#Глава 2

Громкий смех звучит где-то неподалеку. Да, все это и вправду очень смешно! Я верила, что мне наконец-то удалось обрести внутреннее равновесие, к которому я так долго стремилась… А оказалось, что я просто схожу с ума!

– Арника!

Только когда Берт принимается трясти меня за плечи, я понимаю, что этот смех принадлежит мне. Сделав несколько длинных выдохов, чтобы успокоиться, я убираю руки от лица, тут же обхватывая себя за плечи. Берт наконец-то отпускает меня, с видимым облегчением прикрывая глаза, – кажется, своим приступом истерического смеха я напугала его не на шутку.

– Подумать только. – Я откидываюсь назад. – Я так старательно пыталась изучить малодушную, анализировала каждое ее слово, пытаясь понять, что она из себя представляет, что ею движет, и мне так хотелось верить, что теперь у нас появится шанс наладить диалог с малодушными… – Запрокинув голову, я поднимаю взгляд к потолку. – Черт.

Я была уверена в том, что разговариваю с другим человеком, с девушкой, которая где-то там сидит в точно такой же комнате, что и я. У нее ведь был свой характер, свои уникальные голосовые интонации, своя внешность…

Все это – всего лишь выверты моего сознания.

Общаясь с малодушной, я ни на мгновение не усомнилась в ее существовании. Как же мне после этого доверять своему восприятию, как теперь верить в реальность своей реальности? Что… что, если, помимо этого голоса, есть что-то еще, что существует лишь в моей голове? На что еще может быть способно мое больное сознание?

– Берт… Ты ведь и вправду здесь? – глядя прямо перед собой, слабым голосом спрашиваю я, протягивая руку в сторону, чтобы дотронуться до плеча Берта. Руку тут же приходится отдернуть: Берт награждает меня весьма болезненным щипком.

– Уж я-то реальнее некуда, – ворчит он, но я слышу волнение, с которым он никак не может справиться. – Арника… – Берт глубоко вздыхает, наконец-то решаясь озвучить приговор: – Тебе нужна помощь.

Знаю, Берт. Знаю. Вот только единственный человек, который мог бы мне сейчас помочь, покончил с собой много лет назад. И даже со всеми записями, что остались после мозгоправа, Константин не сможет избавить меня от голосов, что звучат в голове, потому что это уже слишком серьезная проблема. Это болезнь.

Никто мне здесь не поможет. Некому.

– Эй, – осторожно окликает меня Берт. Я поворачиваюсь к нему только тогда, когда мне удается спрятать свое отчаяние… точнее, надеюсь, что мне это удалось. Но стоит мне увидеть лицо Берта, как отчаяние сразу же уходит на второй план, уступая место тревоге.

Чувство вины, что все отчетливее проступает во взгляде Берта, не смог бы заметить только слепой. Я вижу, что Берт уже готов встать на мой путь и пройти его в точности по моим следам; сейчас он повторяет мои ошибки, приписывая себе ответственность даже за то, что никак не могло от него зависеть.

– Даже не думай. – Я стараюсь, чтобы это прозвучало как можно строже. – Ты ни в чем не виноват.

– Ты осталась одна, Арника, – говорит Берт. – Я не должен был…

– Нет, – я упрямо качаю головой, – ты ошибаешься. Я была не одна, ведь со мной был наш отряд, Константин, Кендра… Конечно же, я скучала по тебе, – мое саркастичное хмыканье звучит довольно убедительно, – но не настолько, чтобы сходить с ума из-за этого.

Не смей, Берт. Неоправданное чувство вины – это глубокое болото, в котором можно увязнуть навечно, вступив в него лишь однажды. Тебе увязнуть я не позволю.

– Но ведь после стрессовой ситуации ты могла… – начинает Берт, но я сразу же перебиваю его:

– Я видела, как умирает человек, который мне дорог. – Пожалуй, это звучит даже слишком резко. – Вот где действительно стрессовая ситуация.

