Приговор

Радист, взлетев на мостик, захлебываясь словами, крикнул:

— Перед самым взрывом я перехватил радиограмму с «Цесаревича Алексея». В ответ на SOS отозвался русский миноносец «Стремительный»…

— А, тот самый, что нас бомбил? — забеспокоился Дейч.

— Именно так! Он болтается где-то неподалеку. Может, нас снимут?

Готфрид Дейч грустно усмехнулся:

— Да, снимут, чтобы тут же расстрелять. Я всегда говорил кэпу: не надо топить пассажирские суда, это не красит военного моряка. Кстати, международная комиссия признала фон Шпелинга врагом человечества, военным преступником. Но его уже не повесят, эта участь ждет нас, ибо мы добросовестно выполняли преступные приказы.

В этот момент «Цесаревич Алексей», задрав к небу корму, стал быстро погружаться в воду. Он увлекал в черную морскую пропасть тех, кто еще держался рядом на поверхности. Из трюмов, глухо урча, вырывались громадные воздушные пузыри и шумно лопались на поверхности.

Вдруг сигнальщик, разглядывавший в бинокль горизонт, заорал:

— Русский миноносец курсом на нас!

Все увидали, как, разорвав туманную пелену, прямо на «Стальную акулу» шел миноносец.

Сигнальщик крикнул:

— Они предлагают нам сдаться!

Готфрид Дейч усмехнулся. Он был убежден: «Меня, как офицера „Стальной акулы“, за военные преступления все равно расстреляют. Так что всей командой уходить на тот свет веселей». Приказал сигнальщику:

— Передай: «Поцелуйте нас в задницу».

Моряки помрачнели, бросали на Готфрида Дейча сердитые взгляды, но железная дисциплина приучила молчать.

Сигнальщик прожектором передал ответ. Радист спросил:

— А что делать с графом?

— Утопить его, утопить!.. — загалдели немцы.

Георг прервал этот озлобленный хор:

— На палубе есть старший, ему и принимать решение.

Дейч поднял руку:

— Этот человек — наш враг. Он погубил и замечательную субмарину UN-17, и нашего командира. Но у меня этот русский вызывает большое уважение. Он поступил как настоящий воин. Я хотел бы, чтобы оба мои сына, которые теперь сами ходят под боевыми стягами Германии, были бы такими же мужественными. — Шагнул к Соколову. — Вы доблестно воевали, и не хотелось бы пачкать руки в вашей крови.

Соколов хохотнул:

— Тут ничем вам помочь не могу.