на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава двадцатая

Утром я поехал в Лион. Дорога заняла два часа на поезде по унылой серой местности. Временами шел дождь, но, когда я вышел на станции, небо прояснилось. Бледное солнце и скопления облаков создавали тягостную, наполненную грустью атмосферу. Я взял такси и поехал в поместье Дюшанов.

Увидев их особняк, я сразу вспомнил то чувство, которое испытал в доме Хогартов. Он был покрашен в светло-желтый цвет и располагался на непроезжей улице на краю соснового леса. Особняк состоял из трех корпусов: двухэтажный в центре и два поменьше по бокам. На веранду вела широкая лестница, на парадной двери висел медный почтовый ящик.

Фасад был частично увит плющом, окна с белыми рамами в обрамлении дрожащих коричневых веток смотрели на мир, как огромные глаза. Слева от особняка стояла старая конюшня, а справа я увидел сад с розовыми кустами и несколькими яблонями. Вид поместья не радовал глаз, и пасмурное небо только усугубляло картину. Тишина давила, как бетонная плита.

Я поднялся на крыльцо и позвонил в звонок. Никто не ответил. Я собрался позвонить во второй раз и тут заметил, что к дому по грунтовой дороге приближается маленький «рено клио» синего цвета. Машина свернула с дороги и остановилась возле конюшни. Из машины вышла пожилая женщина, она открыла двери конюшни и загнала машину внутрь. Когда она вышла из конюшни и направилась к дому, я заметил у нее в левой руке прозрачный пластиковый пакет с продуктами.

Подойдя к лестнице, она увидела меня на крыльце и остановилась. Она была примерно того же возраста, что и Клодетт Морэл, но выглядела гораздо лучше.

– Здравствуйте, – сказал я. – Извините, что побеспокоил. Вы – мисс Майлло? Меня зовут Джеймс Кобб. Я приехал из Соединенных Штатов, у меня для вас личное послание от Джошуа Флейшера.

Женщина несколько секунд молчала, как будто не поняла, что я ей только что сказал, а потом спросила:

– Предполагается, что я знакома с этим джентльменом?

– Я знаю, что вы и ваша сестра Симона познакомились с ним и с его другом Абрахамом Хэйлом в Париже в середине семидесятых. Насколько мне известно, Симона и Абрахам несколько месяцев работали вместе в фонде «Л’Этуаль».

Женщина ничего не ответила, но стала подниматься по лестнице. Я спустился, чтобы помочь ей донести продукты.

Когда мы оказались у парадных дверей, она взяла у меня пакет и сказала:

– Простите, доктор Кобб, но сейчас у меня нет времени с вами разговаривать. Мой отец болен, я должна за ним ухаживать. Надеюсь, вы меня понимаете.

Она достала из кармана плаща латунный ключ с замысловатой бородкой и открыла им дверь.

– Джошуа Флейшер умер от лейкоза, мисс Майлло. Абрахама тоже больше нет. Он умер в психиатрической клинике, куда попал после того, как убил проститутку, которой платил за то, чтобы она играла роль вашей сестры.

Женщина побледнела и, немного поколебавшись, жестом пригласила меня следовать за ней в дом. Когда я вошел, она закрыла за мной дверь. Мы стояли в огромном холле с мраморным полом и обшитыми деревянными панелями стенами.

– Papa, j’arrive! – крикнула она. – Nous avons un visiteur! Tout va bien?[12]

Женщина повесила на вешалку свой плащ и предложила мне последовать ее примеру. Я оставил куртку и портфель в холле и поднялся следом за ней по лестнице.

Пройдя через кухню, мы вошли в просторную гостиную с длинным столом посередине. Справа от стола был мраморный камин, слева – буфет из красного дерева. В гостиной было чисто, освещение хорошее. Обилие антикварной мебели, картины и гравюры на стенах, доспехи и клинковое оружие делали ее похожей на музей. Возле камина в кресле-каталке сидел человек, укутанный в шерстяное одеяло, как мумия.

