Глава 2

Вымощенная лавандовой плиткой дорога привела их к скромному двухэтажному домику в несколько старомодном стиле. Деревянные окна, широкая веранда и в особенности буйный сад, окруженный высокой кирпичной стеной, придавали ему особое очарование.

У Джека никогда не было такого уютного дома. Да что там, вообще никогда не было дома. Есть квартира, заставленная нераспечатанными коробками. Он там почти не появлялся. Пустая, безликая, она мало чем отличалась от комнаты в отеле, но Джек не из тех, кто привязывается к материальным ценностям. Впрочем, он вообще ни к чему и ни к кому не привязывался.

– Тут уютно, – отметил он, поднимаясь по лестнице на закрытую веранду.

Элли вынула из кармана шортов связку ключей. Да, здесь и впрямь очень уютно. Очаровательный домик. Под стать владелице.

– Дом принадлежал моей бабушке. Я получила его в наследство.

Джек посмотрел с веранды, у него перехватило дыхание. Боже мой, какой вид!

– Это просто потрясающе, – выдохнул он, прислонившись к деревянной балке. Вдали виднелась полоска бесконечного пляжа, за ней сонный сине-зеленый океан.

– Где мы находимся? – спросил Джек.

– У побережья Ложной бухты, в двадцати минутах ходьбы от Кейптауна. Отсюда пляж виден на тридцать километров. Вон там, – Элли указала пальцем, – Кейк-Бей, а ближе к югу Майзенберг.

– А что за яркие кабинки по всему пляжу?

– Для переодевания. Симпатичные, правда? Пляж пользуется огромной популярностью. Если посмотришь чуть севернее, туда, где столики под черно-белыми навесами, увидишь уже знакомую булочную.

– С ума сойти!

– Твоя комната выходит окнами на пляж, а из окна ванной видна Майзенбергская гора. Здесь есть где прогуляться или покататься на мотоцикле.

Их встретили два абсолютно одинаковых белых лабрадора. Отпихнув одного из них, радостно кружившего под ногами, Элли вставила ключ в замочную скважину и открыла деревянную, декорированную стеклом дверь. Повесив сумку на крючок, она жестом пригласила Джека войти.

– Спальни наверху. Ты, я думаю, не прочь принять душ? Хочешь есть? Пить?

От него, вероятно, несло как от мусорной свалки.

– Умираю, как хочу помыться!

Он поднимался вслед за ней по деревянной лестнице, и окружавшие его цвета стали светлее. Она открыла дверь в комнату для гостей, и его глазам предстали двуспальная кровать под бело-лавандовыми простынями, пастельных оттенков стены и рыжий кот, свернувшийся на пурпурном покрывале.

– Знакомься, это Хаос. Ванная за дверью.

Элли взяла кота на руки, как ребенка. Джек почесал его за ухом. Хаос сонно моргнул.

Элли открыла окно и впустила в комнату свежий воздух. Джек уронил рюкзак на деревянный пол и подождал, пока перед глазами перестанут мелькать черные точки. Как сквозь туман, он услышал какой-то ее вопрос и постарался ответить, как положено. К счастью, она вовремя вышла из комнаты, иначе он в буквальном смысле свалился бы к ее ногам. Элли спустилась по лестнице, вошла в кухню и набрала номер подруги. Мерри ответила сразу:

– Я знаю, ты расстроилась из-за меня с моим декретом.

– Заткнись ты! Есть дело важнее! – прошипела Элли в трубку. – Митчелл прислал мне мужчину!

– Вот как? – хихикнула та. – Отец тебя уже и мужчинами снабжает? Ты настолько безнадежна? Дай-ка подумать, ну да, так и есть!

– Да ну тебя. – Элли покачала головой. – Мой дом опять в роли кейптаунского отеля. Я не раз выручала бездомных коллег отца, но в этот раз он прислал мне Джека Чапмана!

– Красавчика-репортера? – В голосе Мерри звучала нескрываемая зависть. – Ну и?

– Что ну и?

– Ну и какой он?

– Цинично очарователен. Восхитителен. Потрясающая способность разговорить собеседника. Неудивительно, что он потрясающий репортер.

Да, циничное очарование в подобной оболочке поистине обезоруживает.

– Ну да, – протянула Мерри, – видимо, на тебя он произвел неизгладимое впечатление. Даже говоришь с придыханием.

