Глава 9

Предпоследний шанс

– Помогите, она мертвая! Холодная и не шевелится.

– Заткнись, – рыкнул охранник, останавливаясь напротив двери в Анину камеру.

Змея прижалась к стене, сосредоточилась, готовая убивать.

Дверь распахнулась, в камере зажегся свет. Охранников было слишком много – шестеро, две тройки. Впереди стоял уже знакомый Ане вохровец – наверное, пересменка у них в полночь. Драться она передумала: в одно лицо против нескольких противников разве что герой голливудских фильмов выйдет. Но в реальности даже самого умелого рукопашника двое-трое противников «уделают».

Что ж, как ни противно, придется опробовать первый вариант – «я женщина и я влюбилась».

– Чего орешь, сто сороковая?

– Труп! Мертвая! – выпалила Аня, старательно изображая страх перед смертью.

Охранник оглянулся на сопровождающих.

– Еще одно тело. Так. Веров, Глебов, берите сто тридцать пятую.

Аня посторонилась, пропуская охранников. Веров и Глебов, похожие, словно однояйцевые близнецы, приблизились к трупу, сдернули одеяло, безо всякого почтения подняли женщину. Главный вохровец стоял в дверях, еще двое ждали в коридоре, и Аня по-прежнему не решалась действовать. Давно не приходилось флиртовать! Аня вообще предпочитала прямые отношения, без флирта и заигрываний: все понимают, кому и что нужно, так зачем лицемерить? Один известный ученый, лауреат Нобелевской премии, знакомство в баре начинал фразой: «Девушка, если я куплю вам выпить, вы со мной переспите?» – он считал, что глупо тратить время на условности…

Она поглубже вздохнула, попыталась придать лицу очаровательно-испуганное выражение, выпрямилась, будто не драный халат на ней был, а вечернее платье, и проблеяла:

– Офицер, вы же не оставите меня здесь? Страшно в комнате, где кто-то умер!

Офицером мальчишка, конечно, не был, и Аня надеялась, что лесть подействует.

– Здесь в каждой комнате «кто-то умер», – буркнул вохровец.

Сочувствия в его взгляде не появилось. Но он хотя бы не такой примороженный, как лаборантка Сова. Похож на человека.

– Но я не могу здесь остаться!

– А кто тебя спрашивает, сто сороковая?

Голос у вохровца был злой – еще бы, такая неприятность под конец смены. Аня действовала осторожно, будто шла по хрупкому, в промоинах, весеннему льду: ошибись – и конец. Эти ребята шутить не будут, для них люди – расходный материал.

Аня попробовала заплакать, но получилось только растерянно захлопать глазами. Она обеими руками взялась за ворот халата, пытаясь выглядеть трогательно.

– Пожалуйста…

– Заткнись, мясо, – посоветовал вохровец.

Аня сникла. Такая неудача. Неужели ничего не получится?

– Веров, Глебов, – приказал вохровец, – тащите к доктору.

– К которому?

– Давай к дежуранту.

Труп подняли и вынесли из камеры. Аня поняла, что сейчас останется одна и шанс будет упущен. А этого попросту нельзя допустить: времени осталось совсем немного. Вохровец с ключом повернулся, чтобы выйти, и Аня схватила его за руку.

Реакция у парня была довольно медленная: он, конечно, высвободился, но через секунду-другую, и за это время произошло нечто странное. Аня знала, что люди ее слушаются – было такое природное качество, позволившее выжить в детдоме и позже. Если Аня от кого-то чего-то сильно хотела – она это получала. Димка мог чувствовать эмоции других людей, а сестра – немного прогибать их волю. Развитая эмпатия и развитая харизма. Аня умела «ловить» момент, когда человека можно было подтолкнуть в нужную сторону. Чаще всего физический контакт для этого не требовался, достаточно было диалога…

Охранник дернулся, будто его ударили током, и открылся: Аня поняла, что может легко его продавить. Она воспользовалась возможностью рефлекторно (собственно, за годы жизни она так и не поняла, как именно харизма действует). Кажется, в этот раз получилось быстрее и сильнее – наверное, повлияла стрессовая ситуация.

