Глава 8

К завтраку все уже знали, что он ушел. Взгляды и шепотки раздавались у меня за спиной, смолкая, когда я тянулся за едой. Я жевал и глотал, хотя хлеб камнем падал в мой желудок. Я спешил оказаться подальше от дворца — мне нужен был воздух.

Я прошел через оливковую рощу, земля под моими ногами была суха. Мне подумалось, следует ли мне теперь, когда он ушел, присоединиться к мальчишкам. Подумалось, заметит ли кто-то, если я не сделаю этого. Мелькнула надежда, что заметят. Выпорите меня, подумал я.

И тут я ощутил запах моря. Он был всюду, в моих волосах, в одежде, в липкой влажности моей кожи. И даже в роще, среди листвы меня преследовала докучливая солоноватая вонь. Желудок мой сжался, и я перегнулся через упавший ствол дерева. Уперся лбом в толстую ветку. Я должен избавиться от этого запаха.

Я пошел на север, к дворцовой дороге, пыльной, выглаженной колесами повозок и копытами лошадей. Чуть позади дворцового подворья она разделялась на две; одна бежала на юго-запад, сквозь поросшие травой и усеянные камнями невысокие холмы — я прибыл сюда этой дорогой три года назад. Вторая вилась, уходя на север, к горе Отрис, а потом далее, к горе Пелион. Я проследил ее глазами. Она ныряла меж лесистых холмов, пока не исчезала среди них.

Лучи солнца жгли меня, жаркие и тяжелые — словно гнало обратно во дворец. Но я медлил. Я слышал, они прекрасны, наши горы — кипарисы и грушевые деревья, и ручьи талой воды. Там должно быть прохладно и тенисто. И далеко до сверкающих побережий и плещущегося моря.

Я могу уйти. Эта мысль была внезапной и соблазнительной. Сперва-то я пришел к дороге, лишь стремясь сбежать от моря. Но путь лежал передо мной, и впереди были горы. И Ахилл. Грудь моя вздымалась и опускалась, пока я пытался укротить бег своих мыслей. Вещей у меня нет, ничего своего, даже туника и сандалии были Пелеевы. Мне даже не нужно собираться.

Разве что материна лира, хранящаяся в ларе во внутренних покоях. Я поколебался мгновение, думая, что мог бы вернуться и забрать ее. Но был уже почти полдень, на дорогу у меня осталось всего полдня; а там мое исчезновение заметят — так я себе льстил — и пошлют за мной. Оглянувшись на дворец, я никого не увидел. Стражей не было видно. Сейчас. Если уйти — то сейчас.

Я бежал. Прочь от дворца, по тропе, уходящей в лес; стопы мои горели, ударяя в накаленную солнцем землю. И пока бежал — обещал себе: если еще увижу его — буду держать себя в узде. Я уже понял, что грозит мне, если этого не делать. Боль в ногах, резь в тяжело дышащей груди казались ясными и благими. Я бежал.

Пот лился мне и капал на землю. Грязь, и еще грязь, весь в поту, пыль и обрывки листьев налипли на ноги. Мир вокруг меня сузился до ударов моих ног и пыльного куска дороги впереди.

И наконец — после часа? двух? — я не смог более двигаться. Согнулся от боли, полуденное солнце сделалось черным, а бьющаяся в висках кровь оглушала. Теперь лес вокруг тропы сгустился и дворец Пелея остался далеко позади. Справа виднелась Отрис, с Пелионом сразу за ней. Я взглянул на вершину и постарался прикинуть, сколько еще осталось. Десять тысяч шагов? Пятнадцать? Я перешел на шаг.

Бежали часы, мышцы мои отяжелели и ослабли, ноги подгибались. Солнце перевалило зенит и спускалось к западу. До темноты оставалось часа четыре, возможно пять, а вершина была все так же далеко. Внезапно я понял, что не доберусь до Пелиона к ночи. У меня не было еды, воды и никаких надежд найти убежище. У меня вообще не было ничего, кроме сандалий на ногах и промокшей насквозь от пота туники.

