День Победы, 8 мая 1945

Нужно было так много всего сделать до праздника, который состоится под вечер на общинной площадке Уиндебанка, с играми и аттракционами. Миррен не знала, за что и хвататься. Для начала нужно было испечь бисквиты.

Джек всячески помогал ей, соорудил большую арку из зеленых веток и флагов в центре деревенской площадки, помогал грузить в машину складные столы и стулья. Разумеется, заглянул он и в паб, до того как приехал за своими домашними.

Он снова приехал домой в отпуск и, казалось, переменился к лучшему. Так, он принял с восторгом известие о втором ребенке, больше ни словом не обмолвился об отъезде. Возможно, с ним строго поговорила его мать и убедила, что в тот момент было гораздо разумнее жить на ферме, где есть крыша над головой и стабильный доход.

Даже Сильвия привыкала к тому, что он спит вместе с мамой. Правда, Джек всегда злился, когда видел ее возле дяди Бена.

Если кто-то в семье и был страстным фермером, так это Сильвия. В резиновых сапожках и вельветовых штанах, в плоской твидовой шапочке, с посохом, она выглядела как миниатюрный пастух. До сих пор у нее не было никакого желания наряжаться в красивые платья, даже когда они ходили на деревенские праздники. Ее не интересовало ничто, кроме четвероногих существ и четырехколесных машин.

Джек недовольно поглядывал на дочку, однако не вмешивался, а она, в свою очередь, уже отвечала, когда он обращался к ней, и иногда брала его за руку. Миррен давно решила не приучать дочку к кухонной плите, как это делали многие фермерши. Они лепили вместе булочки и пироги, ходили по полям, но Джек тоже занимался с ней, читал ей по настоянию жены на ночь книжки.

Миррен решила, что Сильвия и второй их ребенок, неважно, мальчик или девочка, не будут знать нехватки в книгах и учебе. Ей хотелось, чтобы Сильвия стала учиться в колледже, когда придет время, даже если это нарушит семейные традиции Йевеллов, у которых ферма всегда стояла на первом месте.

Сама она с трудом вспоминала, как поступила в педагогический колледж в Рипоне и училась в нем, как собиралась стать учительницей. Все это было в другой жизни, но от учебы у нее сохранилась любовь к романам и биографическим книгам, которые она брала в абонементном отделе библиотеки. Теперь ее шансы работать в школе были близки к нулю. Война разрушила планы у многих, но теперь она наконец-то закончилась, и Миррен облегченно вздохнула.

Но сейчас ей нужно было вернуться к делам. Сделать бисквит было для нее пара пустяков: намочить печенье «бисквитные пальчики», сварить заварной крем, снять с молока свежие сливки, отварить фрукты до мягкости. Они хотели успеть в деревенский зал до концерта и демонстрации нарядов. Между тем ее опять мучила спина, волной захлестывала усталость, приходилось садиться и отдыхать.

Итак, долгожданная победа наступила, но внутри у Миррен была какая-то пустота. Этот день должен был остаться в памяти с флагами на улицах, кострами и звоном колоколов, но хотя Бен и обещал ей помочь с дойкой коров, дел было выше головы.

Что за шумиху они поднимали в деревне! Не то чтобы она была против патриотизма или окончания вражды, но это требовало много лишних хлопот. Впереди еще день спорта, конкурсы и гала-процессия, многолюдный фестиваль школьных хоров в Скарпертоне, детский маскарад, танцевальный марафон и конкурсы в рамках Женского института, праздник детских булочек на общинной площадке, угощение для пожилых, матч «Сумасшедший крикет», где мужчины наряжаются женщинами и наоборот. А она не успела дошить маскарадный наряд для Сильвии; его надо закончить в ближайшие часы.