Аня не придумала ничего лучше, кроме как подстегнуть мысли и устремления парня в нужную ей сторону.

Вохровец остановился, внимательно посмотрел на Аню. Перевел взгляд на сотрудников:

– Свободны. Ступайте, я догоню.

Ему ответили гаденькими понимающими усмешками. Ане стало противно, она представила, как часто на ее месте оказывались другие заключенные, одурманенные и слабо осознающие происходящее. Интересно, руководство комплекса подобное насилие поощряет или просто закрывает глаза?

Тяжелая дверь закрылась, вохровец повернулся к Ане, внимательно ее осмотрел, взял за подбородок, развернул лицо к свету:

– Сейчас, сто сороковая, я сделаю так, чтобы ты не боялась.

При других обстоятельствах он мог быть даже не очень противным. Молодой парень, лет, наверное, двадцати – двадцати двух, светлоглазый, с коротко, по-уставному, подстриженными темными волосами, крупным тонким носом, пушистыми бровями. Вот только взгляд у него был… Аня не привыкла к тому, что на нее смотрят как на вещь, а не как на человека, и потому мальчишка показался ей мерзким.

Вохровец взялся на пряжку ремня.

Пора было действовать. Аня качнулась вперед, будто собираясь поцеловать парня, закинула руку ему на плечо и провела хэдбат, по-русски называемый «послать на Одессу»: резко боднула вохровца в переносицу.

Существует миф, что таким ударом человека можно убить, дескать, какие-то кости входят прямо в мозг… но в носу костей вообще-то нет. А вот для оглушения и длительного выведения из строя удар вполне годится: вохровец схватился за разбитый нос и собрался взвыть, но этого Аня допустить не могла. Рывком за плечи она развернула охранника спиной к себе и завела руку ему под подбородок, вторую положив на затылок. Прием назывался «мата леон», и Аня его уважала за эффективность. Парень попытался сорвать заведенную руку, но, видно, рукопашному бою его не учили, а может, все знания выбил первый удар. Аня свела локти, пережимая сонные артерии. Вохровец потрепыхался еще немного – и обмяк. У Ани был выбор: или додушить его (через минуту-другую мозг, лишенный кислорода, умрет) или оставить в камере. Будь на месте мальчишки явный враг или толстый «доктор»-вивисектор, она бы не колебалась ни минуты.

Но парень, в конце концов, ничего дурного не сделал. Даже остаться в камере решил не по доброй воле.

Проклиная собственную мягкотелость и сентиментальность, Аня разжала руки, доволокла охранника до постели и задумалась. На ней была ночнушка и халат, причем рукава хорошо так залило кровью – не самая подходящая одежда для попытки побега. Она сняла с парня штаны и куртку, футболку – тоже, а вот ботинки оказались безнадежно велики. Собственно, черная форма тоже была велика, и в ремне пришлось проковырять лишнюю дырочку, а рукава и штанины обрезать ножом, найденным у охранника в кармане, но этот костюм явно лучше подходил для задуманного.

Аня разорвала простыню на длинные полосы, скрутила их в жгуты, связала охранника: руки за спиной, лодыжки – вместе, потом – ноги подтянуть к рукам так, чтобы в коленях согнулись. В рот Аня затолкала кляп. Конечно, оставался шанс, что парень задохнется… и все же, учитывая обстоятельства, она поступила с ним гуманно. И шум раньше времени вохровец не поднимет, а дружки не будут его беспокоить – решат, что развлекается.

Только бы в пересменку не попасть…

Из нужного, помимо ножа и универсального ключа, при охраннике оказалась пластиковая карточка пропуска (может быть, служившая ключом для двери наружу) и пистолет «Зиг-Зауэр» (полуавтоматический, магазин на 15 патронов, калибр 9 мм – неплохая штука). Выбор оружия Аню озадачил: насколько она знала, у нас «зиг-зауэры» почти не используют, а вот в спецслужбах США пистолет довольно распространен – странно, что охранник пользуется такой редкой штукой. Впрочем, ломать над этим голову Аня не стала – не до того было.

