Глава 2. Эш назг дурбатулук

Сломал свой верный меч Элендил,

В бою себя не щадя,

А Исильдур в том бою добыл

Проклятие для себя.

24 июня 1998 года

Гарри всё же собрался с духом и сообщил Миллисенте, кого он хочет видеть в первую очередь, и Гермиона пришла после ланча.

— Привет! — она наклонилась и поцеловала его в щёку. — Как ты?

— Как видишь, вполне сносно.

Гермиона хмыкнула, но промолчала. Гарри невольно улыбнулся, услышав знакомое хмыканье, и мысленно поблагодарил подругу за то, что та не кинулась обниматься, не пугалась, не ахала и не причитала, а держалась так спокойно, словно они только вчера расстались в доме на площади Гриммо. Но, присмотревшись, он заметил, что Гермиона выглядит бледной и измученной.

— Вид у тебя неважный, — осторожно вымолвил он.

— Кто бы говорил! — опять хмыкнула Гермиона. — Скримджер снимает с нас показания. Я сегодня весь день проторчала в Министерстве.

Гарри на секунду задохнулся от возмущения.

— Что он делает?

— Не горячись! У меня нет к министру никаких претензий. Они там очень корректны и деликатны. Создали комфортные условия: ланч, отдых и всё такое. Скримджер и так весь год довольствовался нашими тайнами Мадридского двора. Что ты хочешь от министра? — Гермиона усмехнулась. — А знаешь: мне его даже жалко порой. Когда эйфория уляжется, за него возьмутся. Теперь Рита вернулась в «Пророк», и не миновать Скримджеру бессонных ночей.

— Бедный Руфус! — усмехнулся Гарри.

— «Я знал его, Горацио!» Не обращай внимания, Гарри, — это из магловской литературы, — махнула Гермиона рукой.

— Что вообще на воле-то делается? — поинтересовался Гарри.

— Ой, ну ты скажешь: «на воле»! Между прочим, я абсолютно солидарна со Скримджером в его решении поместить вас сюда: в Мунго вас бы замучили репортёры. А на воле, как ты выразился, происходит то же, что и после окончания первой войны: слёзы, праздники, фейерверки, маглы в трансе. Оставшиеся Пожиратели затаились, — Гермиона вдруг посерьёзнела, — но это до поры. Слава Богу, у Министерства хватает сообразительности не расслабляться. Больницу, как ты, наверное, заметил, тоже охраняют.

— Я заметил, — кивнул Гарри.

— А здесь полно наших: я имею в виду, из Ордена. Так что, если ты посидишь немного у окна, когда они патрулируют территорию, сможешь кого-нибудь увидеть: Тонкс, к примеру, или Бруствера.

Мысль посидеть у окна и хотя бы посмотреть на пролив почему-то не приходила до этого Гарри в голову.

— Меня вот что удивляет, Гарри, — продолжала меж тем Гермиона, — почему ты до сих пор не спросил меня о Джинни?

Определённо, Гермиона умела зацепить, когда хотела. Гарри старался не встречаться с ней взглядом.

— Я думал: она придёт сегодня, — сказал он.

— Придёт, конечно. Она много плакала в последнее время. Знаешь, она вбила себе в голову, что больше тебе не нужна. Не смотри на меня так! Это не моё мнение, а Джинни. Послушай, — Гермиона взяла его за руку, — я понимаю, что с тобой сейчас происходит. Правда, понимаю. Ты ведь был там? Ну, за аркой?

— Ты у меня умница, — Гарри произнёс это без тени иронии. — Я и правда кажусь себе…не совсем… Я не знаю, как объяснить, что со мной происходит.

— Каждый человек на твоём месте чувствует себя так же, Гарри. Я принесу тебе одну книгу… Она магловская, правда. Но это даже хорошо. Почитай, тебе пригодится, и отвлечёшь заодно от лишних мыслей. Ладно. Хватит с тебя на сегодня Гермионы. Я вообще удивляюсь, как ты меня до сих пор не выставил. Пойду, навещу Драко…

— Умница ты моя!..

— Получишь! И вот ещё что, Гарри: постарайся не пугать Джинни.

Не дав ничего сказать в ответ, Гермиона вторично поцеловала его в щёку и вышла.

И опять она умудрилась озвучить страхи Гарри, который боялся, что такой, какой он есть теперь, он станет... неудобным, что ли, странным, каким-то не таким... Боялся, но и чувствовал, что если бы Джинни послала его к чёрту: за то, что скрывал свои планы, вывел её из игры, он бы почувствовал облегчение. Правда, лишь в первое время, так что стоило как-то перетерпеть и жить дальше.

28 октября 1997 года. Лондон

— Я нашла Малфоя, Гарри.

До него не сразу дошёл смысл сказанного.

— Кого ты нашла? — он посмотрел на Гермиону, всё ещё не понимая. — Но как?

— С помощью Добби. Домовики сохраняют связь со своими хозяевами, даже с бывшими. Они могут найти их везде. Добби следил за Малфоем по моей просьбе.

Гарри вскочил и заметался по комнате. У него недавно появилась эта привычка: расхаживать туда-сюда «на нервной почве». Если он находился в гостиной, маршрут пролегал от шкафа, который они на пятом курсе очищали от магических артефактов Блэков и всякого хлама, вроде семейных фотографий, — до двери, ведущей в коридор. На кухне он начинал метаться от стола к буфету, а в кабинете — от котла для зелий до рамы на стене. Увидев, что «у Поттера очередной кризис», Финеас Найджелус предусмотрительно покидал картину и перемещался в другое место. Известие Гермионы заставило Гарри в очередной раз начать прокладку маршрута «котёл — рама».

