консерваторы не успели окончательно испоганить его простую душу, и Спящий предпочел налету простенький фокус. Вскоре он вышел из лавочки, держа за горлышко бутылку дешевой «русской» водки. В магазине были марочные коньяки и десять сортов виски, которых Будтов отродясь не пробовал, но тяга к роскоши не входила в комплекс боевой подготовки, и Захария Фролыч сам не смог бы ответить, как это вышло: он еще рассматривал сказочные полки, выбирая, а между тем уже сжимал в кулаке единственно возможный товар.

— Пакетик! Возьмите пакетик! — кричала ему вслед заколдованная продавщица.

Будтов тепло улыбнулся, и та расцвела. Ей померещился чудесный букет желтых тюльпанов — знак благодарности за образцовое обслуживание. Спящий помнил, что желтые тюльпаны считаются вестниками разлуки, а он как раз уходил, из магазина, вот и…

— Заходите еще! — торговка помолодела лет на десять, и Будтов похвалил себя за моральный императив.

Уже не обращая внимания на восторженные крики, он сорвал винтовой колпачок и сунул бутылку за пазуху. Кот облегченно зачмокал. Он тоже искал химер.

"Доктора, умельцы", — Будтов саркастически усмехнулся и вытер губы. Геометрические фигуры оживились: рассеклись биссектрисами, прикрылись касательными. Треугольники чистили клювы, мужеподобные квадраты грубо вписывались в беспомощные овалы. Плоскости ломались, как шоколадные плитки; в ромбах проступали письмена, делая их похожими на ученые нагрудные знаки. Хор бессвязных звуков медленно, но верно подчинялся общей гармонии. Спящий дирижер и художественный руководитель — схватывал суть на лету. Время от времени в нем просыпалось любопытство: чего здесь больше — «русской» или адского Консерватизма?

"Ти-ти, то-то", — Будтов мурлыкал трапецию. Фигуры связывались в цепи, подобно нуклеиновым кислотам, из которых в дальнейшем получится ДНК для причудливой реальности. Спящий уже осознал, что ее хромосомный набор ограничится пятьюдесятью парами. Если добавить еще одну, то выйдет уродство, всемирный синдром Дауна. А если не добавлять, то все получится замечательно.

"В сущности, не такие уж они плохие ребята, эти Консерваторы, — подумал он неожиданно. — Конечно, у них был свой интерес. А у кого бы не было?"

Вечернее солнце раскраснелось, опрометчиво обещая ночь и новый день.

— И что ты себе мыслишь? — обратился к нему Захария Фролыч. — Что держишь ты в деснице своей? Это? — и он обвел рукой леса и поля. — Или это? — он постучал себя кулаком по макушке. — Нищий управитель, дутый авторитет! Вот! — Спящий потряс полупустой бутылкой.

Беседуя таким образом с солнцем, Будтов заметил еще одну торговую точку. Надо спешить. Надо уладить кое-какие дела, оставшиеся у него в этом мире. И в первую очередь ему нужен телефон.

Захария Фролыч привинтил колпачок, сунул бутылку в карман и прибавил шагу.

Сарай, до которого он добрался через пять минут, торговал запчастями и машинным маслом. Чумазый мужик, одетый в комбинезон землистого цвета, сидел на корточках и курил. От сигареты остался только фильтр, но сотрудника сарая это ничуть не тревожило.

Будтов деловито присел перед ним и заглянул в глаза.

— Сейчас вынесу телефон, — сказал мужик, помолчав. Спящий протянул руку, вынул из его рта горящий фильтр и аккуратно положил на придорожный камушек.

Рабочий трусцой побежал в помещение и быстро вернулся. Он передал Будтову мобильник, заляпанный масляной краской.

Захария Фролыч набрал 02.

— Милиция слушает, — ответил бесцветный голос гермафродита.

— Мне нужно девятое отделение, — сказал Спящий.

