Глава 5
Будильник на тумбочке у изголовья показывал десять минут седьмого, надо было вставать. С улицы уже слышался нарастающий шум города. В этом разноголосом хоре звуков Юй Ливэнь, как жена директора автозавода, улавливала прежде всего шум машин и по гудкам, рокоту мотора могла даже отличить грузовик от самосвала, джип от легковушки.
Ей хотелось приготовить мужу вкусный завтрак — им редко удавалось поесть вдвоем. Подумав об этом, она улыбнулась: какая она все-таки глупая, муж для нее чуть не центр вселенной! Даже обычная еда, если он сидел за столом вместе с ней, становилась вкуснее, а привычные комнаты, когда он бывал дома, казались уютнее.
Но Юй Ливэнь продолжала лежать, не шевелясь, боясь разбудить спавшего рядом мужа. Она только приподняла с подушки голову и внимательно посмотрела на его исхудавшее лицо. Да Чэнь Юнмин явно переутомлен! Он спал как мертвый, без единого движения, и его брови были скорбно сдвинуты. Глаза глубоко запали, голова почти седая, хотя ему лишь пятьдесят с небольшим. И зарос весь — давно не стригся и не брился. Вчера вечером она прильнула лицом к его щеке, так чуть кожу себе не ободрала. «Сколько же ты не брился?» — спросила она. Он рассеянно усмехнулся и не ответил, наверное, задумался. Юй Ливэнь потрепала его по щеке: «Ты о чем думаешь?» — «Так, вроде ни о чем». Он ласково поцеловал ее в лоб. В этом поцелуе была именно ласка, а не страсть. Неужели ее все еще нужно утешать и отвлекать, словно невинную девушку? Ведь она видит, что у него на сердце какая-то тяжесть, которая не дает ему интересоваться ничем другим, и даже когда Ливэнь лежит в его объятиях, он лишь с нежностью ласкает ее.
Они поженились очень поздно. Если бы в шестьдесят втором году он не попал в больницу, то, наверно, никогда бы не выкроил времени для любви и брака. Нынешняя молодежь уже не понимает этого и не верит, что такие люди могли существовать. В тот год ему было тридцать семь, а ей всего двадцать три, она только что окончила медицинский институт и пришла в больницу практиканткой.
Лежа на больничной койке, он все время пристально смотрел на дверь и боялся отвести глаза, потому что в проеме двери часто мелькала стройная фигурка в белом халате. Порою Юй Ливэнь подходила к нему и улыбалась, и тогда он ощущал, что кроме производительности труда, стоимости продукции, основного и оборотного капитала, государственного плана, прибыли и тому подобного на свете существует еще кое-что, способное завладеть его воображением, силами и чувствами. Светлые брови вразлет, добрые глаза, небольшой рот, мягкие движения девушки почему-то напоминали ему об уютном гнезде в густой тенистой кроне деревьев. Он влюбился так же бешено, безоглядно, как и работал. Сразу. Некоторые осуждали его за это. А почему, собственно, нельзя влюбиться с первого взгляда?
Она была беспартийной, его и тут предостерегали. Но разве беспартийность — это вина? Когда мы наконец избавимся от формального взгляда на вещи и научимся постигать их суть?
В ее добрых глазах сквозило сомнение: «Гожусь ли я для тебя? Сумею ли сделать счастливым?» Он заключил ее в свои объятия: «Девочка моя, да ты рождена для меня!»
Но дальше их любовные отношения складывались не совсем обычно. Поспешно скидывая после смены белый халат и даже не успев поесть, Юй Ливэнь спешила на свидания и прогуливалась с Чэнь Юнмином под руку среди цветов, под луной. «Как, ты голодна? — поражался он, словно не веря, что она подобно всем смертным должна питаться, чтобы жить. — Это я виноват, ну-ка побей меня!» Он брал ее маленькую ручку, шутливо шлепал ею себе по щеке, и они бежали в первую попавшуюся харчевню. Там она торопливо глотала еду, жалея, что их время уходит, потому что он виделся с ней совсем мало и редко.