Оставив обездвиженного вохровца, она осторожно открыла дверь.

Высовывать голову и крутить ею по сторонам – самое глупое из возможного. Аня действовала так, как учили: разделила пространство на секторы и медленно, осторожно зашагивая, осмотрела коридор по обе стороны от двери. Никого. Охрана ушла сдавать тело соседки, забеспокоятся они только минут через тридцать-сорок, но есть вероятность, что в дежурке кто-то остался и что в самый неподходящий момент явится сменщик связанного.

Аня прикинула, не сделала ли она ошибку: можно было взять заложника, но отказалась от этой мысли. Выстрелят в спину – и конец. А могут и через охранника выстрелить, смотря какие здесь порядки и какое отношение к сотрудникам.

Мимо одинаковых железных дверей она двинулась к дежурке. Лампы горели ровно, как и раньше, окон не было, определить, который сейчас час, Аня не могла, но надеялась, что глухая ночь, – охраны меньше, людей меньше, все спят.

Ключ легко вошел в скважину. Щелкнул, открываясь, замок. Тут медлить не стоило: находящиеся в комнате думали, что вернулся загулявший товарищ, а значит, на стороне Ани было преимущество внезапности.

Она ворвалась в дежурку, обеими руками удерживая непривычный пистолет. Охранник за столом вскинулся, впрочем, довольно вяло. Застрелить его прямо здесь было бы ошибкой: тело бы скоро обнаружили, и Аня выдала себя.

– Руки покажи, – шепнула она. – Пистолет положи на стол.

Дежурный поднял руки ладонями вперед. Ему очень хотелось жить. Аня забрала оружие – такой же пистолет, как у нее, сунула за пояс.

– Медленно поднимись. Руки за голову. Выйди из-за стола. Вот так. Теперь – на колени. Руки за голову! Только дернись – буду стрелять. Попробуешь закричать – умрешь. Понял? Кивни.

Он кивнул. Хорошо. Аня огляделась: в дежурке спрятать его было негде.

– Молчи. Отвечай жестами. Есть пустые камеры? – кивок. – Встань. Веди к ближайшей пустой камере.

Дежурный послушался. Аня завела его внутрь и ударила сзади по шее – чуть ниже крестцевидного отростка. Голова охранника дернулась, и он упал, оглушенный. Хорошо. На поясе дежурного были наручники. Аня пристегнула его к койке и быстро соорудила кляп.

Массу времени потеряла, убить было бы быстрее…

Ничего полезного, кроме пистолета, который она забрала раньше, какого-то ключа и карточки пропуска, у дежурного не было.

Бегом она вернулась в дежурку, по счастью, все еще пустую. Нашла запись в журнале, касающуюся себя, и скопировала ее, посмотрев на часы: была половина второго ночи. Выходило, что, поразвлекавшись в камере, вохровец вывел бы девушку в другое, более приятное место. Все логично. А дежурный просто вышел – тоже бывает.

Дверь, ведущую к коридору камер, она заперла. Пока все шло хорошо. Аня выскользнула из дежурки.

Досадно, что не было плана тюрьмы, хоть какой-то схемы, и Аня знала дорогу только в лабораторию и внутренний двор с вольерами. А ведь где-то томится Дым, и надо его найти.

В лаборатории наверняка дежурят сотрудники. Прислушиваясь, не идет ли кто навстречу, и посекундно обмирая, Аня поспешила вперед, проверяя все двери подряд: может, найдется запертая на универсальный ключ. Такая обнаружилась довольно быстро, вела она на лестницу, судя по загаженности – техническую.

Аня прикинула: из лаборатории, находящейся на том же этаже, что и она, надо было подниматься во внутренний двор, значит, ниже соваться смысла нет. А вот со второго этажа можно попробовать улизнуть. Сражаться за Дыма здесь бессмысленно: во-превых, неизвестно, где он, во-вторых, она одна, а врагов сотни.

Пообещав вернуться сюда хорошо подготовленной, она зашагала наверх. Стопы мерзли – шлепки были слишком неудобными и потому остались в камере Ани. Лестница освещалась довольно тускло, пахло сигаретами – но не свежим дымом, а старым. Значит, курильщики давно ушли, и здесь пусто.