Женщина подбежала к нему, ощупала одеяло и вздохнула.

– Подождите минутку, – сказала она мне. – Я должна его переодеть.

Она сняла кресло-каталку с тормоза и увезла мужчину в соседнюю комнату, а потом закрыла за собой высокие двери.

Я сел на стул у стола. Пол недавно отполировали, стены перекрасили. Под потолком громадная люстра. В углу маленькая подушка и миска с водой – кошачье гнездышко без кошки. В другом углу какой-то странный алтарь: несколько деревянных полок, а на них расставленные в каком-то загадочном порядке иконы, распятья и две статуэтки. А между ними, рядом с небольшой лампадкой, – фотография молодой женщины в рамке.

В гостиной было очень тепло, а воздух – влажный. Я встал и потрогал батареи – чуть не обжегся. Из-за двери доносился голос женщины, монотонный, похожий на жужжание пчелы в банке.

Когда женщина вернулась в гостиную минут через десять или около того, я заметил, что она переоделась – на ней был светлый шерстяной свитер и вельветовые брюки. Старик в кресле, худой и горбатый, был очень древним, я бы мог поклясться, что ему больше ста лет. Несмотря на жару в гостиной, на нем был тяжелый длинный, до щиколоток, халат, из-под халата выглядывали кальсоны того же цвета. Череп облепили длинные, абсолютно седые и нечесаные пряди волос. При ярком свете его кожа напоминала древний пергамент, глубоко посаженные глаза смотрели в пустоту.

– Теперь у нас все хорошо, правда, папа? – спросила женщина и пробежала пальцами по волосам старика. – Может, предложим нашему гостю бокал вина, как ты считаешь?

Я сказал, что не стоит беспокоиться, но она поспешила в кухню, оставив меня наедине с Лукасом Дюшаном. Я поводил ладонью вверх-вниз у него перед лицом, но он, как мне показалось, этого не заметил, его глаза не следили за моими движениями. Щеки у него были покрыты темными пятнами, а все лицо изрезано глубокими морщинами. Женщина принесла из кухни серебряный поднос с графином с красным вином и двумя бокалами. Она поставила поднос на стол, разлила вино по бокалам и, не ожидая меня, пригубила из своего.

– Не останетесь у нас на ланч, доктор Кобб? Я приготовила андуйеты, папины любимые.

Я сказал, что не голоден.

– Я тоже не голодна, а вот папа наверняка проголодался. Мы можем поговорить, пока я его кормлю.

Я пригубил вино и снова стал ждать, наблюдая за Лукасом Дюшаном, который все так же неподвижно сидел в своем черном кресле-каталке.

Женщина накрыла на стол, ее движения были размашистыми, словно она совершала давно сложившийся ритуал, и принесла из кухни сосиски с картошкой.

Она кормила своего отчима и после каждого кусочка вытирала ему рот кухонным полотенцем. Я молчал и ждал, когда она снова заговорит.

– Он был лучшим отцом на свете. Когда мы сестрой были маленькими, он никогда нас не наказывал, никогда, ни при каких обстоятельствах. Я наняла сиделку, она приходит два раза в неделю, но мне нравится за ним ухаживать, мне это не в тягость.

Она отпила из своего бокала, промокнула губы и внимательно на меня посмотрела.

– А теперь, доктор Кобб, пожалуйста, расскажите, как вы узнали об Абрахаме и Джошуа и откуда вам столько известно об их прошлом?

– Я психиатр, мисс Майлло, и Джош был одним из моих пациентов. Он рассказал мне о том периоде времени, когда они в середине семидесятых жили в Париже. После его смерти ко мне попал дневник Абрахама Хэйла.

– Вы сказали, что у вас ко мне личное послание от Джошуа. Что это за послание?

Я постарался как можно короче рассказать все, что знал о Джоше и Абрахаме. Она слушала внимательно и не перебивала. Под конец я упомянул, что перед поездкой в Лион встречался в Париже с Клодетт Морэл.

