4

Светало. Когда синеватый предутренний свет стал проникать в трюм, все еще спали, бодрствовала одна Такано. Мужчины, видимо, уже привыкли к противному монотонному шуму двигателя и спали мертвецким сном. Особенно громко храпел Ли Кан Ман, от которого несло винным перегаром. Только к Такано сон не шел. Она не обмылась пресной водой, а от морской воды кожу стянуло, тело щипало, и это не давало уснуть.

Такано лежала и курила. Глубоко затягиваясь, она медленно выпускала дым. Курила она южнокорейские сигареты «Пагода», их привез Ли Кан Ман. Легкое сизое облачко, чуть колеблясь, плыло в сторону мужчин, которые спали вповалку и были похожи на выброшенных на берег тунцов.

«Дни за днями, и днем и ночью — все время в борьбе…»— рассеянно думала Такано. Борьбе этой она отдала все, в том числе и молодость. Но она ни о чем не жалеет и ни в чем не раскаивается. Но наступит ли день, когда она сможет назвать себя победительницей?..

Против нее лежал японец Сайдзё, несколько поодаль от корейцев. Такано вдруг приподнялась, подалась вперед и потрясла Сайдзё за плечо.

— Каваи-сан!

— А? Что? Это вы? — продирая глаза, пробормотал Сайдзё.

— Вот, возьмите, — сказала она, протягивая ему раскуренную сигарету. — Это корейская.

— Спасибо. Вы, видно, несколько изменили свое мнение обо мне, да?

— Эти сигареты на берег все равно не возьмешь, — с некоторой досадой проговорила Такано, облокотившись на скатанное одеяло, служившее ей подушкой. — Сейчас был виден пловучий маяк Футаидзима, так что через час будем у берегов Японии. А там стоит кому-нибудь заметить, что куришь такие сигареты, тебя сразу возьмут на подозрение. Впрочем, это я так… Дело не в этом. Я хочу вас как-то отблагодарить за то, что вы спасли нас, когда лодку задержали пограничники.

— Вас? — усмехнулся Сайдзё. — Ваших «дружков», которые сейчас мирно спят, но…

— Не смейте их так называть! — оборвала его Такано.

— Ну хорошо, «ваших соотечественников»…

— Вот это правильно! Я ведь тоже кореянка. Мое настоящее имя — Ко Хё Сук. И я горжусь этим. Но в жилах моих течет не только корейская кровь. Моя мать была японка, чем, к сожалению, я не могу гордиться. Это у меня как путы на ногах.

— Вот как? Значит, вы метиска? Отец ваш, вероятно, был участником Сопротивления и убит?

— Да. Во время второй мировой войны он погиб в тюрьме в Фузане.

— По словам Ли Кан Мана, японцы уничтожили тридцать миллионов корейцев.

— Это что? Сочувствие? Но сочувствием тут не отделаешься! Моя мать покончила с собой, когда я была в шестом классе средней школы. Это было в конце войны. Я осталась сиротой, и меня взяла на воспитание корейская женщина. Знаете вы такое стихотворение?.. Послушайте. В переводе на японский язык оно звучит так…

Сайдзё не вынимал изо рта сигареты. Но запах табачного дыма не мог заглушить запаха духов, исходившего от Такано, горячее дыхание которой Сайдзё чувствовал рядом с собой. Но нет, это не духи, это запах крема «Аймэй».

— Ваша приемная мать была ама с Чечжудо? — спросил Сайдзё.

— Откуда вы это знаете? — удивилась Такано.

— Просто элементарная наблюдательность. Когда нас задержал сторожевой катер, вы скрылись под водой. Это мог сделать лишь тот, кто знаком с работой ама.

Такано промолчала.

— Но вы проделали еще более поразительный фокус. Вы достали труп Канако со дна у Круглого Мыса, перевезли его на Берег Мертвецов и укрыли на горе Дзимба!

— Очень мне нужно это было скривив иронически губы, сказала Такано.

— Очень. Вы вынуждены были исправить оплошность Ли Кан Мана. Подправить его грубую работу.