— Снейп с ним?

— А как ты думаешь?

— И Добби знает, где они скрываются?

— Теоретически. На доме такая мощная защита, что даже эльф не смог её преодолеть. Но Гарри... Что-то ты слишком воинственно настроен. Мы же договорились: не делать глупостей. Ты обещал мне.

Да, он обещал. Обещал, что не будет ничего предпринимать без её ведома относительно Снейпа или Малфоя. Впрочем, они столько говорили в последнее время о Снейпе, что тот даже стал ему сниться. Один сон Гарри хорошо запомнил. Вначале он блуждал среди огромных голых деревьев, по колено в снегу. Затем деревья стали выстраиваться странными причудливыми линиями, и лес превратился в Лабиринт Турнира. Гарри бежал к кубку, стоящему в центре. Но стоило ему приблизиться к награде, как откуда-то появился огромный акромантул. Гарри уже видел его наяву — тогда, на четвёртом курсе им с Седриком пришлось отбиваться от этой твари. Но во сне Гарри не пытался избавиться от паука — тот тоже не выказывал враждебности. Он принялся плести паутину, которая мало-помалу опутывала Кубок, превращая его в кокон. Почему-то это обстоятельство ничуть не взволновало Гарри. Наоборот: ему показалось, что так и должно быть. Появился Седрик, выхватил палочку, чтобы сразиться с акромантулом. Гарри остановил его. «Не мешай, — сказал он, — это паук Дамблдора. Когда он закончит, он сам развяжет все узлы». Что сулил этот сон и почему именно он запомнился так отчётливо, Гарри не мог понять.

— Гарри! Ты меня слышишь? — нетерпеливо спросила Гермиона. — Малфой сейчас в ужасном положении. Вольдеморт в любой момент может вызвать его, а в окклюменции Малфой не силён. Он боится выдать Снейпа, боится за мать, за отца. Словом, он загнан в угол.

— Подожди-подожди! Ты разговаривала с ним? — Гарри замер посреди комнаты.

— Ну да! Да! Разговаривала. И уже не в первый раз. Видишь ли, Добби выяснил, что время от времени Малфой бывает в Хогсмите — редко, но бывает. Он трансгрессирует в Визжащую хижину, выпивает оборотного зелья — на час вполне хватает, потом закупает, что нужно (в основном, это ингредиенты для зелий), возвращается в хижину и трансгрессирует обратно.

— И ты решилась пойти туда одна? Ты с ума сошла? А если бы он что-нибудь сделал с тобой? Покалечил? Или убил?

— Гарри, не мели чепухи! Я по-твоему уже и постоять за себя не могу?

Он вновь заметался по комнате, как зверь в клетке.

— А ты подумала, что все наши выводы могли оказаться ошибочными? А? Мы тут выстроили такую стройную схему «Снейп — наш человек»! Да, мне это помогло, не спорю. Да, вы были правы с Ремусом: мне нельзя жить ненавистью. Но если бы мы ошиблись?! И потом, Малфой — не Снейп! Ведь Вольдеморт мог поручить ему шпионить за профессором?

— Именно это он ему и поручил. Отчего Малфой и лезет на стену. Снейп ведь ему жизнь спас, заступился за него.

Гарри остыл, потому что голод по информации пересилил раздражение.

— А я смотрю: ты многое узнала.

— Да, кое-что, — хмыкнула Гермиона. — Только давай договоримся: ты не будешь до поры до времени выпытывать адрес их убежища. Хорошо?

— Ладно, договорились, — проворчал Гарри.

18 октября 1997 года. Хогсмит

Гермиона не стала рассказывать Гарри все подробности — с её точки зрения, ему их незачем было знать.

Ей даже не пришлось прибегать к дезиллюминированию. За то время, что она не была в Визжащей хижине, слой грязи на окнах стал таким толстым, что углы комнаты полностью скрывались в темноте. И поэтому, когда Малфой появился на пороге, вынимая из кармана флакон с зельем, она мгновенно взмахнула палочкой: «Экспеллиармус!» Не успел Малфой понять, в чём дело, как она сейчас же наложила на него антитрансгрессионное заклятие. Только после этого вышла на середину комнаты и зажгла огарки, прилепленные к столешнице.

Ей пришлось выслушать много чего… Впрочем, её это не обидело. В таком состоянии парни выражений не выбирают. Когда Малфой выдохся, злость сменилась на его лице страхом: он явно не верил, что девчонка могла прийти сюда одна и ждал уже появления людей из Ордена Феникса. Малфой выглядел измождённее, чем на шестом курсе, когда он терзался из-за невозможности выполнить приказ Вольдеморта. Из-за тёмных кругов серые глаза казались ещё больше на худом, осунувшемся лице.

— Всё? Ты закончил извергаться? — Гермиона присела на табуретку и склонилась над Малфоем, неподвижно лежащим на полу. — Теперь, если позволишь, я скажу несколько слов. Во-первых, тебе нечего бояться: со мной никого нет.

Страх на лице Малфоя сменился изумлением, смешанным, как показалось Гермионе, с долей презрения.

— Я считал тебя умной, Грейнджер! — выдавил он.

— Правда? Как приятно! — Гермиона улыбнулась. — Представляешь: прожила бы себе жизнь, но так и не узнала, что Драко Малфой, оказывается, ценил мой интеллект.