Она поднялась на два пролета. Окон не было. Можно, конечно, подняться выше, но Аня не видела смысла, поэтому вышла в коридор – двойник предыдущего.

Нашли уже связанных, обнаружили пропажу? Вряд ли. Прошло минут десять-пятнадцать, а форы было (если переоценивать мыслительные способности вохровцев) минут двадцать.

Аня пошла вдоль крашенных коричневой краской дверей, и тут ей повезло: впереди коридор расширялся и была оборудована, видимо, комната отдыха персонала – фикусы в кадках, несколько кресел, диван, журнальный столик, выключенный телевизор, кулер и кофемашина. И – окно за белым тюлем.

К счастью, никто не сидел в креслах и не дремал на диванах.

Аня пожалела, что нет времени выпить кофе, шагнула к окну и отодвинула тюль.

За окном был внутренний дворик с вольерами. Тюрьма окружала его по периметру, и напротив Аня видела только редкие тускло освещенные окна.

Черт! Западня!

Впрочем, не все еще потеряно. Окно было забрано решеткой снаружи. Аня надеялась, что тюремщики не экономят на средствах безопасности и пожарной охраной тоже озаботились. Это на территории бывшего Союза принято заваривать решетки намертво, отсюда – масса погибших в огне, в ловушках собственных квартир, а по нормам и правилам такие устройства должны отпираться изнутри. «Зиг-Зауэры» намекали, что руководство этой конторы к странам бывшего СССР отношения не имеет.

Из этого следовал вывод поинтереснее: выберись Аня с территории тюрьмы, она сможет обратиться за помощью к своим властям. Шутка ли – похищают людей, в том числе офицеров, опыты ставят.

Вспомнив про опыты, особенно – про беременных женщин, «овуляшек» на местном сленге, Аня преисполнилась ненавистью и злостью – здоровой, придающей силы.

Решетка изнутри закрывалась на висящий замок с тонкой, символической дужкой. Мультитула у Ани не было, кусачек – тоже. Она со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы. Вот же… В ярости ухватилась за замок и рванула, чуть не упав – он оказался открыт. Видимо, западная законопослушность на базе вполне компенсировалась славянским разгильдяйством.

Аня распахнула решетку, крутанула ручку стеклопакета и вырвалась в теплую летнюю ночь.

Было очень тихо, как бывает только вдали от больших городов. Ни шума машин, ни лая собак, ни несмолкаемого людского говора. Только в вольере подвывали:

– У-у. У-ууу! Арррр! Ууу!

«Убью», – поняла Аня. Тот самый мутант, которого она видела днем. Заметив Аню, создание замолчало. Задышало шумно.

Аня выскользнула из окна, притворила за собой решетку и стеклопакет. Заметят, конечно, но, похоже, еще несколько минут форы есть. Где искать выход из внутреннего дворика? Над головой сетка, фонарей нет, вольеры не освещаются – только тусклые окна тюрьмы пялятся на Аню да пронзительные, недобрые, слишком отчетливо-крупные для средней полосы звезды.

– И-и у-а, – урод пытался говорить отчетливо, но у него не получалось, он приглушенно зарычал, стукнул кулаком о сетку вольера и повторил, – и-ды у-а.

«Иди сюда», – догадалась Аня скорее по контексту, чем по звукам. Она шагнула в сторону клетки. Мутант закивал радостно – огромная кряжистая тень, на вид очень и очень недобрая, бывшая когда-то человеком. Аня мельком обрадовалась, что так темно: разговаривать с уродом, глядя на него, желания не было. На всякий случай держа пистолет у груди, она приблизилась к вольеру. Выглянь кто из окна…

– Ы-о… Агрррр! Вы-хо з-на.

– Знаешь, где выход!

– А! А! – мутант закивал радостно.

– Я не могу тебя выпустить, у меня нет ключа. Только универсал.

– Агрррррр!

– Тихо.