А однажды она тщетно просидела на скамье в парке и час, и два, потом он вдруг прибежал рассерженный — то ли на себя, то ли на нее — и воскликнул: «Давай поженимся! Сколько мы еще будем так ходить? У меня нет времени на ухаживания...»
Или вдруг телефонный звонок: «Извини, я никак не могу прийти, не отпускают. Целую тебя!» Она молчала. «Почему ты не отвечаешь?» — повышал он голос. Она продолжала молчать. «Ну хорошо, может быть, в десять часов у меня будут полчасика свободных, приходи ко мне, ладно?»
В конце концов одним летним днем он, крепко держа Юй Ливэнь за руку, отвел любимую в уличный комитет и там с ней зарегистрировался. Девушка едва держалась на ногах от смятенных мыслей и изнуряющей жары. Они остановились под акацией, с низких ветвей которой время от времени падали стручки, похожие на маленьких висельников. Один из них попал девушке за ворот, она бессильно застонала, заплакала, уронив голову на крепкое плечо Чэнь Юнмина. Он вытащил из кармана большой, невероятно измятый платок и поспешно стал вытирать ей слезы, спрашивая: «Что с тобой? Что случилось?» В его тоне Юй Ливэнь почувствовала волнение, которого раньше никогда не замечала. Она знала, что люди, подобные ему, не волнуются даже перед лицом смертельной опасности. Выходит, она для него действительно дороже всего на свете, только он не любит часто говорить об этом. Ведь сердце бьется себе в груди, и никто о нем постоянно не помнит, однако стоит ему перестать биться, как человек умирает.
Все в их жизни обновилось, наполнилось смыслом, а их новая комната была пуста. Чэнь Юнмин бестолково ходил по ней и пытался навести порядок, перекладывая какие-то картонные коробки с пола на подоконник, а потом, когда открывал окно, снова сбросил коробки в угол. Наконец развел своими большими руками и сказал: «Извини, мне, наверное, стоит вымыться!» «Хочешь я тебе воду подогрею?» — спросила она и застыдилась. Как и ее вещи, в беспорядке стоявшие на полу, она еще не привыкла к этой комнате и не знала, что ей делать. «Спасибо, не надо!» — ответил Чэнь. Он долго мылся холодной водой под краном в туалете, затем вернулся, с мокрой головой, пахнущий мылом, и радостно воскликнул: «Моя маленькая женушка, а не поужинать ли нам?»
Коробок в комнате было много, но никакой еды они не нашли. Единственным их свадебным угощением стало печенье.
Жизнь после свадьбы шла очень счастливо. Они так мало бывали вместе, что их чувства под давлением времени как будто сгустились. От одного только поцелуя мужа Юй Ливэнь не могла опомниться по нескольку дней, а потом с нетерпением ждала новой любовной игры. Командировки, разлуки лишь добавляли их ощущениям свежести.
Быть женой Чэнь Юнмина оказалось нелегко, но радостно. Разве не о таком муже она мечтала, когда была еще восторженной девушкой? Сильный, искренний, не пасующий перед трудностями. Конечно, не обошлось без волнений, забот, раздумий, горестей. Во время «культурной революции» Чэня чуть не убили, несколько месяцев держали в сыром коровнике, и в результате он заработал хронический ревматизм, не мог даже ходить. У Юй Ливэнь сердце разрывалось от боли, когда она видела, как сгорбился ее стройный, высокий муж, как он с трудом передвигался по комнате, держась за стены. Она с ног сбилась в поисках лекарств, сама готовила снадобья, делала мужу припарки, а он еще шутил: «Я буду всем мужчинам советовать, чтобы они женились на врачах!»
Она смеялась, но слезы помимо воли капали на свежие бинты перевязки. Чэнь Юнмин брал ее за плечи, а она отворачивалась, не могла смотреть ему в глаза. Он спрашивал: «Я так плохо выгляжу? Вот погоди, поправлюсь и на плечах унесу тебя в Ароматные горы»[11].