Судя по его лицу, было понятно, что он начинает сомневаться в реальности происходящего.

— Давай к делу, если не возражаешь, — продолжила Гермиона. — Ты не хочешь знать, что мне от тебя нужно?

— Догадываюсь, — прошипел Малфой, — только почему ты не привела с собой твоего драгоценного Поттера? Решила сделать ему сюрприз? Я в качестве подарка на Хэллоуин?

— Беседовать с тобой, Малфой, — одно удовольствие. Во-первых, Гарри — не мой драгоценный. Во-вторых, если бы я хотела захватить тебя, то уж, конечно, не пришла бы одна.

— Не поговорить же ты со мной пришла? — Малфой закашлялся от внезапно охватившего приступа хохота.

— А если так?

— Во имя Мерлина! О чём нам с тобой разговаривать?

— О тебе, если позволишь.

— Обо мне?!

Ага, завис. Гермиона открыла счёт в свою пользу. Один — ноль.

— Ты можешь пообещать, что не сбежишь, если я освобожу тебя?

Тот аж побагровел.

— Сбегу?! — но тут же остыл. — Обещаю!

— Я, в свою очередь, обещаю, что, когда мы поговорим, я не стану тебя удерживать, — ответила Гермиона и сняла заклятие.

Малфой поднялся с пола и отряхнул мантию. Гермиона собрала всю волю в кулак, чтобы не выказать напряжение. Малфой, впрочем, решил играть честно. Он сел на шаткий диван напротив и вопросительно посмотрел на неё:

— Ну? Я тебя слушаю. И покончим с этим побыстрее, Грейнджер.

— Побыстрее не получится, Малфой. Для начала забери свою палочку.

Она протянула Малфою палочку рукоятью вперёд. Тот забрал её, не отрывая глаз от лица Гермионы и, замерев на секунду, спрятал палочку в карман мантии. Демонстративно сцепил пальцы. Гермиона тоже убрала свою палочку.

— Ну вот. Теперь можно говорить.

— Признаюсь, ты меня удивила, Грейнджер. Удивила своим безрассудством. Но в твоём кругу это, кажется, называется благородством. Ладно, — он махнул рукой, — сейчас не до демагогии. Чего ты хотела?

— Я подумала, что тебе нужна помощь, — спокойно промолвила Гермиона.

— Помощь? От вас? — он расхохотался. — Ах, этот сердобольный Поттер! Какой же он предсказуемый!

Гермиона старалась соображать как можно быстрее, понимая, что второго шанса у неё может и не быть.

— Люди склонны повторяться, Малфой. Однажды тебе уже предлагали помощь. Помнишь? На Астрономической башне.

Малфой побелел.

— Откуда ты знаешь? — его голос понизился до шёпота.

— От Гарри. Он был там и всё видел.

Малфой поднял правую руку и стал тереть висок. Теперь главным было — не переусердствовать.

— Ты же не будешь отрицать, Малфой, что помощь тебе нужна? Тебе и профессору Снейпу.

— Ах, вот оно что! Поттер ищет Северуса? Ты думаешь: можешь вот так…, — он задохнулся. — Посочувствуешь, вывернешь мне душу наизнанку…

— Ты невнимателен, — мягко возразила Гермиона. — Я уже говорила, что у меня нет намерения причинить вам вред. Тем более что я знаю, где находится ваше убежище.

— Ты слишком много знаешь, Грейнджер, — зло отозвался Малфой. — Не боишься?

— Тебя? Нет. Я слишком хорошо тебя знаю. В твоей натуре тоже есть, как ты выразился, безрассудство. Ты сейчас можешь сколько угодно брызгать желчью, проклинать меня, но ты не причинишь мне вреда. Ты никогда не поднимешь руку на женщину. Если бы это было не так, ты не заболел бы тогда, после несчастного случая с Кэти. Да и на третьем курсе, когда я имела удовольствие отвесить тебе оплеуху, ты ничего мне не сделал.

— Даже так? — Малфой усмехнулся. — Может ты не всё помнишь… маглодьё?

Гермиона не поддалась на откровенную провокацию.

— Зачем ты так? Это же было сказано через силу, — она чуть приподняла брови.

Малфой покраснел.

— Чтобы отрезвить тебя. Как там? «Любите врагов ваших», да? Мне не нужно ни твоего сочувствия, ни твоей жалости, Грейнджер.

— Кто говорил о жалости, Малфой? Я не помню. И насчёт врагов — это ты зря. Врагом я тебя никогда не считала — много чести, знаешь ли. Если ты замечал, я всегда заступалась за друзей, а твои выпады в свой адрес игнорировала.

— Никогда не мог понять, почему, — промолвил Малфой.

Он заинтересовался разговором. Два — ноль.

— Знаешь: всё, что ты твердил о превосходстве магов над маглами — это обыкновенный расизм. А о таких вещах спорить бесполезно. Жизнь сама всему научит, или каждый останется при своём. Но, я думаю, что эти… убеждения не твои. Никогда не замечала, чтобы ты страдал от комплекса неполноценности. У тебя есть всё: ум, амбиции, талант. Правда, ты был ленив и избалован. Такой «золотой мальчик». Но было заметно, что ты живёшь по чужой схеме.

Взгляд Малфоя был пустым и ничего не выражающим.

— Разве ты не делаешь сейчас то же самое, Грейнджер? Разве ты тоже сейчас не следуешь схеме?

— Возможно. Но скажи: кому из нас легче жить — тебе или мне?

