Двадцать писем — один ответ

...В начале августа в квартире майора Николаева ранним утром раздался длинный-предлинный звонок, перешедший в стук кулаком. Ошалевший Виктор подлетел к двери в одних трусах и, открыв дверь, уставился на... зам. командующего ВВС Зак. ВО, представителя КГБ округа и командира своего полка. Его никогда не будили так рано люди такого ранга. Тем более таким способом.

— Николаев?..

Командир полка, явно не зная, как себя вести и каким тоном говорить, начал с аварийного "ням-ням". Не являясь представителем дипкорпуса, он в виду волнения, внутреннего замешательства, перераставшего на глазах в эмоциональную бурю, выпалил:

— Немедленно одевайся, галопом в машину и на аэродром. В 9.20 к тебе прибывает борт ТУ-154 из Москвы с зам. министра обороны генерал-полковником...

У подъезда стоял командирский "Уазик" и две черные "Газ-24" с нервно покуривающими двумя генералами. По дороге на аэродром у каждого бурлило в голове свое, и никто из руководства Закавказского ВО не знал, как себя вести с Николаевым. Зам. командующего постоянно курил, чекист украдкой посматривал на Виктора, а командир полка чистосердечно спросил: "Натворил что?" И тут же ответил себе: "Тогда бы тебя по-другому взяли".

9.15. На литерной стоянке — длинная шеренга генералов, которую замыкал майор Николаев.

9.20. Коснувшийся ВПП ТУ-154, зарулив на стоянку, сбросил турбинный свист. По трапу спускался генерал-полковник, замминистра обороны СССР. Наскоро поздоровавшись со всеми по чину и приняв убедительный доклад, что у нас в Закавказском ВО все спокойно, он остановился возле Николаева.

— Вот и Вы, майор. А я к Вам.

Все лампасы, чуть повернувшись к говорящему, оцепенели. Тон прилетевшего генерала был предельно уважительным и подчеркнуто благодарным за приглашение. Было такое ощущение, что Виктор, как минимум — шейх Арабских Эмиратов.

— Приглашайте!

Виктор мямлил что-то невразумительное, типа: "Проходите, будьте, как дома".

Замминистра, повернувшись ко всем, достаточно твердо и властно произнес:

— Товарищи генералы, я прибыл по приглашению майора Николаева и по рекомендации Раисы Максимовны. Товарищи, занимайтесь своими служебными делами. Кого необходимо — я вызову.

Прибывший взял Виктора под локоть:

— Виктор Николаевич, я полностью в Вашем распоряжении. Наше время не ограничено.

 Полминуты спустя за горизонтом скрылась последняя "Волга" армейского командования. Виктор туговато приходил в себя, лишь минут через пятнадцать осознав полностью причину такого визита:

— Да-а-а... Значит, те письма все-таки дошли. Надо же!

Войдя в скромный майорский кабинет, генерал, чуть расслабившись от привычной кремлевской подтянутости, повесив китель на спинку стула, почти по-домашнему, произнес:

— Садитесь, Виктор, вы здесь хозяин. Я у Вас в гостях. Поговорим, все неспешно обсудим. Жарко тут у Вас.

В дверь робко постучали. Виктор с генералом произнесли в один голос:

— Войдите.

На пороге стоял комбат с подносом в руках: "Позвольте Вас угостить с дороги, тов. генерал". Он поставил поднос на стол.

— Если что вдруг понадобится, я всегда рядом.

Комбат смотрел на Виктора прелюбезнейшими глазами. Иначался разговор. Замминистра достал из своей папки бумаги и разложил их на столе. Тут Виктор увидел свое письмо — из тех, повторно отправленных, в том числе и Раисе Максимовне Горбачевой. В левом верхнем углу рукой Михаила Сергеевича написано: М. О. Найти адресата, достойно ответить лично. Чуть ниже стояла подпись Министра Обороны, Генерал-полковнику... прибыть в в/ч 42.., о выполнении приказания доложить лично мне.

— Виктор, Ваше письмо Раиса Максимовна получила. Она очень благодарна Вам за сердечную отзывчивость. Прочитав его за ужином, она попросила Михаила Сергеевича ответить Вам лично. Но Вы понимаете, он весьма занятый человек и поэтому перед вылетом к Вам попросил меня, встретившись с Вами, передать извинения за невозможность лично поблагодарить Вас и поставил мне задачу разрешить все ваши вопросы, если они у Вас есть.

У двух офицеров разного ранга разговор в кабинете шел, как летел, шесть часов. Идя по порядку, дотошно, внимательно, он начался с той кратенькой заметки, ставшей причиной встречи.