– Я слышала от наших общих знакомых, что она не совсем в себе последние годы, – сказала мисс Майлло. – На вашем месте я бы относилась ко всему, что она говорит, с большой долей иронии.

– Она сказала мне, что вы в те времена были лучшими подругами и вместе снимали квартиру.

– Ну я бы так не сказала. Да, мы дружили и снимали вместе квартиру, но…

– Еще она рассказала, как вы попросили ее пойти вместе с вами в отель, где Симона собиралась встретиться с Джошуа. Это было в ту ночь, когда пропала ваша сестра.

Мисс Майлло закончила кормить отчима и убрала со стола. Из кухни она вернулась с пепельницей и пачкой сигарет.

– Я плохо помню детали того вечера, доктор Кобб, это было так давно. И какое это теперь имеет значение? Что просил передать Джошуа? Простите, но у меня не так много времени. Я понимаю, вы проделали большой путь…

– Сначала, мисс Майлло, позвольте мне кое о чем вас спросить. Вы не думаете, что Джош, или Абрахам, или они оба могли быть причастны к исчезновению вашей сестры?

– Что, простите? Нет, я так не думаю. А почему вы спрашиваете?

Я достал из кармана золотой медальон, который прислал мне Джош, и положил его на стол перед мисс Майлло.

– Джош просил передать вам это.

Она взглянула на медальон, но даже не прикоснулась к нему.

– Не представляю, почему он вас об этом попросил, но все равно спасибо, мистер Кобб. Я сохраню его. Есть что-нибудь еще, что вы хотели бы мне сказать?

– Что произошло в ту ночь, мисс Майлло? Вы ведь были там, в соседнем номере. Что случилось с вашей сестрой, после того как Клодетт ушла из отеля?

Она вдавила окурок в пепельницу и посмотрела мне в глаза.

– Я не думаю, что это каким-то образом вас касается, мистер Кобб. Не знаю, что именно вам рассказала Клодетт, и не думаю, что это имеет какое-то значение. А теперь…

– Но вы точно знаете, что там произошло, не так ли?

Она встала и откатила отчима к камину. Лукас сидел с закрытыми глазами, можно было подумать, что он спит. Майлло снова села за стол и прикурила вторую сигарету.

– Вы намекаете, что я имею какое-то отношение к исчезновению сестры?

– Я ни на что не намекаю. Я уверен.

– А я думаю, вы хотите, чтобы я подтвердила фантазии, которыми поделился с вами Джошуа. Но я не могу и не стану этого делать. Думаю, вам лучше уйти. В конце концов, я не знаю, кто вы такой, зачем вы сюда явились и чего вы от меня хотите. Если вы немедленно не уйдете, я вызову полицию.

Я решил, что пришла пора вытащить из рукава припасенный туз.

– Мисс Майлло, вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Перрин, Николас Перрин? Это имя вам о чем-нибудь говорит?

Лицо у нее покраснело, мне даже на секунду показалось, что ее вот-вот хватит удар. Руки у нее затряслись, она чуть не выронила сигарету. Я услышал, как у Лукаса Дюшана забулькало в глотке, как будто он силился что-то сказать, но слова тонули, не добравшись до губ. Теперь глаза его были широко открыты, он смотрел прямо на меня.

Майлло постаралась взять себя в руки, бросила взгляд на отчима и предложила:

– Не желаете подышать свежим воздухом? В саду есть одно симпатичное место, мы могли бы там поговорить.

Мы встали из-за стола и спустились в холл. Майлло накинула на плечи плащ и поменяла шлепанцы на боты. Потом она провела меня по мощеной дорожке вокруг особняка и вывела к теплице. Мы зашли внутрь. Там было полно всякого хлама: старая одежда, садовые инструменты, треснувшие керамические горшки, пустые бутылки, садовые лейки. Но у входа стоял складной стол и четыре стула.