Его губы искривила горькая смешка, но он промолчал.

— Я понимаю: ты хотел заслужить уважение отца, — Малфой зло сверкнул глазами, но промолчал, — это ведь так естественно! Вольдеморт (он вздрогнул) не мог не знать о твоих чувствах. Он хорошо играет чужими слабостями.

Малфой вновь принялся тереть правый висок.

— Ему было плевать на то, что я чувствую. Он ничем не соблазнял меня и ничего не обещал. Он просто поклялся убить нас всех, если я не выполню его приказ. А потом поставил Метку, — говоря это, он сжал левое предплечье.

До какого же края дошёл Малфой, если он готов был говорить сейчас даже с маглорождённой, подругой своего давнего соперника, лишь бы с кем поговорить. Гермионе стало жаль его, и она протянула руку.

— Не дотрагивайся до меня! — заорал Малфой.

Гермиона встала и отвесила ему поклон:

— Ах, простите, милорд!

Драко отшатнулся, как если бы она дала ему пощёчину. Лицо его потемнело, и он весь сжался, словно от боли. Закатав рукав мантии, он протянул руку.

— Ты хотела это видеть? Смотри!

Гермиона никогда раньше не видела Чёрной Метки. Зрелище было жутким. По рассказам она представляла себе это в виде некоей татуировки. Но Метка была именно выжжена на коже. Гермиона осторожно дотронулась кончиками пальцев.

— Боль должна быть, как при клеймении. Верно? — шёпотом спросила она.

Малфой кивнул.

Гермиона опустилась на диван рядом с ним. Он вздрогнул, но не отодвинулся, лишь продолжал смотреть перед собой.

— Не надо... Драко. Это всего лишь след на коже. Главное: что у человека в сердце.

Малфой так внезапно обернулся, что она вздрогнула.

— Много ты знаешь о моём сердце. Мне пора, — Малфой говорил совершенно безжизненным голосом. — Профессор будет волноваться, если я не вернусь к определённому часу. Он всегда волнуется, когда я опаздываю.

Сказав это, Малфой остался сидеть. И опять воцарилось молчание.

— Жаль, что мы не договорили, — сказала Гермиона вслух.

Молчание затягивалось. Взгляд Гермионы перебегал с предмета на предмет, словно она пыталась найти хоть какую-то зацепку для продолжения разговора. Глаза её остановились на переплетённых пальцах Драко. Тут только она заметила на тыльной стороне его правой кисти след от хорошо залеченного ожога.

— Как это ты умудрился? — Гермиона указала взглядом на руку.

Губы Малфоя изобразили некое подобие улыбки.

— А! Это пустяки. Неудачная попытка сварить очередное противоядие.

— Снейп по-прежнему учит тебя?

— Да. Надо же чем-то заняться. Мы уже больше трёх месяцев безвылазно торчим в этом чёртовом доме.

Гермиона могла только представить себе, что бы сказал Гарри, если бы узнал, о каком доме идёт речь.

— Снейп, наверное, злился за неудачный опыт? В школе в таких случаях он страшно злился. Ты же мог руки лишиться.

Теперь Драко улыбнулся по-настоящему:

— Да, мне много чего пришлось выслушать в свой адрес. Профессор, кстати, тоже пострадал от моей глупости. Пока он лечил наши руки, я удивлялся, насколько, оказывается, богат наш язык.

Гермиона представила себе эту картину и рассмеялась. Когда Драко нерешительно поддержал её, усмехнувшись, она мысленно поздравила себя с успехом. Вытащив из кармана два галлеона, она показала их Малфою:

— Ты помнишь это?

Он кивнул.

— Возьми один, — Гермиона протянула ему монету. — Если захочешь увидеться, сообщи дату и время. Место мы знаем.

Малфой взял галлеон с её ладони и положил в карман. Он размышлял о чём-то, и мысли явно были невесёлыми.

— Ты можешь мне доверять, я не обману.

Он не ответил на это замечание, но произнёс:

— На следующей неделе я, вероятно, вновь появлюсь в Хогсмите. Жди сообщения ближе к пятнице, не раньше.

Она кивнула. Малфой встал, собираясь трансгрессировать.

— Гермиона! — собственное имя заставило вздрогнуть. — Спасибо!

И Малфой исчез.

28 октября 1997 года. Лондон

— Дела обстоят следующим образом, Гарри: Вольдеморт был очень доволен Снейпом и поэтому позволил тому затаиться на то время, пока мракоборцы не растеряли активности. Но выяснилось вот что: Непреложный Обет, который Снейп дал матери Малфоя имел… хм… побочный эффект. Драко сказал, что когда Вольдеморт не захотел лишать себя удовольствия угостить его заклятием Круциатус, боль ударила и по Снейпу. Кроме того, Вольдеморт приказал Малфою следить за профессором.

— Зачем? Ведь Снейп вроде бы доказал Хозяину свою преданность? — Гарри был в недоумении.

— По-моему, у Вольдеморта, как у любого диктатора, развивается паранойя. Другого объяснения я не вижу. Но Снейп был с Драко излишне откровенным. Со слов Малфоя у меня вообще создалось впечатление, что Снейп, как бы это сказать, выдохся. Так что — ты только представь себе — Вольдеморт вызывает Малфоя! Откликнуться на зов Хозяина он не может, потому что выдаст Снейпа; не пойти он тоже не может, потому что немедленно последует убийство матери. Как сказал Драко, он даже не может наложить на себя руки, — тем самым он погубит своего спасителя.