С придыханием? Ничего подобного! Однако почему-то взволнована, смущена и одновременно, черт возьми, напугана. Джека ей бояться нечего, он джентльмен до кончиков ногтей. Нет, она боится саму себя. Это первый мужчина за столько лет, пробудивший в ней особые чувства. Но ведь не скажешь Мерри, что…

– Ты к нему явно неравнодушна, – заключила подруга.

Элли терпеть не могла, когда кто-то читал ее мысли и вдобавок озвучивал.

– Ничего подобного. Просто все это так неожиданно. И если бы я даже…

– Кого ты обманываешь?

– Он слишком красивый, слишком сексуальный, у него отвратительная работа, и через два дня он исчезнет из моей жизни.

– Да, но он и впрямь шикарен. Я как раз читаю про него в Интернете.

– Чем ты занимаешься? Перестань сейчас же и сконцентрируйся!

Эта фраза была обращена не столько к Мерри, сколько к ней самой.

– По-твоему, мне больше заняться нечем, кроме как мечтать о нем? И вообще, у меня не очень-то складываются отношения с противоположным полом.

– Ну да. Ты боишься подарить им свое сердце и получить его обратно, разбитое и изувеченное?

Цитата из монолога самой Элли. Та скорчила гримасу.

– В яблочко! И редкостная красота им не поможет! Мне уже хватило общения с отцом и бывшим, не хочу, чтобы история повторилась.

– И все-таки она повторится. Как думаешь, почему?

– Потому что меня к нему тянет! – выпалила Элли. – Закон подлости какой-то. Все мужчины, которых я нахожу потрясающими, разрушают мою жизнь!

Подруга молчала, и Элли заговорила снова:

– Ты тоже так думаешь?

– Нет, – рассмеялась Мерри, – в данном случае молчание не знак согласия. Я просто в шоке от твоей глупости. Всякий раз, как тебе попадается красавец мужчина, ты бежишь как от огня. Верно?

– Ты меня раскусила, – буркнула Элли.

– Но что ты будешь делать, столкнувшись с таким мужчиной в пределах собственного небольшого домика?

Услышав в трубке истерический гогот, Элли отключила телефон. Да уж, с такими подругами…

Возвращаясь в гостевую комнату с полотенцами в одной руке и бутылкой пива в другой, Элли услышала громкий стон и заглянула в щелочку. Джек, странно бледный, сидел на кровати и пытался расстегнуть воротник рубашки, холодный пот покрывал его лицо.

Ворвавшись, Элли бросила полотенца на кровать, протянула ему пиво и выдохнула:

– Ты в порядке?

Джек сделал большой глоток и прижался щекой к холодному стеклу бутылки.

– Ну да, а что?

– Я видела, с каким трудом ты тащил рюкзак. Всю дорогу морщился. Еле-еле поднялся по лестнице. А сейчас сидишь на кровати весь бледный, руки трясутся.

Джек почесал шею.

– Да, пожалуй, меня немного помяли, – признался он наконец.

– Что? Как это – помяли?

– Слегка. Жить буду. – Джек поставил опустевшую бутылку на пол и снова взялся за воротник рубашки. Элли смотрела на него с осуждением.

– Тебе помочь? – спросила она, наконец.

– Справлюсь как-нибудь, – промычал он.

Но он не справился. Подойдя поближе, Элли помогла ему стянуть рубашку через голову. Ее глазам предстало потрясающее тело, покрытое черно-синими, как грозовые тучи, синяками. Через всю грудь шел вертикальный шрам от перенесенной операции, а спина в таком состоянии, что Элли не сдержалась и ахнула. На загорелой коже отчетливо проявлялись следы ботинок.

– Как он выглядит, этот урод? – спросила она.

– Уроды. К сожалению, лучше, чем я. – Джек запустил рубашкой в рюкзак. – Сомалийцы оставили мне неплохие сувениры на память.

Джек сел на край кровати и, тяжело дыша, расшнуровал кроссовки, затем стащил их и криво улыбнулся Элли:

– Вот видишь, все в порядке.

Но нет, ее не провести.

– Что-то сломано?

Джек покачал головой:

– Думаю, задели пару ребер. Бывало и хуже.

Элли покачала головой:

– Куда еще хуже?