Пахло сыростью, в воздухе повисла пыль. Непонятно откуда взявшаяся черно-белая кошка начала тереться о ноги Майлло. Майлло наклонилась и почесала ее под подбородком, потом огляделась и нашла кружку под пепельницу.

Мы сели, и она прикурила сигарету.

– А теперь расскажите, от кого вы узнали имя, которое только что мне назвали?

– Да, но прежде я бы хотел, чтобы вы узнали кое-что о Джоше. Он так и не узнал правду о той ночи и до конца жизни подозревал себя в совершении убийства. Чувство вины пожирало его изнутри. Когда ваша подруга Клодетт несколько месяцев назад послала ему письмо с обвинениями в причастности к исчезновению вашей сестры, он в последний раз попытался добраться до правды. Он нанял меня, чтобы я ему в этом помог, но я ничего не смог сделать. Для него с годами вопрос о том, что же в действительности произошло в ту ночь, трансформировался в вопрос о том, что могло бы произойти и на что он был бы способен при определенных обстоятельствах.

Майлло пожала плечами:

– Предполагается, что я должна испытывать чувство вины по этому поводу? Откуда, скажите на милость, я могла знать обо всем этом? Не знаю, что Джош наговорил вам о нас, но правда заключается в том, что мы едва знали друг друга. Для меня он был милым симпатичным молодым человеком, который ухаживал за моей сестрой. Когда произошла трагедия, он уехал из страны. Вот и все, больше я о нем не слышала.

Сквозь стекла в теплицу просачивался тусклый солнечный свет, ее лицо, окруженное маленькими облачками дыма, было похоже на лицо призрака.

– Знаете, мисс Майлло, я постоянно думал о Джоше, пытался понять, по какой причине он мог причинить вред вашей сестре. Какие у него могли быть мотивы? Я изучил его прошлое, его характер. Чего я не понимал до вчерашнего дня, так это то, что вся эта история не о нем, она о вас, о вашей сестре и вашем отце. О Дюшанах. В реальной истории Джош и Абрахам были второстепенными персонажами и не имели никакого отношения к тому, что происходило в глубине сцены. Во всяком случае, для вас главным героем был ваш отчим. А теперь мы подошли к имени, о котором я упомянул. Николас Перрин.

Майлло слушала меня очень внимательно. Я представил, как она сидит здесь год за годом, десятилетия за десятилетиями, окруженная своими тайнами, и слышит только завывание ветра.

– После войны, – продолжил я, – вашего отца считали героем. Он был одним из немногих участников Сопротивления, которым удалось вырваться из когтей гестапо. Его пытали не одну неделю, но он не предал своих товарищей. Во всяком случае, такова была официальная история.

В конце пятидесятых власти Франции начали разыскивать Клауса Барбье, бывшего начальника гестапо в Лионе. Наконец в семьдесят первом году его опознали где-то в Перу, он скрывался там под именем Клаус Альтманн. Случился скандал. Американские секретные службы подозревались в том, что они помогли ему избежать экстрадиции в обмен на информацию о сети «спящих» советских агентов во Франции. Барбье тут же сбежал в Боливию и снова ускользнул от наказания.

При этих обстоятельствах все истории, связанные с Клаусом Барбье, снова всплыли на поверхность. В паре влиятельных газет напечатали статьи на эту тему, имя вашего отца постоянно упоминалось по телевизору и по радио. Если бы Барбье экстрадировали во Францию, на суде ваш отчим стал бы одним из ключевых свидетелей, потому что Барбье лично дважды его допрашивал.

Одним словом, Барбье все-таки экстрадировали в восемьдесят третьем и приговорили к пожизненному заключению. Он умер в тюрьме в девяносто первом. Но ваш отец так и не выступил в суде. Почему?

Майлло вдавила сигарету в пепельницу, встала и расправила плечи.

– Чего вы от меня хотите? – Голос ее стал агрессивным. – И почему вас это волнует?