Все произошло второго марта 1989 года. В "Комсомольской правде" была напечатана небольшая заметка под названием "Правда ли это?". В ней приводились выдержки из интервью с академиком Сахаровым и его женой Е. Боннер в одной из канадских газет. Прочитав эту статейку, Виктор заболел душой. В ней говорилось, что на пресс-конференции в Канаде Сахаров привел факты расстрела советскими вертолетчиками своих, советских военнопленных. Якобы, это делалось для того, чтобы солдаты или офицеры, попавшие в окружение, не попали душманам в плен. Сахаров говорил об этом, ссылаясь на имеющийся специальный приказ. Виктор, машинально еще раз перечитывая свое письмо, вновь и вновь... взлетал и садился, спасал, стрелял, ходил на разведвыход, загружал "тюльпаны".

"...Я — вертолетчик,— писал он в письме.— Тот самый, кто по Вашим словам, г-н Сахаров, расстреливал окруженных, добивал тех, кого нельзя было спасти от плена. Но год в жизни я отдал Афганистану и потому не по рассказам мифических свидетелей и западных радиоголосов знаю: не было там святее для наших рябят задачи, чем спасение попавших в беду товарищей. Глубоко убежден, что мои чувства разделяют все те, с кем приходилось летать, кто подставлял себя под пули, ради спасения других: Герой Советского Союза Николай Майданов, кавалеры боевых орденов офицеры Н. Колобов, В. Земсков, И. Стригин, Г. Хлебник, А. Радаев, Д. Скворцов, А. Головко и сотни других. В память о погибших там ребятах, с честью вернувшихся в Союз живых — говорю Вам, академик Сахаров: сказанное Вами канадским журналистам — Ложь! Как человек, на себе познавший ад той войны, заявляю: советский солдат останется эталоном войскового товарищества, даже под пулями врагов... Академик Сахаров оскорбил наше братство через средства массовой информации, вот и я хочу через них же потребовать от него извинения перед теми, кто вернулся из Афганистана домой и кто уже никогда не вернется в армейский строй. Перед матерями, которые знают и верят — их сыновья погибли, как герои!" (Газета "Ленинское Знамя" Зак. ВО, 6 августа 1989 г.).

Виктор нервно ходил по кабинету. Генерал подал ему второе небольшое письмо:

— Виктор, Вы не одиноки в своем мнении. Вот аналогичное возмущение маршала С. Ф. Ахромеева, где он говорит то же самое, что и Вы. И... суховатое оправдание зам. главного редактора "Комсомольской правды" В. Симонова с личной подписью.

"Уважаемый Виктор Николаевич! В связи с повторным Вашим письмом по поводу заявления академика А. Д. Сахарова обращаем внимание на следующее обстоятельство. Изложив суть заявления академика и дав здесь же опровержение Маршала С. Ф. Ахромеева, редакция вернулась к теме в номере за 25апреля сего года. В опубликованной подборке писем (авторы большинства из них — бывшие воины-интернационалисты, в том числе и авиаторы) опровергают высказывание А. Д. Сахарова о случаях расстрела с вертолетов советских военнослужащих, приводятся примеры боевой взаимовыручки. Опубликовать все письма, посланные в редакцию по данному поводу, не представляется возможным, да и, на наш взгляд, в этом нет необходимости, поскольку в своих выводах читатели единодушны, их позиция в достаточно полной мере нашла отражение на страницах "Комсомольской правды". Что касается других претензий в адрес газеты, то редакция их принять не может. Как мы уже сообщили Вам, заявления, порочащие Вооруженные Силы, в "Комсомолке" не публиковались.

 Всего доброго! Зам. главного редактора В. Симонов".

Господин Симонов, афганцы не имеют претензий, ведь правда — комсомольская.

Два офицера Вооруженных Сил, единые, как боевые души, долго и молча стояли у трапа самолета. Видимо, генерал просто не хотел улетать от простодушия гарнизонного люда, а Виктор, действительно, поверил, что войсковое братство безгранично. А главный виновник встречи так и отошел в мир иной без покаяния. Но ведь жизнь вечна, и отвечать на Страшном Суде придется каждому за все: помысел, слово и дело. Генерал улетел, решив попутно двадцать одну личную проблему офицеров гарнизона. Николаева в этом списке не было. Неудобно как-то.

Виктор встречался с Раисой Максимовной незадолго до ее смерти у храма Сергия Радонежского, что в Рогожской Слободе. Это был странный разговор двух людей. Она, необычная женщина, поздоровавшись с ним, забыла забрать свои немолодые ладони из его рук и что-то долго задумчиво, неторопливо говорила ему, благодаря за что-то. А он стоял и, осторожно держа ее руки в своих, напряженно всматривался в ее лицо. Такой она и осталась для него: близкая для своих и очень разная для мира сего.