– От пули больше вреда. – Джек поднялся и медленно побрел в ванную.

Элли ахнула:

– В тебя что, стреляли?

– Дважды. Жуть, как больно.

Вслушиваясь в шум воды, Элли погрузилась в воспоминания. Когда ей было четырнадцать, она проводила каникулы в Лондоне с отцом и бабушкой Джинджер, его мамой. Митчелл улетел в Боснию на интервью и вернулся санитарным самолетом, раненный в бедро. Он потерял много крови и несколько дней провел в реанимации.

Не самые лучшие каникулы в ее жизни.

Джек, как и Митчелл, придавал своим ранам не очень большое значение. Как и для отца, опасность для него была адреналином.

– Ты понимаешь, что мог погибнуть? – возмутилась Элли, хотя по большому счету ее не должно было это волновать.

Джек вернулся в комнату, вытер лицо полотенцем и пожал плечами:

– Вряд ли. Они паршивые снайперы.

Элли вздохнула. Она никогда не понимала, почему люди не боятся смерти, боли и опасности. Джек предпочитал работать один, отказывался от защиты армии или полиции, хотел узнавать происходящее из первых уст, интересовался настроениями толпы. Это выставляло счетчик опасности на максимум. Именно поэтому работа военного репортера одна из самых рискованных в мире. Преданность работе или глупость? Находясь под впечатлением от ранений Джека, Элли твердо решила – глупость.

– Пока я не ушла, хочешь есть?

Джек покачал головой:

– Пилот оставил мне пару бургеров. Спасибо.

– Хорошо. Если что-то понадобится, я внизу.

Она не смогла устоять перед искушением окинуть взглядом его живот. Как она и полагала, мускулатура у него великолепная. Ее внимание отвлек окровавленный бинт на бедре, закрепленный лишь ремнем джинсов. Она поджала губы.

– А это еще что такое?

С завидным самообладанием он расстегнул пуговицу джинсов, опустил ниже трусы и снял повязку. Элли вздрогнула. Над татуировкой, изображавшей нож и разбитое сердце, кровоточил глубокий рубец.

– Неслабо, – сказал он, коснувшись раны пальцем.

– Что это? Ножевое ранение?

– Ну да. Вот ублюдки.

– Ты вроде совершенно спокоен, – удивилась Элли.

– Я всегда спокоен.

«Слишком спокоен», – подумала она.

– Джек, нужно наложить шов!

– Это лишнее, Элли. Нужно как следует промыть, обработать антисептиком (всегда ношу с собой) и заменить повязку, только и всего.

– Кто использует бинты для этой цели?

– Отличная вещь, между прочим. Я набил руку по части самолечения.

Элли вздохнула, когда Джек снял старую повязку, вынул из рюкзака бинт и наложил на еще кровоточащую рану. Она поймала его упрямый взгляд и поняла: он будет стоять на своем до конца. Силой в больницу его не затащат – при его-то телосложении. Придется поверить ему на слово. Пусть занимается самолечением.

– Когда придут мои кредитки, куплю лекарства, – сказал он.

Элли фыркнула.

– Напиши мне список нужных лекарств, я сбегаю в аптеку, куплю. И конечно, деньги потом отдашь.

Джек, казалось, сомневался. Элли едва удержалась, чтобы не стукнуть его по затылку.

– Джек, тебе это необходимо!

Он уставился в пол, опустив широкие плечи. Согласиться – значит проиграть. Но, наконец, он вынул из рюкзака блокнот и ручку и четким, красивым почерком написал полный список всего, что требовалось. Вручив Элли список, смущенно заглянул ей в глаза. Он проявил беспомощность. Опять.

Мужчины…

Зазвонил ее мобильный. Элли нахмурилась, номер был незнакомым. Низкий, определенно женский голос попросил позвать Джека. Кто, черт возьми, знает о его местонахождении? Но, с другой стороны, в среде военных репортеров новости распространяются быстро. Особенно когда за дело берется ее отец.

Элли передала мобильный Джеку. Кто, интересно, звонит? Голос хриплый и весьма сексуальный. Любовница? Коллега? Подруга?

– Привет, мам.

Значит, мама. Элли вышла из комнаты, неприятно пораженная силе облегчения.