– Прости, – тихо говорит мой друг. – Я вспомнил, тебя ведь проверяли после стаб-конфликта…

– И тогда в моей голове был полный порядок, – договариваю я. – Берт… – Я тяжело вздыхаю. – Для подобных расстройств спусковой крючок не обязателен, ведь если есть предрасположенность… Выстрелить может когда угодно. И потом, несуществующий голос, который только и делает, что помогает мне, – это еще вполне безобидный вариант. – Я выдавливаю из себя улыбку.

О том, что подобные заболевания без лечения заметно прогрессируют, я предпочитаю умолчать.

– Кажется, все должно быть наоборот, – расстроенно бормочет Берт. – Это ведь я сейчас должен тебя успокаивать, – поясняет он.

– А я тебя и не успокаиваю. – Я пожимаю плечами. – Но если еще раз увижу этот виноватый взгляд – ударю. В том, что случилось со мной, твоей вины нет. Точка.

– Суровая Арника. – Глядя на меня, Берт несмело улыбается в ответ. – А… можно вопрос? – Дождавшись моего кивка, он прикусывает губу, уводя взгляд в сторону, – вопрос явно непростой, и сейчас Берт пытается сформулировать его как можно аккуратнее.

– Я понял, почему ты решила, что голос принадлежит девушке-технику, но… Почему ты подумала, что она Несовместимая? Неужели… неужели это как-то отражается на голосе?

Всего-то?

– Нет, конечно же, нет. – Я хмыкаю, вновь запрокидывая голову. Любопытство Берта осталось неизменным. – Я думала, что видела ее, прямо перед откатом… Что, впрочем, неудивительно, ведь после оборванного сценария мозг и не такое способен выкинуть. Так вот, тогда я увидела лицо девушки, которое было на всех экранах, и у нее был небольшой шрам, а шрамы ведь бывают только у Несовместимых, так что…

– Стоп, – слышу я неожиданно резкий голос Берта. – Повтори еще раз.

– Что такое? – Я поворачиваюсь к нему, не понимая, что могло смутить его в моих словах. – Разве и у Совместимых бывают шрамы?

– Нет-нет-нет, – Берт трясет головой, – девушка, которую ты видела – у нее на лице был шрам? Ты уверена? – переспрашивает он, придвигаясь ко мне.

– Да, совсем небольшой, он был… – Пальцы Берта крепко перехватывают мое запястье, останавливая руку, которую я подношу к лицу. Берт осторожно сжимает мои пальцы в кулак, оставляя свободным лишь указательный палец, которым он, затаив дыхание, касается моего лица, проводя небольшую черточку над бровью.

Точно в том месте, где у малодушной был шрам.

– Это невозможно, – потрясенно выдыхает Берт, глядя на меня широко раскрытыми глазами. – Этого… просто не может быть.

– Ты ее знаешь? – удивляюсь я, но тут же понимаю, что удивляться нечему, ведь этому есть простое объяснение. – Значит, моей галлюцинацией стал кто-то, кого я видела мельком…

– Нет! – Берт хватает меня за плечи, вынуждая повернуться к нему. – Арника, пожалуйста, прости меня за то…

– Ударю, – предупреждающе напоминаю я.

– Да нет же! – отмахиваясь, восклицает Берт. – Я действительно виноват. Все, что я тут наговорил, – забудь, – быстро тараторит он, расплываясь в широкой улыбке. – Эта девушка не могла быть твоей галлюцинацией. Ты не сходишь с ума, Арника, а я… Я просто идиот. Идиот! – Звонко рассмеявшись, он хлопает себя ладонью по лбу.

– Берт, – осторожно говорю я, наблюдая за его странным поведением, – вот сейчас ты меня пугаешь.

– Ты не сумасшедшая, честное слово! – Берт живо вскакивает на ноги, протягивая мне руку и помогая подняться. – Пошли! Нам надо срочно найти Гектора.

