Точно помню, что 6 марта 1969 года к нам в театр приехала министр культуры Екатерина Фурцева посмотреть, что представляет собой спектакль по Борису Можаеву «Живой». Настроение у Фурцевой от холодного к горячему и от горячего к холодному менялось мгновенно… В спектакле она усмотрела очернение нашей действительности. Показала даже свою «образованность», начала полемику о том, что такое комедия и что такое трагедия. Когда она спросила у Любимова, кто был на прогонах, спектаклях, кто видел его, тот ответил, что смотрели уважаемые люди, академики, Капица, например, им спектакль пришелся по нраву. И тут Фурцева спрашивает: «Товарищи, а кому-нибудь еще из присутствующих здесь понравился этот спектакль?» Молчание. И вдруг раздается голос: «Мне понравился!» «Кто это говорит?» – спросила Фурцева и, узнав, проговорила: «А, Вознесенский… Ну, тогда понятно». Андрей хочет что-то сказать и просит слова, но слова ему не дают. И здесь страшно возмутился Можаев, который сказал, что Вознесенский это лучший, между прочим, советский поэт. Почему кому-то можно выражать свою точку зрения, а Вознесенскому нельзя? И тут Андрей встал и сказал, как отрезал, что считает этот спектакль глубоко русским, национальным и глубоко… партийным спектаклем. Он о том, что русский народ живет и никогда не пропадет. Фурцева недовольно его оборвала: «Спасибо, товарищ Вознесенский, а мы-то думали, пропадет русский народ». Из бесед с Валерием Золотухиным. Москва, 2003Чье это мнение? Вознесенского? ну, тогда понятно…