Джек, скрипя зубами, поднес телефон к уху. Ему до смерти хотелось выспаться. Неужели он и этого не заслужил?

– Я неделю не могла с тобой связаться! – истерически взвизгнула мать.

– Мам, ну мы же договаривались. Ты начинаешь волноваться только через три недели. – Он изо всех сил старался быть вежливым. Родителям много пришлось пережить из-за него, но, честное слово, чрезмерная забота матери раздражала.

– Ты ранен? – Рей спросила в упор.

Он так и не научился ей врать.

– Дай мне поговорить с отцом, мам.

– Значит, ранен. Дерек! Джек ранен!

Джек услышал в трубке ее сдавленные рыдания, а затем спокойный, как оазис, голос отца:

– Ты ранен?

– Ну…

– Куда?

Куда только не ранен. Но ведь не жаловаться же, в самом деле!

– Парочка ушибов. Ерунда, в общем. Скажи маме, чтоб не нервничала.

Джек услышал на дальнем фоне ее неразборчивую, взволнованную речь.

– Мама советует тебе посетить доктора Джанса. Записать тебя на прием?

Он уже и забыл, когда обследовался. Изо всех сил старался забыть мучения юных лет, но ежегодные диспансеризации напоминали ему об этом. Джек печально опустил голову, но тут снова вмешалась Рей:

– Джек, на прошлой неделе звонили Сандерсоны.

У него упало сердце, к горлу подступил ком. Брент Сандерсон. Джек выжил, потому что погиб Брент. Как с этим жить? Постоянные мысли о том, что он живет чужой жизнью – и единственное оправдание – прожить ее не зря.

– Через шесть недель будет семнадцать лет со дня операции. Брент погиб в семнадцать. – Голос Рей дрожал.

Не нужно было говорить об этом. Джек прекрасно помнит. Им обоим было семнадцать, когда они поменялись сердцами.

– Они хотят устроить вечер памяти. Пригласили нас. И тебя. Мы пообещали прийти. Я сказала, что поговорю с тобой.

Джек тяжело вздохнул, уткнувшись в подушку. Он изо всех сил старался не думать о Бренте, жить дальше, двигаться вперед, но прошлое оказалось сильнее. Джек многое бы отдал, чтобы не идти на этот вечер.

– Весьма любезно с их стороны, но лучше бы мне там не появляться.

– Как ты можешь так говорить?

– Ты думаешь, им приятно будет видеть меня живым и здоровым, прекрасно осознавая, что их сын уже семнадцать лет в могиле?

Они подарили ему сердце сына. Он, как мог, старался облегчить их муки. Это исключало любое общение.

– Они не такие. Они хотят встретиться с тобой. Ты годами откладывал встречу!

– Я не откладывал. Так получалось.

– Я не ошибусь, если скажу, что тебе самому это неприятно, – заключила Рей.

Умная женщина его мать.

– Мам, я постараюсь прийти. Подумаю над этим, когда снова буду в Штатах.

– Ты не в Штатах? – взвизгнула Рей. – Где ты вообще?

Джек скрипнул зубами.

– Твое сюсюканье меня бесит!

– А меня бесит твоя работа! Как ты после такой борьбы за жизнь вообще можешь рисковать?

– Глупо зря прожить жизнь, доставшуюся так нелегко! Я хочу играть с судьбой в русскую рулетку, а ты мечтаешь, чтобы я сидел на одном месте да еще, чего доброго, женился и наплодил детишек! Я ничего не забыл?

– Нет, – проворчала Рей, – но я говорила намного убедительнее.

– Убедительное нытье остается нытьем. Но я все равно тебя люблю, старая ты ворчунья.

– Гадкий мальчишка!

– Пока, мам. – И Джек отсоединился, со злостью швырнув мобильник на подоконник.

Почему родители считают вину и страх мотивом его безбашенного образа жизни? Так и есть. Ну конечно, так и есть. Чем это плохо? Они не понимали, возможно, он сам не мог им объяснить, но именно монотонная, унылая рутина стала бы для него медленной смертью. В четырнадцать из неугомонного, жизнерадостного подростка он превратился в ходячего мертвеца, бледную тень. Большую часть времени проводил в больницах, остальное дома. Не жил, а существовал в те годы. Будь у него возможность вернуться к активной жизни, с какой радостью он ухватился бы за этот шанс! Он хотел все увидеть и испытать. За себя и за Брента.