— Он может сдаться Министерству, — заметил Гарри.

Гермиона покачала головой:

— Нет, Гарри, не может. Во-первых, он просто не доживёт до Азкабана. В Министерстве найдётся достаточно предателей, которые исполнят приказ Вольдеморта и устранят ненужного свидетеля. А если Малфой всё же выживет, то остаётся ещё мать, не забывай об этом.

Гарри задумался. Положение складывалось аховое. Потерять Снейпа они не можги, даже если ошибались на его счёт.

— Тебе не кажется, Гермиона, что Вольдеморт специально поставил Малфоя в такие жёсткие условия?

— Мне это тоже приходило в голову. В сущности, у него есть одна лазейка.

— Какая?

— Втереться к нам в доверие, конечно.

Гарри замер:

— А ведь верно. Об этом мы и не подумали. Тебе не кажется, что…

— Когда я сказала Малфою об этом, он меня чуть не придушил на месте.

Гермиона по ходу дела пыталась изобразить все свои разговоры с Драко как один длинный.

— Ты не преувеличиваешь? — Гарри скептически улыбнулся.

— Какое там!

— Получается, эта мысль приходила ему в голову?

— Да, и он её отверг.

Возобновились хождения по комнате. «От того, что мы сейчас решим, могут зависеть жизни многих людей. Как я понимаю сейчас Дамблдора!» — думал Гарри.

— Ты думаешь, Малфою можно доверять?

Гермиона вздохнула:

— Кое-что мне подсказывает, что можно. Директор бы сказал: нужно дать человеку второй шанс. А вот что скажут члены Ордена — не знаю.

— А может, пусть себе Вольдеморт думает, что Малфой играет по его правилам, а мы тем временем его прикроем?

— Прикрыть-то мы его прикроем, но о Нарциссе мы позаботиться не сможем. Придётся подключать Орден. Если честно, Нарцисса-то мне и не даёт покоя. Предположим: Вольдеморт вынуждает Малфоя внедриться в Орден, — тогда ей в принципе ничего не должно грозить. Другое дело, что сейчас Малфой уже не сможет явиться к Хозяину и предложить себя в качестве агента: он будет не в силах его обмануть. Так или иначе, Гарри, всё возвращается на круги своя, то есть к Снейпу. Если окажется, что мы не ошиблись, и профессор за нас, то он сможет сообщить Вольдеморту о якобы гениальном плане по внедрению Малфоя во вражеский стан. Если же Снейп, чему я не верю, всё же предатель, тогда Драко, тем более, нужно вытаскивать. Так что, Гарри, тебе придётся с ним увидеться. А потом начнём обрабатывать фениксовцев.

— Люпин, я думаю, нас поддержит, — заметил Гарри.

— Люпин поддержит, — кивнула в ответ Гермиона, — но только он в Ордене не на первых ролях. Главные фигуры для нас — Грюм и МакГонагалл. Их уломать будет очень непросто.

Потом Гермиона ушла на кухню, помочь миссис Уизли. Из рамы на стене раздалось деликатное покашливание.

— Вы что-то хотели, мистер Найджелус? — спросил Гарри, пряча улыбку. Улыбка была вызвана в основном тем обстоятельством, что обычно Финеас имел обыкновение встревать в разговор, пытаясь учить жизни. Иногда это надоедало настолько, что из кабинета приходилось переходить в столовую, где портрета не было. Тогда вслед летели обвинения в непочтительном поведении по отношению к старшим. Гарри не обижался на Финеаса. Пожив в доме какое-то время, он понял, что старик страшно переживает по поводу смерти Дамблдора. По ночам из рамы раздавались тяжёлые вздохи, словно в доме завелось привидение.

— Правильно ли я понял, молодой человек? — Финеас сидел в кресле и поглаживал бородку. — Вы хотите предложить помощь молодому Малфою? Сыну Люциуса?

— Вы правильно поняли, сэр, — Гарри заинтересовано взглянул на бывшего директора Хогвартса, — вы что-то имеете против? С удовольствием выслушаю ваше мнение. Вам это семейство знакомо по старшим поколениям.

Финеас ответил Гарри лукавым взглядом.

— Рад заметить, что жизнь вас чему-то научила, юноша. Да, я знаю эту семью. Причём я знаю не только тех Малфоев, которых застал при жизни. Я знаю и Люциуса с Драко.

— Каким же образом, сэр? — впрочем, Гарри не был удивлён. Он уже заранее предполагал, какой ответ услышит, и задал вопрос скорее из вежливости.

— Когда-то, как вы знаете, я был директором Хогвартса — самое ужасное время в моей жизни. К счастью, я ушёл из школы сам, и не стал дожидаться, пока меня вынесут оттуда ногами вперёд. Я покинул пост незадолго до большой магловской войны, которую они называют Первой мировой. При мне на Слизерине учился Юстус Малфой, прадед Люциуса. Молодой человек уважал меня, поэтому повесил в своём имении мой портрет. Он висит в гостиной хозяев, так что семья проводила на моих глазах довольно много времени.

Это был достойнейший род, Поттер. Вы скептически улыбаетесь, но совершенно напрасно. Малфои, как правило, занимали важные посты в Министерстве, пользовались всеобщим уважением. Вы должны учесть, что в девятнадцатом веке нравы были другими, и не только у маглов, но и в нашем мире тоже. Тогда ещё понятие "честь" не было пустым звуком, даже Тёмные маги — и те придерживались каких-то принципов. Но наступило двадцатое столетие — и все сошли с ума. А у Малфоев всё началось с Абраксаса Доремуса, деда Драко. Он решил увеличить семейное состояние. У него был талант делать деньги из всего. Говорят, он даже не брезговал вступать в сомнительные финансовые аферы с маглами. С него Малфои и стали считать, что семейная честь определяется количеством галлеонов в Гринготсе.