Аня села на корточки в густой тени, скорчилась так, чтобы не заметно было лица и светлых волос. Урод шебуршился в клетке. Можно было отстрелить замок, но это сразу привлекло бы внимание. Драгоценные минуты таяли, надо было уходить, но Аня понятия не имела, куда.

– А-мок. Аррррр! Аррррр! За-мо.

– Понимаю. Я думаю, не мешай. Боюсь, я не смогу тебя вытащить. У меня нет ключа!

– За-мо. Нет.

Аню будто током ударило. Все-таки она порядком устала за сегодняшний день, и мозги начали пробуксовывать. Вот и сейчас: она не заметила элементарного. Аня осторожно поднялась и осмотрела дверь. Замка, действительно, не было, имелся засов, установленный так, что изнутри не дотянуться. Она поднатужилась и сдвинула его – к счастью, засов не скрипел. Урод тут же выбрался из клетки и ухватил ее за руку. Аня вздрогнула: не потому, что прикосновение было неприятным, ладонь мутанта на ощупь не отличалась от человеческой, а из естественной брезгливости. Пригибаясь, они с мутантом пересекли двор и остановились перед двустворчатой дверью. Мутант ткнул пальцем в замок, Аня воспользовалась «универсалом» – повезло, подошел. Наверное, урод провел не один час, наблюдая за мучителями, лелея планы мести.

Аня с мутантом находились в коридоре, почти не освещенном, очень широком – здесь спокойно могла пройти легковая машина. Наверное, по этому пути осуществляли подвоз необходимого.

Аня закрыла дверь за собой на замок – к сожалению, засова не было.

«Димка, – подумала Аня на бегу, – Димка останется в тюрьме!» Ничего. Она вернется, и не одна, с поддержкой. Мутанта возьмет с собой как доказательство. Капуста пойдет под трибунал, скотина жадная, а местных вивисекторов будут судить в международном суде. И Димку вытащат. Одной нет смысла его искать, не найдешь здесь.

– Отсюда выйдем наружу?

– Э! Эт!

– А куда? Во внешний двор?

– А!

– Он охраняется?

Мутант на бегу пожал плечами. Ну да, откуда ему знать. Наверняка охраняется. А из оружия – один пистолет и один нож. И урод. Быстрый и, судя по всему, сильный. Надо бы его как-то назвать.

– Тебя как зовут?

– А-ил. А-а А-и-о.

– М-да. Будешь, значит, Шурик, согласен?

Мутант радостно закивал – видимо, она угадала. Коридор закончился двустворчатыми воротами. Аня отперла замок, они толкнули створки… В лицо ударил свет прожектора. Аня инстинктивно кинулась в сторону и назад, под защиту ворот, и по ним тут же заколотили пули. Звук был – как в колокол били, в голове тут же стало пусто и гулко. К счастью, дверь выдержала – обычная железная дверь пропустила бы пулю, а эта выдержала. Аня даже немного обрадовалась. Урод оказался рядом. Сопел шумно, но молчал.

– Выходи! – крикнули из двора. – Брось оружие и выходи с поднятыми руками!

А вот фиг им. Аня даже отвечать не стала, чтобы не выдать себя.

– Выходи, вы окружены. У тебя есть двадцать секунд. Время пошло.

Застрелиться, что ли? Аня прекрасно понимала, что второго шанса сбежать не представится – теперь ее способности раскрыты, устойчивость к транквилизаторам – тоже. Значит, она – опасное «мясо». Вряд ли расстреляют на месте, все-таки она никого не убила, но дорога ей в такие же уроды, как Шурик, и очень, очень быстро. Остается надеяться, что Димке повезет больше.

Аня подняла пистолет и обхватила ствол губами. Зажмурилась. Вот сейчас все закончится – видно, судьба. Закончится быстро и не больно – мозг, разлетаясь по стенке коридора, не успеет осознать смерть, почувствовать выстрел. Аня его даже не услышит – пуля быстрее звука, а расстояние ничтожно.

– Э а-а…

«Не надо», – перевела Аня жалобное блеяние. Нет уж, дружок. Ты – случайный попутчик и ты же – прекрасный пример того, что меня ждет, если я не решусь.