Любая привязанность – к дому, городу, человеку – стала бы для него адом. Родители хотели, чтобы сын остепенился, но он понимал: ничто и никто не заставит его это сделать. Работать и двигаться вперед – вот что такое настоящая жизнь.

Джек погасил ночник и, разглядывая тени на потолке, старался не вспоминать прошлое. Любимая работа, как обычно, подкинула ему неожиданностей, он оказался в непривычном месте. Но он привык к этому. «Кроме того, знакомство с потрясающей дочерью Митчелла того стоит», – подумал он, закрывая глаза.

В следующую ночь, бессонно глядя в потолок, Джек слушал песню лягушек и трели сверчка за окном. Странное волнение наполняло душу, и он понял, что вряд ли уснет. Он поднялся, натянул джинсы и в темноте побрел к веранде. Сквозь открытые окна услышал шум волн, бьющихся о камни, и вдохнул звеняще-соленый воздух.

Услышав голос Элли, он опустил занавеску, высунулся в окно и увидел, как девушка поднимается на веранду. Она выглядела усталой. Голубой поварской халат был испачкан мукой. Джек взглянул на часы, да уж, возвращаться с работы в половине одиннадцатого – врагу не пожелаешь.

– Джинджер, моя жизнь – фильм ужасов.

Джинджер? Бабушка-ирландка, мать Митчелла?

– Мне просто необходима помощь мамы, но я не могу ее просить. Я по уши в работе, скоро конец месяца, денег нет, вдобавок нужно платить НДС. Мало того, здание булочной продано, надо переезжать, а некуда! В довершение всех бед твой чудесный сын подкинул мне гостя!

Да, она не очень-то рада его пребыванию здесь. Зато притворяется искусно.

– Нет, он-то ничего, – Элли продолжала вещать в трубку, опустившись в кресло. – Бывали и хуже.

Так вот какого она мнения о Джеке? Ничего? Придется над этим поработать.

Свободной рукой Элли полезла в сумку за ключами, но тут свежий ночной ветер разметал бумаги по веранде.

– Черт возьми! Извини, Джинджер, мне пора. Я тут кое-что уронила.

Она поднялась, запустила мобильником в спинку кресла и разразилась бурными ругательствами на арабском. Джек раскрыл рот от удивления, округляя глаза по мере того, как ругательства становились все изощреннее.

Джек решил помочь. Тихонько зайдя на веранду, стал собирать бумаги, разлетевшиеся по всему полу.

– Ты хотя бы догадываешься о значении этих слов? – спросил он, когда она на минутку остановилась перевести дыхание.

Элли непонимающе посмотрела на него:

– Осел, сын осла, дочь осла, ну и все в том же духе.

– Гм, ничего подобного. Сделай одолжение, не употребляй их при арабах, ладно?

Лицо Элли вытянулось.

– Это грубые ругательства, да?

Она сама ответила на свой вопрос.

– Я убью Митчелла! Он научил меня этим словам, когда я была маленькой.

Довольно типично для него с его своеобразным чувством юмора.

– Я так поняла, ты знаешь арабский?

– Ну да.

Способность к языкам он открыл в себе еще подростком. Тогда он ничем, кроме книг, не мог себя развлечь.

Элли посмотрела на него с интересом:

– А еще какие-нибудь языки знаешь?

– Немного китайский. Японский. Сейчас учу русский и дари.

– Дари? Что это?

– Также известный как фарси или афганский персидский. В Афганистане весьма полезен.

Элли была впечатлена.

– Поразительно!

Джек смущенно пожал плечами:

– Многие люди знают два-три языка.

– Но фарси, китайский, русский, с ума сойти. Я в этом плане безнадежна, на родном-то пишу с ошибками.

– Быть того не может.

– Не веришь, спроси у Митчелла. Как он бесился, проверяя мои диктанты! Но, с другой стороны, это ужасно. «Луг» и «лук», «плод» и «плот». У меня от этой ерунды голова болит.

– «Болит» и «болид», – продолжил Джек.

– Ну, уж это ты только что придумал! Что еще за «болид»?

– Метеор. Ярче, чем Венера.

– Боже мой, – изумилась Элли, – у меня дома профессор! Чем я это заслужила?