Насколько я знаю Драко — из тех наблюдений, которые мне удавалось сделать, посещая их дом, — он юноша неплохой. Но мать его баловала с пелёнок, он для неё — свет в окошке. Единственный сын. Люциус, конечно, его тоже любит, но он придерживается той же линии, что и его отец по отношению к нему: требовать максимум — давать взамен минимум. Я разумею, минимум душевного тепла.

Драко постоянно вдалбливалось в голову, что он обязан поддерживать семейную честь и общаться только с детьми из семей чистокровных волшебников. Но вы же сами прекрасно знаете, кого Люциус назначил ему в друзья: этих двух переростков, Крэбба и Гойла. Обе семьи совершенно выродились из-за многочисленных родственных браков. Даже Тёмный Лорд, и тот использовал старших Крэбба и Гойла только в качестве тупой силы, когда нужно было разделаться с кем-нибудь быстро и без колебаний, а ничего серьёзного никогда не поручал.

— Откуда вы это знаете? — спросил Гарри.

— Из разговоров Люциуса. Что характерно: он презирал обоих… хм… «соратников», но сына заставлял дружить с их детьми, потому что они чистокровные и связаны с ним общим делом, как они это называют. Люциус вообще человек непростой. С одной стороны, он, что называется, скользкий тип. С другой стороны, он обожает жену. Ради Нарциссы он сделает что угодно: понадобится — умрёт сам, не задумываясь; понадобится — горло любому перегрызёт.

«Какой источник информации был у меня, можно сказать, под боком! Научила меня жизнь чему-то, как же!» Вслух же Гарри сказал:

— Скажите, сэр, как вы думаете: почему, когда для Драко возникла опасность со стороны Вольдеморта, Нарцисса Малфой побежала за помощью именно к Снейпу?

— Профессору Снейпу, Поттер, — твёрдо возразил Найджелус.

— Хорошо: к профессору Снейпу.

Найджелус помрачнел:

— Я всегда говорил Дамблдору, что напрасно он скрывает от вас очень многое. Его политика по отношению к ученикам казалась мне излишне либеральной. Им следует иногда вдалбливать в головы некоторые прописные истины. Дамблдор же считал, что молодёжь должна иметь возможность сама разобраться во всём. Когда речь идёт об обычном человеке, я готов согласиться в отдельных случаях. Но когда речь идёт об Избранном…

Гарри вскочил и опрокинул стул.

— Тише, юноша, тише, — миролюбиво промолвил Финеас, — не стоит горячиться. Я знаю, что вы скажете. Признаю: вы не напрашивались на это. Вы стали Избранным волей трагической случайности. Тем не менее, вы не можете не признать, что времени на то, чтобы самому разбираться в хитросплетениях человеческих судеб, у вас нет. А от вашего отношения к некоторым людям зависят десятки жизней.

Гарри вновь опустился на стул. Намёк Финеаса был прозрачен.

— Под «некоторыми» вы подразумеваете, конечно,.. гм… профессора Снейпа.

— Вот-вот, об этом-то я говорил Дамблдору. Я внимательно слушал ваши беседы с Ремусом Люпином и мисс Грейнджер — исключительная юная леди, должен признать, хоть и происхождение подкачало. Куда вам до неё, Поттер! Не по уму и талантам. Нет. По мудрости и умению понимать людей. Так вот, я внимательно слушал, как вы пытались анализировать причины поступков Северуса. Мисс Грейнджер и Ремус убедили вас, приведя множество аргументов, что Северус не предатель. Со многими вещами вы согласились. Тем не менее, вы продолжаете относиться к нему враждебно из-за личной неприязни. Я часто говорил Дамблдору, что вы — человек первого впечатления. Вы крайне тяжёло меняете своё мнение. Я могу понять одиннадцатилетнего мальчика, которого обидел «страшный» профессор. «Ах, он меня не любит — я тоже не буду его любить». Но после четвёртого курса, когда вы узнали, что Северус был двойным агентом Дамблдора, что он рисковал жизнью — вы что думаете, Альбус случайно тогда забыл спрятать от вас свой Омут памяти? — вы продолжали подозревать его во всех смертных грехах. В этом есть немалая доля заносчивости, молодой человек. В принципе, вас никто не обязан любить. Тем более Северус.

Гарри поморщился.

— Знаю, что вы скажете, сэр. Да, признаю, мой отец и его друзья жестоко поступили со Снейпом в школе, но при чём здесь я?

— Вы очень похожи на отца, Поттер, и вы это знаете. Впрочем, вы значительно более приятный человек, чем был Джеймс. Что касается моего праправнука, я пришёл в ужас, когда на шестом курсе он чуть было не убил Северуса. Что касается ваших отношений со Снейпом, неужели вы полагаете, что даже если бы он относился к вам с симпатией, он вёл бы себя по-другому? И это при слизеринцах?

Гарри собирался было ответить, но в комнату вошла миссис Уизли:

— Гарри, обед на столе. Пойдём, наши уже все собрались.

С сомнением Гарри посмотрел на Финеаса.

— Ступайте, молодой человек. У нас ещё будет время поговорить.