Теперь я был уверен, что Ахилла мне не догнать. Он уже давно проехал верхом эту дорогу, и теперь, должно быть, взбирался по склонам пешком. Хороший следопыт, обследовав поросль у лесной дороги, мог заметить сломанные или согнутые листья папоротника там, где прошел мальчик. Но я не был хорошим следопытом и поросль у дороги выглядела для меня одинаковой. Меня оглушали звон цикад, пронзительные крики птиц, шум моего собственного дыхания. Живот болел — от голода или от отчаяния.

И тут появилось что-то еще. Тихий звук, на грани слышимости. Но я уловил его и похолодел, несмотря на жару. Словно кто-то затаился и пытается остаться незамеченным. Отзвук случайного неосторожного шага — но и его оказалось довольно.

Я замер, прислушиваясь, страх подкатил к самому горлу. Откуда оно? Взгляд мой ощупывал заросли по обе стороны дороги. Я не смел двинуться — любой звук отдастся эхом по этим горным склонам. Пока я бежал, об опасностях не думалось, но сейчас они завладели моим разумом: солдаты, посланные Пелеем, сама Фетида, ее холодные, как морской песок, руки на моем горле. Или разбойники. Они, бывает, таятся у дорог, и я помнил рассказы от том, как мальчиков похищали и те потом умирали от издевательств. Пальцы сжались так, что суставы побелели; я старался замереть, не дыша. Взгляд мой упал на густые заросли цветущего тысячелистника, где можно было спрятаться.

Из леса за моей спиной раздался шорох, я вздрогнул, повернув голову на звук. Поздно. Что-то — кто-то — ударило сзади, толкнув вперед. Я рухнул лицом на дорогу, и кто-то навалился на меня. Я закрыл глаза, ожидая удара ножом.

Ничего. Ничего, кроме тишины и тяжести колен, придавивших мне спину. Мгновение спустя я понял, что колени не слишком тяжелы и прижимают меня осторожно, не вредя и не раня.

— Патрокл. — Патрокл.

Я не двигался. Тяжесть колен пропала, руки схватили меня, переворачивая. Сверху вниз на меня смотрел Ахилл.

— Я надеялся, ты придешь, — сказал он. Внутри у меня будто что-то подпрыгнуло, от радости и облегчения. Я будто пил его взглядом — его яркие волосы, мягкий изгиб губ. Радость моя была так остра, что я не смел дыхнуть. Не знал, что говорить. Наверное, надо просить прощения. Или еще что… Я открыл рот.

— Мальчик ранен?

Позади нас раздался глубокий голос, и Ахилл повернул голову. Из-под него, лежа, я видел только лошадиные ноги — бурые, и щетки над копытами посерели от пыли.

И снова тот голос, ровный и спокойный. — Очевидно, Ахилл Пелид, это причина того, что ты до сих пор не прибыл ко мне в горы?

Мое сознание стало проясняться. Ахилл направился к Хирону. И ждал здесь. Ждал меня.

— Приветствую тебя, учитель Хирон, и приношу свои извинения. Да, поэтому я задержался, — он сейчас говорил как царевич.

— Понимаю.

Мне хотелось, чтоб Ахилл встал. Я чувствовал себя глупо, лежа на земле под ним. А еще я боялся. В голосе человека не было ярости, но и доброты тоже не обнаруживалось. Он был ясен, ровен и бесстрастен.

— Вставай, — сказал он.

Ахилл медленно поднялся.

Я бы, наверное, закричал, если бы мое горло не сковало страхом. Вместо этого я издал полузадушенный всхлип и отполз назад.

Мускулистые лошадиные ноги переходили в столь же мускулистый человеческий торс. Я глядел на это непостижимое соединение природы человека и коня, где гладкая кожа переходила в блестящую бурую шерсть.