Поскольку Будтов не пожаловался ни на убийство, ни на мужеложство, голос абонента украсился облегчением. Он отбарабанил номер, и Захария Фролыч машинально разложил числительные на звуковые ряды. Возмутившись сумбуром, который у него получился, Спящий решил навести здесь порядок при первой возможности. Тем временем его палец вполне самостоятельно тыкал в кнопки.

— Дежурный бур-бур-бур, — послышалось в трубке.

Будтов поглядел на рабочего мужика. Тот излучал преданность и обожание, и в этом каким-то чертом участвовал даже комбинезон.

— Я хочу поговорить с майором Де-Двоенко, — сказал Захария Фролыч.

— По какому вопросу?

— По жизненно важному. Скажите, что с ним будет говорить Спящий.

— Ага, — иронически хмыкнули в трубке и отлучились. Будтов ждал. Через полминуты он услышал взволнованный голос майора. Это свое волнение Де-Двоенко безуспешно пытался скрыть.

— Я слушаю! Где вы находитесь, Будтов?

— Это пока неважно, — сурово ответил Захария Фролыч. — Гораздо важнее, где находится гражданка Капюшонова.

— Важнее? Вы уверены? — Де-Двоенко истерически хохотнул. — Вот что, Спящий, приезжайте к нам, и я обещаю вам радостную встречу. Ваша дама в сравнительной безопасности. Она сидит в обезьяннике.

— Не вам диктовать условия, любезный, — возразил Будтов, изъясняясь свысока. — Со мной не все так гладко, как вы надеетесь. Запущены странные процессы… в общем, вас снова могут опередить.

— Какие процессы? — спросил майор ненатуральным голосом. — Что вы имеете в виду?

— Я был бы рад вам ответить, но и сам не понимаю. Возможен катаклизм. Так как самоубийство мне недоступно, то вам разумнее всего поторопиться. Но прежде я требую, чтобы вы отпустили Дарью. Я не хочу, чтобы последним, что она увидит в этом мире, был обезьянник. Вы трус, Де-Двоенко. Вы побоялись сразиться со мной один на один. Вы привезете ее туда, куда я скажу.

— Хорошо, — быстро согласился Де-Двоенко. — Называйте адрес.

Захария Фролыч задумался. Настоящее кино, обмен незадачливыми шпионами. Пустырь?… Шоссе? Середина моста?… Место, собственно говоря, большой роли не играет. Все едино… А уйти дворами, если повезет, можно из…

Все пути ведут в Рим, сообразил Спящий. В каморку папы Карло — он ведь жил в Риме? Во всяком случае, в Италии. Все пути ведут в каморку папы Фрола, где хоть и нет нарисованного очага, но можно нарисовать.

— Вы, конечно, знаете, где проживает мой отец, — Спящий погладил кота и в последний раз прикинул, правильно ли он поступает. Наверно, правильно. Привезите Дашу туда. И никого с собой не берите, я буду следить за квартирой. Помните, что время работает против вас.

— Это на Колокольную? — уточнил Де-Двоенко, именно время и выгадывая. Я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, — успокоил его Захария Фролыч и завершил сеанс.

Он прищурился на горизонт, оценивая расстояние. Далеко. В тот же момент подступила лингвистическая геометрия, и Будтов, выронив телефон, вцепился себе в волосы. Услужливый работяга бросился за водой.

— Не надо, — прохрипел Будтов, отводя его руку и вынимая початую бутылку. Кот шипел и выл, встревоженный болезнью хозяина. — Машину… Вы можете довезти меня до города?

— Без проблем, старик, — кивнул продавец машинного масла. — Сейчас залью канистру, и готово. Подождешь?..

— А то нет, — и Захария Фролыч утомленно опустился на землю. Он широко разбросил ноги и начал вычерчивать ногтем круги и пучки прямых, сходящихся в общей точке. — Подождем, — пробормотал он, хотя его никто не слышал. Мужик возился в ветхом гараже, собирая в дорогу престарелый «фольксваген».