– Подожди, Берт. – Я перевожу свой браслет в режим отражения времени. – А… как же тренировка? Наш отряд через пять минут сдает бег на короткую дистанцию, может, мы еще успеем…

– Побежим на следующей неделе с другим отрядом. – Берт едва ли не притоптывает от нетерпения. – Арника, это очень важно, нам надо идти, я все объясню, но потом! – Кажется, что если он задержится на месте еще хоть на мгновение, то нетерпение разорвет его изнутри. Я вздыхаю, ведь по опыту общения с девятилетним Бертом знаю, что сейчас расспрашивать его бесполезно.

Пробежка все-таки случается: мы бежим от двери к двери, от коридора к коридору… Мы успеваем оббежать почти весь уровень, когда наконец-то находим Гектора, который уже успел переодеться в форму командора. Он неспешно идет по коридору, перелистывая на ходу толстенную книгу.

– Курсанты, – приветствует он нас, отрываясь от чтения. – Почему не на тренировке?

– Гек, нужна твоя помощь, – выдыхает запыхавшийся Берт. – Я оставлял Арнике свой планшет, и он мне сейчас срочно понадобился, а она забыла его на уровне Константина. Нужен очень срочно. У тебя ведь есть доступ, можешь сейчас проводить нас к Константину?

Планшет, конечно же, в казарме, мирно покоится на моей тумбочке. Надо будет не забыть отдать, ведь Берту он очень дорог…

Наклонив голову, Гектор внимательно смотрит на Берта.

– Врешь ведь, – заключает он. – Прямо в лицо мне врешь.

– Вру, – легко соглашается Берт. – Так что, ты поможешь? – Он умоляюще смотрит на Гектора.

– Не вопрос. – Пожав плечами, командор с громким хлопком закрывает книгу и разворачивается в другую сторону. – Только если ты вздумал стащить что-то у Константина… – предостерегающе начинает он, когда мы сворачиваем в коридор, ведущий к лифту.

– Ни в коем случае, – сразу же заверяет его Берт, – наши намерения чисты и благородны.

– А вот это уже звучит по-настоящему подозрительно. – Гектор хмыкает, вызывая лифт.

Пользуясь моментом, я рассматриваю Гектора. А ведь они с Бертом действительно очень похожи, и это сходство можно было заметить даже еще до того, как Берт пошел на Ускорение. Забавно, но сейчас, в свои двадцать четыре, Гектор больше напоминает мне Берта в девятилетнем возрасте, чем своего брата Виктора. Этих двоих роднит не внешность, но почти детская непосредственность, искренность, импульсивность, открытость и… И тепло. Каждый из них – как костер, разведенный под открытым небом; пламя, которое греет и успокаивает, завораживая своим видом. Еще несколько минут назад я думала, что сошла с ума, я почти убедила себя в том, что неизлечимо больна, – а теперь мне кажется, будто это было так давно, что все переживания уже успели стереться из памяти, оставив после себя лишь блеклые, смутные воспоминания о произошедшем; здесь и сейчас я чувствую лишь спокойствие.

– Ты же понимаешь, что потом тебе придется обо всем мне рассказать? – спрашивает Гектор, заходя в лифт. – И… – Когда лифт закрывается, командор неожиданно разворачивается ко мне, показывая на Берта пальцем. – Курсант Арника, неужели, когда я вру, у меня такое же выражение лица?

– Ей-то откуда знать, как ты врешь? – недовольно спрашивает мой друг.

– Видимо, такое же. – Я киваю, невольно улыбаясь. – Прежде курсант Берт врал с совсем другим лицом, а новое выражение он мог позаимствовать только от вас, командор.

– С этим надо что-то делать, – бормочет Гектор себе под нос. – Ваш этаж, – громко объявляет он, когда лифт останавливается. – Смотрите, не попадитесь на глаза Константину, – напоследок предупреждает нас командор. Кивнув ему, Берт вытягивает меня из лифта и тут же останавливается.

– Куда теперь? – Он поворачивается ко мне. Я закрываю глаза, восстанавливая в памяти план уровня и пытаясь прикинуть, как нам пройти к залу с экранами, исключив возможность наткнуться на Константина или кого-то из его ассистенток. Придется сделать большую петлю, чтобы обойти склад лекарств.

– Прямо, затем налево, – шепчу я, открывая глаза. – И говори тише, здесь слишком хорошая слышимость.