Ахилл позади меня склонил голову. — Господин кентавр, — сказал он. — Прошу простить за задержку. Я ждал своего сотоварища. — Он преклонил колена, его чистая туника коснулась дорожной пыли. — Прошу, прими мои извинения. Я уже давно желал быть твоим учеником.

Лицо человека — кентавра — было столь же серьезно, как его голос. Он был немолод, насколько я мог судить, лицо его обрамляла аккуратно подстриженная черная борода.

Несколько мгновений он смотрел на Ахилла. — Не нужно преклонять передо мной колени, Пелид. Но мне приятна твоя учтивость. И что же это за сотоварищ, который нас обоих задержал?

Ахилл повернулся опять ко мне и протянул руку. Я неуверенно подал свою и поднялся.

— Это Патрокл.

Повисла тишина, я знал, что теперь мой черед говорить.

— Господин, — сказал я. И поклонился.

— Я не господин, Патрокл Менетид.

Я вздрогнул при имени моего отца.

— Я кентавр и наставник людей. Имя мое Хирон.

Я сглотнул и кивнул головой. Я не смел спросить, как он узнал мое имя.

Его глаза изучали меня. — Я вижу, ты утомлен. Тебе нужна вода и пища. Путь до моего жилища на Пелионе слишком тяжек для тебя. Потому мы поступим иначе.

Он повернулся, и я постарался не слишком пялиться на его лошадиные ноги.

— Поедете на моей спине, — сказал кентавр. — Обычно я не предлагаю такого при первом знакомстве. Но должно порой делать исключения. — Он помолчал. — Полагаю, вы оба учились ездить верхом?

Мы быстро кивнули.

— Жаль. Забудьте чему вас учили. Я не люблю, когда сжимают ногами бока или погоняют пятками. Один из вас будет держаться за меня, а тот, что сзади, будет держаться за переднего. Почувствуете, что падаете — дайте знать.

Мы с Ахиллом обменялись быстрыми взглядами.

Он сделал шаг вперед.

— А как мне…

— Я опущусь на колено, — конские ноги подогнулись, опуская кентавра в пыль. Спина у него была широкой и чуть влажной от пота. — Держись за мою руку, — говорил кентавр. Ахилл так и сделал, перебросил ногу и уселся.

Теперь был мой черед. По крайней мере, мне не выпало сидеть впереди, где кожа переходит в бурую шерсть. Хирон протянул мне руку и я ухватился за его предплечье. Оно было мускулистое, толстое, покрытое черными волосами, ничуть не похожими на те, что росли на его конской половине. Я уселся, ноги мои обхватили его спину, их пришлось раздвинуть очень неудобно широко.

— Встаю, — сказал Хирон. Движение его было плавным, но все же я схватился за Ахилла. Хирон был вполовину выше обычной лошади, и ноги мои оказались так высоко, что мне стало не по себе. Рука Ахилла легко лежала на животе кентавра. — Будешь держаться так слабо — упадешь, — сказал кентавр.

Мои пальцы вспотели, сомкнувшись в замок на груди Ахилла. Я и на миг не смел расслабиться. Ход кентавра был не так плавен, как у лошади, да и дорога была неровной. Я же то и дело съезжал по скользкой от пота конской шерсти.

Тропы я не видел, но мы мягко взбирались вверх сквозь лес, несомые осторожными уверенными шагами Хирона. Я вздрагивал от каждого толчка и невольно сжимал коленями бока кентавра.

Пока мы ехали, Хирон показывал нам, мимо чего мы проезжали, все тем же уверенным ровным голосом.

Это гора Отрис.

Видите, тут, на северной стороне, кипарисы растут гуще.

Этот ручей питает реку Апидан, что бежит через земли Фтии.

Ахилл, обернувшись ко мне, улыбнулся.

Мы забирались все выше, и кентавр размахивал своим пышным черным хвостом, отгоняя мух от себя и нас.