Сильвия просила ее сшить к этому дню что-нибудь необычное, но у Миррен не было никаких идей, пока ей не попался на глаза кусок серой материи, оставшейся от того злополучного аэростата. Она решила нарядить дочку в одежду своей тезки, знаменитой Мириам-из-Долины, в маленькое серое платье с белым, круглым «квакерским» воротником. Флорри сделает воротник и чепец из льняной салфетки, а Том найдет для нее маленький фонарь. Все знали историю, как Мириам прятала школьников в печи, когда бушевала снежная буря и провалилась крыша. Оригинальная идея, похвалила она себя, положив платье на кровать. Нужно подождать и нарядить Сильвию в последнюю минуту, иначе эта маленькая обезьянка тут же вся перепачкается.

Бен был слишком занят делами, чтобы спускаться в деревню. Но вечером возле паба будут жарить баранов, и уж этого он наверняка не пропустит.

Утро выдалось сырым и холодным. Миррен услышала по радио шум ликования; люди радостно приветствовали все, что движется, и игнорировали дождь с привычным британским стоицизмом. Майского солнца не было и в помине, а погода скорее походила на осеннюю. Да и на что они могли рассчитывать, живя на такой высоте, где, как гласила старая шутка, девять месяцев зима, а три месяца плохая погода?

Дети получат свой праздник и выпустят пар на спортивных состязаниях и танцах, и тогда этот день им запомнится. А если погода станет еще хуже, то столы установят под крышей. Что бы все делали без своих латаных габардиновых пальто и макинтошей, зонтиков и дырявых резиновых сапог?

Овцы и коровы не знали ничего про праздник победы и нуждались в уходе, поэтому жизнь в Крэгсайде шла своим чередом. Праздник не праздник, а скотина всегда на первом месте. Окот шел полным ходом, в амбаре просыхали сиротки, там же были временные загоны для нерадивых маток, которых еще приходилось заставлять кормить своих ягнят; всюду носились встревоженные телята и поросята.

Но Миррен все-таки призналась себе, что в ней слегка забурлил восторг – ведь день был и впрямь выдающийся, да еще у нее появился случай поболтать с подружками. Деревня ей нравилась; было что-то успокаивающее и живописное в том, как ее серые каменные дома ютились у подножия высокого холма. Хоть и маленькая, она вносила свой вклад в дело победы, в том числе и деньгами, принимала эвакуированных, поддерживала своих торговцев. Теперь ее жители заслужили этот праздник.

Жизнь Миррен представляла собой предсказуемый круг сезонных дел: окот овец, их стрижка, сенокос, уборка урожая, случка, разбрасывание по полям навоза и окот овец. Все, что вносило разнообразие – рыночные дни, гости, Рождество, – всегда ее радовало.

Она надеялась, что теперь у нее и Джека начнется другая жизнь, более размеренная и стабильная. Второй их ребенок родится в мирное время. Ее мужа демобилизуют, а продовольственные карточки отменят. Фермеры получат благодарность за их тяжелый труд, ведь они кормили всю Британию. И уж наверняка отменят все указания комитета по продовольствию, сыпавшиеся на них в военные годы.

Запомнит ли этот день маленькая Сильвия? Она только и твердит о празднике, угощениях и играх с подружками, просто сгорает от нетерпения. Вот что значит юность, все еще впереди. Миррен вздохнула и с гордостью посмотрела на дочку.

Под горой, на общинной площадке все было как в спектаклях про старую добрую Англию. Карнизы домов украшены кусками ткани национальных цветов, флаги свисают из окон. Темные тучи по-прежнему закрывали солнце, но Бен их не замечал. Им владело чувство облегчения, что все закончилось, почти закончилось, ведь на Дальнем Востоке война еще продолжалась.

Он зазря проездил в Скарпертон за сухим молоком, чтобы выкармливать слабых ягнят, но все было закрыто, и он только понапрасну сжег бензин. Джек, как всегда, торчал возле паба, компостировал мозги какому-то фермеру, но он хотя бы стал менее резким с Миррен, по крайней мере на людях.