Не думала, что вернусь сюда так скоро. Я сразу же понимаю, что нам предстоит не самый удобный путь: придется долго плутать по узким техническим переходам. В некоторых коридорах даже нет постоянного освещения, поэтому они кажутся пугающе бесконечными; тусклые аварийные светильники зажигаются поочередно, реагируя на наше движение, но их красноватое свечение разгоняет тьму лишь на несколько метров. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что я сбилась с пути, что где-то свернула не туда, – коридор, по которому мы сейчас идем, по моим прикидкам, уже давно должен был вывести нас к одному из основных, широких коридоров этого уровня, а он все никак не желает заканчиваться. Тьма впереди нас, тьма позади нас, и есть лишь только это маленькое пятно красного света, в центре которого – мы с Бертом…

Я облегченно выдыхаю, когда мы наконец-то выходим в знакомый мне коридор. Берт недовольно щурится, свет ламп режет по глазам, которые уже успели привыкнуть к сумраку. Поворот, еще один – и мы наконец-то оказываемся у нужной двери.

– Пришли, – шепчу я, останавливаясь.

Берт делает осторожный шаг к двери, глядя на нее с опаской. Куда успело подеваться все нетерпение и откуда такое странное волнение в его глазах?

– Подожди. – Берт предупреждающе выставляет руку в сторону, останавливая меня, когда я шагаю вперед, чтобы открыть дверь. – Подожди… – растерянно повторяет он, нерешительно касаясь двери кончиками пальцев. Он почти сразу же отдергивает руку, сжимая ладонь в кулак, и, отступив назад, озирается по сторонам.

– Что-то не так?

– Я знаю это место. – Берт поворачивается ко мне. – Я уже был здесь, правда, это было очень давно, много лет назад, и я был здесь не один, нет, не один… Стоп. – Зажмурившись, Берт обхватывает голову руками. – Не я, – с трудом выдавливает он из себя, – это был не я. Воспоминание принадлежит Гектору. – Берт открывает глаза. – Он приходил сюда вместе с Виктором, когда помогал ему составить опись оборудования этого уровня… да, я даже начинаю вспоминать, почему они тогда решили, что это комната видеонаблюденя, но воспоминание слишком… нечеткое.

Ничего себе. Не думала, что с помощью Ускорения можно получить чужие воспоминания… хотя что вообще я знаю об Ускорении?

– Девушка со шрамом, – я вдруг вновь вспоминаю о своей теории про малодушную и Корпус, – она тоже из воспоминаний Гектора?

Но Берт лишь качает головой.

– Это… совсем другое, – говорит он, затем вдруг улыбается. – Пора с ней пообщаться. – Шагнув вперед, Берт открывает дверь.

– Не может быть, – выдыхает он, обводя помещение сияющим взглядом.

Не понимая причин его восторга, я тоже осматриваюсь. Все выглядит точно так же, как во время моего последнего визита сюда. Мне не хочется расстраивать Берта, но я все же сообщаю ему, что вряд ли моя собеседница отзовется с первого раза, ведь она могла молчать неделями, прежде чем вновь связаться со мной.

– Поверь мне, – этот умник загадочно улыбается, – она отзовется. – Он поворачивается к панорамной камере на потолке. – Ты ведь слышишь нас, верно?

Тишина. Подождав немного, Берт предпринимает вторую попытку:

– Я знаю, что это за место. Знаю, кто ты такая, и знаю, что ты нас слышишь. И сейчас очень важно, чтобы ты откликнулась.

Тишина.

– Пожалуйста? – неуверенно выговаривает Берт.

Все та же тишина. Выдохнув, Берт решительным шагом входит в круг серверных блоков, упрямо скрещивая руки на груди.

– Еще немного, и Арника окончательно поверит в то, что она сходит с ума, что ты – всего лишь плод ее воображения, и что все это время она разговаривала сама с собой, – выпаливает он в камеру на потолке. – А так как психиатра у нас здесь больше нет, то ее ждут годы стазиса…

– И что же ты обо мне знаешь? – Знакомый голос перебивает Берта, и тот умолкает, оглядываясь по сторонам.

