307. МЕРТВЕЦ

В часы унынья и печали

Мне вспоминается, как раз

Мы, дети, весело резвясь,

Остывший труп нашли в подвале.

В углу холодном и сыром

Лежал он в рубище. Без цели

Глаза свинцовые смотрели

В пространство в ужасе тупом.

Рот сжат был плотно, щеки впали,

И, наподобие венца,

Лик неподвижный мертвеца

Седые кудри обрамляли.

Никто не ведал, как попал

Больной старик в подвал холодный,

Как он здесь мучился, голодный,

Как долго мертвым здесь лежал.

Толпа судила и рядила

О прошлой жизни мертвеца,

Догадкам не было конца,

Но в них так мало смысла было.

А между тем смущал меня

Вопрос: что сделал он такого,

За что забыть могли, больного,

Его родные и друзья?

Нетерпелив, встревожен, бледен,

Я всё узнать хотел вполне,

Когда заметил кто-то мне:

«Ты видишь, он был очень беден!»

С тех пор прошло не год, не два,

Но помнил я, бедняк забитый,

И этот труп, людьми забытый,

И эти горькие слова.

В годину нужд, в годину горя

Они меня лишали сна,

А искуситель-сатана

Шептал, смеясь: «Memento mori!»^[3]