Ему бы оставить их в покое и не соваться в чужую семейную жизнь, но это было непросто, ведь он привык защищать Миррен. Он не доверял Джеку, в нем было что-то гнилое, особенно когда тот выпивал. Тогда он превращался в задиру, с его лица сползала маска обаяния, он был готов пустить в дело кулаки в любой миг. Лучше увезти его домой, пока он не надрался и не испортил праздник. Бен махнул рукой и предложил Джеку подвезти его до фермы.

– Я пешком дойду, – отмахнулся Джек, но Бен остановил грузовик.

– Миррен нужно помочь. Пока она доделает свои дела, нужно побыть с Сильвией, – сказал он, и его слова прозвучали скорее как приказ. Джек поморщился, встал со скамьи и поплелся к машине.

Они ехали молча. Джек уже достаточно принял на грудь и был настроен благодушно.

– Я мог бы и пешком дойти, – вот и все, что он сказал.

В доме Сильвия устроила истерику и не желала надевать платье.

– Если ты не наденешь это платье, никакого праздника у тебя не будет! – заявила Миррен. Она повернулась и посмотрела на Бена, но он лишь покачал головой, посасывая трубку. Она взглянула на Джека, но он тоже покачал головой.

– Слушайся маму, – сказал он. – Это в ее ведении. – В общем, они без лишних разговоров объединились в единый фронт.

Вскоре Сильвия появилась в маскарадном костюме, и дядя Том взял свой «Кодак Брауни» и щелкнул ее, хмуро стоящую возле амбара.

Пора было отправляться в деревню, и все торопливо заканчивали свои дела. Джек просто слонялся по двору, мешая всем, и Бен велел ему загнать «Фордзон» в сарай, чтобы поставить на это место грузовик. Сами они поедут на повозке, нагрузив ее всем необходимым.

Бен собирался присоединиться к празднику вечером. Детская программа ему не интересна, пускай ее смотрят родители да дедушки с бабушками.

Он зашагал к воротам, когда трактор взревел в руках Джека словно гоночный автомобиль. Бен усмехнулся. Все-таки Джек большой ребенок, он по-прежнему пытается всех поразить своей лихостью. Но когда-нибудь парень повзрослеет и обнаружит, что у него есть жена и двое детей и что их нужно обеспечивать всем необходимым, а не гонять по дорогам. «Выруби!» – раздраженно закричал он. Трактор чужой, не их собственный, и нечего рвать мотор. Нет, лучше он сам загонит его, решил он. Еще не хватало на нем свежих царапин.

Во дворе больше никого не было. Трактор стоял у ворот сарая, и Джек слез с сиденья, чтобы открыть массивные створки. В дверях кухни появилась Сильвия и подбоченясь глядела на них.

– Подожди, я сам… нельзя оставлять мотор включенным, – крикнул Бен.

Джек игнорировал его слова и с широкой улыбкой, обвораживавшей женский пол, снова залез на сиденье. Трактора капризные твари и могут забарахлить или вообще вырубиться. Зря он попросил Джека что-то сделать. Что тот смыслит в сельхозтехнике?

– Я сам, без проблем, – крикнул в ответ Джек. Двигатель зачихал и заглох.

– Джек, ты слишком набрался. Дай-ка я сам. – Бен подошел к трактору.

– Отвали, Долговязый! – Джек яростно дергал рычаги, шевелил ключом в замке зажигания, к досаде Бена. Трактор взревел и рванулся назад, последовал удар, рывком сбросивший его с сиденья. Джек не мог остановить машину, скользил вниз, цеплялся, но трактор полз назад, в стену. Бен отчаянно заорал. Все выбежали во двор.

Тут Бен обернулся и увидел черные резиновые сапожки, валявшиеся на земле, а в сапожках тонкие ножки, увидел испачканное грязью серое платьице.

Прибежала Миррен и отчаянно закричала. Том и Бен схватились за колеса, переключили рычаги и направили трактор вперед. Крику было много. Флорри оттащила сына с их пути и втолкнула в дом, резко захлопнув дверь.