– Я здесь, потому что просто хочу узнать, что в действительности произошло с вашей сестрой, и потому что эта история нуждается в финале. Теперь я уверен в том, что ни Джош, ни Абрахам, невзирая на их непростое прошлое, не имели отношения к тому, что произошло в ту ночь. Был ваш отец героем, который прошел через пытки, но отказался предать своих товарищей, или он был предателем, как заявил Перрин, увидев его имя в газетах, – все это меня не касается.

– Перрин был сумасшедшим лжецом и трусом! – подавшись ко мне, громко сказала Майлло. Она хлопнула ладонями по столу, и в воздух поднялись облачка пыли. – Прежде чем приехать сюда, он шантажировал моего отца. Кстати, он сидел в тюрьме, вы знали об этом? Сбил человека и скрылся с места происшествия. Он был старым, отчаявшимся параноиком. После того как мой отец отказался с ним разговаривать, он передал свою историю газетчикам, но ему никто не поверил.

– Возможно, но власти сочли ее достаточно правдоподобной и, стараясь не привлекать внимание прессы, провели расследование. Результаты расследования допускают двоякое толкование. Перрин тоже был участником Сопротивления, и он был арестован вскоре после ареста вашего отчима. На допросе он сказал, что его предал Лукас Дюшан. По совпадению или нет, но вскоре после поимки вашего отчима были арестованы девять членов местной ячейки Сопротивления. И всех, кроме Перрина, казнили.

– Ложь…

– В итоге власти решили прекратить расследование, его могли использовать в своих целях защитники Барбье и крайне правые ревизионисты. Перрин умер от сердечного приступа в семьдесят восьмом, и дело похоронили вместе с ним.

Майлло, не отрываясь, смотрела мне в глаза, челюсти ее двигались, как будто она жвачку жевала.

– Что вы за человек? – прошипела она. – Вы хоть представляете, что они с ним делали? Он мне рассказывал. Резали, вырывали ногти! Правда это или нет, мне плевать на заявления этого психа! Тогда никто уже не задумывался о том, что действительно происходило во время войны. Велись бесконечные дискуссии, кто с кем как поступил, кто был героем, кто коллаборационистом и почему. Стало модно переписывать историю, сидя в кресле с трубкой во рту, и винить наших отцов, хороших и плохих людей, всех.

– Вы неправильно меня поняли, я не сужу вашего отчима.

Майлло, казалось, меня не слышала.

– Хорошо, допустим, он не выдержал пыток и сделал то, что сделал бы любой. Но кто вы такой, чтобы подвергать сомнению его честность? Вы знаете, что такое настоящие пытки? Вы испытали на себе хоть малую толику того, через что ему пришлось пройти? Сомневаюсь, мистер Кобб! Но я точно знаю, что он нас спас, он был нашим ангелом-хранителем.

– И поэтому вы сделали то, что сделали, Симона? Вы пытались его защитить?

Майлло часто-часто заморгала, губы у нее скривились.

Она опустилась на стул и спросила:

– Почему вы меня назвали этим именем?

– Потому что вы не Лаура, а Симона. Не так ли? Больше других меня волновал вопрос, почему Лукас Дюшан не стал предпринимать никаких усилий, чтобы добыть больше информации об исчезновении своей дочери? Если ее похитили, она могла быть еще жива и ждала помощи. Но спустя всего два дня, когда никто не знал, что же именно с ней случилось, Лаура покидает страну и уезжает в швейцарскую клинику. У вашего отчима были деньги и власть, были связи и адвокат. Он знал, как надавить на полицию. В то же время, стоило ему захотеть, он мог проследить за этими ребятами до самой Аляски. Но нет, он ничего не стал предпринимать. Я очень внимательно изучил материалы дела, Симона. Честно скажу, полиция не очень-то старалась раскрыть это дело. И тогда я нашел единственный возможный в этой ситуации ответ на свой вопрос. Лукас Дюшан не стал ничего предпринимать, потому что хотел защитить кого-то. На кону была его репутация и свобода? Свобода Лауры? Она отказалась ему подчиняться и никогда не была его любимицей. Если бы Лаура причинила вред Симоне, Лукас Дюшан и палец о палец не ударил бы, чтобы спасти ее от наказания. Кстати, вы не узнали медальон. Это подарок Джоша вашей сестре.

