VII
Трезоръ пробуетъ осчастливить людей и терпитъ за это непріятности
а его бракосочетаніе съ Варей, сопровождаемое торжествомъ и ликованіемъ всего «большого дома», то все это было бы не очень далеко отъ истины и уступало бы только немного въ яркости колорита, такъ какъ у насъ въ воображеніи не могло бы найтись столь яркихъ красокъ, какія были въ воображеніи Ольги Васильевны. Но изъ подобныхъ соо
— Тяжело вамъ, голубчикъ, трудиться, — говорила ей Варя.
зя же безъ этихъ маленькихъ непріятностей прожить. А вотъ ты подожди, что будетъ-то… Хорошо будемъ мы жить!..
Нечего говорить, какъ обрадовалась Игнатьевна новымъ жильцамъ, какъ она выгнала съ позоромъ и свойственнымъ ей озлобленіемъ изъ комнаты Семена Мартыновича худо пл
— Да я не устала, — говорила съ улыбкой Ольга Васильевна.
— Да-съ, это точно, что мой мужъ капитанъ былъ, царство ему небесное, а я-то неблагородная… Ужъ и какъ это я замужъ-то за него, моего голубчика, вышла, — сама по сію по
— Ну, и что же? — полюбопытствовала Ольга Васильевна
— И счастливо вы жили, любилъ онъ васъ?
— Къ заутрени завтра далъ бы Господь не проспать, — крестилась Акулина Елизаровна.
внятный, полудремотный шопотъ.
, спи, дитя мое!.. Ди-тя мо-е… — уже сквозь сонъ шептала Ольга Васильевна и тихо засыпала.
елемъ, то я сейчасъ бы привелъ въ квартиру Ольги Васильевны какого-нибудь яраго героя, и онъ погубилъ бы счастье моихъ героинь. — «Маниловщина! — воскликнулъ бы онинать маниловщину; Ольга Васильевна, слыша, что ее причисляютъ къ маниловцамъ, выбросилась бы съ горя въ окно; Варю потрясъ бы этотъ поступокъ, и она тоже выбросиласими дочерьми. У тетушки было ихъ шесть и столько же сыновей; старшей дочери, родившейся во времена мучительныхъ стремленій къ благосостоянію, няньчивщей своихъ сестеръ и едва знавшей г
выросли и не кончили курса ученья.
ыла своихъ маленькихъ кузинъ!
— Да, да, пять воскресеній не была у насъ! — быстро проговорила другая кузина Фани, неожиданно передернувъ и выставивъ изъ-подъ открытаго лифа кругленькія плечики
, ихъ не уничтожатъ никакіе перевороты, надъ ними сильно одно всемогущее время.
отъ генерала Семенова…
— Я тебя къ нимъ ревновать буду, — надула губки Жени.
— Ничего, ничего, тетушка! Фани такъ наивна, — вступилась Ольга Васильевна, не зная, что говорить насчетъ своего положенія, и радуясь, что разговоръ можетъ принять другое направленіе.
— Я заплачу, — сказала Ольга Васильевна.
жно же учиться переносить маленькія непріятности…
— Мама вотъ всегда такая! — роптали губки.
ъ
— Ты меня, можетъ-быть, будешь учить на фортепьяно играть; а такъ плохо играю, — вздулись губки «недовольства».
— Добрыя мои, я не могу согласиться покуда ни на что, — воскликнула Ольга Васильевна.
— Это отчего? — воскликнули разомъ примадонна и хоръ.
— У меня, вотъ видите ли…
— А-а! — протянули кузины и, вытянувъ лица, съ неудовольствіемъ отошли къ окну.
— Это та! — бысто пролепетала на ухо сестрамъ бойкая Фани, косясь на Варю.
— Н-да, э-то она! — вздохнула Софи, опустивъ въ отчаяніи руки.
— У нея въ ушахъ Ольгины серьги! — дернуло сестеръ за платья «ребячество».
— А-а! А-а! — протянули сестры.
— Merci, тетя.
уши Ольги Васильевны.
а во все это время, что ей говорили, и слезы навертывались на глаза просто отъ какого-то нервнаго раздраженія.
Тетушка и кузины стали собираться домой. Жени оставила свою сломанную брошку и просила отдать ее въ починку.
, — будировала она.
— Ты меня обижаешь!
ь при этихъ соображеніяхъ. Среди этихъ мыслей, она отъ времени до времени взглядывала на спавшую и склонившуюся головкой къ ея плечу Варю и кротко улыбалась сквозь и пробили двадцать девять, то-есть въ два часа ночи, уснула Ольга Васильевна, переставшая быть жиденькой гувернанткой и замышлявшая громадные планы того; какъ бы ос