Все происходило словно во сне, очень медленно; Бен и Том напрягали все силы, оттаскивая проклятую машину. Как им это удалось, где они нашли столько сил, он не знает. Но никогда не забудет нараставшее в душе отчаяние и крики Миррен.

На ферме не было телефона. Кому-то надо было попасть в деревню и поднять тревогу. Том был не в себе, так что Бен вывел грузовик и понесся вниз.

Джек сидел потрясенный, ничего не понимая. Перед его глазами были резиновые сапожки, маленькие сапожки Сильвии. Минуту назад она стояла возле кухонной двери, и вот… почему она не отбежала? Они не видели ее.

Бен несся в деревню. Его сотрясала дрожь, но при этом он был спокоен. Во всем виноват он. Вот если бы он оставил Джека возле паба и не вмешался…

Громкие мужские голоса заставили Миррен оставить на столе тесто и выглянуть. Взревел трактор, и она поняла, что Бен где-то рядом и что-то неладно. Том прибежал туда первым и пытался изо всех сил оттащить трактор от ворот амбара, чтобы вытащить из-под колеса… вроде бы собаку. Нет, ох, нет, нет, ее дочку! Она очутилась в ловушке между колесом и дверью, и ее раздавило.

Внезапно все поплыло вокруг. Миррен видела серое небо, слышала писк черного дрозда на крыше сарая, видела колеса с грязными шинами, в ее ноздри бил запах жженой резины… Потом все ожило и сфокусировалось, и она увидела на земле свою красавицу дочку в сером платьице, испачканном глиной и кровью.

Флорри схватила за плечи сына и потащила его прочь от этой сцены. Прибежал Бен; внезапно он постарел и выглядел на все свои двадцать восемь лет.

– Дядя Том, сделай же что-нибудь! – закричала Миррен, глядя на окровавленное личико Сильвии, в синяках, странного цвета. Дочка была такая тихая и безмолвная, совсем не похожая на себя. Из ее уха текла струйка крови… Миррен внезапно затрясло.

– Сделай что-нибудь, Бен! Да сделайте же вы что-нибудь… пожалуйста! – Она кричала так громко, что, казалось, вся долина слышала ее крики о помощи.

Лицо Тома было серым и суровым. Он взял Сильвию на руки, и Миррен увидела слезы, текущие по его щекам. Ее сердце окаменело при виде этих слез.

– Бен едет за доктором, – сообщила Дейси, но Миррен ничего не слышала.

– Ну, не сиди тут как статуя. Отнеси ее в дом, пусть она согреется. Чайник горячий, мы дадим ей чаю. – Миррен внезапно встрепенулась и начала действовать. – Я разотру ее сейчас. Отнеси ее подальше от этого проклятого трактора.

Дядя Том даже не пошевелился, лишь поднял голову.

– Поздно, милая, она умерла. Сильвию забрала от нас судьба.

– Не говори глупости, она просто замерзла, – возразила она. – Отнеси ее в тепло, иначе она простудится в этом легком платье. Неси ее в дом, и мы приведем ее в чувство. – Свой голос она слышала словно издалека, деловой, отрывистый, трезвый.

– Сильвия, дочка, что мужчины понимают в таких вещах? Мама сейчас поставит тебя на ноги, и ты будешь бегать. Ты просто потеряла сознание.

Том отнес девочку на кухню. Миррен смела со стола всю выпечку и постелила на него одеяло, чтобы девочка лежала ближе к огню. Накрыла ее другими одеялами и ковриком. Лицо дочки было в лиловых и серых пятнах, глаза крепко закрыты. Она казалась такой крошечной. Мать взяла губку и бутылочку жидкого мыла, принялась обтирать грязь и кровь с ее головы, растирала холодные пальчики, вкладывая в это всю свою любовь, но Сильвия по-прежнему не приходила в себя.

– Давай, дочка, проснись, проснись… Сегодня День Победы, мы сейчас поедем на праздник, – уговаривала она и слышала ликование, лившееся из радиоприемника. – Ведь ты не хочешь пропустить праздник, правда? Где Джек? Почему Джек мне не помогает?