Когда Гарри вновь появился в кабинете после обеда, Финеаса в раме не было. Обойдя все комнаты не найдя старика, Гарри в сердцах стукнул кулаком по столу: бывший директор Хогвартса самым примитивным образом сбежал.

24 июня 1998 года

— Ты ужасно выглядишь, Драко!

— А ты, как всегда очаровательна, Гермиона!

— А ты, как всегда, любезен!

— А ты безжалостна к несчастному больному!

Оба рассмеялись.

— А если серьёзно? — спросила Гермиона. — Какие последствия? Змея-то была полунага.

Драко пожал плечами:

— Мой целитель уверяет, что чешуёй я не покроюсь, клыки у меня не отрастут, и ползать по ночам я тоже не буду. Чувствительность к окружающей температуре у меня не наблюдается, так что я хорошо отделался… Гермиона, — позвал он.

— Да?

— Я очень рад, что ты пришла.

— За тобой нужен глаз да глаз, — она насмешливо фыркнула. — Стоит оставить тебя без присмотра, как ты бежишь совершать подвиги.

На бледных щеках Малфоя выступила краска.

— У меня хорошие новости для тебя. Министерство подготовило распоряжение о твоей полной реабилитации. Я сегодня узнала от Скримджера.

Драко молча кивнул с отрешённым видом, словно сказанное его совершенно не касалось.

— Не понимаю тебя, ты не рад? — искренне удивилась Гермиона.

— Рад, — вымолвил он. — Знаешь, я не вполне представляю себе, что делать дальше? Как жить дальше? При имени «Малфой» люди ещё долго будут…

— Тебе не стыдно? А все мы, значит, не в счёт: я, Гарри, Джинни, Рон, члены Ордена?

Он виновато улыбнулся.

— Насчёт того, что делать дальше, я тебе скажу: я тоже задавала себе этот вопрос. Скримджер сулил сегодня «златые горы», но я никогда не воспользуюсь его протекцией. Мы с Роном и Джинни обсуждали это и пришли к мнению, что наилучшее для нас — вернуться в Хогвартс. Образование наше ещё незакончено. Кроме того, за год шумиха вокруг всех нас уляжется. Ты не хочешь присоединиться к нам?

— Хогвартс? Почему бы нет? — промолвил Драко. — Только мы опять окажемся на разных факультетах. Ты говорила с Гарри о возвращении в школу?

— Нет ещё, — ответила Гермиона.

— Мне кажется, ему это необходимо, как никому из нас. Мне не нравится его состояние. Он какой-то потерянный, тебе не кажется?

— Кажется, Драко, кажется. Но он пережил то, что ни с кем до него не случалось.

Драко внимательно посмотрел на неё.

— Ты имеешь в виду то, что он побывал за Аркой?

— Откуда ты это знаешь? Ты же вроде бы…

— Да нет, я не был без сознания, я был просто парализован ядом — похоже на обездвиживающее заклятие, только болезненное. Я всё слышал, но не мог издать ни звука.

Гермиона участливо пожала Драко руку.

— Знаешь, не нужно расспрашивать Гарри о том, что он видел, — попросила она. — Когда придёт время, он сам захочет поговорить об этом.

В палату вошёл помощник целителя. На маленькой табличке, прикреплённой к его белой мантии, значился статус и имя: «Маркус Амнис». В руке он держал стакан с зельем, которое цветом напомнило Гермионе сильно концентрированную марганцовку. Драко мужественно выпил лекарство, хотя по лицу его было видно, что это редкая гадость.

— Через час я зайду снова, — произнёс Амнис. — Мисс, после того как мистер Малфой примет следующее средство, он заснёт. Имейте это в виду.

— Хорошо.

Помощник целителя вышел из палаты. Драко проводил его таким взглядом, словно желал ему выпить бочку давешнего зелья.

— Ты плохо спишь? — поинтересовалась Гермиона.

— Я даже не знаю, — честно ответил Драко. — Сонливость — это побочный эффект зелья. Возможно, я и без него спал бы нормально. Как жаль, что через час тебе придётся уходить. Два первых дня, пока я не мог видеть Гарри и посещения были запрещены, я думал, что рехнусь. Целитель Бенигнус «обрадовал» меня известием, что я могу не рассчитывать выйти отсюда раньше конца июля.

— Ничего, потерпи. Тебя выпишут как раз ко дню рождения Гарри. Но тебе и правда нужно чем-то занять себя. Принести какую-нибудь книгу?

Драко пожал плечами.

— Принеси. Только не нашу. Принеси что-нибудь магловское.

Гермиона ахнула:

— С чего бы это?

— Я слышал, магловская беллетристика намного богаче, чем наша.

— Не знаю, Драко, — улыбнулась Гермиона, — я не читала художественные произведения магов.

Драко посмотрел на неё умоляющим взглядом, щедро приправленным самоиронией.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросил он.

— Сказку на ночь? — рассмеялась Гермиона.

— А почему бы и нет? Больным полезно слушать сказки. Любопытно же узнать, как маглы представляют себе волшебство. Правда, что в ваших сказках у волшебников тоже есть палочки?

Драко иногда «кокетничал» — была у него такая слабость. Но Гермиона считала, что это вариант самозащиты. Почти за целый год, проведённый с Драко бок о бок, она смогла изучить графики «приливов» и «отливов» его настроений. Приступы болезни «Посмотрите-на-меня-какой-я» случались после особо неприятных моментов, когда Драко начинало казаться, что все вокруг смотрят на него с сочувствием. Гермиона не раз могла убедиться, что настоящим Малфой не боится быть только с ней и, может быть, иногда с Гарри. Но попытки «пококетничать» она никогда не пресекала. Обычно погружённый в свои мысли и слегка напоминающий желчного старика, Драко в такие минуты расцветал, превращался в красивого семнадцатилетнего парня, легкомысленного и обаятельного.

