на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



5

Для сеньора Картайи в прошлом Ортиса существовали не только добрые священники. Да он с ними и не ладил, ибо в отрочестве был федералистом, затем либералом и сторонником Креспо и всегда оставался масоном. Даже и теперь, когда сеньор Картайя состарился и ходил по улицам нетвердыми шагами, словно по темной узкой галерее, он не жалел своего зрения, чтобы лишний раз перечитать Ренана и Варгаса Вилу — только эти две книги и уцелели от его вольнодумной библиотеки.

Кармен-Росе рассказы сеньора Картайи доставляли особенное удовольствие, потому что он, как никто другой, умел воскрешать великолепие минувшего. К тому же он некогда играл в оркестре, ибо в том далеком неправдоподобном Ортисе был свой оркестр; флейта сеньора Картайи пела под дубами городской площади и на больших балах, плакала в процессиях богоматери скорбящей и высвистывала бравурные марши во время боя быков.

Половина дома сеньора Картайи обвалилась, хотя это была солидная испанская постройка в два этажа добротной кирпичной кладки и с балками из прочной древесины. Теперь, будто рассеченная двуручным мечом великана, она зияла проломом, как разрушенные немецкими снарядами бельгийские дома, которые Кармен-Роса видела на союзных почтовых марках 1917 года. Дом принадлежал сеньору Картайе не потому, что он его купил или получил в наследство. Сеньор Картайя просто поселился в нем, когда бывшие хозяева все бросили и уехали, а в доме завелись ящерицы и начал разрастаться колючий чертополох. Глаза старика становились задумчивыми. В этом самом доме он, с юношеским пылом отдаваясь ритму вальса, играл на флейте в толпе музыкантов, а Исабель-Тереса танцевала с генералом Пулидо. Исабель-Тереса, белокурая дочь готов, воспитанная в Каракасе французскими монахинями, едва ли подозревала, что некий флейтист, либерал и масон, глядя на нее из оркестра, чуть не лишается чувств. Вскоре она вышла замуж за генерала Пулидо и навсегда уехала из Ортиса. Но бедный Картайя хранил воспоминание об улыбке, которой его одарила Исабель-Тереса, и о взгляде необыкновенных зеленых глаз Исабель-Тересы, вонзившихся в его сердце, как колючка чертополоха. Поэтому он занял этот дом, когда уже никто не хотел в нем жить. Сеньор Картайя, старый одинокий холостяк, очистил его от пресмыкающихся и диких растений и решил ждать здесь смерти, покуривая табачок по полреала за пачку и не то чтобы читая, а скорее угадывая ослабевшими глазами своего Ренана. Потом к нему стала приходить Кармен-Роса и расспрашивать о старых временах.

— Ортис был столицей Гуарико, девочка. Самым многолюдным и самым красивым городом Гуарико, розой льяносов.

Масонская ложа, разумеется, называлась «Солнцем льяносов». Сеньор Картайя, который достиг тридцать третьей степени, усаживался между доктором Варгасом и Росендо Мартинесом и слушал, как они говорили о французской революции, о Тьере и Гамбетта. Это была ложа опрятная и культурная, церемонная и милосердная, достойный враг своего грозного противника — отца Франческини.

Ежегодно 30 августа, в день святой Росы, бой между масонами и священником приостанавливался и заключалось перемирие. Недаром святая была покровительницей города, самой чудодейственной покровительницей всех селений в льяносах! В этот день сеньор Картайя, забыв о своей тридцать третьей степени, забирался на церковные хоры и играл на флейте, вплетая ее высокий голос в хриплые звуки органа и неаполитанский баритон отца Франческини. Потом он играл во время процессии, давая тон нежному хору дочерей девы Марии, потом под дубами на площади, потом на праздничном балу до самого утра и даже после бала, аккомпанировал скворцам на рассвете. Бренди лился рекой (а это бывало каждый год).

— В Ортисе швырялись деньгами направо и налево, девочка. Мы состязались с колеадорами нижнего Гуарико, со знатоками петушиных боев из Калабосо и Сарасы, с певцами Альтаграсии и Ла-Паскуа. А уж по части фейерверков нас никто не мог одолеть.

Полвека — и каких полвека! — не смогли убить его гордости фейерверками Ортиса. О начале дня святой Росы возвещал треск больших и малых ракет, который раздавался раньше, чем звон церковных колоколов. Едва кончалась месса, зажигались петарды и шутихи; красные змейки, извиваясь, вылетали из домов и пугали благочестивых дам, рассыпаясь искрами. А в середине дня, когда святая Роса, прелестная и юная, показывалась под широким порталом церкви, раздавался мощный грохот самых больших ракет, которые взлетали прямо с центральной площади или пересекали небо со стороны Лас-Топиас, Банко-Арриба и Эль-Польверо.

— Это были предместья старого Ортиса, девочка, — вздыхал Картайя. — Но не пытайся найти их, от них не осталось даже развалин. На том самом месте, в трех куадрах[1] от проезжей дороги, где теперь ты не увидишь ничего, кроме сухой травы, и услышишь только шелест убегающих ящериц, стояли дома Лас-Топиас, Банко-Арриба и Эль-Польверо, когда Ортис был городом…

Но поистине грандиозный размах празднество принимало ночью. Для своей нежной святой город приберегал оглушительные дары из огня и пороха. Месяцами итальянец Чекатто, его жена и дети изготовляли эти фонтаны пламени, которые в праздничную ночь били в небе над льяносами. Бешено вертелось гигантское колесо, отбрасывая во все стороны потоки ослепительного света. Из свечи вырастало огненное дерево, которое, отгорев, превращалось в голый, как на осеннем эскизе, остов. Огненный замок пылал с треском и грохотом, являя собой фантастическую картину жестоких военных разрушений. Огненный бык извергал пламя, вырывавшееся из его широких картонных ноздрей, — адское чудовище билось на костре, который пожирал его.

— Последний большой праздник в Ортисе, — говорил сеньор Картайя, — был в девяносто первом году, когда Андуэса подготавливал свое переизбрание. Карлос Паласиос, двоюродный брат Андуэсы, решил баллотироваться на пост президента штата Гуарико и отметил это событие балами и гуляньями, которые вошли в историю. На площади Лас-Мерседес за неделю из толстых бревен и речного камня возвели арену для боя быков. «Дикие быки» — так звали тореадоров, приехавших на корриду из Каракаса. Водка лилась, как дождь с неба. Я три дня и три ночи играл на флейте. Но Андуэса не был переизбран, а Карлос Паласиос не стал президентом Гуарико — им не позволил генерал Хоакин Креспо из Парапары.

«Роза льяносов» цвела своим последним цветом. Желтая лихорадка, правда, ушла, но малярия уже подтачивала корни городов в льяносах. Однако, пока президентом был Креспо из Парапары (а это все равно что из Ортиса), Ортис пережил часы мимолетного блеска, борясь со своей судьбой, которая была предрешена. Доктор Нуньес, генеральный секретарь Креспо, родился в самом Ортисе. В его доме «Ла-Нуньере» давались большие балы, на которых Креспо не раз присутствовал собственной персоной. Картайя запомнил своего земляка-каудильо верхом на белом коне, готового опрокинуть неклейменого быка в загоне на главной улице.

— После того как Креспо убили, — заключал свой рассказ Картайя, — из языка венесуэльцев следовало бы вычеркнуть слово «каудильо».


предыдущая глава | Мертвые дома | cледующая глава