– Выключи этот чертов ящик! – крикнул Том. Она видела, что он огорчен, но не обращала на это внимания. Ни на что не обращала внимания, только видела, что Сильвия крепко спала и не спешила просыпаться.

– Нет, не выключай! Сильвия любит слушать радио. Пускай слышит звон всех колоколов. Включи погромче.

Потом в дверях появился Бен и посмотрел на нее. Лицо у него было серое. Он выключил приемник и схватил ее за руку.

– Перестань, Миррен, перестань. Прости меня, милая. Это моя вина… Сильвия ушла от нас, ее не разбудить.

– Не смей мне говорить, что моя дочь ушла. Гляди, она теплая. Скоро она очнется. Не прикасайся к ней! – Она прогоняла всех от девочки. В дом вошли угрюмый доктор Мюррей с полицейским констеблем, державшим под мышкой свой шлем.

– Миссис Сойерби, позвольте мне осмотреть Сильвию. – Доктор подошел ближе, и Миррен улыбнулась.

– Я так рада, что вы здесь. Может, вы образумите этих людей. Они утверждают, что Сильвия умерла, но ведь она просто спит. Вон, на ней ни царапины. Она не могла уйти от нас в День победы, правда? Смотрите, она уже нарядилась к празднику и была готова ехать в Уиндебанк, – сказала Миррен, качая головой. – Ой, мне надо сесть. У меня заболела спина от стояния.

Кто-то дал ей выпить; от этого у нее пересохло во рту, а все вокруг закружилось. Внезапно у нее отяжелели веки, все расплылось, заболел живот, в паху закололо, по ногам потекло что-то теплое. Потом были судороги, боль и снова боль. Ее живот стал плоским, груди опали, и тогда она поняла, что ее ребенок родился слишком рано. Когда она окончательно пришла в себя, ничего не было, только полотенца да запах жидкого мыла, а еще зловещая пустота в теле. Она не могла оторвать голову от подушки.

В последовавшие дни она сползала с кровати, надеясь забыть обо всем, молилась о скорейшем выздоровлении, чтобы все переиначить в своей жизни, но с каждым новым рассветом снова ложилась в постель и не хотела, чтобы ночь заканчивалась.

От Джека не было никаких вестей. После того несчастья, ужасного несчастья, забравшего у Миррен две жизни, он не произнес ни слова. Доктор направил его в психиатрическую лечебницу. Похоже было, что возвращаться к жене он не собирался.

Миррен понимала, что Сильвия ушла и что она больше не увидит свою дочку. Ушла туда, куда ей пока нет пути. Однажды утром они нарядились, чтобы поехать в деревню на большой праздник, и вот тогда дочка исчезла.

Флорри и Дейси убрали из спальни Сильвии все ее игрушки и одежду, вообще все убрали, а дверь заперли. Так им было легче. У Миррен не было сил протестовать. Она могла лишь еле-еле плестись из комнаты в комнату и звать дочку, думая, что она где-то прячется от них.

…Тогда, в капелле, вокруг нее шептались чьи-то голоса. И не было утешения в словах, что Сильвия ушла в лучший мир и что хорошо умирать молодым. Не утешало ее и то, что ее маленькое тело положили в гробик, и теперь дочка будет лежать на церковном кладбище, на ветрах и холоде. Когда Миррен позвала ее, кто-то прошептал:

– Тс-сс, не терзай себя. Слезами ее не вернешь. Время лучший лекарь… У тебя будут другие дети.

– Как ты смеешь так говорить? Мне нужна Сильвия! – закричала она, и все услышали ее боль. Джек был слишком сломлен и не мог поддержать ее. Возле могилы она опиралась на Бена…

Теперь казалось, словно Сильвия никогда не жила в Крэгсайде, никогда не била ножками по перилам, не отковыривала штукатурку со стен, не пела в ванночке и не бегала по полям за овцами. Были убраны все фотографии, о ней никогда не говорили при Миррен, разве что понизив голос. В рыночный день подруги старались не сталкиваться с несчастной матерью на улице, чтобы не видеть ее лицо.