Чэнь и вправду поправился, но его черные волосы начали седеть, а каждый сустав при перемене погоды скрипел, точно заржавленный замок. От опытного врача все это не могло укрыться. В горы они, конечно, так и не сходили.
Два года назад заместитель министра Чжэн Цзыюнь лично вызвал Чэня, чтобы предложить ему пост директора автомобильного завода «Рассвет». Замминистра как будто задался целью напугать будущего директора: «Скажу тебе начистоту: этот завод из года в год терпит убытки. Обеспеченность оборудованием составляет всего тридцать пять процентов, хотя ты знаешь, что наше министерство требует восьмидесяти пяти. Цеха большие, но ступить некуда, всюду валяются детали, заготовки, разбросана металлическая стружка, пакля. Сырья хватит не больше чем на половину месячного плана, да и оно раскидано по цехам. Свыше тысячи рабочих и служащих не имеют приличного жилья, в одной комнате ютятся по две семьи, только занавеской отгораживаются. Вечером, когда приходят со смены, даже света не зажигают, боятся других разбудить. Копошатся в темноте, иногда, говорят, не в свои постели ложатся!»
Чжэн Цзыюнь замолчал и долго сидел, подперев щеки ладонями. Чэнь Юнмин уже решил, что тот высказался, но замминистра вздохнул и вдруг улыбнулся, как будто извиняясь за то, что замолчал: «Мест в яслях не хватает. Крыша дырявая, кое-где даже небо видно. Когда на улице снег идет, в доме снежинки летают, и всех детей приходится загонять в те комнаты, где потолок нормальный. Стекла разбиты, рамы сломаны, многие окна заложены досками — из-за этого внутри темно. Во дворе яслей кто-то устроил свалку. Ну как дети могут жить в таких условиях? Столовая тоже черт знает в каком виде: на столах грязь толщиной с монету. В медпункте, прямо в шкафу с лекарствами, завелись мыши, всюду мышиный помет, да и сами лекарства годятся только в печку. Рабочие даже первой медицинской помощи не могут получить. Кроме того, больше ста человек на заводе еще не реабилитированы от всяких политических обвинений, а среди детей рабочих и служащих несколько сот безработных...»
«Похоже, что он прекрасно изучил этот завод, — подумал Чэнь Юнмин. — Видимо, бывал там и все видел собственными глазами».
Внезапно Чжэн Цзыюнь, будто споря с кем-то, категорически отрубил: «Партком министерства пришел к выводу, что ты все-таки сумеешь поднять это дело...» — «Но я никогда не руководил такими большими предприятиями...»
«Да, это тяжелая миссия, для кого угодно тяжелая. У них уже несколько директоров сменилось, в том числе двое — из бывших начальников министерских управлений. Конечно, все это происходило в период бесчинств «банды четырех», тогда никто ничего не мог поделать. Сейчас движение за модернизацию позволило создать определенные условия, но трудностей, разумеется, хоть отбавляй. На многие вопросы люди смотрят слишком по-разному, например, до сих пор дискутируют: какова главная цель производства, каким должно быть соотношение накоплений и затрат. А для чего, спрашивается, существует компартия? По-моему, первая ее заповедь — чтобы народ хорошо жил. Стыдно, что это положение до сих пор еще не усвоено! К тому же наша идейно-политическая работа словно нацелена на то, чтобы сделать из людей послушных рабов, лишенных активности, инициативы, достоинства. Все эти проблемы надо было решить давным-давно, а некоторые товарищи и по сей день в них путаются. Когда нет единодушия, действовать особенно трудно. Бывает, что человек много лет отдал делу революции, считает себя заслуженным коммунистом, а, что такое марксизм, не понимает. Вот как обстоит дело. Я не требую от тебя немедленного ответа, подумай несколько дней...»
