Человек несуществующей партии

Все это мне было известно и раньше, но то, что вечером рассказал инженер, было новым.

Внешность этого человека не первой молодости была очень характерна. Но я не стану заниматься описанием ее, потому что, когда, беседуя с ним, я взял блокнот, он замялся и попросил, чтобы я в своих очерках не упоминал его фамилии.

— Нет, у нас сейчас свободная страна, и я не боюсь гонений… Но положение может измениться! Впрочем, и это не важно. Главное в том, что за откровенные высказывания в коммунистической прессе мои коллеги могут начать сторониться меня… Вакуум в быту не облегчает жизни. Среди технического персонала у нас мало даже социал-демократов, а коммуниста — ни одного.

— А сами вы какой партии сочувствуете? Конечно, если это не секрет.

— Когда я учился и когда потом, в дни войны, работал на заводе стрелкового оружия под Ювяскюля, был членом Коалиционной партии. Но ведь я металлист не только по специальности, а по влечению души. Мне больно, когда металлической промышленности ставят препоны, и радостно, когда она идет вперед. Я понял, что коалиционеры — партия целлюлозная… После войны перешел в Финскую народную… но… — и он печально улыбнулся. — Видите ли, если бы была такая политическая партия — «металлисты», что ли, — я стал бы ее ярым приверженцем.

Инженер понемногу разговорился. Мы узнали, что он охотно пришел к нам, а не пригласил нас к себе, как полагалось бы, потому что одинок, недавно развелся с женой.

— Но это дело у нас не такое уж редкое. В прошлом году в Суоми было больше трех с половиной тысяч разводов, — снова печально улыбнулся инженер, который, как видно, был привержен не только к металлообработке, но и к статистике. — Гораздо хуже то, что девушка, на которой я собираюсь жениться, сейчас в больнице.

Такие вещи, как развод или болезнь невесты, случаются и в Москве. Но вот то, что он рассказал о превратностях металлообрабатывающей промышленности, у нас не только не может произойти, но вряд ли кто, кроме специалистов, может себе это представить.

Не только местные воротилы, но и зарубежные монополии стремились задержать развитие черной металлургии. Международный стальной картель принудил финскую фирму «Вуоксенниеми» заключить с ним договор, по которому фирма обязалась выплавлять не более сорока тысяч тонн стали в год и ограничить производство рельсов и другого проката, необходимого стране.

Подобные же обязательства были взяты и у других фирм, и финский рынок, в порядке дележа, был предоставлен германским стальным компаниям, которые продавали сталь по завышенным ценам.

— Вы спросите, почему же «Вуоксенниеми» пошла на такой сговор? Да потому, что она при этом могла соответственно повысить цены на выпускаемый ею стальной прокат и увеличить прибыли за счет потребителя, не увеличивая объема производства!

— Вот к чему приводит господство монополий, — шепнул мне Аско Сало.

— И если бы все продолжало идти таким же порядком, то Суоми превратилась бы окончательно в придаток высокоразвитых капиталистических стран — в страну «одного продукта». Так бы нам и не удалось преодолеть сопротивление целлюлозных компаний, если бы… не было бы счастья, да несчастье помогло!

Речь шла о советских репарациях, о той компенсации, которую Финляндия по мирному договору обязана была выплачивать, чтобы хоть в малой мере возместить ущерб разрушений, причиненных ею во время войны на территории Советской Карелии.

Соединенные Штаты и Англия добивались взимания репараций с бывших участников гитлеровской коалиции деньгами. К чему это могло привести, свидетельствует пример Германии двадцатых годов. Все хозяйство ее оказалось дезорганизованным, а положение трудящихся — катастрофическим.

Западные критики предсказывали, что если Советский Союз будет взимать репарации товарами, то это приведет к экономической разрухе в Суоми. Но вышло совсем по-иному. По мирному договору Финляндия должна выплачивать репарации товарами, производимыми в стране. Кроме традиционного финского экспорта, «главными статьями» репараций были суда, машины, кабель и другое оборудование…

В строительство и модернизацию (в связи с репарациями) финской металлургической, металлообрабатывающей и судостроительной промышленности государственные организации и частные фирмы вложили до 10 миллиардов финских марок.

Почему же пошли на это дело частные капиталы?