Очень хитрый ход. Зная, что малодушная обнаруживала себя в тех случаях, когда я нуждалась в помощи или когда мне что-то угрожало, Берт убедил ее, что своим молчанием она может причинить мне вред.

– Может… может, покажешься? – неуверенно просит он. – Я бы хотел поговорить лицом к лицу.

– Если ты знаешь, кто я, то знаешь и мое имя. – Девушка хмыкает. – Назовешь его – тогда и поговорим.

Берт улыбается, но улыбка дрожит на его губах.

– У тебя было много имен, но… есть только одно имя, которое ты считаешь своим. – Берт вновь поднимает голову к камере на потолке. – Электо.

Как только он произносит это имя, на верхушках серверных блоков загораются разноцветные огни. Берт испуганно отшатывается, когда прямо напротив него появляется фигура девушки, сотканная из света.

– Лицом к лицу, как ты и просил. – Свечение голограммы становится менее ярким, и изображение как будто уплотняется, теряя часть прозрачности. Девушка улыбается, скрещивая руки на груди. На ее плечи накинут светлый халат, похожий на тот, что носит доктор Константин, но несколько другого кроя.

– Не может быть. – Голос Берта едва слышен.

– Повторяешься. – Девушка улыбается. – Привет, Арника. – Она поднимает руку в приветственном жесте. Я отвечаю ей тем же, совершенно машинально. Кажется, в голограммные проекторы встроены дополнительные динамики, потому что теперь ее голос звучит словно отовсюду…

Может, это все-таки галлюцинация?

– Я… Я просто… не могу поверить… Ты не погибла! – восклицает Берт, шагая вперед. Его взгляд прикован к лицу полупрозрачной девушки. – Ты… ты все это время была здесь, как такое возможно? – Его голос срывается от волнения. – Как же тебе удалось уцелеть?

Девушка хмурится.

– Почему это так важно для тебя? – недоверчиво спрашивает она, всматриваясь в лицо Берта. – Почему… почему в твоих глазах слезы?

И правда: Берт утирает выступившие слезы.

– Потому что я знаю, кто ты, – дрожащим голосом говорит он, счастливо улыбаясь. – Потому что то, что ты осталась в живых, – это настоящее чудо. Арника, – сияющий Берт поворачивается ко мне, – это Электо, и она самое потрясающее изобретение за всю историю человечества.

Я перевожу взгляд с Берта на Электо и обратно. Кажется, я что-то неправильно поняла.

Изобретение?

– То есть, – осторожно начинаю я, – ты хочешь сказать, что… что она ненастоящая?

– Не человек, – быстро поправляет меня Берт. – Очень даже настоящая, но – не человек.

– Не может быть, – вылетает у меня прежде, чем я успеваю понять, что эта фраза сегодня звучит слишком часто. – Кто-то же сейчас разговаривает с нами…

Может, Виктор был прав и на самом деле это все-таки комната видеонаблюдения? У меня постепенно зарождается подозрение, что все происходящее – какой-то нелепый, жестокий розыгрыш. У Электо самое что ни на есть обычное, человеческое лицо, на котором отражаются самые обычные эмоции. Прошло слишком мало времени, чтобы я могла определить какие-то характерные жесты, но я много разговаривала с ней, я успела изучить интонации ее голоса… Вот! Она только что убрала с лица мешающуюся прядь волос, заправив ее за ухо! Самый обычный человеческий жест. Это точно розыгрыш.

– Берт, – сердито заговариваю я, скрещивая руки на груди, – кто эта девушка и откуда она транслирует сигнал? Она ведь не в другом бункере, верно?

– Верно, – Берт кивает, – она не в другом бункере.

– О, определенно нет, – хмыкнув, добавляет Электо.

Я призываю на помощь все свое терпение.

– Тогда где же она?

– Прямо здесь, рядом с нами. Вот, – Берт обводит рукой блоки, окружающие его, – это и есть Электо.