Думал не только Чэнь Юнмин, но и все его лучшие друзья. Те из них, кто знал обстановку на заводе, говорили: «Если пойдешь туда, справишься или не справишься — все равно свалишься!» Другие считали, что этот пост слишком мал для него. Третьи просто спрашивали: «Удержишься?»
Чэнь Юнмина, естественно, волновали сложные человеческие отношения, с которыми он столкнется, запущенная организационная работа, похожая на действия ржавого механизма, где ни одна деталь как следует не вращается, убыточность предприятия, нехватка производственных заданий, куча неотложных бытовых проблем, стоящих перед коллективом. Но еще больше он думал о том, что, если коммунист оказался на поле боя, он должен по собственной инициативе устремляться в самое жаркое и опасное место.
Человеку трудно объяснить, когда, где и почему в нем вызревают те или иные качества.
В сорок девятом году Чэнь Юнмин сдавал последний экзамен в школу армейских политработников. Устный. Перед ним отвечала девушка лет восемнадцати — щуплая, с нездоровым, зеленоватым цветом лица и опухшими веками, со стыдливым взором, в традиционном китайском халате. Экзамен принимал бородач в серой военной форме. Он, наверное, был очень высоким, и его длинные ноги в обмотках высовывались из-под стола. Бородач сидел, подперев левой рукой голову, которая от бесконечных ответов отяжелела и, казалось, готова была свалиться, а в правой руке держал ручку, явно менее привычную для него, чем винтовка. На столе лежала груда личных дел, в которых после каждого ответа полагалось делать пометки.
Бородач спросил девушку: «Почему ты идешь в военную школу?» «Чтобы потом работать», — заикаясь, ответила та.
«Ты хочешь всем сердцем служить народу?» — «И народу служить, и самой кормиться... Я что-нибудь не так сказала?»
Бородач лихорадочно застрочил, не глядя на девушку. Наверное, ему не стоило так придираться к ней, но он слишком устал. Если бы он взглянул в ее честные, испуганные глаза, то не поставил бы на ее личном деле крестик. А она даже не решилась спросить, что он написал, и тут же, потрясенная, ушла, чуть не споткнувшись о его вытянутые ноги. Так легкомысленно, бездумно решается порой судьба человека.
По-видимому, именно с того дня Чэнь Юнмин понял, как важна в людях серьезность и искренность. Ведь пролетариат призван освободить не только все человечество, но и самого себя. Это освобождение касается и материальных, и духовных сфер, оно должно привести к формированию совершенного человека. Да, мир будущего — это мир совершенных людей, и человек должен уже сейчас, начиная с себя, стараться, чтобы этот мир был создан скорее.
Дней через десять Чэнь Юнмин дал согласие и спросил Чжэн Цзыюня: «В чем ваши конкретные требования?» — «Во-первых, обеспечить качество. Автомобильный завод — это поточное производство, тут на отдельных мастерах не выедешь. Во-вторых, сделать производство ритмичным, устранить необходимость переделок. В-третьих, постепенно увеличить месячную выработку. Остальное — на твое усмотрение. Ты директор опытный и требования нашего министерства знаешь. Теперь говори ты. У тебя самого есть какие-нибудь требования?» — «Ну, раз вы возлагаете на меня такую ответственность, я постараюсь справиться. За последние дни я кое-что придумал, но это можно осуществить лишь в том случае, если я буду полноправным директором. Поэтому у меня всего одно требование: дать мне побольше самостоятельности. Она нужна не мне лично, а заводу, для развития производства. Можете вы дать мне такие права?» — «Все, что можно, дадим, себе лишнего не оставим. А ограничения... — Чжэн Цзыюнь задумался. — Сумеешь выстоять, и мы за тебя постоим. Идет?» — «А это не приведет к конфликтам с нынешней администрацией? За последние два года государственные капиталовложения сократились, заказов не хватает, плановые задания снижены. Но если у нас будут материалы и заказчики, могу я расширять производство?» — «Можешь. Каждый сам ищет выход. Почему твои рабочие обязаны простаивать и голодать? Лишь бы ты действовал согласно законам экономики, а я как замминистра готов всеми силами поддерживать тебя, ответственности не побоюсь. Если на тебя будут жалобы, постараюсь спустить дело на тормозах».