– Я его узнала, – сухо сказала она. – Он был на ней в ту ночь.

– Вы уверены?

– Да.

– Но тогда почему его не узнал Джош? Он бы тогда понял, что это не ваше тело, а тело Лауры… Он сказал мне, что уже потом нашел медальон в комоде вместе с паспортом Абрахама.

Я вдруг понял, как все было. Абрахам проснулся первым. Он увидел тело и обставил место преступления так, чтобы выгородить Симону. Он, видимо, догадался о том, что произошло, понял, что Симона допустила ошибку, оставив медальон на шее сестры, и поэтому забрал его с собой.


Пытался ли он подставить Джоша, когда на следующий день оставил медальон в квартире на Рю-де-Ром? Выбросил чемодан на улице, чтобы привлечь внимание полиции? В отличие от Джоша, он знал, что Симона не умерла в ту ночь. Вот почему годы спустя, когда болезнь уже разрушила его психику, он устраивал этот маскарад с актрисой. Он пытался воссоздать мир, в котором они с Симоной по-прежнему были вместе. Но потом мозг Абрахама превратил его воображаемый Элизиум в ад, в котором Джош снова пытался отобрать у него любимую женщину.


– Я не сомневаюсь, что вы это сделали, – сказал я, – но не могу понять почему. Сначала я думал, это как-то связано с Джошем, потому что это вы организовали ту встречу в отеле.

– Это никак не связано ни с Джошем, ни с Абрахамом.

Я понял, что она готова рассказать мне правду, и не стал на нее давить. Она прикурила сигарету и какое-то время курила с отсутствующим видом.

– Тот человек, Перрин, как-то явился сюда в субботу вечером. Мы с Лаурой обе были дома. По чистой случайности приехали на выходные. Искали вместе в библиотеке на первом этаже какую-то книгу. Потом услышали голоса в отцовском кабинете и подслушали. Этот человек обвинял отца в предательстве, называл лжецом. Отец так и не узнал, что мы были там в тот день. Потом, когда он, как и вы сейчас, спросил меня, почему я это сделала, я сказала, что из ревности, потому что мы с Лаурой были влюблены в одного из тех американских парней. Я бы скорее умерла, чем сказала бы ему, что Лаура задумала его предать.

Я не хотела ее убивать. Она была моей младшей сестрой, и я любила ее. Но когда она в ту ночь ворвалась в мой номер, начала кричать и оскорблять меня, я испугалась, что ребята проснутся и услышат, какие вещи она говорит об отце. Я попросила ее оставить меня в покое, но она набросилась на меня. Я хватала ее за руки, но не могла удержать, она оказалась сильнее, чем я думала. Видимо, я вышла из себя, схватила с прикроватного столика первый попавшийся предмет и ударила ее по голове. А когда немного успокоилась, обнаружила, что держу в руке лампу и та вся в крови. Лаура без движения лежала на ковре. Я перетащила ее в ванную комнату, раздела и положила в ванну. Я пыталась привести ее в чувство, но потом поняла, что она мертва. Несмотря на все мои попытки, она не дышала, пульс не прощупывался. Когда я вернулась в комнату, Абрахам на секунду открыл глаза и посмотрел на меня, но, думаю, на самом деле он меня не видел. Я прошла в соседний номер через межкомнатную дверь, умылась, собрала все вещи Лауры и ушла. О том, что с ней в тот вечер была Клодетт, я не знала.