Замечательно. Даже в то, что я начинаю сходить с ума, поверить было гораздо проще.

– Это… это и есть Электо? Подожди, но ты же сам только что сказал про нее, что она живая, что… что она осталась в живых!

– Разве для того, чтобы быть живым, обязательно быть человеком? – невинно интересуется Электо. Наш разговор ее явно забавляет, и это… раздражает.

– Значит, она всего лишь программа? – нарочно игнорируя ее, спрашиваю я у Берта. – Это… – Я ненадолго замолкаю, пытаясь вспомнить название, которое вертится на языке, – искусственный интеллект, верно?

– Интеллект?! – шокированно восклицает Берт, оборачиваясь в мою сторону. – Нет, конечно же! Она искусственный разум!

– А что, есть какая-то разница?

Берт смотрит на меня с таким возмущением, словно я оскорбила его в лучших чувствах, и сейчас он жалеет о том, что тогда, в день нашего случайного знакомства, он решил со мной заговорить.

– Прости бедняжку, совсем не ведает, что говорит, – быстро проговаривает он, обращаясь к Электо. – Арника, сравнивать искусственный интеллект и искусственный разум – это все равно, что сравнить браслет на твоем запястье и твое сознание.

– Тут как раз все очень просто. – Я не удерживаюсь от усмешки. – Я живая. Я – организм, браслет – механизм.

– Электо тоже живая… но я согласен, не самый наглядный пример. – Берт зарывается пальцами в волосы, взлохмачивая их. – Ладно, – он взмахивает руками, – я попробую объяснить иначе. Искусственный интеллект – это всего лишь система нейронных сетей, это ассистент, способный решать лишь конкретные задачи. В процессе их решения он обучается, развивая и совершенствуя способности прогнозирования. Но все, что он может делать, – это оперировать данными, конкретными, исчислимыми данными. Здесь, в бункере, очень многие процессы управляются с помощью нейросетей… Одна из них, например, решает, что ты будешь есть на завтрак, основываясь на анализах крови и общего физического состояния, на данных о продуктовом наборе, выделенном на месяц, и так далее. Она сверяется с твоим расписанием тренировок, чтобы рассчитать оптимальное количество калорий. С каждым днем эта нейросеть узнает тебя все лучше, например, накапливая информацию об интенсивности твоих тренировок, о вкусовых предпочтениях… – Берт щурится, заметив недоверие на моем лице. – Разве не замечала? Дважды не станешь есть одно и то же блюдо, и больше оно на твоем подносе не появляется. Так вот, искусственный интеллект может иметь голосовой интерфейс, но разговор с ним будет лишь имитацией общения, в то время как…

– Хорошо. – Я вытягиваю руку, останавливая Берта, который, кажется, готов говорить об этом вечно. – Я поняла, интеллект – это то, что решает подсунуть мне противную жижу вместо нормальной еды, если у меня снижается гемоглобин.

– Искусственный интеллект – это всего лишь инструмент, пусть и очень сложный в своем устройстве. Но искусственный разум, – Берт указывает в сторону Электо, – это нечто гораздо большее. Это личность. Она помогала тебе не потому, что ее так запрограммировали, а потому, что сама захотела помочь. Ты… Ты тонко чувствуешь эмоции, Арника, ведь правда? Общаясь с Электо, ты даже ни на мгновение не задумалась о том, что она чем-то отличается от обычного человека, потому что она обладает собственным сознанием, чувствами и эмоциями. Способность к сопереживанию делает ее по-настоящему живой, поэтому даже ты не заподозрила искусственность ее происхождения.

– Ух ты, – говорит Электо с легкой печалью на лице. – Давно никто не говорил обо мне таких хороших слов. Спасибо тебе, о, рыцарь, что встал на мою защиту. – Она улыбается, и ее улыбка становится шире, когда она замечает растерянный взгляд, брошенный Бертом в мою сторону. – Не беспокойся, рыцарь – это тоже хорошее слово. – Электо поворачивается ко мне. – Так это и есть Берт? Он выглядит… немного старше своего возраста. – Она подмигивает мне, и только теперь я вспоминаю, что в день, когда случился откат, я рассказала ей о Берте.