Чэнь Юнмин редко проявлял свои чувства, но тут не выдержал, протянул свою лапищу и крепко пожал сухощавую руку Чжэн Цзыюня. С таким руководителем можно и пострадать, с ним даже тягость обернется радостью!
Какое бы решение ни принял муж, Юй Ливэнь всегда считала его верным. Она, возможно, не очень понимала причину его поступков, но зато верила мужу. В сорок лет она по-прежнему смотрела на жизнь словно наивная студентка. Это имело и свои достоинства, потому что ей, в отличие от женщин-политиков, не нужно было бесконечно заниматься анализом, вести себя слишком умно и вмешиваться в дела мужа. Ее заботило лишь, не осунулся ли Чэнь Юнмин, не красные ли у него глаза, не мучает ли его что-нибудь. С чисто женской мягкостью она умела успокоить его, когда он уставал. Она была всего только женщиной — хрупкой и любящей.
Юй Ливэнь не сдержалась и легонько погладила седеющие волосы мужа. В дверь постучали: четыре раза, потом еще четыре. Послышались смех и шушуканье.
Это наверняка сыновья. Чэнь был очень доволен, что у них родились близнецы: «В один присест выполнили свой родительский долг. Сколько сил разом сэкономили!» Сегодня он обещал сводить их на каток. Ребятишки были вне себя от радости, поскольку отец не часто баловал их своим вниманием. Их даже будить не пришлось, сами поднялись. И все-таки Юй Ливэнь не откликнулась на стук: пусть муж еще поспит. Дети, видимо, поняли ее, пошептались еще немного за дверью и тихо удалились.
Но Чэнь Юнмин уже проснулся. Живость, энергия полностью вернулись к нему, будто это не он лежал только что со скорбным лицом. Он схватил руку Юй, гладившую его щеку, любовно оглядел ее и поцеловал по очереди каждый из пальцев. Потом громко откашлялся. В квартире слишком сильно топили, и он всякий раз просыпался с пересохшим горлом.
Услышав его кашель, дети сразу забарабанили в дверь и, не дожидаясь ответа, пулей влетели в комнату. Чэнь Юнмин послушно встал, один сынишка уцепился за одну его руку, второй — за другую, и мальчики закрутились точно на карусели.
После завтрака Юй Ливэнь вышла вместе с ними за ворота, поглядела, как муж с сыновьями удаляются, и отправилась на рынок. В рыбном ряду она приметила жен двух заводских начальников, которые стояли в очереди и оживленно болтали. Увидев Юй, они замахали ей руками:
— Сегодня окуни очень хорошие, становитесь перед нами, а то очередь скоро подойдет!
— Нет, это неудобно, другие будут недовольны. К тому же я не собиралась покупать рыбу! — покраснела Юй. Она не любила ловчить и в то же время чувствовала себя неловко оттого, что не приняла их приглашения. Оставалось только поскорее уйти.
Женщины обиделись.
— Такая же праведница, как ее муж!
— Какое там — праведница! Когда он прилетел из Японии, так она в аэропорту при всех прижималась к своему любимому муженьку и целовала его... Тьфу! Как будто дома не успели бы нацеловаться!
— А еще интеллигенты!
— Да, сейчас они снова в почете. С тех пор как Дэн Сяопин сказал, что интеллигенция — это тоже трудящиеся, они и распушили хвосты до небес! — скрипели зубами женщины.
Они несли чушь, но в их тоне, взглядах, поднятых бровях, искривленных ртах было столько ненависти, что становилось ясно: Чэнь Юнмин причинил им огромный, неизмеримый ущерб. Их мужья в один день лишились высоких постов, благодаря которым они могли, ничего не делая, пользоваться всеобщим преклонением. На этой почве потерявшие все привилегии женщины и заключили свой священный союз.