— А разве нельзя было сделать проще? Скажем, отвезти труп на лодке за линию Ли Сын Мана и там бросить в море…

— Нет. Корейские сторожевые суда следят значительно строже, чем наши. Они постоянно патрулируют вдоль пограничной линии, и пытаться проникнуть туда на простой рыбачьей лодке было делом более рискованным. Тем более что вы решили оставить покойницу на родной земле. Но надо было сделать так, чтобы ее нельзя было опознать. А поскольку вы в прошлом сама ама, у вас хватило и умения и сил все это проделать. Может быть, у вас были какие-нибудь еще побуждения так поступить, не знаю… Вы были уверены, что труп не будет обнаружен, а его неожиданно скоро нашли. Правда, узнать Канако сумел только я.

— Интересно. По-вашему, выходит, что, если я когда-то была ама, значит, все это можно мне приписать? Но ведь это все ваши домыслы. Сплошная фантазия!

— Фантазия? — Приподнявшись, Сайдзё пристально посмотрел в лихорадочно блестевшие глаза Такано. — Конечно, одна вы это не могли проделать. Тогда вы побывали на Круглом Мысе, чтобы уговорить Нам Чху Чо помочь вам.

— Я заезжала туда по торговым делам. Продавала там косметику. А такой женщины я совершенно не знаю.

— Любопытно. Как же так? Ама, работающие там, все из Осака, с Цурухаси. Вы тоже живете в районе Цурухаси, на улице Нанчо, неподалеку от винной лавки, что стоит на углу. В прошлом вы тоже ама. Вы выросли с этими женщинами, вы их сверстница. Было бы по меньшей мере странно, если бы вы не были знакомы с Нам Чху Чо… Если вы намерены это и дальше отрицать, у меня есть еще одно доказательство. Не знаю, продали вы или подарили Нам Чху Чо крем «Аймэй», но ее товарки поставили его у урны с ее прахом. Это я видел своими глазами.

Такано ничего не ответила, она только крепче стиснула зубы.

— Ну, а Ли Кан Ман месяц назад разве не был у Нам Чху Чо?

— Это уже совершенно немыслимо, — отрицательно покачала головой Такано.

Сайдзё на Круглом Мысе сказали, что кто-то навестил Нам Чху Чо около месяца назад. Но это мог быть и кто-то другой. А если это был и Ли Кан Ман, то его посещение тогда трудно было связать с убийством, происшедшим несколько дней назад. Поэтому Сайдзё решил пока этого больше не касаться и лишь спросил:

— Но вам-то Нам Чху Чо определенно помогла. В этом я уверен.

— Да. Помогла, — ответила Такано. — В тот памятный день, когда она обнаружила труп, ночью она тайком дала мне лодку. И я подняла его. Одежду я связала в узел, привязала к нему груз и бросила в море у Берега Мертвецов. Я причалила в том месте, где вы прятались за выступом скалы. Там есть небольшое углубление и берег не очень обрывистый. Там, кстати, транзитный пункт нелегальной переправы. Оттуда, завернув труп в одеяло, я перенесла его на Дзимбу.

Признание поразило Сайдзё. Сейчас, когда его догадки получили столь явное подтверждение, он впервые по-настоящему понял, насколько все это важно. Но он постарался скрыть свое удивление.

— И знала об этом одна Нам Чху Чо. Не так ли? До сих пор она полагала, что вы торгуете парфюмерией, и только. А теперь узнала и о вашем подлинном занятии. И стала вам помехой. И тогда ее убили, инсценировав несчастный случай… Так ведь?

— Не совсем так. Мысль убить ее возникла… Полиция наседала на нее, и она могла проговориться… Но я не убивала ее. Я не могла!

— Не могли?