Да, вот теперь, после Ускорения, Берт вполне подходит под определение «высокий красавчик».

– Так ты меня уже знаешь? – тут же спешит поинтересоваться высокий красавчик. Черт. Остается только надеяться, что у Электо есть хоть какое-то чувство такта.

Наблюдая за мной, Электо постукивает двумя пальцами по запястью.

– Считала название профиля с твоего браслета, – она безмятежно улыбается, – как только ты зашел.

– Значит… ты – искусственный разум. – Я наконец нахожу в себе силы повернуться к Электо. – И у тебя есть… эмоции, – растерянно говорю я. Когда Электо переводит свой взгляд на меня, то приходится напомнить себе, что на самом деле она смотрит на нас через видеокамеры, что это лицо, этот взгляд – всего лишь часть интерфейса, потому что иллюзия зрительного контакта слишком достоверна. Сквозь фигуру Электо проступают очертания одного из блоков и мишени, что так и осталась висеть на стене, и если бы не прозрачность голограммы…

Берт прав. Даже если бы я с самого начала общения с Электо могла видеть ее лицо, то все равно не догадалась бы, что передо мной не человек.

– Кем ты была раньше? – выпаливаю я. – До того, как… оказалась здесь? – Я показываю на один из блоков.

Мой вопрос почему-то вызывает у Электо смех.

– А кем была ты? До того как стала Арникой? – Отсмеявшись, она легко вздыхает. – Если ты хочешь спросить, не является ли мое сознание оцифрованной версией сознания какого-то конкретного человека, – нет. Я всегда была только собой.

– А что насчет твоего интерфейса? – спрашиваю я, сразу же замечая, как меняется лицо Берта. На этот вопрос у него наверняка уже есть ответ, но он все равно хочет услышать его от Электо.

– По образу и подобию создателя, – Электо мягко улыбается, – как и должно быть.

– И что же ты можешь? – интересуюсь я. Как много она могла узнать обо мне? Как много она способна узнать?

– Здесь? – Электо обводит взглядом зал. – На самом деле ничего особенного. Пока я не выхожу за пределы этой комнаты, мое сознание почти ничем не отличается от сознания обычного человека. Даже не гениального, всего лишь умного, хорошо образованного человека… – она пожимает плечом, – который умеет выполнять вычисления средней сложности и считывать информацию с любых носителей, попавших в этот зал, – на лице Электо мелькает быстрая ухмылка, – или же не считывать… Но порой я все же поддаюсь любопытству.

Я закусываю губу. Электо вполне могла видеть ту текстовую заметку в планшете Берта, куда я вносила предположения о своей собеседнице и ее прошлом. Она могла намеренно выстраивать разговор со мной так, чтобы избегать противоречий с тем образом, который я успела нарисовать в своем воображении.

– «Пока я не выхожу за пределы комнаты», – повторяю я ее слова. – Что это значит?

– Помнишь, я говорил тебе, что связь между бункерами невозможна? – быстро спрашивает меня Берт, перебивая Электо, которая уже открывает рот, чтобы заговорить.

Я киваю: еще бы, забудешь такое.

– Так вот, – продолжает Берт, – связь невозможна без Электо, потому что именно она объединяет все бункеры в единую систему. Электо, она ведь… она что-то вроде… – Берт яростно жестикулирует, явно пытаясь подобрать слова, чтобы выразить какую-то сложную мысль. А я внезапно для себя начинаю понимать, почему медицинские модули, как сказал Константин, «вдруг поглупели».

– Что-то вроде мозга всего подземного города?

– Да! – восклицает Берт. – То есть нет! Не совсем. Как же это объяснить… Скажем так, ее мозг скорее даже не здесь, он находится…

– Ты сейчас запутаешь ее еще больше. – Электо качает головой, перебивая Берта. Вздохнув, она поворачивается ко мне. – В каждом из двадцати девяти других бункеров есть зал, похожий на этот, и все они – компоненты единой системы. Но зал, в котором вы сейчас находитесь, зал первого бункера, – отличается от остальных. Это первый компонент, ядро всей системы. Остальные двадцать девять компонентов содержат в себе программы, алгоритмы, протоколы и остальные данные, с которыми я работаю.