— Да потому, — вмешался в беседу Валтакари, — что за поставки по репарационным заказам выплачивались огромные авансы. Да и цены на эти заказы нередко были на тридцать — пятьдесят процентов выше, чем по обычным коммерческим сделкам. В некоторых случаях государство делало крупные капиталовложения в строительство предприятий, которые затем перешли в руки частных компаний на выгодных для них условиях… Даже репарации — это, казалось бы, тяжелое бремя для всего народа — стали средством обогащения большой группы капиталистов! — И Валтакари поднял очки на лоб и укоризненно посмотрел на собеседника.

— А как же иначе? — недоумевающе пожимает плечами инженер. — Как можно было бы другим путем привлечь в эту отрасль промышленности частный капитал?

То, что нас возмущало, недавнему члену Коалиционной партии казалось вполне нормальным.

Но как бы то ни было, финские предприятия стали выпускать новые типы судов, машин, станков, оборудования.

Преодолевался односторонний характер финской промышленности.

Советские репарационные заказы способствовали рассасыванию безработицы.

Тысячи финнов приобрели новые специальности, финские предприятия модернизировали свое оборудование, усовершенствовали методы производства.

— Если до того экономика наша, хромая, двигалась на одной лыже, то теперь мы встаем уже на обе. Роль металлопромышленности в жизни страны все возрастает. По стоимости она уже дает четверть продукции всех отраслей промышленности.

Теперь мне было понятно, почему в радиоречи, посвященной окончанию выплаты репараций в 1952 году, тогдашний премьер-министр Урхо Кекконен сказал:

К тому времени судостроительные заводы США из-за отсутствия заказов сворачивали производство.

Многие верфи западных стран стояли пустыми.

Иностранные «доброхоты» злорадствовали: теперь, мол, в Суоми разразится кризис! Репарации закончены. Западные страны не нуждаются в продукции новых финских предприятий, потребовавших такие большие капиталовложения. Финнам придется закрывать их и десятки тысяч трудящихся перевести на другие работы…

Однако, вопреки этим прогнозам, машиностроительная и судостроительная промышленность Финляндии, занимавшаяся поставками по репарациям, продолжала поставлять свои изделия в Советский Союз уже в порядке обычного коммерческого товарооборота.

Подписаны были долгосрочные соглашения. 84 тысячи рабочих получили гарантированную работу… Кстати, развившаяся благодаря репарациям металлообрабатывающая промышленность поставляет на внутренний рынок сельскохозяйственные машины, оборудование бумажного и лесопильного производства, вещи домашнего обихода. Подавляющая часть ее продукции (кроме судостроения) остается в Финляндии. Это уменьшает потребность в иностранной валюте и делает стабильной экономику страны.

— Скажите, а не противоречит ли то, что мы видели утром в гранитном доке, тому, что вы говорили, будто Запад не давал заказы финским судостроителям? — спросил я, вспомнив о строящемся здесь по заказу США огромном судне.

— Нисколько не противоречит, — отозвался инженер. — Во-первых, мы вели разговор о пятьдесят втором годе — годе окончания репараций. Во-вторых, выполняя советские заказы, мы завоевали во всем мире славу отличных судостроителей. И сейчас даже страна судостроителей — Швеция — предоставила нам заказ на мощный ледокол. Суоми строит суда и для Народного Китая, не говоря уже о финском правительстве и финских фирмах, которые раньше предпочитали заказывать корабли в Голландии. И даже Америка, не желая терять здесь свое влияние, несмотря на то, что у нее самой не загружены верфи, предоставила нам заказ на такой большой дизель-электроход. А доллары нам нужны!

…Может быть, эта главка, как заметил редактор, и перегружена цифрами. Но я не раскаиваюсь в этом, даже если они покажутся читателю менее интересными, чем мне. Во всяком случае, когда на другое утро, выезжая в Пори, за железнодорожными путями мы остановили машину, чтобы бросить прощальный взгляд на Турку, и я снова увидел высокую башню кафедрального собора, розовевшую в лучах утреннего солнца, и справа от нее тоже вознесенную к небу, еле видимую отсюда, геометрическую вязь кранов «Крейтон — Вулкана», то я уже гораздо лучше, чем раньше, понимал пути, по которым в «столицу прошлого» приходит будущее.