Польщенный Джек довольно улыбнулся:

– Жизнь полна трудностей.

– Это уж точно, – вздохнула Элли и снова упала в кресло.

Джек присел напротив на каменный выступ.

– Тяжелый день?

– Очень. Как бы тебе объяснить…

– Не надо ничего объяснять. Я слышал твой разговор с бабушкой.

– И много услышал?

– Достаточно. Ты устала, все достало, кто-то продал булочную. У тебя случались гости даже хуже меня.

Даже при бледном свете он заметил румянец на ее щеках.

– Извини, пожалуйста. Митчелл использует мой дом как отель. Дело совсем не в тебе.

– Правда?

Элли окинула его печальным взглядом:

– Правда. Меня раздражают не гости, а его отношение ко мне.

Джек понимающе кивнул:

– Да, у него смутные понятия о значении слова «нет».

– И вдобавок он двадцать восемь лет оттачивал на мне свое мастерство, – сказала Элли мрачно. – Так что, сам понимаешь, дело совсем не в тебе.

– Да понял я, Элли. Расслабься. – Джек улыбнулся. – И кстати, чтобы расслабиться. – Он зашел в дом, открыл бар, нашел штопор и вернулся на веранду с бутылкой вина и двумя бокалами. – Если кому и необходимо снять стресс, так это тебе.

– Если выпью, упаду. – Элли зевнула, прикрыв рот рукой.

– Пара бокалов никому не повредит. – Джек открыл вино и протянул ей бокал.

Элли сделала первый глоток.

– Мерло. Всю ночь могу его пить.

– А вот это может и повредить. – Немного помолчав, Джек снова стал серьезным. – Теперь расскажи, о чем вы говорили.

Элли посмотрела на Джека через стекло бокала. Босоногая, в коротком халате, она, без сомнения, представляла собой привлекательное зрелище.

– Ты не слишком ли любопытен?

– Я журналист. Это накладывает отпечаток. Говори.

Она попыталась возразить и не смогла. Ей нужно выговориться. Лучше уж рассказать все незнакомцу, который вскоре уедет. А кстати, когда он уезжает? Вот о чем она спросила.

Джек задумался.

– Пока не знаю. Ты не против, если я останусь еще на пару дней? Мне нравится твой дом, – добавил он. Бокал Элли замер на полпути ко рту.

– Ты хочешь остаться, потому что тебе нравится мой дом?

– Я здесь отдыхаю душой, если не думать о предстоящем обсуждении Митча. – Джек повел обнаженным плечом. – Казалось бы, такие яркие цвета, но они успокаивают. Мне нравится шум моря, шум ветра. Мне нравится здесь.

– Спасибо. – Элли сделала еще глоток.

Вот бы и она понравилась ему так же сильно, как ее дом, но глупо рассчитывать на что-то, если они общались всего пару часов. Да и вообще, глупо об этом думать. Элли уже не старшеклассница, чтобы грезить о мальчиках сутки напролет.

Джек подлил вина ей, затем себе. Указал на этикетку:

– Отличное вино. Может, устроить себе экскурсию по винограднику с дегустацией?

– Это старое мерло. Мой друг Люк – владелец винзавода, а его невеста Джесс – рекламный агент моей булочной.

– Вот мы и вернулись к теме булочной. Продолжай. – Джек сидел на каменном выступе, скрестив ноги и прислонившись к деревянной балке.

Глядя в такие глаза, хотелось доверять ему, рассказать все.

Черт, этот парень умел разговорить собеседника. Элли улыбнулась:

– Эта булочная…

– Кому она принадлежит, кстати?

– Моей бабушке. Как ты успел заметить, «Пари» не только булочная, но также кондитерская и кофейня.

– Серьезный бизнес. Как вы управляетесь?

– Это моя забота. Пекари работают в две смены, выпечкой заведует моя подруга Мерри, я делаю торты для особых случаев, денежной стороной заведует моя мама. До недавнего времени мы великолепно справлялись.

– А что за торты для особых случаев? Свадебные?

– Не только. Вот, смотри!

Джек в изумлении уставился в экран ее мобильного.

– Элли, это потрясающе!

– Спасибо.

– Просто невероятно, торт выглядит в точности как туфля из крокодиловой кожи!

– Не просто туфля, а туфля от Кристиана Лабутэна.

– Кого?