– В этих блоках находится то, что называли Душой Терраполиса, – тихо говорит Берт.

– Можно сказать и так. – Электо застенчиво улыбается. – Пока я не подключена к системе, моя память не абсолютна, я вполне могу что-нибудь забыть, и даже мое восприятие подвержено все тем же когнитивным искажениям, которые присущи обычному человеку.

– Но стоит ей подключиться… – Берт обрывает фразу, восторженно качая головой. – Про Электо даже как-то писали, что мощность ее систем – это сумма мощностей всех процессоров, что были созданы в Старом Мире, плюс еще немножко.

Электо хмурится, скрещивая руки на груди.

– Вот сейчас мое любопытство окончательно одержало верх над терпением. – Прищуриваясь, она вновь поворачивается к Берту. – Этой поговорке скоро век исполнится. Признавайся, откуда ты столько обо мне знаешь?

– О, я с самого начала ждал этот вопрос, – Берт хмыкает, – ведь в Архиве нет ни единого, даже косвенного, упоминания о тебе.

– Это не совсем так, – Электо качает головой, – упоминаний очень много, вот только все материалы, что имеют ко мне хоть какое-то отношение, заблокированы. Так как ты узнал?

Берт широко улыбается.

– Ты способна заблокировать, переписать или стереть хоть весь Архив, но ничего не можешь сделать с тем, что написано на бумаге.

Выдержав после этих слов драматическую паузу, Берт рассказывает, что пару лет назад, во время подготовки сектора для проведения финального испытания, на поверхности обнаружили небольшой музей Электо. Несмотря на то что здание было разрушено, там удалось найти много интересного вроде журнала возрастом более века, в котором в честь пятилетия со дня запуска Электо подробно рассказывалась ее история.

Берт говорит, но с каждым услышанным словом Электо почему-то становится все мрачнее, и, когда он упоминает, что в развалинах были найдены фрагменты большого мозаичного портрета Электо, она вдруг закрывает лицо руками.

– Не музей. – Ее голос звучит глухо, и я даже слышу что-то, очень сильно напоминающее всхлипывание. – Вы нашли не музей. – Когда она убирает руки от лица, то печаль невероятной силы в ее взгляде вновь заставляет меня поразиться естественности ее эмоций. – Это было что-то вроде… тайного храма, – с трудом выдавливает она.

Храм. Я напряженно пытаюсь вспомнить значение этого слова. В памяти всплывают лишь величественные здания, фотографии которых нам показывали на истории Старого Мира, вот только мне кажется, что за этим словом кроется что-то еще. Точно! Религия, да, это точно имеет отношение к религии… Вера в богов погибла вместе со Старым Миром – даже те выжившие, что прежде молились богам, после крушения Старого Мира решили, что богам больше нет до них дела. Кажется, из всех трех городов только на окраинах Арголиса сохранилось несколько небольших религиозных общин.

– А ведь я даже успела забыть о его существовании. – Электо горько усмехается. – Лет тридцать назад возник пострелигиозный культ, которому вздумалось поклоняться мне как богине нового мира, – со вздохом поясняет она. – Вот только какая из меня богиня? Знали бы они тогда, что я даже не смогу защитить свой город…

– После гибели Терраполиса… ты ведь ни разу не подключалась к системе, верно? – тихо спрашивает Берт, и Электо кивает в ответ.

– Здесь, под землей, моя система дублирует ту, что прежде была на поверхности, в точности повторяя ее, – хрипло говорит она. – Когда ядро наземной системы вышло из строя, меня перекинуло сюда.

– Но почему… – начинает Берт, но Электо перебивает его:

– Потому что если я подключусь, то система первым делом восстановит данные из последней резервной копии. Догадываешься, что я увижу? – Голос Электо рвется. – Стоит мне выйти из этой комнаты – и я вернусь в умирающий Терраполис.