— Не могла! — почти крикнула Такано, и глаза ее наполнились слезами. — Мы ведь с ней росли вместе, точно сестры-близнецы. Мать Нам Чху Чо была и моей приемной матерью. Мы все вместе перед самым концом войны перебрались в Японию. Здесь я некоторое время жила у своих родственников, но вскоре ушла от них. Родственники глумились надо мной. «Кореянка… кореянка…» — только и слышала я от них. Три года я проработала подводной рыбачкой и в полной мере узнала, что такое тяжелый труд. Мать Нам Чху Чо и сейчас приходит мне помогать, присматривает за моим домом…

Сайдзё вспомнил сухонькую старушку, которая вышла ему навстречу, когда он был у Такано. Он еще тогда спросил ее о Ли Кан Мане, и старушка ответила: «Вы спрашиваете о господине Кобори? Нет, он больше не показывался». И приложив руку ко рту, деланно засмеялась, явно желая скрыть свое смущение. Она свободно говорила по-японски и внешне ничем не отличалась от японки. Значит, это и была мать Нам Чху Чо? Свою родную дочь она уже никогда не дождется. Да и приемная вряд ли скоро вернется к ней.

— Ваш волнующий рассказ, возможно, заслуживает доверия, но… — Сайдзё вспомнил свой разговор с офицером сторожевого катера и невольно сделал паузу. Он попытался еще раз мысленно проследить ход событий. Незадачливый агент южнокорейской разведки, этот самый «боксер», сообщает в верхнецусимское отделение полиции о нелегальной лодке, отплывшей от Берега Мертвецов. Он указывает, что на лодке находится женщина — организатор нелегальных переправ. Вполне естественно, что помощник полицейского инспектора Камати связывает ее бегство с загадочной гибелью Нам Чху Чо. Вполне логично также, что Камати, как и Сайдзё, связал бегство Такано с убийством женщины, труп которой был найден на Дзимбе… — Все же вас сейчас разыскивают по подозрению в убийстве, — продолжал Сайдзё. — Причем подозревают вас в двух убийствах: и Канако и Нам Чху Чо. Вы понимаете, в какое положение вы попали? Ведь предполагают, что эти убийства совершили вы лично. Следует ли вам в этом случае покрывать преступления Ли Кан Мана?

— Оставьте Ли Кан Мана в покое! Вы не смеете о нем так говорить! — вспылила Такано.

Судя по ее решительному виду, защищать Ли Кан Мана она готова была всеми средствами.

Сайдзё не мог скрыть язвительной усмешки.

— Я понимаю, — сказал он, — Ли Кан Ман очень красив. Но ведь этот человек спокойно убивает всякого, кто становится для него опасен. Не обольщайтесь, он и вас бросит, как только перестанет в вас нуждаться!

— Вы говорите так только потому, что ищете в этом деле лишь любовные отношения. Другое вы и представить себе не можете.

— Сперва действительно я так на это и смотрел, — спокойно ответил Сайдзё. — Но теперь я смотрю иначе. Ли Кан Ман просто украл пятнадцать миллионов! И никто не поверит, что он руководствовался какими-то высокими целями.

— Ошибаетесь! Это было сделано в интересах революции! Для организации Сопротивления!

— Да! Для организации Сопротивления! — крикнул вдруг Ли Кан Ман, вскакивая на ноги.

Он, очевидно, уже давно не спал и подслушал весь разговор.

— Да, да! — кричал он с перекошенным от злобы лицом. — И что это я тебе дался? Ли Кан Ман, Ли Кан Ман! Для тебя я, между прочим, «господин Ли Кан Ман»! Я с тобой свиней не пас! Понял? А ты кто? Шпик! Ищейка японских империалистов! Разве ты в состоянии понять нашу борьбу?

— Ты все время называешь меня агентом японских империалистов. А ведь на самом деле я выполняю лишь поручение президента корейской фирмы Цой Ток Чхона!

— Цой Ток Чхон — собака! Ты, может быть, хочешь сказать, что он корейский патриот? Он японский холуй! Эта продажная душа находится в эмиграции по соображениям личной выгоды. Скоро мы его вместе с тобой предадим суду революционного трибунала!!!

— Товарищ Ли, хватит! — остановила его Такано. — Ведь этот человек сейчас тоже как бы лишился родины. Его можно только пожалеть. А кроме того, он еще может нам пригодиться…