Симона плакала. Не всхлипывала, не кривила лицо от рыданий, слезы просто текли по ее щекам, тяжелые и блестящие, как два ручейка расплавленного свинца. Я сам до конца не понимал, почему мне так важно узнать о том, что тогда случилось. Но в тот момент, когда я наконец добрался до финала истории, я чувствовал себя так, будто отправился на край земли, надеясь собрать воедино нечто важное, а в результате у меня на руках оказалась дурная кровь другого человека. Какой смысл в постижении чужих кошмаров, если у тебя есть свои? Возможно, Джош был прав, и факты порой бывают истинными и поддельными, потому что в реальной жизни нет правды, только правды и ничего, кроме правды.

Кошка вдруг встрепенулась и убежала. В саду между лужами подрагивали тени раскачивающихся яблонь.

– Но зачем Лаура пришла в отель? – спросил я. – Какая связь между этой историей и вашим отцом?

Она передернула плечами и потушила сигарету:

– Мне было плевать на инсинуации этого Перрина, но вот Лаура отнеслась к этому иначе. Она затеяла собственное расследование и пришла к выводу, что Перрин говорил правду: наш отец был предателем. Мы много дней спорили. Я пыталась убедить ее, что она ошибается. Если бы наш отец был предателем, нацисты бы не депортировали его родителей и они бы не умерли в концентрационном лагере. Но она меня не слушала, ее так называемые аргументы против отца были абсолютно нелогичны. Я так и не поняла, действительно она в них верила или просто хотела наказать отца, потому что я, а не она, всегда была его любимицей.

Это было в мае. Вскоре после этого, летом, мы познакомились с Джошуа и Абрахамом, и у нее созрел какой-то дикий план. Не знаю, нравился ли ей Джошуа по-настоящему или она просто хотела уехать из Франции. Она с самого детства мечтала попасть в Америку. Мой отец – хороший человек, мистер Кобб. Что бы там ни говорили злые языки, он никогда ничего плохого нам не делал. Отец просто боялся, что с нами может случиться что-то дурное. Возможно, потому что он потерял семью во время войны и не хотел, чтобы это повторилось. Можете назвать это гиперопекой. Я смогла понять и принять это, а Лаура – нет. В то лето, как я уже сказала, у нее родилась сумасшедшая идея, что Джошуа может забрать ее с собой в Нью-Йорк. И она решила любой ценой воплотить эту идею в жизнь. Лаура больше не могла выносить поведение нашего отца, а если бы она осталась во Франции, он бы никогда не дал ей покоя. Поэтому она хотела уехать за границу, туда, где он не сможет ее найти. Джошуа был богат, а значит, мог ей помочь.

В общем, она начала меня шантажировать. Грозила, что, если я не уговорю Джошуа помочь ей, она расскажет обо всем полиции. Я сказала ей, что Джошуа планирует остаться на какое-то время в Париже, но она ничего не хотела слушать – я должна была уговорить его забрать ее с собой в Штаты, или все станет достоянием прессы. Поэтому я ее обманула и организовала это свидание с Джошем в отеле. Я хотела выиграть время, притворялась, будто собираюсь сделать все, как она говорила. Но меня выследил Абрахам и без приглашения заявился в отель. Они с Джошуа напились и стали, как обычно, ругаться. Я и понятия не имела, что Лаура сняла соседний номер, желая убедиться, что я ее не обманываю. И в какой-то момент, когда она поняла, что я вовсе не собираюсь обсуждать с Джошем ее безумный план, она ворвалась в номер. Остальное вы знаете.

– А кто на следующий день убрал тело из номера? Абрахам или ваш отец?

– Не знаю. Я не хотела об этом знать. Я позвонила отцу из будки и сказала, что у меня неприятности. Он приехал на машине, снял для меня номер на свое имя и сказал, чтобы я ждала его там. Он вернулся на следующий день вечером, дал мне паспорт Лауры, наличные и билет в Швейцарию. На следующий день я, пока ожидала свой рейс, увидела Джошуа за столиком в кафе аэропорта. В какой-то момент мне захотелось подойти к нему и обо всем рассказать. Но он встал и исчез в толпе.

– Вы уверены, что это был он?

– Конечно уверена. Тогда я видела его в последний раз.

– А что случилось с телом Лауры?