– Наша Сильвия была слишком хороша для этого мира, вот ее и забрали на небеса, нашего светлого ангелочка, – причитала Флорри, не глядя на невестку.

Миррен часами сидела на холме возле «Края Света», струи дождя лились ей на лицо, ветер рвал на ней волосы, но она ничего не замечала. Теперь эти развалины были ей милее всего. Бессонными ночами она глядела на фотокарточку, единственную, которую она спасла и которую Джек носил в своем кармане всю войну: на снимок улыбающейся Сильвии в младенчестве. Она никому ее не показывала и прятала в отцовской жестяной коробке у себя под кроватью.

Порой она забывалась и на закате ждала, когда Бен спустится с верхнего поля с Сильвией на плечах. Дочка вбежит в дом и крикнет: «Что у тебя к чаю?» – а она проворчит, что сначала нужно вытереть ноги. Но такого больше не бывало.

И не было никаких слов, способных объяснить тот ужасный момент, когда жизнь уходит из тела, либо объяснить смысл в смерти драгоценного, горячо любимого ребенка. Понадобились лишь секунды, чтобы Сильвия покинула их со сломанными ребрами и пробитой головой, а для Миррен закончилась вся жизнь. Смерть дочки стала богомерзостью на лице земли, и бедная мать никогда не смирится с нею, никогда. Смерть противоречила всей природе жизни. Миррен было мучительно больно даже произносить имя дочки при посторонних.

В ее снах дочка бегала по дому в своем свитере «Fair Isle» и вельветовом комбинезоне, перешитом из старых штанов.

Сильвия никогда не станет взрослой, не выйдет замуж и не родит детей, не будет путешествовать и заниматься тем, что ей нравится, и все по их вине. Из-за двух идиотов, которым надо было осторожнее возиться с трактором, раз во дворе бегал резвый ребенок. Так сказал коронер и так думала она сама. Никогда она не простит ни Джеку, ни Бену смерть Сильвии.

Об этом говорили все, стыдили, обвиняли. Это был несчастный случай, трагедия, которая может случиться на любой ферме, если люди ведут себя беспечно. Фермы всегда были и будут опасным местом для детей. Сильвия погибла, потому что оказалась не в нужном месте и не в нужное время. Не утонула, не была сбита машиной на дороге, не сорвалась со скалы, не была похищена, а погибла на собственном хоздворе, где должна была бегать в абсолютной безопасности. В тот день вместе с дочкой что-то умерло и в самой Миррен.

Трактор всего лишь машина, его нельзя было оставлять вот так, с ключом в гнезде зажигания, под неудобным углом. Ведь во дворе всегда оживленно. Сильвия растерялась и не сумела отбежать. Винила их Миррен и за свой выкидыш.

Шок вызвал преждевременные схватки. Мальчуган был слишком мал, чтобы выжить; шансов не было никаких, объяснил ей доктор. Она ничего не чувствовала. Его унесли, прежде чем она его увидела, унесли словно хлам, даже не похоронили. Это жестоко, но так лучше, сказал доктор. Откуда он знает? Ее сердце кричало от горя. Но он доктор, ему виднее, разве нет?

Овцы, ягнята и коровы не знали, что случилось. Люди помогали ей, пока к ней возвращались силы. Но жители долины знали, что лучшее лекарство – это тяжелый труд и молчание. Все просто жили, как могли, в медленной чреде сезонных работ. В долине не принято показывать свое горе, во всяком случае, не было принято до той поры. Но никакая покраска ворот сарая не могла скрыть память о том проклятом дне. Ничто не могло вернуть Сильвию в Крэгсайд.

Каждое утро Миррен проходила мимо тех створок с ведром зерна для кур. Как она ненавидела тот трактор и хотела его уничтожить, но он был чужой. Однажды утром он исчез и больше не вернулся. Ненавидела она себя и Джека за то, что они живы, а их ребенок мертв.