– Знаменитый дизайнер обуви. Неужели не слышал?

– Я как-то больше по кроссовкам. – Джек отдал ей телефон. – И что пошло не так?

– Не то чтобы не так. Мерри ушла в декрет и вчера заявила, что продлит его.

– Прямо так и заявила?

Элли услышала недоверие в голосе Джека и быстро поправилась:

– Она попросила.

Джек нахмурился:

– А ты не смогла отказать?

– У меня не было выбора. Она может позволить себе не работать, а я не хочу заставлять ее.

– Ты. Не смогла. Отказать.

– Можно подумать, ты всегда отказываешь, когда не хочешь соглашаться, – рассердилась Элли.

– Возможно, и не всегда, но плясать под чужую дудку тоже не стану.

– Я не… – Элли попыталась возразить, но Джек видел ее насквозь.

Этот спор она не выиграет, потому что он прав. Поймет ли Джек, как часто она, взрослая самостоятельная женщина, сомневается в себе? Поймет ли он ее стремление всех порадовать и всем понравиться?

– Что еще? – спросил Джек, отхлебнув глоток вина.

Элли повертела бокал в руках.

– Моя мама на год ушла в отпуск. Она всегда мечтала о путешествиях, и на пятидесятилетие я подарила ей эту возможность. Теперь сожалею, зато мама на седьмом небе от счастья. Сделала татуировку, завела по меньшей мере одного любовника, заплела дреды.

– Тебя, кажется, больше печалят дреды, чем любовники.

Элли повела плечами.

– Я просто хочу, чтобы она вернулась. Она справлялась со всей бухгалтерией, да и вообще с ней намного лучше.

«Лучше не станет, пока я пытаюсь всем угодить. Так и буду справляться в одиночку. Когда же это кончится?»

– Так что, ты работаешь за троих?

– Да, и за всех троих с горем пополам, – печально вздохнула Элли.

Джек улыбнулся:

– А теперь расскажи о переезде.

С Джеком на удивление легко общаться. Она не ждала от него решения проблем, но за саму возможность выговориться была очень благодарна. Он обладал редким умением слушать, так что сошел бы за подружку, если бы не рельефная мускулатура. Но это, конечно, иллюзия. Крепкий орешек в прямом и в переносном смысле, Джек стопроцентный мужчина.

Элли зевнула и закрыла глаза. Джек забрал у нее бокал.

– Ты совсем спишь. – Он за руки потянул ее к себе.

То ли он переоценил ее вес, то ли недооценил свои силы, потому что она взлетела на высоту его груди и обхватила ее руками, теплую и твердую. Чуть нос не сломала о его торс. Глубоко вздохнув, втянула в себя запах мужского мыла, мужского тела. Джек.

В объятиях его сильных рук она почувствовала себя крошечной. Его большой палец лениво погладил изгиб ее бедра. Желание зажглось в ней огнем. Она медленно подняла голову и взглянула на него из-под ресниц. Его лицо расплывалось в полуулыбке, хотя глаза были темны и серьезны.

Он коснулся пальцами ее губ. Элли поняла, о чем он думал. Хотел поцеловать ее. Собирался поцеловать.

Элли округлила глаза. Почувствовала себя бабочкой, летящей на огонь, попыталась устоять и не могла. Она чувствовала его тело совсем рядом, чувствовала, как поднимается его грудь под ее ладонями. Его руки были сильными, плечи широкими. Она ощутила себя женственной, нежной и, судя по его твердой плоти, желанной.

Он остановился сразу же, когда она мягко, но решительно оттолкнула его. Это безумие. Она знала, что такое страсть, дикая, неукротимая. Но желание, способное затуманить рассудок, было ее страхом. От страсти нужно бежать, как от огня.

Магнит не сработал. Джек опустил голову.

– Я не должен этого делать, да?

Элли закусила губу.

– Да, не надо.

Джек печально улыбнулся:

– Я знаю. Но ты так хороша в лунном свете, что лучше нам разойтись, пока я могу устоять. – Она не сдвинулась с места. – Не можешь же ты смотреть на меня такими глазами. Иди спать, Элли, пока я не забыл, что вообще-то хороший парень. Потому что мы оба знаем: изменить твое решение ничего не стоит.

Элли забыла об осторожности. Оставалось спасаться бегством.