– Не знаю. Мы никогда об этом не говорили. Отец все уладил – это все, что мне известно.

– Все уладил… Не этим ли он занимался всю свою жизнь? Улаживал проблемы и наводил порядок.

Мы вышли из теплицы.

Она плотнее запахнула плащ и спросила:

– И все-таки, мистер Кобб, почему вы сюда приехали?

– Хотел узнать правду. Ту, которую Джош никогда не узнает. Эта правда могла бы его освободить.

– Правда – очень тяжелое слово. Вы знаете, каково это – проснуться от кошмара и увидеть все детали своего сна в реальности? Под конец уже перестаешь понимать разницу между сном и реальной жизнью.

– Я понимаю, о чем вы говорите.

– Нет, это вам так только кажется. Я даже не уверена, действительно ли помню события той ночи, или мои воспоминания – это обрывки ночных кошмаров.

Легкий ветер растрепал ее волосы. Я подумал о Лукасе Дюшане, который сидел в своем кресле-каталке у камина. Они навсегда остались с ней в этом доме, как два доисторических насекомых в куске янтаря.

Когда мы подошли к парадной лестнице, она сделала глубокий вдох и кивнула в сторону дома:

– Это место не было моим убежищем. Мне пришлось запереться и выбросить ключи. Всю свою жизнь я прожила как призрак. Вернувшись из Швейцарии, я три года не выходила из своей комнаты. Можете представить, каково это? Мать меня поедом ела за то, что я сделала, и так никогда меня и не простила… Можете быть уверены, я понесла свою долю наказания. Но я рада, что у меня есть возможность ухаживать за отцом. Было бы несправедливо, если бы такой человек закончил свою жизнь в доме престарелых, в окружении чужих людей.

– А вам когда-нибудь хотелось узнать о нем правду?

– Я всегда знала правду о нем, мистер Кобб. И что теперь будет?

– Ничего. Я полагаю, все получили свое.

– Вы пойдете в полицию?

– Я не работаю на полицию.

– Значит, все здесь и закончится?

– Нет, я так не думаю. Такое никогда не заканчивается. Но я исполнил свое обещание.


Не знаю, как долго мы проговорили. Потом я зашел в дом за курткой с портфелем и попрощался с Симоной. Когда я уходил, она неподвижно стояла на пороге. При слабом солнечном свете она напоминала сломанную игрушку.

Особняк Дюшанов стоял в такой глуши, что я целых двадцать минут шел по мощеной дороге, прежде чем увидел наконец автозаправку и уже оттуда вызвал такси. Небо потемнело, начался дождь. Я ощущал груз этой истории, как мельничный жернов на собственной шее.

Мне вспомнилась сука, которая выбирала – какого из своих щенков вынести из огня. Я представил, как Лукас Дюшан, тогда еще сильный мужчина, слушает, что говорит ему его драгоценная дочь. Как он принимает решение сделать то, что должен, потому что главное для него – спасти свою любимицу.

Мы все когда-то делаем выбор, а потом всю жизнь пожинаем его плоды. Джош решил бежать, чтобы выжить: он был слишком молод для понимания, что жизнь и выживание – не одно и то же. И нет таких стен и замков на дверях, которые могут спасти тебя от собственной памяти.

Я тоже не мог забыть момент, когда незнакомый голос в телефонной трубке сказал мне:

– Доктор Кобб? Доброе утро, сэр, простите за беспокойство, это касается одной вашей бывшей пациентки…

Я тогда сразу понял, о ком идет речь и что новость, которую мне сообщат в ближайшие несколько секунд, навсегда разобьет мне сердце.

Говорят, время лечит. Это не так. Когда с тобой случается что-то по-настоящему плохое, время просто разделяется на два разных потока. В одном ты продолжаешь жить, – по крайней мере, внешне это выглядит именно так. А в другом есть только этот конкретный момент, и он обрушивается на тебя снова и снова.


Глава девятнадцатая | Дурная кровь | Глава двадцать первая