В тот день что-то умерло и между ними.

Бен молча вез Флорри в лечебницу под Скарпертоном. Никто из них не спал уже много недель. Его сны были наполнены рокотом тракторного двигателя, ноги пытались бежать, но вязли в грязи, и он беспомощно наблюдал за ненужной и нелепой трагедией.

Он никогда еще не видел, чтобы молодой мужик так быстро сломался. Джек был в полном потрясении, после того как из-за его разгильдяйства погибла его маленькая дочка. Погибла на его глазах. С потухшим взором он сидел в палате, что-то бессвязно бормотал и не слышал обращенных к нему слов. Флорри пыталась вывести его из такого состояния, но он вел себя странно, и они даже опасались за его жизнь.

Известие о выкидыше у Миррен окончательно сломало его, и доктор Мюррей посоветовал удалить его с фермы. «После всего случившегося я не ручаюсь за его безопасность», – сказал он. Теперь Джек находился в двадцати милях от Крэгсайда, запертый в лечебницу, и бедная Флорри навещала его.

Бен оставался в машине; мать хотела встречаться с сыном одна, без посторонних, чтобы никто за пределами семьи не видел его слабость. А у Бена не было времени, чтобы навестить своих родителей.

Вернувшись в Крэгсайд, Бен наблюдал за нараставшей у Миррен злостью, но ничего не говорил.

– Джек больше близко не подойдет к ферме, когда его выпустят из дурки, – кричала она. – Он убил своего ребенка. Так и передай ему, чтобы он даже не думал сюда возвращаться.

– Но он ведь твой муж, – рыдала тетя Флорри. – Он пробыл в госпитале уже месяц. Он не в себе. Он понимает, что совершил, и это его раздавило. Тебе надо помириться с ним. Поверь мне, если бы он мог повернуть время вспять, он бы это сделал. Милая моя, не надо делать все еще хуже, и так всем тяжело.

Флорри и Том проигрывают битву с Миррен, подумал Бен. Она тонула в своем горе и своей вине. Теперь ей хотелось мстить им всем, а больше всего ему. С твердыми как сталь глазами она гавкала приказы Умберто. Это было неразумно. Такая патовая ситуация не могла продолжаться, от нее страдали все.

– Если тебе нужно кого-то обвинять и ругать, ругай меня, – заявил он. – Это я привез тогда Джека из деревни. Совершенно зря, но я думал… Ты должна повидаться с ним. Ему нужна твоя помощь.

– Я знаю, что ты думал: лучше привезу его домой, прежде чем он переберет. Мы все знаем, на что Джек похож, когда нажрется. Его невозможно увести от любого мотора.

– Миррен, но сейчас он болен и страдает. Пожалей его хоть немного. Не надо так его наказывать. Ругай меня, но поезжай к нему… Помиритесь.

– Да, я виню тебя. Я виню всех, но больше всего себя, – огрызнулась она в ответ. Ее глаза зло сверкнули. – Как мы можем тут жить после этого?

– Надо как-то найти выход, – ответил он, вспомнив о своем давнишнем обещании бабушке заботиться о Миррен. Как ему хотелось сейчас забрать свои пожитки и убраться в Лидс, подальше от всей горечи и страданий! Но это было бы трусостью.

Когда женщина в таком состоянии, к ней не подступиться. Они все страдали и делали свою каждодневную работу словно автоматы.

Лето было в разгаре, но солнце не могло развеять мрак, нависший над Крэгсайдом. Всем нужно было перевести дух и найти хоть какой-то покой подальше от любопытных взоров.

Миррен была нужна на ферме, но ее пребывание стало мучением для всех остальных. Дом в Уиндебанке был слишком на виду. Им с Джеком требовалось уединенное место, где они могли исчерпать свое горе, и он знал такое место.

Впервые за много недель Бен посмотрел на небо.

– Не беспокойся, бабушка, – прошептал он. – Я знаю место, где они снова вернутся к жизни…