Секунды, оставшиеся Ане, замедлились, она успевала подумать о многом – кажется, обо всем. Что зря, наверное, не вышла замуж и не сменила профессию. Что можно было бы родить ребенка – а что, тоже форма бессмертия. Что не сделала в жизни ничего хорошего: сначала мстила, потом убивала. Не ради идеи даже – а потому, что больше ничего не умела делать. Да, убивала «плохих», но «плохими» их назначало руководство…

«Стоп, – решила она. – Через секунду узнаю, есть ли кто там, по ту сторону реальности. Предстану перед ним и буду отчитываться. И надо решить: а имела ли я право? Имела. Конечно. Те, с кем воевала, не были людьми. Они были хуже, чем мутант Шурик, они годились только для одного: убивать. Как, собственно, и я. Но я убивала не мирных жителей, я не устраивала терактов в метро, и, следовательно, я лучше».

И еще Аня успела подумать, что сейчас встретится с родителями, Егоркой, младшим братишкой, с боевыми товарищами, потерянными за годы службы. И вспомнила любимый крымский пляж на мысе Фиолент: бирюзовую воду, крупные камни, белый песок, просвечивающий сквозь волны, зелень на обрыве и бескрайнюю синь неба.

Она уже летела туда, в небо, хотя палец только выбирал миллиметр за миллиметром шаг спускового крючка.

Аня почувствовала, что слезы катятся.

И ее ударило. Ударило почему-то не в голову, а в локоть, схватило, и выстрел грянул, но пуля ушла в потолок. Аня распахнула глаза. Мутант Шурик выломал ей руку, повалил Аню на живот и придавил поясницу и шею коленями. В таком захвате она была абсолютно беспомощна.

Пистолет Шурик забрал.

– У-ааа! – заорал он.

Вот гаденыш, гнида, предатель! Аня зашипела, попыталась вырваться, но у нее не получилось, только поясница заболела.

В проеме двери, подсвеченные прожектором, появились люди.

– Брось оружие! – ликующим голосом крикнул один из них. – Молодец, хороший мальчик, а теперь – брось оружие!

Шурик рыкнул и, не поднимаясь, открыл огонь. Прожектор слепил, но охранники были видны четко, и мутант палил по ним, как по мишеням в тире. Аня, по-прежнему прижатая к полу его коленом, чувствовала отдачу от выстрелов. Первый упал. Второй. Третий. Они даже не поняли, что происходит – скорострельность у «Зиг-Зауэра» внушительная, а Шурик оказался метким стрелком.

Но охранников было больше, и Шурик упал одновременно с пятым.

Он рухнул на Аню, дышать стало тяжело, она беспомощно барахталась под воняющим псиной и человеческим потом мертвым телом. Добраться до пистолета. Можно не стреляться, а так же, как Шурик, забрать с собой побольше врагов. Она почти выбралась, когда рядом раздались шаги, и Аню подняли рывком, заломили руки, защелкнули наручники.

– Сука! – Пощечина. – Тварь! – Еще одна оплеуха. – Дррррянь!

– Прекрати истерику, – другой голос. – Возьми себя в руки.

Аню сзади дернули за наручники так, что она переломилась пополам, спасая запястья, и видела только пол и свои босые, донельзя грязные ноги. Горело лицо. «За каждую оплеуху, – подумала Аня, – только выпустите меня, отомщу за каждую. Я не успокоюсь. Я еще за Шурика вам устрою».

Умирать она передумала. Одно дело – уйти из жизни добровольно, в бою, с толикой романтизма, и совсем другое – подохнуть по чужому решению, да еще и каким-нибудь пакостным образом.

– Куда ее?

– К главному. Он, знаешь, очень интересовался, как она выбралась.

Аню повели.

Вскоре выбрались на асфальтовую дорогу, потом свернули в помещение с ковролином, пока не уперлись в дверь. Периферическим зрением Аня уловила, что находится в просторном, богато обставленном кабинете.

– Посадите ее, – велели бесцветным голосом.

Аню подвели к стулу, усадили и пристегнули к спинке, чтобы не убежала. Она с интересом огляделась.