17

Тридцать восемь минут спустя Оливия Джоулз лежала под простыней в белом салоне на Родео-драйв, а в лицо ей со змеиным шипением били шесть струй дико горячего пара.

– Гм... прости, что пристаю, но эти штуки точно нормально работают? Потому что...

– Абсолютно нормально. Лучистое тепло микроколлапсирует эпидермальные целлафиды и еще стимулирует...

– Нет, я – ничего... просто я боюсь, от них потом пятна останутся во все лицо.

– Боже мой, да расслабься уже. Ты шикарно будешь выглядеть.

Кожу пощипывало, как будто помимо шести газовых конфорок ее лицо обрабатывал взвод беззубых мини-пираний.

– Послушай, Майкл, – сказала она, твердо намеренная выжать хоть что-то полезное из тихого ужаса за четыреста пятьдесят долларов, – а ты откуда Трэвиса знаешь?

– Трэвиса? А кто это?

– Ну как же? Ты же нас познакомил в Майами.

– Так ты из Майами? У тебя, наверно, после самолета биоритмы сбились. Я тебе могу ионизацию сделать.

– Нет, спасибо. Он ведь вроде актер и одновременно писатель, да?

– А, он? Да...

– Это он сценарий писал для Феррамо?

– Да бог с тобой! Трэвис для Феррамо? Кстати, не хочешь его крем купить? Лучше сразу брать большую банку – очень выгодно: двести миллилитров всего за четыреста пятьдесят...

– Нет, спасибо. А почему Трэвис не мог написать... ой! Ты что делаешь?

– Повышаю начальное сопротивление эпидермиса. Тебе надо все-таки ионизацию попробовать. Даже если биоритмы в норме, все равно. Это, во-первых, омоложение потрясающее, потом это все гипоаллергенно, никаких свободных радикалов...

– Спасибо, не надо.

–...растительные экстракты регулируют биоколику, – монотонно пел Майкл, абсолютно игнорируя ее реплики.

– Так как ты познакомился с Трэвисом?

– С Трэвисом? – Майкл рассмеялся. – Гос-с-споди!

– А что смешного?

– Трэвис здесь деньги забирает и отвозит в банк. Он в какой-то охранной фирме работает. Слушай, у тебя свой косметолог есть? – неожиданно добавил он.

– Н-нет, нету, – ошарашенно сказала она.

– Если хочешь, я, как будешь уходить, дам тебе карточку. Теоретически я не должен вне салона работать, но к особым клиентам я на дом хожу.

– Спасибо, конечно, но я вообще-то не здесь живу.

Конфорки погасли, успокаивающий аромат эвкалипта и ровный поток бредятины погружали ее в полусон. Оливия как могла пыталась противиться их усыпляющему влиянию.

– Хочешь, я к тебе в отель приду?

– Нет. А как так получилось, что вы там на вечеринке все друг друга знали?

– А я их так-то особенно и не знаю. Просто я перед банкетами как косметолог работаю. По-моему, там часть на вилле познакомилась – у Феррамо вилла в Гондурасе, на островах, он туда нырять ездит. Так, теперь смотри, я тебе делаю эвкалипт и касторовое масло. Я ничего генетического не использую, все настоящее, все проверенное, без добавок. Я тебе еще с собой сделаю.

– Это сколько будет стоить?

– Двести семьдесят пять.

Оливия постаралась не улыбнуться.

– Спасибо, – твердо сказала она, – с меня хватит массажа.

В раздевалке она взглянула в зеркало и охнула. Это был ужас: все лицо в красных кружочках, как будто на нее напало существо со щупальцами и присосками или же стайка мелких паразитов, которые, виляя хвостиками, стремились урвать от нее кусочек. Вообще, если подумать, примерно так оно и было.

Часы показывали без четверти шесть. Через сорок пять минут у нее был ужин с Феррамо. Оливия уже здорово мандражировала и была по-прежнему покрыта красной крапинкой. Слава Богу, есть тональный крем. В шесть пятнадцать почти ничего не было заметно. Она была одета, причесана, накрашена и внешне вполне готова к встрече с неизвестным. Правда, это только внешне. Ладони потели, живот сводило судорогой от страха. Она пыталась не психовать, дышать глубже, думать головой и действовать спокойно. Надо представлять себе позитивные варианты: может, Феррамо вообще ничего не знает ни о звонке в ФБР, ни о жучке в номере. Может, это все устроил дурацкий трепач-коридорный с чудовищными мускулами и подозрительной растительностью на лице? Может, он работает на бульварную газету? Думал, в номер поселят какую-нибудь знаменитость, вот и прилепил жучка. А потом сдал ее Мелиссе. Или, может, Феррамо знает про звонок и теперь ждет возможности сказать ей, что все нормально: он, мол, понимает, почему у нее могли возникнуть подозрения. Дальше он объяснит, что он наполовину суданец, наполовину француз, что он ученый и врач и еще снимает фильмы в качестве хобби, что ему надоела вся эта суета, и он хочет уехать в Азию лечить недужных и нырять с аквалангом.

Когда настало время выходить, Оливия уже основательно себя загипнотизировала и была уверена, что все замечательно. Все просто классно! Она сейчас поужинает, развлечется напоследок, а потом вернется в Лондон спасать остатки своей журналистской карьеры.

Но оказавшись в коридоре, Оливия струсила. Она соображает, что она вообще творит? Господи, ты что, рехнулась совсем? Ехать на ужин, одной, неизвестно куда, к арабскому террористу, который знает, что он раскрыт. Какой тут к черту позитив! На ужин. Ага. Вот он тебя на ужин и сожрет. Ладно, хоть пятна удалось замазать.

Двери лифта открылись.

– Господи, что у Вас с лицом?

На нее смотрела Кэрол, эта сморщенная старушка, что обучает актеров искусству речи.

– Ничего. Я это... в салоне была, – сказала Оливия, входя в лифт. – А вы с актерами работали, да? На пробах?

– И с ними тоже.

Оливия быстро глянула на нее. Кажется, Кэрол была чем-то обеспокоена.

– Правда? То есть, вы не только с актерами, – Оливия решила рискнуть. – Вы и с остальной командой работаете?

Кэрол посмотрела ей в глаза. Казалось, она могла бы многое рассказать, если бы было можно.

– Я просто всегда думала, что это только актерам нужно, – как бы случайно добавила Оливия.

– Есть много причин, чтобы сменить акцент.

Двери открылись, и их взорам предстал холл, который, сияя красотой на фоне белой стены, пересекала Сурайя.

– Что скажете? – заговорщически спросила Оливия, кивнув в ее сторону. – Малибу с бомбейским оттенком?

– Хаунслоу^[11], – совершенно серьезно ответила Кэрол.

– А Пьер Феррамо? – шепнула Оливия, когда они выходили из лифта. – Каир? Хартум?

– А вот это уже не в моей компетенции, – слишком уж весело отозвалась Кэрол. Она не сводила глаз с Оливии. – Ну, всего доброго, хорошо вам повеселиться.

Она сухо улыбнулась и, закутавшись в кардиган, направилась к швейцару-парковщику.