— Сказку, так сказку, — весело улыбнулась Гермиона. — Слушай. Мне в детстве она страшно нравилась, потом я прочитала продолжение — оно уже для взрослых. Итак: жил да был хоббит…

— Кто?

— Хоббит. Это такой… А, ладно, придётся начинать с самого начала: на небесах сидел Илуватар и пел песню творения…

Гермиона неспешно вела повествование, стараясь представить адаптированный вариант «Сильмариллиона». Драко слушал, широко открыв глаза, временами вставляя замечания, типа: «Знали бы служащие Гринготса, как их представлял себе этот магл!» или «Этот Валинор, в сущности, не что иное, как Авалон».

* * *

— …когда увидел царевич Исильдур, что отец его пал, бросился он к нему, чтобы защитить тело отца от поругания. Взмахнул он обрубком Нарсиля и отрубил Саурону палец, на котором было кольцо. И пал Саурон, и дух его покинул тело, и бежал прочь, и скрылся в дебрях. Мудрый Элронд повёл Исильдура в сердце Роковой горы, чтобы бросить кольцо в пекло, откуда оно вышло. Но Исильдур посмотрел на кольцо, и показалось ему оно самым чудесным, самым драгоценным, самым желанным на свете. И он взял кольцо себе.

— Так я и знал! — в сердцах воскликнул Драко, и Гермиона засмеялась его возмущению. — Но послушай: откуда этот твой профессор мог знать о крестражах? Ты же сказала, что он магл!

— Он основывал свою книгу на мифах и легендах. У многих народов есть упоминания о предметах, которые могут стать для мага хранилищами души. Например, у славянских народов есть в сказках злой чародей Кощей. Он бессмертен, потому что спрятал свою смерть на конце иглы, иглу вложил в яйцо, яйцо — в утку, утку — в зайца, зайца запер в сундук, который хранится на высоком дубе посреди океана. Чем тебе не крестраж? Мне кажется, эти легенда пришли из глубокой древности, когда маглы знали о существовании магов, а маги вмешивались в дела простых людей.

Гипотеза произвела на Драко впечатление:

— Ничего себе простаки! Что там было дальше — рассказывай!

— Может, тебе принести книгу? — спросила Гермиона.

— Это само собой! Но я хочу тебя послушать — ты замечательно рассказываешь!

* * *

После ухода Гермионы, Гарри всё же перебрался в кресло у окна. Голова уже не так кружилась, и чувствовал он себя вполне сносно. За окном было солнечно, но в воздухе застыла лёгкая дымка, какая бывает перед грозой. Над проливом носились чайки. Хорошо бы послушать, как они кричат. Надо попросить мисс Малик открыть окно завтра, если это, конечно, разрешается. Лёгкое постукивание по стеклу вывело Гарри из размышлений. За стеклом стояла Тонкс и радостно улыбалась. Теперь она носила волнистые каштановые волосы чуть ниже плеч.

— Здравствуй! — улыбнулся Гарри.

Тонкс беззвучно повторила приветствие. Гарри протянул было руку к защёлке, но Тонкс замахала руками. «Не надо!» — одними губами попросила она, а потом палочкой вывела в воздухе надпись «Зайду завтра». Гарри кивнул, Тонкс помахала ему рукой и направилась дальше патрулировать территорию.

Встреча с Тонкс настроила Гарри на благодушный лад. Жизнь уже не казалась такой мрачной.

Полюбовавшись ещё некоторое время на вид за окном, Гарри вернулся в постель, улёгся, обняв подушку и натянув одеяло на плечи, и через минуту заснул. Ему ничего не снилось на этот раз, что уже само по себе было подарком судьбы. Но долго наслаждаться покоем Гарри не пришлось. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что, если он будет спать, к нему не пустят Джинни. Усилием он вытолкнул себя из сна и почувствовал… рядом, очень близко. Даже если бы не знакомый аромат, который всякий раз приводил Гарри к состоянию, близкому к умопомрачению, он всё равно понял бы, что это Джинни. Тепло, исходившее от неё, наполняло Гарри ощущением чего-то родного, своего, ощущением дома. Он открыл глаза. Стоя на коленях у изголовья, Джинни опустила голову на край подушки и смотрела на него. Она была так близко, он так ясно видел её осунувшееся, но по-прежнему самое дорогое в мире лицо.

Гарри как-то сразу забыл всё, что хотел сказать, все те жалкие аргументы, что он заготовил, чтобы доказать, что не следует ей связывать с ним свою жизнь, потому что тот, кого она знала прежде, навсегда остался в мрачном зале с помостом и аркой в центре. Резко перевернувшись набок, он протянул к ней руки. Они целовались как в тот раз, на прошлое Рождество, когда не выдержали, сбежали в комнату Гарри, отсекли себя от всего дома кучей заклинаний, и между ними случилось то, что иногда стыдливо называют «первый раз». Гарри до сих пор помнил свои чувства: смесь благодарности, восторга и почему-то жалости. Он спросил тогда Джинни, не жалеет ли она? Вдруг с ним что-то случится?

— Вот тогда бы я сожалела, Гарри! Сожалела до конца своих дней, что у нас с тобой не было этого Рождества!